Мироходцы: плетение

 

Все в этот момент было отчетливо настоящим, ощутимым, реальным до боли, до рези в глазах. Шершавая столешница. Пыль в горячем воздухе, пропахшем древесной смолой. Ножки стула царапают лакированный пол, когда Ветивер – точнее, теперь Марта – отодвигается, чтобы сесть поудобней.

Почему-то здесь и сейчас Ветивер перестал отбрасывать сорок теней, перестал быть бледным и узколицым скелетом, пародией на человека. Он превратился в Марту – розовощекую, фигуристую женщину с полными алыми губами и роскошными красными волосами, достигающими талии. У Марты были красивые, маленькие кисти рук, проворные пальцы и острый взгляд.

Пока Айра еще плохо соображал, пытаясь приспособиться к настоящести окружающего, Марта сняла им комнатку на третьем этаже деревянной усадьбы, оставила Айру одного и ушла за покупками. Вернулась она через два часа, принеся с собой корзинку, полную лески, проволоки, маленьких ножниц, ниток разного цвета и толщины, и, конечно, бисера – самого разнообразного. Тряпичные мешочки были полны маленьких искристых бусин: темных, с отливом, прозрачных, рубленых, больших и мелких, правильных и бракованных. Были там и мешочки с бусинами побольше: одни оказались вылитыми из стекла, другие представляли собой просверленные жемчужины, черные, розовые и белые, третьи были сработаны из запеченной и эмалированной поверху глины, другие были деревянными и керамическими.

Марта велела Айре сесть за стол. Айра понял, что очень проголодался, да и в животе заурчало требовательно. Но Марта была непреклонна:

– Садись, смотри и слушай. Мы начнем с основ. Сегодня сплетем простой браслет, завтра – клубничинку, а потом перейдем к чему посложнее.

– Но я хотел бы сначала подкрепиться, – запротестовал Айра. – Боже. Я давно так не хотел есть. Это что-то! Кажется, меня сейчас сомкнет посередине.

– Не удивительно, – отвечала Марта, впрочем, без какого-либо сочувствия. – Посмотри на себя. Конечно, ты хочешь есть. Ты же растешь.

Айра взглянул в пыльный поднос, висящий на стене и заменяющий зеркало, и увидел в нем мальчишку шестнадцати лет: белобрысого, тощего, с выбритыми висками и раскосыми карими глазами.

– И зачем мне бисероплетение? – возмутился Айра.

– Не спорь, садись и делай, – сказала Марта. – Иначе ужина не получишь.

Пришлось подчиниться.

Этот день показался Айре вечностью. Браслет, не смотря на то, что Марта нарисовала для него схему на пергаменте, выходил каким-то кривым: то ли Айра неверно подобрал бусины, то ли где-то ошибся, то ли леску перетянул – словом, начало было кривое, словно традиционный первый блин. Марта и не думала проявлять жалость: она заставила Айру распустить браслет и начать сначала. На третий раз у Айры получилось что-то относительно приличное. К тому времени солнце уже опустилось за горизонт, и над городом, что раскинулся в устье реки, стали по одной зажигаться звезды.

Марта сказала:

– Вот теперь пойдем есть.

– Я готов сожрать быка! – Айра встал из-за стола. – Пойдем скорей!

Он, конечно, переоценил свои силы и удовольствовался тремя куриными лапками и пригоршней разваренной пшенки под жирным соусом. Казалось бы, никакими физическими упражнениями его в этот день не мучили, и тем не менее следующую ночь Айра спал, как убитый.

На утро Марта заставила его сбегать на пляж и проплыть несколько раз вдоль берега, и, снова шантажируя едой, опять усадила за стол, расставив перед Айрой мешочки с разноцветным бисером.

– Не мужское это дело, – сообщил ей Айра, уныло разглядывая схему плетения бисерной ягодки. – Зачем мне это? Не лучше ли освоить какую-нибудь другую профессию, если мы собираемся тут оставаться? Кстати, надолго мы здесь?

– Пока ты не научишься плести, – ответила Марта, не особо обращая на него внимание. Она читала какую-то старую пожелтевшую книгу, язык которой Айре был незнаком.

– Я не понимаю...

