Текст лекции 16 страница

 

— Ну, разнылся, — Настя ласково взъерошила ему волосы. — Давай сойдемся на том, что мы с тобой оба немного свихнулись на этом заколдованном деле, но это не повод подавать в отставку. Если среди руководителей нашей страны попадаются полные идиоты, то и мы с тобой еще поработаем. Вы с Ташковым как договорились?

 

— Он попробует узнать у вдовы Жестерова, к какому врачу Олег собирался вести Терехину. Может быть, это какой-то их общий знакомый.

 

— А вообще как он тебе показался, Ташков этот? Можно иметь с ним дело?

 

— Вполне. Я понимаю, что тебя беспокоит. Ты ведь о девочке думаешь, верно?

 

— Угадал. Жалко мне ее, Юрик. Безумно жалко. Да еще такая травма — сначала потерять возлюбленного, а потом узнать, что у него был к ней чисто служебный интерес. Ладно бы кто другой, у кого с личной жизнью и выбором партнеров нет проблем. Но у нее-то и без того жизнь беспросветная, появилось одно-единственное светлое пятно — и нате вам, пожалуйста. Такое унижение и разочарование. Но я, Юр, хорошо знаю, как это бывает в реальной жизни. Если фээсбэшникам нужна квартира Терехиной и ее жильцы, они ни перед чем не остановятся. В том числе и перед тем, чтобы повторить комбинацию, которую не довел до конца Жестеров. И я хочу спросить тебя: ты уверен, что Ташков не пойдет по этому банальному, но, к сожалению, эффективному пути? Ты уверен, что он не нанесет девчонке еще одну травму?

 

— Ни в чем я не уверен. Но ему тоже жалко Иру. Это совершенно точно. И впечатления человека бездушного и холодного он тоже не производит. Нормальный мужик. Впрочем, поживем — увидим.

 

Они проговорили еще почти час, потом Коротков попрощался. Время действия замечательного порошка истекло, Настю снова зазнобило, голова стала чугунной, заболели глаза от яркого света. Она тихонько вошла в кухню и жалобно проскулила:

 

— Лешик, дай заморской отравы, а?

 

 

* * *

 

С Верой Жестеровой Ташков виделся после гибели Олега почти каждый день, сначала как оперативник, задавая вопросы, потом помогал с организацией похорон и поминок. Его удивило, как мужественно держалась эта взбалмошная, капризная, а в былое время и истеричная молодая женщина. Она не падала в обморок, не рыдала, прервавшись на середине фразы, не бросалась исступленно на крышку гроба (после взрыва и пожара хоронить Олега в открытом гробу было невозможно). Потом он сообразил, что она, должно быть, все время думает о будущем ребенке, и это в какой-то степени ее отвлекает от свалившегося внезапно горя.

 

После встречи с Коротковым Александр снова отправился к вдове своего товарища. Вера была спокойна, словно со дня гибели мужа прошло несколько месяцев, а не несколько дней.

 

— Здравствуй, Саша, — скорбно улыбнулась она. — Проходи. Хорошо, что зашел.

 

В квартире было пусто, и для Ташкова это казалось в первый момент непривычным. До несчастья, случившегося с Олегом, он был здесь три или четыре раза, когда собирались большой компанией по случаю дня рождения Олега, да еще когда он старшего лейтенанта получил. В последние дни, когда Ташков приходил сюда, здесь постоянно толпился народ — родственники, друзья, даже соседи, которые знали Олега и считали своим долгом быть рядом с его вдовой в тяжелый момент. А сейчас квартира пуста. И это красноречивее всего говорило о том, что случилась беда и больше никогда не будет так, как раньше.

 

— Ты по делу пришел или просто так, проведать?

 

Почему-то Ташкову не захотелось врать. Он был далеко не самым близким другом Олега Жестерова и его жены, они скорее приятельствовали, а проведать Веру и оказать ей посильную помощь и без него есть кому.

 

— И то, и другое...

 

В этот момент он обратил внимание, что Вера одета как-то очень уж не по-домашнему. Элегантный костюм, скрадывающий располневшую фигуру, яркая косметика, на ногах — туфли на каблуке. И запах духов. Это было самой выразительной деталью. Есть женщины, которые дома не ходят распустехами и стараются выглядеть нарядно, даже если их никто не видит. Но Ташков еще не встречал женщин, которые пользуются духами, если знают, что некому будет вдохнуть их аромат.

