Глава 25.3. Государственная пошлина 33 страница

Анализ слухов 139

ния известию — особенно важному известию, — тем более многочисленным и серь­езным искажениям это известие подвергнется в слухах.

Упомянутый сотрудник Отдела военной информации ошибся, полагая, что слухи — чисто интеллектуальный товар: что-то, чем заменяют надежную информа­цию faute de miex*. Он упустил, что, когда происходят события величайшей важнос­ти, человек никогда не ограничивается простым принятием события. Глубоко задета его жизнь, и эмоциональные обертоны известия порождают всевозможные фантазии. Он ищет объяснений и воображает отдаленные последствия.

Однако чиновник сформулировал, пусть неточно и упрощенно, часть формулы распространения слухов и контроля над ними. Слухи распространяются тогда, когда события имеют важное значение в жизни людей, а полученные относительно них из­вестия либо недостаточны, либо субъективно двусмысленны. Двусмысленность может возрастать, если известия сообщены неясно, или если до человека дошли противоре­чивые версии известий, или если он не в состоянии понять полученное им сообщение.

Базовый закон слухов

Эти два необходимых условия — важность и двусмысленность — оказываются связанными с передачей слухов грубым количественным соотношением. Можно за­писать формулу интенсивности слухов следующим образом:

R ~ i х а.

Проще говоря, эта формула означает, что количество циркулирующих слухов (R) будет меняться с изменением важности вопроса для заинтересованных лиц (/), умноженной на неоднозначность сведений, касающихся обсуждаемой темы (а). Важ­ность и двусмысленность не складываются, а перемножаются — если либо важность, либо двусмысленность равна нулю, слухов нет. Например, невероятно, чтобы амери­канский житель распространял слухи относительно рыночной цены на верблюдов в Афганистане, так как предмет для него не важен, хотя, несомненно, неоднозначность присутствует. Он не расположен распространять слухи о делах людей в Свазиленде, по­тому что это его не волнует. Одна лишь неоднозначность не запускает и не поддержи­вает слухов.

Не обеспечивает этого и одна важность. Хотя автомобильная авария, в которой я потерял ногу, является для меня бедой, слухи о степени повреждений, полученных мною, меня не трогают, потому что я знаю факты. Если я получаю наследство и знаю его размеры, я невосприимчив к слухам, преувеличивающим его величину. Офицеры высших эшелонов армии были менее уязвимы для слухов, чем рядовой Джо, не пото­му, что события для них были менее важны, а потому, что, как правило, они были лучше осведомлены относительно планов и стратегий. Где нет неопределенности, там не может быть слухов.

Мотивы распространения слухов

Тот факт, что слухи не распространяются, если тема услышанного не важна для человека, который мог бы пустить слух дальше, — связан с мотивационным фактором в слухах. Интерес к сексу порождает множество сплетен и большинство

' За неимением лучшего (фр.).

140 Статьи разных лет

скандалов; тревога — это чувство, стоящее за ужасными и угрожающими рассказа­ми, которые мы слышим так часто; надежда и желание лежат в основе слухов-грез; ненависть питает обвинения и клевету.

Важно отметить, что слух — непростой механизм, он служит сложной цели. Например, агрессивный слух позволяет нам нанести удар тому, что мы ненавидим, высвобождает первичное эмоциональное побуждение. В то же время он оправдывает чувства, которые мы испытываем к ситуации, объясняет нам и другим, почему мы это чувствуем. Таким образом, слух рационализирует, даже одновременно с высво­бождением.

Но оправдание наших эмоциональных желаний и придание им обоснованнос­ти — не единственный вид рационализации. Совершенно независимо от давления конкретных эмоций, мы непрестанно стараемся извлечь смысл из окружающей дей­ствительности. Можно сказать, что наряду с эмоциональным существует интеллек­туальное давление. Отыскать правдоподобное обоснование смущающей ситуации — это уже мотив; и стремление «связать концы с концами», пусть даже без личного интереса, помогает объяснить жизненность многих слухов. Мы хотим знать «поче­му», «как» и «откуда» обо всем в окружающем нас мире. Наш рассудок протестует против хаоса, с детства мы спрашиваем: почему, почему! Суть наших поисков смыс­ла шире, чем наша импульсивная тенденция рационализировать и оправдывать свое непосредственное эмоциональное состояние.

