Новый мир. – 1972. - № 12. – С. 197-220).
фестиваля «День правильной карьеры»
Дата:30 апреля Место: Торгово-промышленная палата (ул.Нестерова, 31) Время: 11.00 - 15.30 Участники: · безработные; · студенты высших и средних профессиональных образовательных учреждений.
ОСТРОВИТЯНОВ Ю., СТЕРБАЛОВА А. СОЦИАЛЬНЫЙ «ГЕНОТИП» ВОСТОКА И ПЕРСПЕКТИВЫ НАЦИОНАЛЬНЫХ ГОСУДАРСТВ Новый мир. – 1972. - № 12. – С. 197-220).
Последние десятилетия в мировой истории ознаменовались быстрым и всеобщим выходом на международную, арену молодых национальных государств, превратившихся из объекта исторического действия в его важнейшего, активного участника. Освободительные революции, поддержанные политическим авторитетом и объединенной экономической силой социалистического содружества, сорвали крышку с кессонной камеры пассивности, в которую веками были заключены восточные национальные сообщества, чьи застойность и статичность стали уже догмой социологических изданий. Подобно мощному тектоническому сдвигу, они сразу изменили политическую ось десятков азиатских и африканских стран, возбудили до предела их колоссальную потенциальную энергию. Но «третий мир» продемонстрировал не только постоянное повышение своей политической активности. Он предъявил науке комплекс сложных и запутанных проблем, настоятельно требующих глубокого и всестороннего анализа. Крутые, трудно объяснимые повороты в политике национальных государств, сочетание динамизма и застойности, быстрые, внезапные, неуловимые переходы из одного общественно-политического состояния в другое, образование необычных для Европы социальных слоев, групп, государственных устройств побуждают социально – экономические науки не только углублять понимание современной картины мира, но и уходить в историю, проверять адекватность своих теоретических положений реальному прошлому азиатских и африканских народов, вновь возвращаться к, казалось бы, навсегда отброшенным выводам, отвергать уже устоявшиеся взгляды. Процессы, проявившиеся в некоторых слаборазвитых странах, стали побудительным мотивом для дискуссий об исключительном своеобразии социально-экономического развития восточных обществ. В ходе этих дискуссий восстанавливались многие важные положения Гегеля, Маркса, Энгельса, Плеханова, подвергалась сомнению правомерность для «третьего мира» классической схемы рабовладение - феодализм - капитализм», уточнялись общие признаки этих формаций. Определенные явления, обозначившиеся в отдельных государствах, главным образом в Китае, вновь привлекли внимание исследователей и прогрессивных, ученых за рубцом к марксистскому объяснению причин «казарменного коммунизма», к его социальной сущности и национальным формам. Социологи задумываются над генезисом классов в освободившихся странах, экономисты стремятся установить пути преодоления их хозяйственной отсталости, исследователи общественного сознания ищут ключ к «восточному небу», изучая особенности массовой психологии, сложившейся под влиянием конфуцианства, буддизма и ислама (С.197). Повышенный интерес к Востоку возник не в наши дни, он будоражил европейскую общественную мысль целые века. Блеск восточного государства, по образному выражению Гегеля, ослеплял и притягивал европейцев, неудержимо манил их к себе. Легенды, мифы, слухи о сказочной роскоши и беспредельной власти деспотов Востока, о его необыкновенных формах правления, образе жизни, неповторимом своеобразии философии, огромной мистической силе религии, необычайном искусстве ремесленников бродили по Европе, разжигали алчность дворян, вызывали зуд подражания у монархов, поражали воображение ученых, будили предприимчивость купцов, рождали удушливый гнев нетерпимости у фанатиков христианской церкви. Вначале, как всегда, было слово, а вместе с ним метр и весы. В восточные государства первыми просочились миссионеры и торговцы, мечтавшие об обращении инакомыслящих и установлении торговых связей. За ними следовали обуреваемые жаждой богатства, обедневшие дворянские роды, отчаянные авантюристы, толпы безудержных искателей успеха, или, если воспользоваться словарем П. Антокольского, «армия аркебузиров и лучников, рослых копейщиков, рваных драбантов, тощих ландскнехтов, ханжей и обжор». В ХIХ веке их сменили регулярные войска, юристы и администраторы, посылаемые буржуазными правительствами и главами банкирских домов, метавшими как знаменитый Сесиль Родс, колонизировать всё и вся вплоть до бесконечно далеких, недоступных и холодных звезд. Эти люди, как правило, были наглухо закрыты для зова иной