 

— Ты кого-то ждешь? — понимающе спросил он.

 

— Нет, но мне скоро нужно будет уходить.

 

— Я не задержу тебя надолго. У меня всего несколько вопросов.

 

— Это насчет Олега?

 

— Да. Я сейчас пытаюсь восстановить, с кем он общался в последние дни перед гибелью. И обнаружил одну деталь. Он, оказывается, договаривался с каким-то врачом о консультации для одной своей знакомой. Ты не в курсе, о чем шла речь? Что это за знакомая?

 

— Да это сестра кого-то из ваших, — удивленно ответила Вера. — Ты разве не знал?

 

— Ты имеешь в виду — сестра кого-то из сотрудников именно нашего отдела? — уточнил Ташков, стараясь не выдать недоумения.

 

Выходит, Жестеров выдал Иру за сестру кого-то из коллег. Очень мило. Впрочем, вполне объяснимо, если учесть, что Вера все-таки его жена, а не посторонняя тетя с улицы.

 

— Ну, я не знаю, из вашего отдела или нет. Олег так сказал.

 

— Но она может оказаться сестрой кого угодно. В нашей организации тысячи сотрудников. А мне обязательно нужно узнать точно. Он не говорил, какое у нее заболевание?

 

— Нет. Просто... — Она осеклась и уставилась в окно. Александру показалось, что она изо всех сил крепится, чтобы не заплакать, и ему стало неловко. Он деликатно выждал какое-то время, потом осторожно спросил:

 

— Что ты хотела сказать?

 

— Когда? — Она повернулась и посмотрела прямо ему в глаза безмятежным взглядом.

 

— Когда мы заговорили о сестре нашего сотрудника. Ты начала фразу, но не закончила.

 

— Разве?

 

— Верочка, припомни, пожалуйста, что говорил тебе Олег по этому поводу. Все до мельчайших деталей.

 

— Он ничего такого не говорил.

 

— А о каком враче шла речь?

 

— Откуда мне знать.

 

— Вера, не надо загонять себя в угол. Мне доподлинно известно, что ты знаешь, о каком враче я тебя спрашиваю. Не отпирайся.

 

— Ну хорошо. Это врач, который меня наблюдает. Олег попросил, чтобы я записала его знакомую на прием. Больше я ничего не знаю.

 

— И ты выполнила его просьбу?

 

— Конечно.

 

— И консультация состоялась?

 

— Нет. Валерий Васильевич назначил им время, потом прием пришлось перенести на другой день, но Олег не успел.

 

— У Валерия Васильевича, я надеюсь, и фамилия есть? — спросил Ташков, не сумев скрыть иронию.

 

— Есть. Волохов.

 

Она начала нетерпеливо постукивать туфелькой по ковру, устилавшему паркет, и Ташков понял, что она нервничает. То ли оттого, что торопится, а он ее задерживает. То ли еще отчего-то...

 

— Где можно найти твоего врача?

 

— На работе, — с неожиданной резкостью ответила Вера. — Вероятно, дома его тоже можно найти, но адреса я, к сожалению, не знаю.

 

— Вера, а почему тебе так не нравится этот разговор? Почему ты сразу не сказала, что речь идет о докторе Волохове?

 

— Ты ничего не понимаешь! — взорвалась она. — Валерий Васильевич — не простой врач, у него наблюдаются самые известные люди Москвы. А вы полезете к нему со своими дурацкими расспросами, и, конечно же, окажется, что все это из-за меня. Мне с таким трудом удалось уговорить его записать эту девку на прием, он долго отказывался, он ведь очень занятой человек, а я, дура, настаивала, просила. Теперь вижу, что он был прав, а я — нет. Если бы он настоял на своем, вы бы теперь не морочили ему голову. Он откажется меня лечить. Зачем ему пациентка, из-за которой к нему милиция является?

 

— Верочка, — мягко попытался остановить ее Ташков, — ты говоришь ерунду. Никто твоему доктору голову морочить не собирается. Мы даже времени отнимем у него совсем немного. Нам всего лишь нужно уточнить, разговаривал ли он с Олегом, и если разговаривал, то когда и о чем. Вот и все.

 

Вспышка гнева погасла. Вера снова была спокойна, а Взгляд ее обрел прежнюю безмятежность. Ташков поговорил с ней еще несколько минут и ушел. Едва за ним закрылась дверь, как Вера Жестерова метнулась к телефону.