Результатом этой потребности в смысле являются слухи, порожденные любо­пытством. Чужак, о котором мало что известно в маленьком городке, где он поселил­ся, породит множество легенд, объясняющих любопытствующим умам, почему он прибыл в город. Странно выглядящие раскопки в городе вызовут причудливые толко­вания их цели. Атомная бомба, лишь немного понимаемая публикой, порождает зна­чительные усилия в поиске смысла.

Когда эмоциональное состояние человека отражается (без его собственного ведома) в интерпретации им окружающего, мы говорим о проекции. Ему не удается использовать исключительно беспристрастные и объективные доказательства в своих объяснениях реальности вокруг себя.

В снах каждый проецируется. Только после пробуждения мы осознаем, что наши частные желания, страхи или мстительные стремления несли ответственность за происходившее в наших сновидениях. Ребенок находит во сне горы сладостей; слабому юноше снится триумф на спортивном поле; испытывающая тревогу мать видит во сне смерть своего ребенка.

Грезы наяву также проективны. Когда мы расслабляемся на диване, наш ум рисует события, реализующие наши надежды, желания, страхи. В своих фантазиях мы удачливы, получаем удовлетворение или иногда терпим поражение и гибнем, — все в соответствии с темпераментом или типом эмоций, которые в это время управляют ассоциативным потоком наших мыслей.

Слухи сродни грезам наяву из вторых рук. Если услышанная нами история дает причудливую интерпретацию реальности, соответствующую нашей тайной жизни, мы склонны верить ей и передавать ее.

Короче говоря, в гомогенной социальной среде слухи зарождаются и отправ­ляются в путешествие благодаря их обращению к сильным личным интересам вов­леченных в их передачу людей. Мощное влияние этих интересов использует слухи главным образом в качестве рационализирующего средства, требуя от них не только выражения, но и объяснения, оправдания и обеспечения смысла с точки зрения

Анализ слухов 141

задействованных эмоциональных интересов. Временами взаимоотношения между ин­тересами и слухами столь тесны, что нам приходится принять тот факт, что слух — это просто проекция совершенно субъективного эмоционального состояния.

Основной ход искажений

Чрезвычайно интересно, что один и тот же паттерн искажений обнаруживает­ся и в изменениях, которым с течением времени подвергаются восприятие и воспо­минания индивида, и в трансформациях, которым подвергается рассказ при перехо­де от человека к человеку. Этот паттерн изменений в социальной и индивидуальной памяти имеет три аспекта: сглаживание, заострение, ассимиляцию.

По мере движения слуха он имеет тенденцию становиться более коротким, сжатым, легче схватываться и передаваться. В последующих версиях первоначальные детали все больше и больше сглаживаются; используется все меньше слов и упоми­нается все меньше тем. В нашем лабораторном эксперименте, посвященном слухам, мы обнаружили, что количество деталей, удерживаемых при передаче, наиболее рез­ко снижается в начале серии воспроизведений. Количество их продолжает уменьшать­ся, но более медленно, в каждой последующей версии. Та же тенденция обычно об­наруживается при индивидуальном удержании информации, но «социальная память» в течение нескольких минут совершает такое же сглаживание, какое совершает ин­дивидуальная память за недели.

Когда происходит сглаживание ряда деталей, оставшиеся детали обязательно заостряются. Заострение обозначает избирательное восприятие, удержание и сооб­щение нескольких деталей из первоначально большого контекста. Хотя заострение, как и сглаживание, происходит в каждой серии воспроизведений, не всегда под­черкиваются те же самые темы. Многое зависит от состава группы, в которой пере­дается рассказ, ибо будут заостряться именно те темы, которые представляют для рассказчиков особый интерес. Однако существуют некоторые детерминанты заост­рения, являющиеся фактически универсальными: например, необычный размер и поражающие внимание, захватывающие фразы.

