Проприум

1. Телесное чувство. Первый аспект, с которым мы сталкиваемся, — это телесное Я. Кажется, что телесное Я состоит из потоков органических ощущений, идущих от внутренних органов, мышц, сухожилий, суставов, вестибулярных каналов и других частей тела. Специальное название для телесного чувства — ценестезия (coenesthesis). Обычно этот сенсорный поток ощущается смутно, часто мы его полностью не осозна­ем. Однако временами он хорошо очерчивается в сознании — например, при возбуж­дении, сопровождающем физические упражнения, или в моменты чувственного на­слаждения или боли. Младенец, конечно, не знает, что такие переживания — «его». Но они наверняка формируют необходимый фундамент для его нарождающегося чувства Я. Малыш, который сначала плачет от нелокализованного дискомфорта, в ходе разви­тия будет демонстрировать прогрессирующую способность идентифицировать дистресс как свой собственный.

 

26 James W. Principles of Psychology. N. Y.: Henry Holt, 1890. Vol. 1. Ch. 10. <Pyc. пер.: Джемсъ В. Научныя основы психолопи. СПб.: С.-Петерб. электропечатня, 19О2.>

 

Телесное чувство на всю жизнь остается якорем для нашего самосознания, хотя одно оно никогда не объясняет целостного чувства Я настолько, чтобы помочь в его определении, даже, вероятно, у маленького ребенка, обладающего своими воспоми­наниями, социальными сигналами и стремлениями. Но этому особому компоненту самосознания психологи уделяли значительное внимание — гораздо большее, чем дру­гим столь же важным ингредиентам. Удивительно популярной была одна линия иссле­дований, а именно попытка локализовать Япо специфическому телесному ощущению. Если задать такой вопрос, некоторые люди скажут, что они чувствуют свое Я в пра­вой руке или во внутренних органах. Однако большинство согласится с Клапаредом, что ощущение Сфокусируется внутри головы посередине между глаз (слегка сзади). Именно этот циклопический глаз служит для нас точкой отсчета при оценке того, что лежит впереди и позади нас, справа или слева, над или под. Здесь, говоря феномено­логически, находится локус эго27. В работах этого типа обнаруживается, что различные сенсорные элементы в ценестезийном потоке или различные выводы, сделанные на основе сенсорного опыта, могут в определенные моменты для определенных людей быть особенно заметны.

Меру интимности (собственности) телесного чувства можно увидеть, проведя в воображении небольшой эксперимент. Сначала подумайте о том, как вы сглатываете слюну, или просто сглотните. Затем представьте, что сплевываете слюну в стакан и выпиваете ее! То, что кажется естественным и «моим», вдруг становится отвратитель­ным и чужим. Или представьте, как высасываете кровь из уколотого пальца, а затем представьте, как высасываете кровь из повязки на пальце! То, что я представляю ин­тимно принадлежащим моему телу, — теплое и приятное; то, что я воспринимаю как отдельное от моего тела, в мгновение ока становится холодным и чужим.

Безусловно, органические ощущения (их локализация и узнавание), образую­щие телесное Я, являются сердцевиной становления. Но было бы серьезной ошибкой считать, что они одни объясняют наше ощущение «свойственного нам».

2. Самоидентичность. Сегодня я вспоминаю некоторые свои вчерашние мысли, и завтра я вспомню некоторые из своих вчерашних и сегодняшних мыслей, и я субъек­тивно уверен, что это мысли того же самого человека. Несомненно, что в этой ситуации ведущую роль играет органическая непрерывность нервно-мышечной системы. Однако в этом процессе участвуют не только воспоминания, возможные благодаря сохраняю­щей способности нервных клеток. У младенца в первые месяцы жизни есть способность сохранения, но, по всей вероятности, у него нет чувства самоидентичности. Это чув­ство растет постепенно, отчасти как результат одевания, называния по имени и иных видов отделения от окружающего. Очень важен фактор социального взаимодействия. Это действия другого человека, к которым ребенок по-разному приспосабливается, что и заставляет его осознать, что он — не другой, а существует сам по себе. О трудности раз­вития самоидентичности в детстве свидетельствует легкость, с какой ребенок деперсо­нализируется в игре и в речи28. У нас есть серьезные основания считать, что до возраста четырех-пяти лет личная идентичность, как ее воспринимает ребенок, нестабильна.