 

— Это я, — торопливо проговорила она в трубку.

 

— Это я, — услышал он в трубке взволнованный голос Веры. — Ты знаешь, случилось ужасное. К тебе скоро придут.

 

— Кто?

 

— Ну, эти... Комитетчики и милиционеры.

 

— Что, все сразу? — невозмутимо усмехнулся он. — Не многовато ли будет?

 

— Ты прости меня, — затараторила Вера, — это я во всем виновата. Помнишь, я просила тебя записать на прием какуюто девицу?

 

— Да, конечно, твой покойный муж должен был привести ее неделю назад.

 

— Они стали у меня допытываться, кто была эта девица и к какому врачу Олег собирался ее вести. Я не хотела говорить им о тебе, честное слово, но, оказывается, Олег этой девке сказал, что поведет ее к врачу, — у которого лечится его жена. Отпираться было бессмысленно, пришлось сказать. Теперь они придут к тебе. Это ужасно! Это все из-за меня! Прости меня.

 

— Ну что ты, Верочка, — он снисходительно улыбнулся, — не надо паниковать. Эти люди делают свою работу, они хотят найти убийц твоего мужа. Пусть приходят, я с удовольствием отвечу на все их вопросы. Тем более что мне и рассказывать-то особенно нечего. Мужа твоего я не видел, его протеже — тоже. Я даже не знаю, кто она такая и чем болеет. Так что пользы от меня будет немного. Но ради Бога, пусть приходят. Не надо так волноваться, детка. Тебе это вредно. Ты должна себя поберечь.

 

— Ты... — Ему показалось, что Вера всхлипнула. — Ты правда не сердишься?

 

— О Бог мой, ну конечно же, нет. Почему я должен сердиться? Жаль только, что эти люди впустую потратят время. Но, впрочем, это их забота. Ты не забыла, что послезавтра ты должна прийти ко мне на осмотр?

 

— Что ты, как я могу забыть. Ну повтори еще раз, что ты не сердишься, и я побегу, а то я уже и так опаздываю.

 

— Я не сержусь, Верочка, выбрось эти глупости из своей хорошенькой головки и думай только о нашем малыше. Я тебя целую.

 

— И я тебя, — проворковала она в трубку.

 

Он говорил чистую правду. Он действительно не боялся визита оперативников, будь то милиция или ФСБ... Ему нечего скрывать. К смерти мужа своей любовницы он никакого отношения не имеет. Пусть приходят, пусть задают свои вопросы. Пусть попробуют зацепить его хоть на чем-нибудь. А он получит большое удовольствие, наблюдая за их бесплодными потугами. Пожалуйста, он готов к разговору. В любой момент.

 

ГЛАВА 12

 

 

Уже третий день утро для Наташи начиналось совсем не так, как на протяжении шести лет оно начиналось в больнице. Не было врачебного обхода, а перед ним — невкусного, но ставшего привычным завтрака, состоящего из жидкой каши и чая. Третий день подряд она просыпалась одна в просторной комнате, напоминающей больничную палату, и сразу же ее кормили завтраком, а потом начинались занятия. Еда была вкусной, но непривычной, чужой, Наташа даже не всегда знала, как называется то, чем ее кормят.

 

Последнее, что она помнила из прежней жизни, была прогулка по больничному парку с Михаилом Александровичем, новым врачом. Они провожали какого-то смешного толстого дядьку к зданию архива, потому что он торопился и боялся заблудиться. А потом сразу началась ЭТА жизнь, и нравилась она Наташе куда больше, чем ТА. Если бы не одно «но». Сестра Ира. Она же с ума сходит, гадая, куда делась Наташа. И малыши тоже, наверное, скучают без нее. А в остальном ЭТА жизнь полностью девушку устраивала.

 

В первый раз она очнулась в какой-то машине и поняла, что лежит на каталке. Сидящий рядом с ней человек тут же заметил, что она открыла глаза, сказал что-то ласковое и успокаивающее и быстро сделал ей укол, от которого Наташа снова впала в забытье. Второй раз она пришла в себя в самолете. Рядом был все тот же человек, который тут же достал шприц. А потом все время была эта комната и вежливые молчаливые люди, которые ее обслуживали. Почему-то никто из них с ней не разговаривал. За исключением двоих — того человека, который был рядом с ней в машине и в самолете, и Мирона. Но то, что они ей говорили, устроить семнадцатилетнюю Наташу Терехину никак не могло.