Что же именно ведет к стиранию одних деталей и подчеркиванию других? И что объясняет перестановки, вставки и другую фальсификацию, свойственную рас­пространению слухов? Ответ обнаруживается в процессе ассимиляции, который по­рожден всей мощью привычек, интересов и чувств, уже существующих в сознании слушателя. В рассказывании и пересказывании истории, например, заметна ассими­ляция главной темы. Отдельные моменты заостряются или сглаживаются, чтобы соответствовать ведущей теме истории, и начинают соответствовать этой теме так, чтобы в результате история стала более связной, правдоподобной и завершенной. Приспособление часто подчиняется ожиданиям: вещи воспринимаются и запоми­наются такими, какими они обычно являются. Важнее всего то, что ассимиляция вы­ражается в изменениях и фальсификациях, отражающих глубоко укорененные эмо­ции, установки и предрассудки субъекта.

Сглаживание, заострение и ассимиляция, хотя и разделяются нами в целях анализа, не являются независимыми друг от друга механизмами. Они функциониру­ют симультанно и отражают уникальный процесс субъективации, приводящий к аутизму и фальсификации, столь характерным для слухов.

142 Статьи разных лет

Слияние тем в слухе

Перечислить эмоции, запускающие и поддерживающие слухи, — задача труд­ная, потому что мотивационный паттерн всегда сложен и скрыт очень глубоко. Од­нако во время войны была попытка создать схему классификации, базировавшуюся на преобладающем типе мотивационного напряжения, отражаемого в слухах1. Ана­лиз 1000 военных историй, рассказывавшихся в 1942 году, показал, что все они вы­ражали враждебность, страх или желание. Классифицировать слухи в зависимости от их главного побудительного мотива, вероятно, во время войны было гораздо легче; но даже для военного времени трихотомия ненависть—страх—желание чересчур уп­рощена. Слухи-страхи (например, относительно зверств врага) могут поддерживать­ся элементами сексуального интереса, приключения или чувства морального пре­восходства. Комплекс мотивов, к которым приспосабливается слух, — это личное дело, и понимание того, почему данный человек восприимчив к определенному рассказу, потребовало бы клинического изучения этого человека. Вследствие разно­образия мотивационных сочетаний, питающих слухи, любая психологическая клас­сификация неизбежно будет упрощенной и грубой.

Таким образом, нельзя ожидать, что один слух коррелирует только с един­ственной эмоцией или только с одной когнитивной тенденцией. Ассимиляция рабо­тает не на единой основе. Даже внешне простая история может служить в качестве объяснения, оправдания и высвобождения целой смеси чувств.

Антинегритянские слухи

Слияние ненависти, страха, вины с экономической неразберихой обнаружи­вается в любопытных слухах о «Клубах Элеоноры», которые энергично распростра­нялись в 1943 году в южных штатах. Темой этих историй было объединение большо­го количества негритянских женщин, особенно домашней прислуги, под духовным водительством Элеоноры Рузвельт с целью восстания против существующего соци­ального порядка. Здесь наиболее отчетливо видно слияние противостояния либера­лизму Нового курса с традиционными антинегритянскими чувствами. Но комплекс мотивов даже еще глубже.

Существовало много версий слухов, в которых «Клубы Элеоноры» иногда на­зывали «Дочерьми Элеоноры», «Клубами гнева Элеоноры», «Сестрами Элеоноры» и «Королевским домом Элеоноры»2. Эти причудливые названия представляют, конеч­но, приспособление слухов к стереотипам, касающимся религиозности негров и их предполагаемой склонности к пышным названиям. Часто говорилось, что девиз этих групп: «Белая женщина в каждой кухне через год». Типичная «элеонорская» история звучит так: «Белая женщина отсутствовала какое-то время, а когда вернулась, обна­ружила свою цветную служанку сидящей за ее туалетным столиком и причесываю­щейся ее расческой». Другие истории изображали служанку-негритянку моющейся в хозяйской ванне или принимающей своих друзей в гостиной. В одном из слухов гово­рилось, что когда белая леди позвала свою кухарку прийти приготовить обед для сво­их гостей, кухарка в свою очередь потребовала, чтобы хозяйка была у нее дома в во-

1 Knapp R. H. A psychology ot rumor // Public Opinion Quarterly. 1944. Vol. 8. P. 12-37.

2 Odum H. W. Race and rumors of race: challenge to American crisis. Chapel Hill: University ot North Carolina Press, 1943.