 

27 Claparede E. Note sur la localisation du moi // Archives de psychologie. 1924. Vol. 19. P. 172-182.

Другая школа мысли делала значительный акцент на тотальном образе тела. Его вариации

отмечают изменения в ходе развития. Например, Шилдер указывает, что при переживании ненависти сам образ тела сжимается, а при переживании любви — расширяется и даже феноменально оказывается включающим другого (SchilderP. The Image and Appearance of the Human Body // Psyche Monograph. London: K. Paul, Trench, Trubner Co., 1935. P. 353).

28 Allport G. W. Personality. A Psychological Interpretation N. Y.: Henry Holt, 1937. P. 159-165.

 

Однако, начиная примерно с этого возраста, она становится надежнейшим из всех сви­детельств, подтверждающих человеку факт его существования.

3. Возвеличивание эго. Теперь мы подходим к самому печально известному свой­ству проприума — его беззастенчивому эгоцентризму29. Многие авторы подчеркивали устойчивость этой черты в человеческой личности. Она связана с потребностью в вы­живании, ибо легко видеть, что мы от природы одарены импульсами к самоутверж­дению и эмоциями удовлетворенности собой и гордости. В нашем языке есть тому доказательства. Самым распространенным производным от эго является эгоизм, или се­бялюбие. Гордость, унижение, самоуважение, нарциссизм — столь заметные факторы, что, говоря об эго или Я, мы часто имеем в виду только этот аспект личности. Но все-таки любовь к себе может быть заметной в личности и без того, чтобы обязательно главенствовать. Как мы увидим, у «проприума» есть и другие грани и функции.

4. Расширение эго. Рассмотренные нами три грани «проприума» — телесное чув­ство, самоидентичность, эго-возвеличивание — развиваются у ребенка относительно рано. Их проявления производят впечатление, что они обладают биологической при­родой и исходят изнутри организма. Но вскоре, в связи с процессом научения, наше внимание обращается на объекты, которыми мы владеем и которые любим, а по­зднее — на идеи, которые нас побуждают и которым мы верны. Мы говорим здесь о любых объектах, которые человек называет «своими». В то же время эти объекты дол­жны обладать важностью, ибо иногда наше чувство «обладания» не имеет аффектив­ной окраски и, следовательно, не входят в проприум. Однако ребенок, идентифи­цирующийся с родителем, определенно расширяет свое чувство Я, это же он делает через свою любовь к домашним животным, куклам или другим объектам обладания — одушевленным или нет.

Становясь старше, мы идентифицируемся с группой, соседями и нацией так же, как с объектами нашего обладания, вроде одежды или дома. Они становятся для нас важными в том смысле, в котором семьи, нации или иное достояние других лю­дей для нас такими не являются. Позднее в жизни процесс эго-расширения может идти через развитие приверженности и интересов, сосредоточенных на абстрактных идеях и на моральных и религиозных ценностях. Действительно, зрелость, по-видимо­му, характеризуется диапазоном и степенью чувства приверженности человека абст­рактным идеалам.

5. Рациональный субъект. Согласно Фрейду, перед эго стоит задача сохранения организма как целого в контакте с реальностью, посредничества между бессознатель­ными импульсами и внешним миром. Часто рациональное эго может справиться с этой задачей только путем изобретения и использования защит для предупреждения или снижения тревоги. Степень, в какой эти защитные средства определяют разви­тие личности, не осознавалась шестьдесят лет назад. Именно благодаря Фрейду мы лучше наших предшественников понимаем стратегии отрицания, вытеснения, пере­мещения, формирования реакции, рационализации и т. п.

Убежденность в значимости этих защитных механизмов и констатация высокой частоты их действия привела к забвению того, что рациональное функционирование проприума может также обеспечивать адекватное приспособление, точное планиро­вание и относительно безупречное решение жизненных уравнений.

 

29 Термин «проприум» был любимым у Эмануэля Сведенборга (Swedenborg E. Proprium, with an introduction by John Bigelow. N. Y.: New Church Board of Publication, 1907). Но он придавал ему узкий смысл эгоцентризма и гордости, очень близко соответствующий тому, что мы здесь называем возве­личиванием Я. За прояснение этого вопроса я благодарен профессору Говарду Д. Споерлу.

