Фроммель

 

Случается, когда распадается формация скайдайверов

 

Когда мне было восемь лет, я влюбился в девочку.

Это была девочка-соседка с большими карими глазами, которая изучала меня с необычайным увлечением, как будто я бабочка, вылупившаяся из кокона. И в результате такого пристального изучения, она стала экспертом по мне. Читала мое настроение, знала, когда надавить, а когда отступить, и когда заставить меня смеяться. Если бы она захотела, могла выложить все секреты обо мне, как будто перечисляла мою любимую еду, цвет, песню, книгу:

Самый большой страх Эдварда: выпасть из высокого окна.

Самый смущающий момент Эдварда: описал постель и спрятал простыни в шкаф.

Самое презренное времяпрепровождение Эдварда: разговоры о родителях.

Потому что я презирал даже мысли о родителях, я никогда не говорил ей, что я обмочил кровать после ночного кошмара о том, как я вывалился из нашего окна в Чикаго, сражаясь с руками матери, когда ветер трепал наши волосы, одежду, кожу, и серый тротуар все ближе... ближе... ближе. И потому что я презирал говорить о родителях, я никогда не говорил ей, как моя мать — моя биологическая мать — фактически разбилась и была размазана по тротуару исторического Belden Stratford Hotel, в двух милях от поля Ригли.

С течением времени пришло понимание, что смерть матери не была несчастным случаем, и страх выпасть из высокого окна пошел на убыль, но только не ненависть к обсуждению чего-либо о моих родителях. Потому что в течение длительного времени я верил в судьбу... Rota Fortunae (Колесо Фортуны — пп)закрутилось и заставило мою семью страдать. Седая древность, да, но я действительно думал, что курс моей жизни выбран в момент моего рождения.

Итак, я любил эту девушку... и бросил ее. Я бросил ее, потому что мне предначертано выпасть из высокого окна, ее невинное тело будет заключено в моих руках.

 

0 0 0

 

Двумя годами ранее, за два дня до Дня Благодарения...

 

- Как дороги? - спросила моя мать, подняв озабоченный взгляд от разделочной доски, наполненной сельдереем и морковью. Мой отец сидел на табурете напротив нее, под его рукой лежал один из бесчисленных медицинских журналов. Так или иначе, когда я быстро съездил по мокрым дорогам Форкса в Порт-Анджелес за гитарными струнами, я знал, что когда вернусь, найду их именно так. Любящими и умиротворенными, погруженными в кухонные ароматы пирога ко Дню Благодарения, который остывал на кухонной стойке. Я скучал по этой кухне, по теплому дубу и высоким стенам, которые моя мама выкрасила в ржаво-красный.

И вскоре, через пару часов, эта комната будет совершенна, потому что она будет здесь.

- Просто мокрые — снега нет. - Я стряхнул капли с пальто и повесил его на вешалку в прихожей. Единственный шаг на кухню, и моя мать зашипела.

- Обувь! Я только полы протерла.

Я бросил печальный взгляд, когда она пробормотала вещи, которые никогда не меняются, и сбросил грязные ботинки.

- Я надеюсь, у Беллы не возникнет никаких проблем на проселочных дорогах, - сказала она, когда принялась за гору красного картофеля для овощного супа, который начала варить. - Возможно ей стоит подождать с визитом, пока дождь не закончится. - Она вытерла руки и потянулась за телефоном.

- Нет! - быстро сказал я. Оба родителя замерли. Я смущенно дернул себя за волосы. - Слушайте, температура поднимается, поэтому дороги не замерзнут. И это большое дело, что она вообще согласилась прийти, когда я здесь. Не хочу сглазить.

Мои мать с отцом обменялись многозначительными взглядами прежде чем вернуться к журналу и картошке. Но их беспокойство не ускользнуло от меня.

- Что случилось?

Отец покашлял.

- Дело в том, что твоя мать, - подчеркнул он, - подумала, что необязательно информировать Беллу о том, что ты здесь.

Я нахмурился и повернулся к матери за объяснением.

Она вздохнула.

- О, Эдвард. Просто... Белла настолько осторожна во всем, что касается тебя, особенно после того, как твои книги вызвали такую бурю. Я подумала, если мы заманим ее, все остальное разрешится само по себе.

Разрешиться само по себе? Вряд ли.