Анализ слухов 143

семь утра в субботу утром, чтобы приготовить завтрак для ее гостей. Рассказывали, что одна негритянская служанка предложила заплатить белой женщине, чтобы та стирала ее одежду. Время от времени истории намекали на грядущее насилие, обви­няя клубы в том, что в них хранят ножи для колки льда и для рубки мяса.

Все эти версии, помимо отражения антирузвельтовских и антинегритянских чувств, показывают отчетливый страх инверсии статуса. Цветные люди представля­ются не просто как лелеющие недовольство в глубине души, но как находящиеся на грани бунта. Они грозят взять верх, перевернуть социальную шкалу. Почему? По­тому что эти истории в какой-то степени объясняют и облегчают чувство экономи­ческой и социальной небезопасности, испытываемое белыми распространителями слухов. Ощущая смутную тревогу, они оправдывают свое волнение, указывая на не­гритянскую агрессию, и извлекают грустное утешение из предупреждений друг дру­га об угрозе.

Но мы должны рассмотреть и более глубокие мотивы этого слуха. Слухи об инверсии статуса косвенным образом признают возможность представить себе иные взаимоотношения, чем status quo между расами. И, согласно американским убежде­ниям, status quo, будучи по существу несправедливым, не должен быть постоянным. Как указывает Мирдал, каждый американец верит и стремится к чему-то более вы­сокому, чем нынешний уровень расовых отношений3. В глубине сердца он согласен с Патриком Генри, рабовладельцем, который еще в 1772 году писал: «Я не могу и не буду это оправдывать». В то же самое время большинство белых позволяет себе бро­сать только беглый взгляд на эту моральную дилемму. Через полторы сотни лет после Патрика Генри конфликт все еще существует. Если бы белые прямо взглянули на проблему, они оказались бы разодраны на части конфликтом между приверженнос­тью американским убеждениям и удобством своей веры в превосходство белых.

Вместо того, чтобы повернуться лицом к этому острому и непримиримому кон­фликту, многие белые люди прибегают к всяческим ухищрениям и рационализациям. Слухи, помогающие уклониться от вины, жадно подхватываются как способ такого избегания. Если, как гласят истории о «Клубе Элеоноры», негры чересчур агрессивны, участвуют в незаконном заговоре, угрожают, то они не имеют права на равный статус. Они не могут рассчитывать на большее уважение, чем то, которое мы оказываем на­рушителям границ, мародерам и шантажистам. Они должны «знать свое место». Если и встречаются примеры несправедливости, то не возмещают ли их полностью наше тер­пение и потворство в других случаях? В конце концов, они — всего лишь непокорные дети, и к ним надо относиться как к таковым: с добротой, но твердо. С помощью таких обходных умственных маневров расист способен избежать чувства вины.

Стремление уклониться от вины также заметно во множестве слухов, детально описывающих инциденты с криминальными и нелояльными тенденциями негров. В одной из историй времен войны говорилось, что негров призывали в армию менее активно, чем белых, потому что власти боялись дать им в руки оружие. Даже юморис­тические байки о глупости, легковерии и лени негров имеют то же функциональное значение; так же обстоит дело и с миллиардами историй о сексуальной агрессивности негров. Все они склонны успокаивать чувство вины белого человека, ибо что мы мо­жем поделать с черным человеком, уголовником и шутом, который нелоялен, глуп, агрессивен и аморален, кроме как «ставить его на место», именно так, как мы сейчас и делаем? Идеалы равенства могут быть хороши в теории, — делает вывод расист, — но их никогда не собирались применять к уголовникам, имбецилам или черным.

5 Myrdal G. An American dilemma. N. Y.: Harper, 1944.

144 Статьи разных лет

Последним союзником антинегритянских предрассудков являются сексуальные слухи. Вновь и вновь они изображают негров как замышляющих пересечь расовую границу и совершить грех смешения рас. Истории неизменно касаются взаимоотно­шений между негритянскими мужчинами и белыми женщинами, а не гораздо чаще встречающейся любовной связи белого мужчины и негритянской женщины. Есть и истории об изнасиловании и попытках изнасилования, и не такие жуткие рассказы о том, как негры подходят к белым женщинам, преследуют их на улице, пытаются удержать за руку и т. д. В одной истории военного времени утверждалось, что негры, которые не были призваны в армию (тема нелояльности), сказали уходящим на вой­ну белым мужчинам, что «позаботятся» об остающихся дома белых женщинах. Сексу­альные слухи о неграх особенно распространены на Юге, но часто встречаются и на Севере. В одном городе в Новой Англии, известном своими относительно мирными расовыми отношениями, циркулировала местная история, «объясняющая», почему в некоем ресторане был заколочен туалет. Приводимая причина — причем совершенно вымышленная — заключалась в том, что двое негров якобы завели белую женщину в этот туалет и там изнасиловали.