 

Многие философы (начиная с Боэция в VI веке) рассматривали рациональ­ную природу личности в качестве ее главного отличительного свойства. (Persona est substantia individua rationalis naturae.) Было бы странно приписать Фрейду, величай­шему иррационалисту нашего века, то, что он помог томистам сохранить для пси­хологии эго в качестве рационального начала личности, но дело обстоит именно так. Ибо эго — разумному или просто рациональному — свойственно осуществлять син­тез внутренних потребностей и внешней реальности. Фрейд и томисты не дали нам этого забыть и, таким образом, облегчили современным когнитивным теориям по­нимание этой центральной функции проприума.

6. Образ Я. Функция проприума, вызывающая сегодня особый интерес, — это JT-образ, или, как говорят некоторые авторы, феноменальное Я. Современные пси­хотерапевты занимаются главным образом подведением пациента к тому, чтобы он исследовал, корректировал или расширял свой образ Я. У этого образа есть два ас­пекта: то, как пациент рассматривает свои нынешние способности, статус и роли, и то, кем бы он хотел стать, его притязание к самому себе. Для психотерапии осо­бенно важен последний аспект, который Карен Хорни называет «идеализированным Я-образом»30. С одной стороны, он может быть компульсивным, компенсаторным и нереалистичным, делающим своего обладателя слепым в отношении его истинной жизненной ситуации. С другой стороны, он может быть добротной когнитивной кар­той, приближенной к реальности и направляющей здоровые амбиции. Идеальный JT-образ — это воображаемый аспект проприума. Будучи точным или искаженным, достижимым или нет, он задает то направление движения, которым руководствует­ся сам человек и продвижение в котором знаменует успехи терапии.

Конечно, существует много форм становления, не требующих JT-образа. В их числе автоматическое культурное научение и весь наш репертуар сиюминутного при­способления к окружающему. Но очень многое развивается только с помощью и под влиянием JT-образа. Этот образ помогает нам привести наше видение настоящего в согласие с нашим видением будущего. К счастью, динамическая важность JT-образа пользуется сегодня у психологов более широким признанием, чем прежде.

7. Собственное (проприативное) стремление. Теперь мы подходим к природе мотивации. К сожалению, часто нам не удается провести различие между собствен­ными (проприативными) и периферическими мотивами. Причина в том, что на ру­диментарных уровнях становления, преимущественно исследовавшихся до сих пор, поведение детерминируется импульсами и влечениями, немедленным удовлетворе­нием и редукцией напряжения. Поэтому психология сиюминутного приспособления выглядит базовой и адекватной, особенно для психологов, привыкших работать с животными. Для изучения нижних уровней поведения достаточно использовать при­вычную формулу влечений и их обусловливания. Но как только личность вступает на стадию расширения Я и развивает образ Я, включающий видение собственного совершенства, мы, я думаю, вынуждены постулировать мотивы иного порядка, от­ражающие проприативное стремление. Экспериментальной психологией добыто мно­жество свидетельств того, что «эго-вовлеченное» (собственное) поведение заметно отличается от поведения, таковым не являющегося31.

 

30 Homey К. Neurosis and Human Growth: The Struggle toward self-realization. N. Y.: Norton, 1950.<Pyc. пер.: Хорни К. Невроз и развитие личности. М.: Смысл, 1998.>

31 Allport G. W. The Ego in Contemporary Psychology // Psychological Review. 1943. Vol. 50. P. 451—478; reprinted in: Allport G. W. The Nature of Personality: Selected Papers. Cambridge: Addison-Wesley, 1950. <Наст. изд. С. 75-92.>

 

Многие психологи игнорируют эти свидетельства. Им больше нравится про­стая теория мотивации, соответствующая их исходным предположениям. Они пред­почитают говорить о влечениях и их обусловливании. Влечение рассматривается как активность, побуждаемая с периферии. Результирующий ответ — это простая реак­ция, настойчиво повторяющаяся до тех пор, пока не убрано побуждение и не умень­шено созданное влечением напряжение. Согласно этому подходу, основанному на минимуме допущений, мотивация предполагает одно и только одно присущее орга­низму свойство — предрасположенность действовать (на основе инстинкта или на­учения) таким образом, чтобы как можно более эффективно снижать напряжение, порождающее дискомфорт. Мотивация рассматривается как состояние напряжения, ведущее нас к поиску равновесия, отдыха, приспособления, удовлетворения или гомеостаза. С этой точки зрения личность — не более, чем наши привычные спосо­бы редукции напряжения. Конечно, эта формулировка полностью соответствует исходной предпосылке эмпиризма относительно того, что человек является по при­роде пассивным существом, способным только получать впечатления от внешних раздражителей и отвечать на них.