 

— Теперь все в твоих руках, девочка. Покажи нам, на что ты способна, и мы обещаем устроить тебе самую лучшую жизнь, которая вообще возможна при твоей болезни.

 

— Что я должна вам показать? На что я способна? Я же инвалид.

 

— Ты — вундеркинд, хотя мало кто это понимает. Твое больничное окружение просто не могло оценить твои способности. Я не могу и не хочу объяснять тебе детали, но чем лучше ты покажешь себя, тем лучше будет твоя дальнейшая жизнь. Запомни это.

 

— Вы меня похитили? — спросила она тогда, в первый же день.

 

— Разумеется. Но не нужно грубых слов, Наташенька. Мы, другими словами, увезли тебя и поместили в более комфортные и подходящие для твоей необыкновенной головки условия. Но в одном ты права: мы никого не ставили об этом в известность и разрешения не спрашивали.

 

— Зачем вы меня похитили? Вы хотите получить выкуп?

 

— Да Бог с тобой! — расхохотался мужчина. Наташа уже знала, что зовут его Василием. — Какой выкуп, что ты? Что с твоей сестренки взять? Метлу старую или лопату?

 

— Но разве меня не будут искать? — растерялась Наташа.

 

— А это тоже зависит только от тебя. Как ты поведешь дело, так оно и обернется. Сейчас тебя, конечно, ищут, но могут и перестать искать в любой момент, если ты этого захочешь. Впрочем, лично для меня это никакого значения не имеет. Пусть ищут. Все равно здесь тебя никто не найдет.

 

— Где я? — спросила она чуть слышно. — Куда вы меня привезли?

 

— Ну вот, — вздохнул Василий, — а мне говорили, что ты такая толковая девочка. Какой смысл задавать вопросы, на которые тебе все равно не ответят? Нет смысла, — сам же и подвел он итог. — А стало быть, и не спрашивай. Подумай и реши, что для тебя лучше: чтобы тебя искали или нет. Предупреждаю сразу, результат будет один и тот же. Тебя не найдут. Но можно сделать хотя бы так, чтобы твоя сестра не волновалась и не представляла в своем воображении страшные сцены. Ты ведь беспокоишься о своей сестре, правда? Наташа молча кивнула. Пока ей еще не было страшно, потому что она не могла себе представить, зачем, для чего, с какой целью кто-то мог причинить ей зло. Этот Василий сам только что сказал, что взять с Иры нечего, кроме старой метлы, значит, ни о каком выкупе, ни о каких деньгах речь идти не может, и, стало быть, ни убивать ее, ни отрезать ей пальцы и уши, чтобы послать сестре в виде устрашения, никто не станет. Из больничных разговоров, телевизионных передач и книжек она знала, что иногда девушек похищают, чтобы продать их за границу в публичные дома, но для этого она не годится. И убивать ее ради внутренних органов для трансплантации тоже бессмысленно, в ее теле в буквальном смысле слова живого места нет. Иными словами, перебрав в голове все возможные причины, по которым ей могли бы причинить телесный ущерб или даже убить, семнадцатилетняя Наташа Терехина пришла к выводу, что ничего особо страшного ей не грозит. После шести лет, проведенных в одной и той же больнице, перемена обстановки казалась ей даже интересной. Хоть какое-то приключение в ее беспросветной жизни закованного в корсет инвалида. Но две вещи ее все-таки беспокоили. Сестра Ира. Как она там? С ума сходит, наверное. И еще: что делать, если ей понадобится медицинская помощь? В больнице все до единого врачи и сестры наизусть знали, какие лекарства можно и нужно давать Наташе, когда у нее случаются сильные боли или сердечный приступ, а какие препараты давать категорически запрещено. А здесь? Знает ли об этом кто-нибудь? Не получится ли так, что при первом же приеме лекарств Наташа просто умрет, задохнувшись от отека, вызванного сильнейшей аллергией? Поэтому первым принятым ею после похищения решением было решение не принимать никаких лекарств. Чего бы ей это ни стоило. Она будет терпеть любую боль. Она за последние шесть лет поняла, что никакая боль, даже самая непереносимая, не бесконечна. Любая боль рано или поздно кончается, ее надо просто перетерпеть. Правда, есть опасность, что сердце может не выдержать. Но она должна держать себя в руках, потому что отныне от этого зависит ее жизнь.