Мотивационный поток здесь идет глубже. В американских пуританских тради­циях все относящееся к сексу обладает сильным эмоциональным зарядом и поэтому легко переливается в другие области сильных страстей. Секс, как сюжет для акту­ального интереса, — никогда не оскудевающий источник слухов. Как и измерение статуса, он также является источником сильного чувства вины. Винить себя за свои сексуальные грехи, как и за свои грехи против американских убеждений, всегда не­приятно, гораздо лучше порицать кого-то еще за его реальные или воображаемые проступки. Сходство между сексуальными слухами и слухами о меньшинствах очень близкое — общей для обоих является проекция заинтересованности в уклонении от вины, — и это сходство облегчает их слияние. Почему бы не перенести свои соб­ственные сексуальные грехи на тех же самых людей, которые угрожают нашему со­циальному положению?

Глубоко внутри многие люди ощущают непрочность своего статуса, экономи­ческого будущего или собственной сексуальной нравственности. Все эти вещи весь­ма интимны и занимают центральное место в их жизни, и такие ключевые интере­сы не могут существовать раздельно: угроза одному из них ведет к угрозе другим. Отсюда чернокожий «козел отпущения» воспринимается не только как социально высокомерный, но и как подавляющий нас в профессиональном плане, как сексу­ально более сильный и менее заторможенный, чем мы. Мы находим в его поведе­нии стремление карабкаться вверх, присваивать, распутничать — все то, что мы могли бы делать, если бы позволили себе это. Он грешник. Даже если мы сами не­безупречны, его проступки — как они передаются в слухах — откровеннее и хуже, чем наши. Тогда почему мы должны испытывать вину за наши грешки?

Пока все эти рационализации продолжаются, мы можем достаточно извращен­но считать «животные» качества негра мрачно-очаровательными. А если так, необхо­димо жестоко подавлять эту сатанинскую привлекательность и через реактивное обра­зование — то есть ополчась на очарование, которое мы не одобряем, — бороться с дьяволом4. Мы это делаем, принимая наиболее священное табу: запрет на расовое сли­яние. Сама мысль об этом наполняет нас ужасом (не так ли?). Если это табу будет нару­шено, откроется путь к крушению всех наших моральных норм и экономических стан-

4 McLean H. V. Psychodynamic factors in racial relations // Annales of American Academy of Political and Social Sciences. 1946. Vol. 244. P. 159-166.

Анализ слухов 145

дартов. Мы потерпим поражение от руки черного и злого чужака, которого мы бессоз­нательно рассматриваем отчасти как наше собственное непочтенное второе «Я».

Столь сложный анализ, как приведенный анализ антинегритянских слухов, не преувеличивает запутанность эмоциональных и когнитивных переплетений, обуслов­ливающих привлекательность этих слухов. Кажется правилом, что люди персонифици­руют силы зла и приписывают их какой-нибудь заметно отличающейся, но близко расположенной группе меньшинства. Самые распространенные, но, несомненно, не единственные сегодняшние «демоны» — это коммунисты, евреи и негры. Так как вина приписывается им, конечно, незаслуженно, мы обозначаем их рабочим поня­тием козлы отпущения.

Примеры анализа слухов

Рассмотрим теперь более детально два примера распространяемых слухов. Их эфемерность подчеркивается тем, что оба примера уже устарели. «Утверждения, рас­считанные на веру», чаще всего живут недолго — просто потому, что панорама че­ловеческих интересов меняется быстро. Однако из исследования пусть даже устарев­ших типичных примеров, взятых из разных социальных контекстов, можно многому научиться.