Противоположные взгляды утверждают, что эта формула, будучи применимой к разрозненным и сиюминутным приспособлениям, терпит неудачу при попытке представить природу собственных стремлений. Они указывают, что для собственных стремлений характерно сопротивление равновесию: напряжение скорее поддержива­ется, чем снижается.

В своей биографии Руаль Амундсен рассказывает, что в пятнадцатилетнем воз­расте им овладело страстное желание быть полярным исследователем. Преграды к ис­полнению этого желания казались непреодолимыми, и велик был соблазн снизить по­рождаемое им напряжение. Но собственное стремление было весьма настойчивым. Каждый успех приносил ему радость и одновременно повышал уровень его стремле­ния, поддерживал его главную задачу. Пройдя северо-западным проходом из Атланти­ческого в Тихий океан, он предпринял тяжелую экспедицию, завершившуюся откры­тием Южного полюса. Затем он годами планировал и вопреки крайним трудностям совершил трансарктический перелет. Свою миссию он выполнял без колебаний до конца жизни (он погиб в Арктике, спасая экспедицию менее талантливого исследова­теля Нобиле). Он не только непрерывно придерживался одного стиля жизни, но его главная миссия позволила ему выдержать соблазн снизить отдельные напряжения, постоянно порождаемые усталостью, голодом, насмешками и опасностью32.

Здесь мы лицом к лицу сталкиваемся с нашей проблемой. Психология, рас­сматривающая мотивацию с точки зрения влечений и их обусловливания, вероятно, споткнется и потеряет определенность при встрече с аспектами личности (любой личности!), похожими на собственное стремление Амундсена. У большинства из нас нет столь выдающихся достижений, но у каждого есть подобные ненасыщаемые ин­тересы. Эти интересы могут быть связаны с понятиями редукции напряжения только очень поверхностно. Многие авторы прошлого и настоящего признавали этот факт и постулировали некоторые прямо противоположные принципы. В этой связи вспоми­нается концепция Спинозы о способности к волевому усилию, т. е. тенденции инди­вида настойчиво, вопреки преградам, придерживаться своего собственного стиля бытия. Вспоминается доктрина самоактуализации Гольдштейна, использованная так­же Маслоу и другими, или чувство заботы о себе Мак-Дугалла. Вспоминаются и со­временные фрейдисты, которые считают необходимым наделить эго не только спо-

 

32 Amundsen R. My Life as an Explorer. Garden City; N. Y.: Doubleday; Doran, 1928.

 

собностью к разуму и рационализации, но и тенденцией поддерживать свою соб­ственную систему продуктивных интересов, несмотря на соблазны, вызванные им­пульсами и внешними побуждениями. Действительно, «укрепленное эго», как его описывают неофрейдисты, способно действовать вопреки обычному течению сиюми­нутной снижающей напряжение адаптации.

Собственное стремление отличается от других форм мотивации тем, что всегда ведет к объединению личности, вопреки всем конфликтам. Есть свидетельства того, что для психически больных характерен рост изолированных субсистем и утрата более гомогенных мотивационных систем33. Когда над индивидом господствуют изолирован­ные влечения, навязчивые стремления или давление обстоятельств, он утрачивает интегрированность, которую ему придает только поддержание главного направления его стремлений. Наличие долговременных целей, ощущаемых центром личного суще­ствования, отличает человека от животного, взрослого от ребенка и (во многих случа­ях) здоровую личность от больной.

Очевидно, что стремление всегда связано с будущим. По сути дела, огромное количество состояний психики адекватно описывается только через перспективу бу­дущего. Наряду со стремлением мы можем упомянуть интерес, тенденцию, диспозицию, ожидание, планирование, решение проблем и интенцию. Не любая направленность на бу­дущее феноменально относится к проприуму, но в любом случае для ее понимания нужна психология, выходящая за рамки превалирующей тенденции объяснять пси­хические состояния исключительно исходя из прошлых событий. Люди занимаются продвижением своей жизни в будущее, в то время как психология большей частью занимается прослеживанием ее в прошлое.