Мое сердце упало в пятки, когда я обдумывал признание матери, а надежда поднялась до зведных высот. Это не было желанием Беллы принять оливковую ветвь спустя пять лет. Это был обман, и она будет ошеломлена моим присутствием. Это определенно не будет сердечным восстоединением, которого я ожидал. На самом деле она будет в ярости. Она может даже не снимет пальто, когда рванет обратно к машине.

Я застонал и потянулся к телефону.

- Я позвоню ей. Она у Чарли или у Рене?

- У Рене, - робко сказала мама.

Я набрал номер наполовину и остановился, палец завис над следующей кнопкой, затем переместился на кнопку отмены. Я не мог этого сделать. Трус, я бросил трубку и спрятал лицо в ладонях.

- Черт.

Отец нерешительно похлопал меня по плечу, все еще раздраженный после нашего спора вчера вечером. Я тоже был не вполне готов простить его. У нашего противостояния давние корни, и нам потребуется пробиться сквозь слои враждебности. В одночасье это не случится.

- Я просто прошу тебя быть реалистом, - настаивал он вчера вечером, пока я перебирал струны своей гитары, как будто я не живу с моей реальностью, каждое утро глотая лекарства. - Если ты планируешь вернуть Беллу в свою жизнь, ты по крайней мере должен сказать ей какова будет эта жизнь.

- Моя жизнь такая же нормальная как жизнь любого человека, пап, - сказал я резким голосом, - У меня не было состояний, которые были бы неуправляемы с тех пор как я начал принимать лекарства, и определенно ничего экстремального, что нарушало мою жизнь.

Он скрестил руки.

- И твой маленький арест в прошлом году — не нарушал твою жизнь?

- Это не из-за болезни, - отрезал я. - Это был... рецидив.

- Тот факт, что ты склонен отрицать свой гипоманиакальный эпизод, говорит мне, что ты не реалист.

- У меня не было гипоманиакального состояния с тех пор как я был в Роли, и конечно, не было никаких изнурительных состояний. Ради Христа, пап, я опубликовал пять книг, поставил две пьесы, и построил фан-базу, превосходящую Дж. К. Роулинг. Если это изнурительно, тогда я не хотел бы видеть твое представление о норме.

- Следи за языком, пожалуйста. Это не похоже на тебя. - Он смотрел мне в лицо тем пристальным взглядом доктора, как будто мог взглянуть мне прямо в голову и исследовать каждый неправильно работающий синапс. - Эдвард, я знаю, ты удивительно с этим справляешься — у тебя наилучшая психическая устойчивость, которую я только видел. Ты всегда был блестящим и сообразительным. Но даже тебе, сын, свойственно ошибаться. Не забывай, что такое гипомания, что она делает, как заставляет себя чувствовать. Зачастую ты даже не знаешь, что в состоянии гипомании. Или вышел из него.

Я поджал губы и сдерживал злой ответ, который просто добавил бы правдоподобности его утверждениям — мое состояние было не совсем под контролем.

Учитывая все внешние признаки, я нормально функционировал последние пять лет и никто, за исключением родителей и Шарлотты, не знал о психических битвах, бушующих в моем мозгу. К настоящему времени я был экспертным военным стратегом, когда дело касалось борьбы с хандрой и состоянием сильного возбуждения, и я благодарил Бога за мои природные задатки к логике и разуму. Я долго и упорно боролся, чтобы держать свой разум эмоционально стабильным. Если бы я был взбалмошным человеком, эта болезнь была бы причиной моей смерти давным давно. Я лучше, чем мои мама, папа, врач знал, на что был способен, а на что не способен. После пяти лет избавления Беллы от порабощения, которое приходит, если любишь такого, как я, по крайней мере я мог предложить ей здоровый разум. Она этого заслуживала.

- С меня хватит этих дискуссий с тобой, - мрачно сказал я. - Белла хочет видеть меня, и точка. Вы с мамой будете воздерживаться от вмешательства в этом вопросе. Я ясно выразился?

Мой отец смотрел на меня со смесью печали и сожаления. Я отвернулся и сосредоточился на песне, которую писал для Беллы с полудня, стараясь забыть, что он читал каждую из моих книг пять раз подряд, цепляясь за каждое мое странное слово в мое отсутствие...