Марта резко захлопнула книгу и посмотрела Айре прямо в глаза. Айра не выдержал первым и опустил взгляд, взялся за леску и принялся неумело нанизывать бусины в нужном порядке.

В эту ночь ему приснился сон о городе у моря, где берег часто изъеден оползнями, где в ночное небо смотрит мыс, похожий на рог, где туманное утро, пронзенное лучом маяка, сменяется жарким полднем, где дороги пылят, где на ветках, стремящихся прорасти прямо внутрь дома, висят абрикосы – протянул руку, сорвал и съел.

Айра проснулся, глянул в окно и не узнал города. Здесь все дома - деревянные и низкие. Море... да, тут тоже есть море, но это не то. Не то море.

В этот день он сумел сплести ровную ягодку, ровный браслетик и начал плести еще один – посложней, состоящий из повторяющихся и чередующихся элементов, похожих на цветки и снежинки. На второй день он продолжил плести его же, а на третий день завершил.

Марта была не очень удовлетворена его успехами, но не могла не отметить, что терпение и труд начали постепенно перетирать и криворукость, и невнимательность, и незнание материала.

Следующим заданием было создание широкого мозаичного полотна из стекляруса, и Марта позволила Айре самому придумать рисунок, который он будет выплетать, а потом помогла ему разработать схему для этого рисунка. Работа предстояла серьезная и Марта наставляла Айру, чтобы он был крайне внимателен и не отвлекался.

Мозаичное полотно заняло неделю. Айре оставалось совсем чуть-чуть.

В эти дни, наполненные чужим морем, работой по дому, редким общением с другими постояльцами поместья, и, конечно, бисероплетением, Айре некогда было особо размышлять о том, кто он и откуда. Но почти каждую ночь ему во снах являлся другой город, пустой, правда, совсем обезлюдевший. Айра ходил по нему и искал кого-то, и найти никак не мог. Будто некого было искать.

Конечно, рисунок на мозаичном полотне не был секретом. Но почему-то, даже когда до завершения оставалось совсем чуть-чуть, Айра не мог осознать до конца, что же это такое получается и каким оно будет в итоге.

И вот, когда он нанизал последнюю бусину, а затем закрепил узелок и обрезал ножницами торчащий кусок лески, ему явился окончательный лик его трудоемкой, кропотливой работы: мыс, похожий на рог, маяк на фоне старой горы и город, раскинувшийся на выгнутом побережье, сверкающий золотом в свете закатных лучей.

И Айра вспомнил, кто он. По крайней мере, осознал. Точного имени, конкретной своей внешности он вспомнить не мог – да и незачем это было сейчас. Но он осознал, зачем он здесь, и почему пошел за Мартой – за Ветивером, конечно же.

Айра поднял взгляд на Марту:

– Так когда мы вернемся домой?

Марта отвлеклась от книги и впервые за много дней улыбнулась. Вышло это у нее невесело, но хоть так.

– Ну вот, ты вспомнил.

– Не всё.

– Хоть что-то. Итак, ты доплел свое первое готовое изделие. Как ты находишь его?

– Ну... – Айра задумался. – Я мог бы и лучше, пожалуй. В некоторых местах я допустил ошибки, приходилось переплетать. Так что, я мог бы быстрей. Кроме того, схему я рассчитал не сам, а только придумал основу рисунка. В общем, мне еще очень многому предстоит научиться.

– Только если захочешь, – мягко сказала Марта.

– То есть?

Марта вздохнула. Встала, прошлась по комнате ближе к столу Айры и присела на стул рядом.

– Миры, по которым мы путешествуем, связаны примерно так же, как бисеринки в изделии, – начала она. – Бывают такие, через которые проходит множество путей, бывают тупиковые. Да и сам бисер разный: некоторые бусины – просто копии друг друга, растиражированные на станке, другие – уникальная ручная работа. Некоторые – простые и понятные, другие – аляповатые и цветастые. И каждый глубок ровно настолько, насколько глубоко может видеть глаз смотрящего на бисеринку. И в каждом есть ровно столько возможностей, сколько их есть у бисеринки в браслете: она может быть незаметной, может быть основой, а может испортить всё.

Айра кивнул. То, что говорила Марта, не противоречило его внутренним ощущениям.