цивилизации, невосприимчивы к ее сигналам, не понимали чуждой им культуры. Необозримая человеческая ойкумена сжималась в их сознании до размеров европейского континента, мировая история — до летописи его событий, а все богатство и разнообразие экономических, социальных и культурных традиций сводилось в лучшем случае к античным образцам, христианской этике и плоскому западному рационализму. В отличие от них теософы и мистики — Анни Безант, Е. Блаватская, Скотт-Эллиот — искали в восточном мышлении, прежде всего в индуизме, мистических откровений, пытались найти и прочесть хранящуюся якобы в одном из тибетских монастырей невидимую книгу «Цзян», скрывающую тайны погибшей Атлантиды, постигнуть «Хронику Аккаша», в которой будто бы запечатлены для посвященных все крупные и мелкие исторические явления. И только лучшие умы Европы, подобно Лейбницу, Вольтеру, Монтескье и Дефо, приковывала к Востоку жажда знания, желание проникнуть в сущность незнакомого им общества, познать его достоинства и пороки. Но и их поджидали на этом пути неожиданные опасности: семантические ловушки, психологическая несовместимость, а главное, груз европоцентристских представлений, которые вынуждали их бросаться из крайности в крайность — от восторженной идеализации восточной культуры и методов управления до глубокого разочарования в них. Ближе всех к правильному пониманию восточной цивилизации, особенно ее духовного и психического склада, подошел великий Гегель, гениально предугадавший многие её определяющие признаки. Осмыслить Восток до конца ему мешала его общая историко - логическая, идеалистическая схема, которой он взнуздывал свое диалектическое мышление и научное воображение. Позже европейская наука, по существу, отказалась от попыток создать монистическую концепцию восточного общественного строя. Она все больше разменивалась на частности, предпочитая лирику теории, бесконечно накапливала, систематизировала и варьировала факты, уклоняясь от их обобщения, ограничила в конечном счете свои умозаключения афоризмами Р. Киплинга: «Запад есть Запад, Восток есть Восток». Лишь гений Маркса и Энгельса, воплотивший в себе безупречный объективный анализ, энциклопедические знания, научную интуицию, широту и непредубежденность взглядов, нашел для человечества подлинную теоретическую истину об особенностях социально-экономической организации восточных государств. Как и всякое настоящее научное открытие, она оказалась и простой и сложной, необычайно увлекательной для прогрессивной исследовательской мысли, и сухой и скучной для лжеромантиков от науки (С. 198-199). Она предстала не в озарении причудливой экзотики, не всеобъемлющей универсальной схемой, а единственно верным методологическим принципом, который, не навязывая готовых решений, позволяет пройти сквозь самые сложные эмпирические лабиринты, отличить главное от второстепенного, увидеть в восточных сообществах взаимосвязь прошлого, настоящего и будущего. Прежде всего, К. Маркс и Ф. Энгельс вписали страницы восточной цивилизации в летопись поступательного всемирно-исторического развития, которое, проходя сквозь неизбежные этапы эксплуатации и подавления трудящихся, какой бы необычайный облик они ни принимали, неукоснительно движется к высшим формам общественного прогресса. В противоположность буржуазным экономистам и социологам, разгородившим глухой, непреодолимой стеной восточный и западный хозяйственные и культурные типы, основоположники революционной научной теории показали общность самых основных исторических закономерностей, свойственных всем вариантам человеческих обществ. Одновременно они научно обосновал специфику восточных стран, неопровержимо доказали, что Восток не является прямой аналогией Запада. Они объяснили экономический строй и сущность государств, сложившихся в основном на азиатском, а иногда и на африканском континенте, наметили целый ряд существенных черт, выделявших восточные страны в особую социальную структуру. Главные из них - хозяйственная атомизация, экономическая раздробленность, с о ц и а л ь н а я а м о р ф н о с т ь, национальная разорваннос т ь. Для Востока как нельзя лучше подходят слова Эмиля Верхарна: «Миры вскрываются в песчинках малых». Такими «песчинками» служили первичные социальные и хозяйственные ячейки, самодовлеющие, автономные, не связанные друг с другом общины, каждая из которых представляла собой, по выражению К. Маркса, «локализованный микрокосм». Главной формой их соединения и связи была верховная исполнительная власть и, подчиненный ей разветвленный