8. Субъект познания. Теперь, когда мы вычленили эти различные функции про-приума и рассматриваем их все в качестве личного достояния человека, встает воп­рос, все ли это. Не обладаем ли мы вдобавок познающим Я, выходящим за пределы всех других функций проприума и удерживающим их в поле зрения? Уильям Джеймс занимался этим вопросом и пришел к выводу, что нет. Он считает, что не существу­ет такой вещи, как вещественное Я, отличное от совокупности, или потока, пере­живаний. Он говорит, что каждый момент сознания присваивает каждый предыду­щий момент, и поэтому познающий как-то включен в познаваемое. «Сами мысли являются мыслящим»34.

Оппоненты Джеймса возражают, что простые серии переживаний не могут превратиться в осознание этих серий. И невозможно, чтобы «текущие мысли» рас­сматривали сами себя в качестве важных или интересных. Кому важны и интересны эти серии, если не мне! Я — конечный наблюдатель. Я как познающий появляется в качестве конечного и неизбежного постулата.

Интересно спросить, почему Джеймс воздержался от принятия познающего Я после того, как столь великодушно допустил в психологию со своего полного одобрения материальное, социальное и духовное Я. Причиной (и причиной, кото­рая действовала бы и сегодня) вполне может быть следующее: тот, кто стремится к скрупулезному изображению природы собственных функций на эмпирическом уров­не, надеясь таким образом обогатить науку психологию дискриминативным анали­зом Я, не горит желанием рискнуть и вернуться к теории гомункулуса путем введе­ния некоего «синтезатора» — Я всех я.

 

33 McQuitty L. A Measure of Personality Integration in Relation to the Concept of the Self// Journal of Personality. 1950. Vol. 18. P. 461-482.

34 James W. Principles of Psychology. N. Y.: HenkyHolt, 1890. Vol. 1. Ch. 10.<Pyc. пер.: ДжемсъВ. Научныя основы психологш. СПб.: С.-Петерб. электропечатня, 1902.>

 

Конечно, признание существования познающего опасно для науки психоло­гии, но нельзя избегнуть этого шага, если он требуется логически. Некоторые фи­лософы, включая Канта, настаивают, что чистое (трансцендентное) эго отделимо от эмпирического эго (т. е. от всех упоминавшихся выше собственных состояний)35. Те, кто считает, что сам познающий — это не просто (как утверждает Джеймс) ас­пект познаваемого Я, но является «чистым» и «трансцендентным», утверждают, как и Кант, что текстура знания в этих двух случаях совершенно различна. Познание нами нашего познающего Я всегда косвенно, оно носит характер предположения. С другой стороны, все черты эмпирического Я известны прямо через знакомство, как известен любой объект, попадающий в категории пространства и времени36.

Стоя на прямо противоположных метафизических позициях, Кант и Джеймс соглашаются со своим знаменитым предшественником Декартом в том, что функция познания — абсолютно необходимый атрибут Я, как бы его ни определяли. Для на­ших нынешних целей важно помнить этот момент.

Мы познаем не только вещи, мы познаем и эмпирические черты нашего соб­ственного проприума (т. е. знакомы с ним). Именно я обладаю телесными ощущения­ми, я признаю свою самоидентичность изо дня в день, я замечаю и размышляю о своей самоуверенности, саморасширении, своих собственных рассуждениях, а также о своих интересах и стремлениях. Когда я таким образом думаю о своих собственных функциях, я, скорее всего, буду воспринимать их сущностную близость и чувствовать их интимную связь в некотором отношении с самой познающей функцией.

Поскольку такое знание, несомненно, является исключительно нашим состо­янием, мы принимаем его как восьмую отчетливую функцию проприума. (Другими словами, как восьмое валидное значение понятия Я или эго.) Но, конечно, в том, что такая центральная функция так мало понята наукой и остается вечным яблоком раздора между философами, есть какое-то извращение. Многие, подобно Канту, ос­тавляют эту функцию (чистое эго) в стороне как нечто качественно отличное от дру­гих проприативных функций (последние приписываются эмпирическому Я). Другие, подобно Джеймсу, говорят, что эго как познающий как-то содержится внутри эго как познаваемого. Третьи, склоняющиеся к персонализму, считают необходимым посту­лировать единое Я в качестве познающего, думающего, чувствующего и делающего — все в одном сплаве, который и гарантирует непрерывность всего становления37.