 

В первый же день человек по имени Василий привел к Наташе в комнату худую некрасивую чернявую женщину.

 

— Это Надя. Она будет за тобой ухаживать. Надя — опытная медсестра, так что все будет в порядке.

 

Наташе она не понравилась с первого же взгляда. С того взгляда, который чернявая Надя бросила на сидящую в постели девушку. Было в этом взгляде что-то такое, от чего Наташа поежилась. Не то презрение, не то неприязнь, не то еще что... Правда, жаловаться на Надю причин не было, она действительно оказалась опытной медсестрой и делала все быстро и ловко, но при этом от ее плотно сжатых губ и колючих темных глаз исходила такая волна злобности, что Наташе делалось не по себе. Она пыталась заговорить с Надей, чтобы расположить ее к себе и, может быть, хоть что-нибудь узнать, но попытка эта бесславно провалилась. Медсестра буркнула в ответ что-то невразумительное, во всяком случае, Наташа почти ничего не поняла.

 

— Що за пытання... Заборонено...

 

«Как странно она говорит, — подумала девушка. — Не порусски, что ли? Куда же меня завезли?»

 

В конце первого дня Василий привел в ее комнату молодого человека, взглянув на которого Наташа обмерла. Это был он, прекрасный принц из ее снов. Стройный, черноволосый, темноглазый, с аккуратной полоской усов над твердыми губами, он был именно таким, каким виделся девушке тот, кого она будет любить всю жизнь и с кем ей, калеке, не суждено быть вместе. Его появление так потрясло Наташу, что она плохо слышала первые слова, которые произнес Василий.

 

— Познакомься, Наташенька, это Мирон, он будет заниматься с тобой математикой.

 

— Здравствуй, Наташа, — произнес Мирон мягким приятным голосом, и его слова показались девушке самой замечательной музыкой на свете.

 

Она даже не нашла в себе сил ответить на приветствие, только молча кивнула, судорожно облизнув губы.

 

— Теперь пришло время объяснить тебе, что происходит, — продолжал между тем Василий. — Ты, как я уже говорил, вундеркинд с необыкновенными способностями к математике. Есть люди, которые очень заинтересованы в том, чтобы у них работал талантливый математик. Через некоторое время сюда приедет представитель этих людей, который оценит твои способности и возможности, и если результаты испытаний его удовлетворят, твоя жизнь коренным образом переменится. Ты будешь жить в очень хороших условиях и получать много денег. Ты даже сможешь помогать старшей сестре. Но тут есть одно привходящее обстоятельство. Эти люди знают, что ты очень больна, и поэтому хотят быть уверенными в том, что ты сможешь работать и приносить пользу достаточно долго. Как ни кощунственно это звучит, но они не хотят платить большие деньги за великолепные мозги, если эти мозги не проживут и трех месяцев. Поэтому прежде чем тебя будут экзаменовать по математике, тебя обследует присланный этими же людьми врач, который и даст заключение о состоянии твоего здоровья. Он будет брать анализы и проводить специальные исследования. Тебя это не должно смущать, просто делай все, что он прикажет. Ты все поняла?

 

— Нет. — Она уже пришла в себя от потрясения. И перед этим красивым парнем ни за что не хотела показать себя покорной овцой, которой могут приказывать все кому не лень, пользуясь ее беспомощным положением.

 

— Чего же ты не поняла? — с терпеливой снисходительностью спросил Василий.

 

— А если я не хочу? Я не хочу, чтобы меня покупали какието чужие люди, не хочу жить здесь, не хочу, чтобы меня обследовал врач. Я хочу домой.

 

Василий тяжело вздохнул и присел в кресло, стоящее в углу комнаты.