– Кроме того, теперь ты знаешь главное, – продолжила Марта. – Только тот, кто побывал в огромном числе миров, может увидеть все изделие целиком.

Айра попытался осмыслить ее слова.

– Но разве это не грустно, – спросил он, – понимать, что ты живешь... ну, в бисерном слонике, например?

– Именно поэтому мироходец рано или поздно понимает, что не свободен, – кивнула Марта. – И начинает искать выход. Пока что единственный выход – прокладывать новые пути. Возможно, рано или поздно, это превратит твоего слоника в лошадь или даже дракона.

– А что, если изделие – не слоник? – живо спросил Айра. – Что, если невозможно найти границы миров? Или ты нашла их?

– Границы миров ищет тот, кто не может найти своего места там, где родился. Изменить слоника на дракона хочет тот, кто недоволен собой, но не может изменить себя. В конце концов, все сводится к любви. Но это такая банальная истина, что я даже повторять ее не хочу.

– К любви к себе?

– К себе.

– А не к кому-нибудь?

– Ну, и к кому-нибудь. Но кого-нибудь ты сможешь полюбить, лишь полюбив себя, – Марта откинулась на спинку стула и ее лицо снова стало скучающим. – Слушай, Айра, ты с легкостью осваивал вещи и посложней. С чего ты впился в эту дурацкую тему? Почему ты барахтаешься в ней, словно маленький ребенок? Почему она так влечет тебя? Я не соглашалась учить тебя любви. Я согласилась лишь обучить тебя моему ремеслу, раз уж ты имеешь к нему склонность, и помочь тебе взамен на твою помощь мне.

– Ты и не сможешь обучить меня любви, ведь ты – мироходец, который прокладывает пути, чтобы изменить слоника на дракона. А значит, по твоим словам, ты ничего в любви не смыслишь.

– Ты все понял по-своему. Я не говорила, что я прокладываю пути по этой самой причине. Ты не думал, что не может все быть так просто?

– Зачем же тогда ты бежишь от судьбы?

– Я ищу за пределом известных миров то, чего нет в известных.

– Человека, который сможет тебя терпеть?

– Ай да шутник, Айра! – Марта рассмеялась.

– Что же тогда? Лекарство от смерти? Власть, которая подчинит тебе всего дракона? То есть, пока что – слоника?

– Айра, Айра, глупыш. Ты поймешь меня не раньше, чем будешь готов. Тогда ты сам узнаешь ответ.

 

В кромешной темноте гасли и снова разгорались золотистые рваные кольца, похожие на следы от дождя на спокойной воде.

Вспомогательное заклинание, позволяющее видеть перед собой начертание другого, тоже отнимало немало сил и требовало сосредоточенности. Это же у нас что-то на границе, так? Это же костыль, попытка заглянуть за грань, в изнанку, которая нам, слабакам и выродкам, не под силу? Пусть. Это стоит того. Наш мизерный шанс того стоит.

В конце концов, то, что я собираюсь колдовать после – незначительно в сравнении с подготовительным этапом.

Итак, вот оно – полотно. Это – огромный эллипс, возмутительно правильный, судя по всему. Отливали на совесть. Золатунная рамка задает некоторые точки, но в целом она бесполезна.

Я бережно прикоснулся к поверхности стекла, исчерченной мельчайшими концентрическими окружностями – как в реальности, так и перед моим мысленным взором. Они – части того древнего волшебства, ради которого все затевалось.

Заклинание, написанное формой, исходным кодом. Заклинание, вплавленное в саму суть артефакта. Золатунь только вычищает его и защищает от нападок извне, но само действующее заклятие впаяно в стекло.

Я не могу его расшифровать. У меня попросту нет нужных знаний, я слеп в этом отношении не только по факту, но и фигурально. Это заклинание вплавляли в стекло какие-то настолько древние маги, что мне даже предполагать боязно, и знаниями они обладали для моего ума извращенными и чуждыми.

И, тем не менее, я намереваюсь бросить вызов им, тем, кто это создал, и тем другим, кто это разрушил, пускай у меня уже поджилки трясутся от страха и напряжения.