Равномерный звук измельчения картофеля прорвался сквозь мои мысли.

- Эдвард, - тихо сказала она, - как бы то ни было, я думаю, она будет счастлива снова видеть тебя. Если она расстроится, позволь мне взять на себя вину за обман. Она поймет, почему я сделала это.

- Потому что она ненавидит любое мое появление, - пробормотал я. Теперь я знал природу жалобных взглядов отца. Белла не хочет видеть меня после всего. Возможно я заблуждался, как он и намекал, думая, что могу быть для нее тем, кем был когда-то. Но, да поможет мне Бог, я должен попытатся.

- Она не ненавидит тебя. Я думаю, она боиться снова увидеть тебя. Белла такая смелая во всем, что делает, за исключением того, что касается тебя.

- Ты можешь винить ее, мам, после того, что я сделал? Я ужасно жестоко бросил ее.

- Ты был болен и не смог с этим справиться.

- Моя болезнь не является оправданием того что я бросил и изменил жене.

- Это объяснение, а не оправдание. Это то, чем и является, и настало время перестать прятаться, милое дитя. Это то, что Белла должна услышать. Она стала гораздо сильнее и увереннее за последние годы. Она может справиться... со всем, - убеждала она.

Я посмотрел на мать, затем на отца, удивляясь, а не организовали ли они этот совместный план атаки, прежде чем я ступил на землю Вашингтона. Оба вдруг стали очень заинтересованы в том, чтобы посвятить Беллу в каждый грязный аспект моей психологической борьбы прежде, чем у нее появится шанс пожелать им счастливого Дня Благодарения. Но я знал Беллу лучше, чем каждый из них. Я знал, что у нее есть склонность к опрометчивости и недоверию, и страху обязательств. Все время, что мы были вместе, задолго до того как болезнь ударила, она ждала, когда упадет вторая туфля (ждать событие, которое должно произойти — пп). Фактически, она ждала, что я однажды уйду... возможно у нее был страх этого Колеса Фортуны. И если бы я вывалил все ей под ноги, от наркотиков до плохого расположения к моим родителям, она бы запаниковала и убежала. Нет, информацию надо выдавать по чуть-чуть за раз, когда дело касается пугливой Беллы.

Моя мама посмотрела на меня с надеждой и сияющими глазами. Я сжал переносицу и немного смягчился.

- Я скажу ей. Просто не сегодня. Сегодня, мне просто нужно убедить ее провести со мной больше чем пять минут.

- Но ты скажешь ей, - сказал мой отец, скорее утверждение, чем вопрос.

- Да. Я скажу ей. - Когда-нибудь.

 

0 0 0

 

Когда мне было восемь, я сообщил Эсми, что мне было предначертано влюбиться в соседскую девочку. Моя приемная мать поворковала, поулыбалась, обняла меня и сказала, какой я милый мальчик, что убедил себя в том, что влюблен. Она стала объяснять, что в моем возрасте невозможно по настоящему влюбиться — даже если я был уверен, что влюблен в Беллу.

И я был уверен. Я знал, что это возможно — вполне возможно, учитывая, что я уже был странным. Я был умным мальчиком, который поправлял учителей. Я был тихим мальчиком, который знал такие вещи, которые ребенок знать не должен. Я быстро понял, что пятилетние мальчики, которые говорят о ночных клубах, маленьких белых таблетках, водке, лезвиях и порезах, сексе и смерти заканчиваются в офисе напыщенного мозгоправа подготовительной школы. И потому что я был другим, я знал об этих вещах, я знал, что Эсми ошибалась — я могу быть влюблен в девочку-соседку.

Но с каждой приходящей мимолетной фантазией детства, идея была забыта, когда им овладевала другая фантазия, и была брошена в шкафу, как игрушка, чья новизна прошла. И тем не менее чувство осталось.

Я поболтал янтарное виски в своем бокале, наблюдая как тусклый свет родительского бара на первом этаже отражается в кристаллах и отбрасывает цвета на мою руку. Сон отменяется... не сегодня. С лекарствами, которые я принимаю, я не должен прикасаться к алкоголю. И тем не менее вот он, теплый, готовый и несущий онемение.