Анализ никакого конкретного слуха не может быть совершенным, так как психологические и социальные условия, в которых он распространялся, известны только частично и иногда лишь по умозаключению. Кроме того, нельзя ожидать, что одна выбранная история сможет проиллюстрировать все принципы возникновения и распространения слухов, однако базовая формула может быть обнаружена в каж­дом случае.

Случай - 1

Сразу после землетрясения в Сан-Франциско 18 апреля 1906 года по городу поползли совершенно дикие слухи. Четыре из них пересказал Джо Чамберлен в бал­тиморской газете «Sunday Sun» (31 марта 1946 г.): (а) приливная волна поглотила Нью-Йорк в то же самое время, когда трясло Сан-Франциско; (б) Чикаго сполз в озеро Мичиган; (в) землетрясение выпустило зверей в зоопарке, и они ели бежен­цев в парке Голден-Гейт; и (г) нашли мужчин с женскими пальцами в карманах, так как у них не было времени снять кольца. В этих последних историях кладбищенские воры всегда были повешены на ближайшем фонарном столбе.

Комментарии: Придирчивый читатель может поинтересоваться, не претерпели ли эти пересказанные сорок лет спустя после своего хождения слухи дополнительного заострения и значительных искажений. Примером, возможно, является слово «всегда» в слухе (г): несомненно, трудно доказать, что эти истории о ворах неизменно сопровож­дались развязкой в виде скорого суда. Однако циркулировавшие после катастрофы слу­хи были записаны в то время, и, преследуя цели нашего анализа, мы можем предпо­ложить, что они не сильно отличались от вышеперечисленных.

1. Первым очевидным принципом, проиллюстрированным этими историями, является плодовитость слухов. Огромная важность и громадная неоднозначность со­вместно порождали одну дикую историю за другой, многие из которых были просто вариациями одной темы. Ассоциативная цепочка проста: если один большой город был разрушен, почему бы и не другие? Плодовитость ведет к заострению через ум­ножение катастроф.

146 Статьи разных лет

2. В качестве одной из фаз усилий по поиску смысла взволнованное население пытается оценить важность события. Метафорически люди говорят: «Положение дел хуже некуда». Потеряв жилье и, возможно, близких, люди подчеркивают свое чув­ство тревоги и опустошенности, добавляя разрушительные действия диких живот­ных и воров, а также уничтожение еще одного-двух больших городов. Через эти пре­увеличения метафорически передается ощущение тотальности бедствия.

3. В своих усилиях по поиску смысла люди аналогичным образом делают много заключений, иногда правдоподобных, иногда нет. Среди более обоснованных заключе­ний — возможность того, что землетрясение могло освободить зверей в зоопарке. Мы не знаем, было ли в этом утверждении ядро правды; возможно, разбитые клетки по­зволили убежать некоторым животным. Но вероятно с распространением слухов сгла­дились многие уточняющие фразы, так что заострилась степень панического бегства. И кажется вероятной та конденсация, которая присутствует в подробностях о жуткой судьбе беженцев. Воображение — в слухах так же, как в снах — часто объединяет дис­кретные события, извлекая простоту из сложности и показной порядок из путаницы. В данном случае животные содержались в парке Голден-Гейт, и беженцы расположились в том же парке; последние «конденсировались» в утробу первых.

4. Казнь мародеров-воров представляет морализаторское завершение и вообража­емую месть. Порожденная катастрофой громадная фрустрация не имела личных при­чин. Мародер был единственным доступным «козлом отпущения» в катаклизме, выз­ванном Божьим произволом.

5. Панические слухи, подобные этим, соответствуют финальной стадии слухов о бунте. Ничто не кажется слишком неправдоподобным, таким, чему нельзя пове­рить, если оно как-то объясняет или облегчает наличное возбуждение. Однако в от­личие от слухов о бунте, истории, питаемые паникой, не имеют предшествующих стадий накопления (за исключением тех случаев, когда сама паника развивается по­степенно — ситуация довольно необычная).