Теперь вернемся к нашему вопросу: необходимо ли понятие Я в психологии личности? Наш ответ не может быть категоричным, так как все зависит от того, како­вы будут конкретные предложения по поводу использования этого понятия. Несомнен­но, что все законные феномены, которые приписываются или могут приписываться Я или эго, должны приниматься как данные, необходимые психологии личностного ста-

 

35 Позиция Канта по этому вопросу резюмирована в следующем утверждении: «Поэтому можно сказать о думающем^(душе), представляющем себя в качестве сущности — простой, количествен­но идентичной во все времена, и коррелятивной всему сущему, из которой должны выводиться все другие сущности, — что оно не познает себя посредством категорий, но познает только категории, а через них — все объекты, в абсолютном единстве апперцепции, что существует через себя» (Kantl. Critiqe of Pure Reason / Trans, by M. Muller. London: Macmillan, 1881. P. 347.<Pyc. пер.: Кант И. Критика чистого разума // Сочинения: В 6 т. М.: Мысль, 1964. Т. 3.>).

36 Подробнее об этом см.: TennantF. R. Philosophical Theology. Cambridge: University Press, 1928. Vol. I. Ch. 5.

37 BertocciP. A. The Psychological Self, the Ego, and Personality // Psychological Review. 1945. Vol. 52. P. 91-99.

 

новления. Мы должны принимать и включать все восемь функций «проприума» (это наш временный нейтральный термин для обозначения центральных взаимосвязанных операций личности). В частности, необходимо полностью включить в него единый акт восприятия и познания (понимания собственных состояний как связанных между со­бой и принадлежащих мне).

В то же самое время очень реальна опасность, о которой мы несколько раз пре­достерегали: в наших дискуссиях о личности может родиться гомункулус и мы будем ожидать, что он решит все наши проблемы, хотя на деле не решит ни одной. Так, на вопрос: «Что определяет наше нравственное поведение?», можно ответить: «Наше Я». Или, ставя проблему выбора, можно решить ее, сказав: «Выбирает Я». Такие голос­ловные утверждения безмерно ослабят научное исследование личности, создавая не­правомерный регресс. Есть, конечно, предельные проблемы философии и теологии, за которые психология не может даже браться, и для решения таких проблем может быть необходимым Я в некотором ограниченном и специальном смысле.

Но в рамках психологии наша позиция вкратце такова: все психологические функции, обычно приписываемые Я или эго, должны приниматься как данные в научном исследовании личности. Однако эти функции не полностью совпадают с личностью как целым. Это, скорее, особые аспекты личности, имеющие дело с теп­лотой, единством, ощущением личностной значимости. Я назвал их «собственными» функциями. Читатель может поименовать их Я-функциями и в этом смысле считать Я необходимым психологическим понятием. Ненужно и неприемлемо для нас только то Я (или душа), о котором говорят, что оно исполняет действия, решает проблемы, управляет поведением транспсихологическим способом, не поддающимся психологи­ческому анализу.

Мы еще раз обращаемся к высказыванию Адлера о том, что адекватная пси­хология жизненного стиля не нуждается в отдельной психологии эго и вполне обой­дется без нее. Я убежден, что позиция Адлера (хоть она и не разработана) по суще­ству такая же, как и защищаемая здесь. Адекватная психология фактически будет психологией эго. Она полноценно и конкретно займется собственными функциями. Раньше само собой разумелось, что психология говорит о Я-функциях, если только четко не формулировалось, что обсуждаются периферические, сиюминутные (акту­арные, статистические) события. Но сегодня слишком многие психологи озабочены (как и Юм) кусочками и фрагментами переживаний или даже обобщенными мате­матическими уравнениями, и потому те немногие, кто интересуется собственными функциями, обязаны уточнять, что ведут речь именно об этом. Если бы горизонты психологии были пошире, то (рискну предположить) теории личности использова­ли бы Я или эго не как отдельные понятия, а только как части таких понятий, как самопознание, образ Я, возвеличивание эго, расширение эго.