 

— Куда ты хочешь? Домой? — устало переспросил он. — А где он, твой дом? Эта жуткая больница, где белье меняют раз в неделю, а не каждый день, где кормят тебя черт знает чем, где ты света белого не видишь и не имеешь никаких жизненных перспектив? Ты же взрослый человек, ты не можешь не понимать всю абсурдность того, что говоришь. Ты камнем висишь на шее у своей несчастной сестры, ты и двое других, Ольга и Павел. И еще ваша мать. Ты думаешь, Ире легко с вами управляться? Ты задумывалась когда-нибудь, какую жизнь она ведет, чтобы возить вам два раза в неделю фрукты, продукты, одежду, книги? Ты хотя бы представляешь себе, откуда у нее деньги на все это? Или ты, может быть, думаешь, что все стоит дешево и достается ей даром? Ничего подобного. Твоя сестра вкалывает день и ночь на самых черных и грязных работах, которые только можно вообразить. И я говорю тебе: у тебя есть возможность облегчить ее жизнь. Она больше не будет тебя содержать, более того, ты сможешь давать ей деньги. А ты мне что отвечаешь? Или ты хочешь, чтобы все, в том числе и твоя сестра, считали тебя неблагодарной тварью?

 

Наташа отвела глаза. В самом деле, все это ей в голову почему-то не приходило. Ей казалось совершенно естественным, что Ира приезжает два раза в неделю с полными сумками и достает любые книги и учебники, которые Наташа заказывает. Краска стыда разлилась по ее лицу. Как бы там ни было, Василий прав: она уже взрослая и не должна сидеть на шее у бедной Ирки. Что она, маленькая? Нет, в присутствии этого сказочного черноглазого принца Наташа Терехина ни за что не согласилась бы выглядеть маленькой и глупой.

 

— Я буду делать все, что нужно, — тихо пробормотала она, не поднимая глаз.

 

— Ну вот и славно, — повеселел Василий. — Тогда я пойду, а Мирон останется. Сегодня у вас будет первое занятие. Да, кстати, когда мы тебя... — он замялся, подыскивая слова, — увозили, у тебя в руках была книга. Ты не беспокойся, она не потерялась. Завтра тебе ее вернут.

 

Надо же, за всеми перипетиями она даже про книгу забыла! А ведь она так тряслась над этим учебником Гольдмана! Ира всю Москву обегала, но так и не нашла его, потому что издавался учебник очень давно, сейчас его даже у букинистов нет. Заветную книгу принесла ей та женщина из милиции, которая приходила в отделение, когда убили медсестру Алю. С того момента Наташа с учебником не расставалась, даже на прогулки брала его с собой. Открывала на любой странице и решала задачи в уме. А задачи у Гольдмана были замечательные! Знаменитые задачи. Ни в одном другом учебнике таких нет. Небольшие, лаконичные, изящные. Это их качество Наташа особенно ценила, потому что они легко запоминались и можно было их решать без помощи ручки и бумаги.

 

Дверь за Василием закрылась, и Наташа вдруг с необыкновенной остротой почувствовала, что осталась наедине с принцем своей мечты. Она не знала, что сказать и вообще что нужно делать в этой ситуации. Начинать разговор самой или ждать, пока он заговорит?

 

— Как ты себя чувствуешь? — неожиданно спросил Мирон.

 

— Спасибо, хорошо, — вежливо ответила она.

 

— Можешь заниматься или отложим до завтра?

 

— Нет-нет, — торопливо сказала Наташа, испугавшись, что принц сейчас исчезнет и больше никогда не придет. — Я в порядке. А что мы будем делать?

 

— Для начала я должен установить уровень твоих знаний. Может, ты вовсе и не вундеркинд, а самая обыкновенная девушка.

 

Вот тут ей стало по-настоящему страшно. В самом деле, с чего они взяли, что у нее какие-то необыкновенные способности? Да, она любила математику с самого раннего детства, и мама настаивала, чтобы она занималась с частным педагогом параллельно со школьной программой. В школе у нее, конечно, были одни пятерки, но это не показатель, ведь в школе она училась только до пятого класса. А потом оказалась в больнице. Пятерки в пятом классе — это ерунда, там не математика, а одно сплошное развлечение. В больнице она стала усиленно заниматься своим любимым предметом, и дядя Саша, папин товарищ, всегда проверял, как она решает задачи, и очень хвалил ее. Но он ни разу не сказал, что она — вундеркинд. Просто очень хвалил и говорил, что головка у нее светлая и она должна обязательно продолжать учиться, у нее к этому есть все данные.

 

Но если в первый же раз окажется, что способности у нее самые обыкновенные, то Мирон больше не придет. Значит, она должна очень постараться. Потому что... Потому что если похитители ошиблись и у нее нет никаких выдающихся способностей, то она перестанет быть им нужной. И что они тогда сделают? Вернут ее домой? Или не вернут? Оставят здесь навсегда. Да нет, зачем им тратиться на нее, кормить, поить, обслуживать. Или платить деньги за ее перевозку обратно в Москву. Наташа хорошо представляла себе, что делают с людьми, которые перестают быть нужными. Не по собственному опыту, конечно, а по книгам, которые прочла, и фильмам, которые смотрела по телевизору в больнице.