Только спустя много лет, когда я стал акулой пера, оказалось, что моя проблема вовсе не в детской неспособности влюбиться. Моя проблема — английский язык. В греческом есть четыре разные определения слова «любовь» - агапе, эрос, филия, сторге — каждое с несколько разным оттенком. В английском у нас одно слово — любовь — которое может означать тысячи разных вещей:

Я люблю океан.

Я люблю мою семью.

Я люблю музыку.

Я люблю тебя.

Я люблю машины.

Хотел бы я, чтобы в английском языке было слово, чтобы описать любовь, которая есть боль и бесконечная преданность. Такая любовь, которая может уничтожить тебя снова и с удовольствием. Но такого слова не было. Потому что мы хрупкие существа, которые используют только малый процент возможностей своего мозга, для нас невозможно описать силу любви к другому человеку, которую мы держим в своих сердцах. И потому что я был ребенком, а также хрупким существом, я не мог объяснить Эсми, а также соседской девочке, что было у меня в сердце.

И все, что я мог сказать, «Я люблю тебя, Белла».

Я снова перекатил бокал между пальцев и фыркнул. Разумно на самом деле, издевался мой сломанный разум. Просто покончи с чертовой выпивкой, ты, трус. Покончи с этим.

Она была здесь сегодня днем в моим руках. Я старше, мудрее. Но почему я до сих пор не способен дать ей понять как я люблю ее? Я, мастер слова. Я ничего не мог сказать, чтобы она поверила, сейчас, спустя столько лет. Английский, к сожалению, скудный язык. И видимо, это мое мнение.

И пока я тут погряз в этом, я не слышал, как задняя дверь открылась и закрылась и не видел как включился свет в прихожей. И не слышал тяжелые шаги моего друга, когда он топал вниз по лестнице на темный первый этаж.

Эммет немедленно выхватил стакан из моей руки и понюхал, сморщив нос.

- Я думал, Большой Папочка К запер бар.

- Он до сих пор думает, что я не знаю, где ключ.

Он вздохнул, но бокал не вернул.

- Как много ты выпил?

- Не единой... гребаной... капли.

- Я слышал ты и родители провернули с Беллой трюк сегодня.

Я резко выпрямился.

- Ты разговаривал с ней? Как она? Что она сказала?

Он плюхнулся в кресло напротив меня.

- Нет, я не разговаривал с ней. Но Роуз сказала, что она была сильно смущена. Это было все, что я мог сделать, чтобы удержать твою сестру, чтобы она не ворвалась сюда и не выцарапала тебе глаза. Приятель, хочу предупредить тебя, что хорошее обращение с Беллой сделает больше, чем красивая песня и овощной суп.

- Тогда она меня на самом деле ненавидит.

- Да. Только потому, что до сих пор зациклена на тебе, не смотря ни на что.

- Нет, Эммет. Не думаю. - Может я неверно сужу, но я не дурак. Я понимал, какой непоправимый ущерб нанес лучше, чем он, Роуз или родители.

Сегодня была катастрофа. Гребаная катастрофа. Я должен был знать. Я играл самоуверенного золотого мальчика. Это ни на минуту не обмануло ее. Я пытался вернуть ее назад в более ранние, более легкие времена. Она сопротивлялась каждому шагу. Я делал вид, что мы все еще лучшие друзья и последних пяти лет не было. И она позволила мне это.

Но слова, которые ранили больше всего... Белла никогда не хотела за меня замуж.

Почему я не прислушался к ее проблемам много лет назад? Она думала, что мы слишком молоды. Ее родители испортили свою жизнь поженившись. У нас так много вещей, о которых стоит беспокоиться таких, как колледж и финансы. И после того как разгребла бардак Рене и ухаживала так долго за Чарли, она просто хотела иметь шанс быть просто ребенком. И если бы я хоть раз остановился и подумал, что она на самом деле говорит — она пока не хочет за меня замуж — мне нужно было послушать ее, четко и ясно. Если бы мы подождали, все было бы по-другому.

Но в каждом объяснении, все что я когда-либо слышал Я недостаточно люблю тебя, Эдвард. И потому что она любила меня, она сдалась. Она пожертвовала собой ради моего счастья, и посмотрите, куда это ее привело.

Никогда больше она не будет жертвовать собой. Никогда снова я не задумаюсь над тем, чтобы тащить ее с собой в темные места.

- В любом случае, так и должно быть, - твердо сказал я.