государственный аппарат, который, подобно железному обручу, сковывал общество, предохраняя его от постоянно прогрессирующей угрозы распада. Как и повсюду в мире, государство в восточных странах представляло собой порождение непримиримости интересов, вырастало в атмосфере жестоких социальных конфликтов, сопровождалось порабощением одних общественных сил другими. Но в этой части человеческой ойкумены, как неоднократно подчеркивал Ф. Энгельс, «в основе политического господства повсюду лежало отправление какой-либо общественной должностной функции» и оно «оказывалось длительным лишь в том случае, когда оно эту свою общественную должностную функцию выполняло». Властвующие слои и группы захватывали прежде всего контроль над экономическими, политическими и военными функциями государства, узурпировали в основном не сами средства производства, а управление ими, присваивали не главные условия труда, а их результат. Свои эгоистические интересы они не без успеха стремились облечь в безличную форму общей цели, своим действиям придать видимость чистой, независимой государственной воли. Все это не только усиливало их произвол, но и как бы оправдывало его, создавало почти неограниченные возможности для порабощения и угнетения народа. Зародившиеся еще в первобытных человеческих коллективах «зачатки государственной власти» (Ф.Энгельс) превращаются постепенно в органы господства над суммами общин. В зависимости от широты стоящих перед ними экономических целей они складываются в микро- или макрогосударства, а многие из них перерастают в гигантские империи, объединенные мощной централизованной силой. Ее источник — почти полная самоизоляция непроницаемых самообеспечивающихся хозяйственных организмов, которые, по определению Ф. Энгельса, создают между собой «одинаковые, но никоим образом не общие интересы» и тем самым составляют «естественную основу для восточного деспотизма» (С. 199). Своеобразие климата и почвы, сложная разветвленная система ирригации, непрестанная угроза разрушения орошаемых и обрабатываемых земель предопределили разбухание таких свойств азиатского государства, как функция общественных работ. Элементарная необходимость экономного и совместного использования воды, писал К. Маркс, которая на Западе заставила частных предпринимателей соединяться в добровольные ассоциации, «на Востоке... повелительно требовала вмешательства централизующей власти правительства. Отсюда та экономическая функция, которую вынуждены были выполнять все азиатские правительства, а именно функция организации общественных работ». «Централизующая власть правительства» координировала труд огромных человеческих массивов, обеспечивала строительство мелких и крупных плотин, дамб и оросительных каналов, составляла переписи населения, календарь земледельческих работ и кадастры земель, следила за соблюдением режима почвы, а в случае ее истощения или стихийных бедствий осуществляла массовые переселения, хранила общественные запасы, организовывала совместную оборону от угрозы внешних нападений. Общественные работы — категорическая предпосылка, неумолимый императив любого способа эксплуатации в старой, доколониальной Азии. Без них не было бы возможно создание необходимого и прибавочного продукта, а следовательно, и его как экономическое, так и внеэкономическое присвоение. Выполняя эти работы, государство обеспечивало общие основы производства, которые являлись в то же время специфическими условиями существования и процветания господствующих групп и слоев. Исполнительная власть получала широкий простор для саморазвития. Она произвольно устанавливала налоги, господствовала на наиболее важных рынках, пыталась даже иногда диктовать цены, почти бесконтрольно распоряжалась финансами, ограничивая притязания властвующих элит скорее сферой распределения, чем областью производства. Но главные ее прерогативы — верховное, хотя по современным понятиям часто и номинальное распоряжение землею и крупнейшими ирригационными сооружениями, обеспечивающими жизнедеятельность многих восточных цивилизаций. «Государство здесь,— писал К. Маркс, — верховный собственник земли. Суверенитет здесь — земельная собственность, концентрированная в национальном масштабе. Но зато в этом случае не существует никакой частной земельной собственности, хотя существует как частное, так и общинное владение и пользование землей». Эти права азиатских государств не давали покоя европейским монархам и их ближайшему окружению, когда они в эпоху абсолютизма стремились обуздать дворянство, лишить