6. Здесь мы не находим свидетельств наличия цепочек слухов. Катастрофа выз­вала столь полное единство интересов, что легко представить себе, как переживший ее рассказывает эти истории постороннему. Однако невозможно вообразить жителей Нью-Йорка или Чикаго, верящих в истории о разрушении их городов. У жителей каждого из этих городов есть свои критерии надежности доказательств, делающие такие истории немыслимыми. Столь же сомнительно, чтобы пресса печатала любые слухи, которые можно было бы легко проверить. Однако было опубликовано много недоступных проверке историй, основанных только на передаче слышанного, и им широко верили по стране до тех пор, пока землетрясение не перестало быть пред­метом актуальных интересов.

Легко можно представить себе престиж, выпадающий на долю рассказчика таких ужасных историй. Вся нация находилась в состоянии ажитации и глотала лю­бые новости. Как только стали известны очертания катастрофы, люди стали жадно хвататься за любые детали, дополнявшие картину, а владеющего последними «ново­стями» соседа охотно и жадно выслушивали. Это могло побудить рассказчика добав­лять ужасные детали.

Случай - 2

Нижеследующая история циркулировала в 1943 году, во время визита мадам Чан Кай Ши в Америку. Обычно говорилось, что местом происшествия был Балти­мор. Однажды, — гласит история, — джентльмен вошел в ювелирный магазин и

Анализ слухов 147

попросил часы стоимостью 500 долларов. У ювелира не было столь дорогого товара, но в конце концов ему удалось найти несколько хронометров высшего класса на выбор клиенту. Покупатель отобрал часы и ювелирные изделия на сумму 7000 дол­ларов. Когда владелец спросил, как это будет оплачено, клиент ответил, что он — секретарь мадам Чан, и потребовал, чтобы его покупки были включены в помощь по ленд-лизу.

Комментарии: Это были типичные вбивающие клин слухи, направленные на от­деление Соединенных Штатов от их союзников. Такие истории вызывали серьезную озабоченность у правительственных чиновников. Того же типа были истории о том, что русские использовали получаемое по ленд-лизу масло для смазки своих ружей, а британцы использовали свои фонды помощи для покупки нейлоновых чулок и других дефицитных предметов роскоши, лишая таким образом наших граждан же­ланных вещей.

1. Есть свидетельства, что мы можем ожидать циркулирования таких историй только среди ограниченной аудитории. Скандал с мадам Чан был бы привлекателен для людей с ранее существовавшим предвзятым отношением к Китаю или, что бо­лее вероятно, для противников демократической администрации в Вашингтоне.

2. Как и вообще враждебные слухи, этот слух — продукт фрустрации, возник­шая в результате нее агрессия была во многом смещена. Трудности военного време­ни порождали недовольство, так же как и высокие налоги. Если дефицитные товары уходят заграницу, а полученные налоги нерационально растрачиваются правитель­ством, почему мы не можем испытывать раздражение? Мы готовы приносить жерт­вы в войне, но мы жалуемся не на войну, а на скандально неэффективую дея­тельность радикальной группы длинноволосых профессоров и «этого человека» в Вашингтоне. Слухи представляют собой тонкое слияние антипатий и фрустрации и служат для объяснения и оправдания наших политических антипатий.

3. Мотивацией может также быть избавление от чувства вины. Во время бума военного времени многие люди предавались роскоши, которую не могли себе позво­лить в мирное время и которая была плохо совместима с необходимостью самопо­жертвования и покупкой военных облигаций. Но можно легко забыть и простить нашу маленькую расточительность перед лицом явного сибаритства мадам Чан, одной из наиболее заметных фигур военного времени, бессмысленно тратящей наши нацио­нальные запасы на покупку сказочной роскоши.

4. Здесь может быть элемент ассимиляции широко распространенных убеждений о растратах и коррупции высоких чиновников в Китае. Но этот фактор если и присут­ствует, он второстепенен, так как жертвами враждебности, очевидно, являются ско­рее американские, чем китайские чиновники.

5. Правдоподобие истории придает конкретность; упоминаются точные сум­мы — 500 долларов и 7000 долларов. Часть процесса рационализации заключается в насыщении обсуждаемого сюжета псевдоправдивыми деталями.

6. Хотя местом действия этой истории не всегда называется Балтимор, мы зна­ем, что ярлык, сначала приклеенный к событию, имеет тенденцию оставаться неиз­менным, особенно если он служит введением. Первые стимулы в ряду имеют тенден­цию лучше сохраняться в памяти.