Что ж, теперь все готово. Я считал и высчитывал столько, сколько было нужно. Ушло не два часа, а пять. Мои силы на исходе, но настала пора действовать.

Я сунул руку за пазуху и вынул оттуда фляжку с простой водой. Действуя на ощупь, так как глаза мои все еще были завязаны, я раскрутил крышку. Услышал тут же, как зашуршал пуховик Керри – он заметил, что я, наконец, что-то делаю, и пошевелился.

Крышку – прочь. Зеркало абсолютно горизонтально? Да. Вот – первая выемка.

Я осторожно вылил в нее немного воды, тут же заставляя ее заледенеть по краю и не просачиваться в щели. Проделал то же самое с остальными двумя пустующими нишами, оставив в покое ту, куда потом вставлю настоящий осколок Лок.

Затем, коснувшись стекла у края раскрытыми ладонями, я пустил силу по поверхности, точно по желобкам концентрических окружностей, заставляя воду застывать в нужной мне форме так, чтобы продольные желобки формировали, заледеневая, математически точные продолжения того узора из концентрических кругов, что сложился на настоящей поверхности стекла.

Финальная стадия заняла чуть меньше минуты.

Если мой расчет верен и все сработает... Что ж, это надо будет как-нибудь отпраздновать. Но пока что рано загадывать.

Пускай я окажусь прав.

– Керри, – позвал я, – ты здесь?

– Я тут, – отозвался он.

– Поднимай зеркало.

– Сейчас.

Керри поднялся сам и направился к механизмам у стены. Заскрежетали цепи. Керри хватило трех минут, чтобы установить зеркало в исходную позицию – под углом в шестьдесят градусов, лицом к полу.

– А теперь, Керри, пожалуйста, подведи мою руку с последним осколком к выемке так, чтобы удалось восстановить всю поверхность за раз. Я не хочу, чтобы нам требовалось несколько попыток. Считай, что у нас есть всего одна.

– Хорошо.

Керри взял меня за запястье и подвел мою руку к холодной от магии поверхности Лок.

– Все правильно? – переспросил я.

– Пожалуй, – ответил Керри, и мягко надавил мне на пальцы.

Я почувствовал, как осколок входит в выемку. Установил его прочно.

Было тихо, и я слышал лишь, как стучит мое собственное сердце.

Ну... как? Сработало ли? Сработает ли? Я потянулся было к шарфу, закрывающему глаза, как тут прямо в лицо мне ударил ветер.

Он показался ураганным. Холодные иглы словно прожгли мне шею и лицо, прошли насквозь, сорвали с глаз шарф и растрепали волосы.

Противясь белому ветру и закрывая лицо руками, щурясь сквозь выступившие слезы, я все-таки посмотрел на зеркало и увидел её.

В зеркале не отражалось комнаты, в нем не было меня и Керри, оно, словно светлое окно, являло нам бесконечный зеркальный лабиринт, наполненный снегом и холодом, и посреди него стояла женщина в белом, прекрасная настолько, что не хватит никаких слов описать ее, и холодная, как абсолютный ноль. По ее плечам рассыпались длинные белые волосы. В ее глазах горели синие звезды. Ее губы были черной полыньей. Ее голос дышал холодом бездны и пронизывал насквозь, как будто бы я – не человек, а открытое окно.

– Ну, наконец, – произнесла она сладким, дивным, живым и леденящим душу голосом, в котором была и печаль, и тоска, и ликование, и торжество, – наконец меня слышит последний из рода Белых Королей.

Несмотря на и так пронизывающий холод, сочащийся из зеркала, как из проруби, у меня на затылке волосы встали дыбом, а затем и на всем остальном, подверженном такому эффекту.

– И тебя приветствую, Кровавый Рассвет, Третье Дитя Нашедшего Путь.

Я скосил глаза в сторону и обнаружил, что Керри, невозмутимый, как скала, стоит рядом. Отвечая на приветствие ледяной женщины, он слегка склонил голову и произнес:

– Долог был путь к тебе, Вьюга, Госпожа Зимы, Владычица Смерти, Искристая Дева Холодных Ветров.

Мне хотелось спросить у него возмущенно что-то вроде «Ты ее знаешь?!» но я, конечно же, промолчал, и даже не смог оторвать глаз от лица белой девы, названной Керри Вьюгой.