- И что это должно означать? - нахмурился Эммет. - Ты просто сдаешься?

- Поверь мне, ты не захочешь, чтобы твой друг был рядом с больным лунатиком. Есть причина, по которой я нахожусь на расстоянии, и эта причина все еще существует. Карлайл прав — она всегда будет существовать. Для Беллы лучше, если она не будет рядом со мной.

Эммет выглядел совершенно смущенным.

- Мужик, у тебя всегда были проблемы отвращения к себе. Независимо от того, что пошло не так, все можно исправить...

- Ты не понимаешь, - жестко отрезал я. - Меня невозможно исправить. Я ненормален. Нормальные люди, проходя мимо прилавка с мясом в магазине, думают «эти стейки будут хороши на гриле» или «нам нужен фунт говяжьего фарша для спагетти сегодня вечером».

- Серьезно, чувак, ты пил? Дай я понюхаю твое дыхание.

- Ты знаешь, какие мысли у меня в голове?

- Нет, - нахмурился он.

- Я вижу ряд стейков и из чернейшей пещеры моего разума появляются мысли. Странные образы как бирки на пальце ноги и мешки для трупов и тела — как напоминание о том, что жизнь заканчивается в склепе; что мы всегда гнием, всегда умираем. Это... неприятно, Эммет. Честно говоря, безумно. И я точно не хочу, чтобы Белла раскрыла правду.

Он долго молчал. Я опустил голову и слышал, как он вылил виски и слабый зон бокала, когда он поставил его в раковину. Я почувствовал, как он сел напротив меня, его ясные глаза тяжело смотрели на меня.

- Так случается всегда, когда ты идешь в продуктовый магазин?

- Только иногда.

- Ты в депрессии?

- Только иногда, - повторил я.

- Почему ты не говорил мне? - Он неловко заерзал, и я увидел откровенный страх и печаль на его лице. Вина омрачила мою совесть. Я улыбнулся ему.

- Я не хотел ставить тебя в неудобное положение. Роуз не знает, и я предпочитаю, чтобы так и оставалось, по крайней мере сейчас. Она может быть... непредсказуемой.

- Роуз имеет тенденцию нагнетать проблемы. И она точно скажет Белле, если узнает.

- Белла не может узнать, - серьезно сказал я. - Ты понимаешь почему?

- Да, я понимаю тебя. Белла проклятая мученица. Но чувак... - Он потер лицо в сомнении. - Может тебе лучше позволить Белле самой решить, что для нее лучше. Она умная штучка и очень сильная, дай ей шанс. Она может удивить тебя.

Я кивнул, внезапно почувствав зависть, что Эммет проводил все это время с Беллой. Они очевидно стали ближе в мое отсутствие.

- Она счастлива? - тихо спросил я.

- Да, она по настоящему счастлива. Она теперь большое имя на Олимпийском полуострове, что в сочетании с маркетинговым бизнесом и маленькой горячей задницей является выигрышным билетом. - Он ухмыльнулся, затем сжалился надо мной. - Хотя она по тебе очень скучала. Она никогда в этом не признается, но это так. У вас двоих всегда была эта странная связь, знаешь? - Он подумал мгновение, затем щелкнул пальцами. - Ты должен пригласить ее на концерт или что-то типа того. Ей это нравится.

Маленький огонек надежды возродился в груди.

- Ты думаешь, она пойдет?

Он пожал плечами.

- Попытаться стоит, если только ты не попытаешься обмануть ее еще раз. Ты лучше других знаешь, что она ненавидит, когда с ней обращаются как с хрупкой и прочее. Просто пригласи ее, приятель, маленький дружеский концерт. Музыка — твоя тема, помнишь?

- Может быть, - ответил я, уже зная, что просканирую Сиэтл Саунд на предмет предстоящих концертов, которые могут понравиться Белле. Моя прекрасная соседка влюбилась меня однажды. Возможно она сможет снова.

Не смотря ни на что, я все еще хотел этого. Я хотел верить, что смогу изменить свою судьбу. Что есть такая вещь, как свобода воли и выбор, и у меня был вес, чтобы бросить вызов Колесу Фортуны — даже после того, как ее колесо сбивало меня с ног снова и снова.

Я бросаю вам вызов, звезды, мрачно размышлял я. Боже, я был монстром.