его независимости и феодальных привилегий, утвердить свое неограниченное господство. В период царствования Людовика XIV в министерстве Кольбера обсуждался вопрос, не следует ли королю Франции по примеру властителей Индии, Турции и Персии объявить себя собственником всех земель и поместий, предоставив их бывшим хозяевам только право пожизненного владения. Кольбер обратился за советом к знаменитому путешественнику Бернье, потребовав у него описания империи Великих Моголов и вместе с тем объективной критики её общественной системы. Конечно, Бернье как дворянин к тому же зараженный уже вирусом буржуазной психологии, дал резко отрицательный ответ. Его аргументы звучали убедительно, ибо к тому времени все три деспотии давно вступили в полосу застоя и регресса. Тирания властителей и тимариотов, писал он, беспредельна и страшна, крестьяне разоряются и теряют интерес к труду, у ремесленников ненаходящих покупателей даже среди представителей высших сословий, исчезает стимул к производству, земледелие, промышленность и торговлю поражает запустение, разрушение и упадок. Бернье настойчиво пытался доказать, что упразднение частной собственности на землю неотвратимо влечет за собой нищенство, варварство и уничтожение человеческого рода, тогда как принцип «твое и мое», создавая надежду на благосостояние и богатство, побуждает людей к труду, составляет будто бы основу всего хорошего и прекрасного в мире. Специфика восточного общества проявилась и в особом пути зарождения 200 господствующих классов и слоев. Как известно из античного опыта — эталона почти всех западных представлений о возникновении классов, — частная собственность в Греции и Риме появляется значительно раньше регулярного оплачиваемого административного аппарата. Правящие классы сначала утверждают свое господство в экономике, а уже потом овладевают институтами политической власти, используя их для защиты своих экономических интересов. В Греции, например, при значительном развитии частнособственнических и товарно-денежных отношений до середины V века до н. э. государственные должности, включая членство в правительственном Совете пятисот, считались общественными постами. Их обладатели выбирались в основном не голосованием, а жребием и не получали никакого денежного вознаграждения и преимуществ, кроме почетного места в театре, упоминания в специальных декретах и золотого венка после окончания срока службы. Традиция была нарушена только при Перикле, который, преодолевая огромное сопротивление владельцев крупных состояний, сумел провести через народное собрание постановление о символической плате за исполнение государственных обязанностей. При обсуждении новых законов наиболее яростные противники реформы Перикла обвиняли его, кстати, в том, что он хочет насадить в свободных Афинах обычаи восточных варваров, которые все поголовно состоят на службе у монарха, получая от него жалованье и землю. В отличие от Греции и Рима на Востоке административно-государственная система складывается раньше, чем возникает частная собственность на орудия и предметы труда,главным образом на землю. На протяжении целого ряда эпох государство на Востоке являлось не только инструментом, порожденным расколом общества на классы и орудием классового господства, но и само служило источником классообразования, возникновения различных функциональных слоев и господствующих элит. Общественные отношения здесь выражались не в непосредственном экономическом господстве над личностью производителя, а были опосредствованы государственно-административной системой управления, от которой находились в прочной зависимости как угнетенные, так и угнетатели. Эксплуатация приобретала завуалированную, «патерналистскую» форму, внешне лишалась конкретного классового адреса, маскировалась социальной размытостью эксплуататорского слоя, когда казалось, что все от мала до велика являются слугами единого всемогущего верховного начала. Специфические пути развития государства и классов на Востоке, разумеется, не исключали его из единого исторического потока. Только педантам, начисто лишенным широты теоретического видения, общий социально-экономический процесс представляется прямолинейным, как каменная стрела Невского проспекта. В действительности он извилист, диалектичен, необыкновенно многообразен, проявляется через единичное и особенное, осуществляется, как напоминали Гегель, К. Маркс и В.И. Ленин, путем своего неосуществления, впитывает в себя множество разновидностей и ответвлений. ФЕНОМЕН УЧЕНОЙ БЮРОКРАТИИ,
|