 

Все-таки интересно, куда же ее завезли? Эта женщина, Надя, так странно говорит. И Мирон — тоже странное имя. Несовременное какое-то.

 

— А почему тебя зовут Мироном? — внезапно спросила Наташа.

 

— Как почему? Нипочему. Зовут, и все. А что тебя удивляет?

 

— Я никогда не слышала такого имени. Оно старинное?

 

— Да нет, вполне обычное. У нас очень многих мальчиков так называют.

 

— Где это — у вас?

 

— У нас, — твердо повторил Мирон. — А где именно — тебе знать не полагается. Мы будем заниматься или будем обсуждать мое имя?

 

Она не стала упорствовать. Ведь Мирон в любую минуту мог повернуться и уйти, если она не будет слушаться. Значит, она будет послушной и покладистой, только бы он не уходил. Только бы еще побыть с ним.

 

— Ну как?

 

Василий поднялся с дивана, на котором валялся с газетой в руках.

 

— Что скажешь?

 

— Девочка — блеск, — восхищенно ответил Мирон. — Настоящий самородок. Ума не приложу, как можно достичь таких знаний, лежа на больничной койке, без учителей. Конечно, нужно шлифовать, но данные потрясающие.

 

— Вот и займись, — довольным голосом сказал Василий. — Шлифуй, чтобы товар не стыдно было показывать лицом. Время есть, врач прилетит только через четыре дня, да и провозится он не меньше двух недель, а то и дольше. Жить будешь здесь же, на втором этаже. И без глупостей, Аслан, охрана у нас надежная, мышь не проскочит, муха не пролетит. Так что лучше не нарывайся.

 

— Что вы, Василий Игнатьевич, как можно. Кстати, девочка очень хочет знать, где находится. Можно ей сказать?

 

— С ума спятил! — фыркнул Василий. — Не вздумай даже помыслить.

 

— Но она обратила внимание на мое имя.

 

— И что?

 

— Она права, в России оно давно забыто, там его можно только в книжке встретить. А у нас — на каждом шагу.

 

— Да и черт с ним, — махнул рукой Василий. — Ну и пусть она поймет, что находится не в России. Главное, чтобы точно не знала где. Но маху мы с тобой, конечно, дали. Надо было сразу назвать ей твое настоящее имя. Вас, кавказцев, по всему СНГ разбросано, в любой вонючей дыре вас найти можно. Тыто куда глядел? Должен был сообразить.

 

— Ничего я не должен, — окрысился Мирон. — Мое дело — математика, а конспирация — это уж ваше. Я к своему имени привык, здесь оно никого не удивляет.

 

— Ладно, не кипятись, — примирительно произнес Василий. — Ничего страшного пока не случилось и. Бог даст, не случится. Скажи-ка мне лучше, у девчонки уникальные способности только к математике или вообще ко всему, что требует интеллекта?

 

— Не знаю, — пожал плечами Мирон. — Я больше ничего не проверял.

 

— Так проверь. Перестань вести себя как посторонний. Знаешь, еще древние заметили, что нет ничего непродуктивнее рабского труда. Раб не участвует в прибылях, поэтому ему безразлично благосостояние хозяина. А ты не раб и должен понимать, что чем лучше ты сработаешь, тем дороже мы продадим наш товар, и, соответственно, тем больше будет твоя доля. Усвоил, Асланбек?

 

— Так точно, Василий Игнатьевич. Усвоил.

 

Мирон ушел в комнату, которой предстояло стать его жилищем на ближайшие недели. Все здесь ему не нравилось: и само здание, и Василий, и комната, и многочисленные молчаливые охранники, и вообще вся эта история. Похитить девочку-калеку! Совсем сердца не иметь надо, чтобы на такое пойти. Она же совсем еще ребенок и абсолютно беспомощна, защитить себя не может. Но пойти против воли отца Мирон не мог. И устоять против денег, обещанных ему за эту работу, тоже не мог. Правда, если бы отец приказал ему сделать это бесплатно, он бы все равно сделал. Потому что всю сознательную жизнь подчинялся отцу и боялся его.