Ее бездонный взгляд снова переместился на меня, и мне показалось, что я сейчас тресну, как кусочек льда в стакане с горячим чаем.

– Как тебя зовут, дитя? – спросила она.

Ладно. В восстановленном зеркале обнаружилась некая белая женщина? Вот беда. Как-нибудь... разберемся. В конце концов, кажется, она не настроена меня убивать. Похоже, она даже ждала этой встречи. Что бы это ни значило.

– Рейнхард, – представился я, не веря тому, что у меня вообще получается разговаривать. – Рейнхард Майерс Даблкнот.

– Ты используешь силу, что даровала тебе зима? – спросила женщина.

Несмотря на странную формулировку, я понял, о чем она.

– Да. Я – элементалист льда, прошедший ритуал и выбранный наставником другого элементалиста. Мне подвластны три ступени волшебства.

– Славно, – она кивнула. – Терпимы ли еще твои страдания, или ты вдоволь пользуешь дарованные мною дороги забытья?

Я замешкался. Вьюга смотрела на меня с нескрываемой нежностью. Так смотрят на милого, жирного котика. На любимое кольцо. На спящего ребенка. Но... дороги забытья? Страдания? Неужели она... неужели она говорит о моем непрекращающемся ознобе и о моих способах его унять?.. Она знает? «Дарованные мною»? Стоп, что?

Я постарался не выказать изумления, но, боюсь, она все равно прочла мои мысли если не по моему лицу, то по нутру, которое всё еще продували ее ледяные ветра.

– Не было другого пути, – проговорила она, и голос ее был похож на шепот близкого водопада. – Сила, данная Белым Королям, слишком велика для человека. Она пожирает вас, если вы не даете ей достаточно огня. Я сострадаю тебе. Но я могу все изменить.

– Что изменить? – прошептал я.

В моей голове беспорядочно роились мысли, надежды, чаяния и предположения. Нет, нет, нельзя, надо думать здраво. Но... неужели... если она о моем извечном ознобе, который только нарастает последние несколько лет... который не отступает под напором солнечного юга... который, как мне казалось, преследует меня из-за неправильно проведенного ритуала или как-то бракованного зерна... Я же... я же пошел в наставники для того лишь, чтобы иметь возможность выжить... Она может все изменить?..

– В моей власти даровать милость, в моей власти ее забрать. Я способна излечить тебя от твоей лихорадки, и ты не умрешь от невыносимого жара, не сойдешь с ума, как большинство твоих предков, тех, кто был слишком слаб или благодетелен, чтобы использовать дороги забытья.

– То есть... Вы... Вы – источник магии ледяных элементалистов?.. – переспросил я.

Она улыбнулась мне, как законченному дураку.

– Я – Вьюга, – сказала она, и ветер ударил вновь, разметая ее сверкающие тонкие одежды, сотканные, кажется, из полупрозрачного узорчатого инея. – Я – Госпожа Зимы, Владычица Смерти, Искристая Дева Холодных Ветров, – повторила она слова Керри. – Я даровала первому Белому Королю исключительные способности, благословила его на сражения в мою честь. Я даровала первому Белому Королю дороги забытья: огненную воду, чтобы очищать душу и память; горячую кровь – чтобы убийство в мою честь не было напрасным; теплых женщин – чтобы было кому продолжать служение мне; и последний путь, если не достаточно первых трех – испепеляющую любовь человеческую, власть над умами и сердцами толпы, власть над целой страной – но предавший мое доверие сгорал, как свеча, ведь никому не позволено предавать Госпожу Зимы, Владычицу Смерти, Искристую Деву Холодных Ветров – Вьюгу.

– И я – последний? – прошептал я. Я понадеялся, что меня не услышат. Но Вьюга услышала.

– Ты – последний, Рейнхард Майерс Даблкнот.

– Ты хочешь, чтобы я служил тебе, как мои предки? – беспомощно вопросил я.

– Нет, не так, – Вьюга покачала головой. – Ты – последний, и сослужишь мне последнюю службу. Взамен я заберу у тебя и детей твоих мой смертельный дар.

– Что... я... должен сделать?

Слова сами сорвались с губ. Все внутри сжалось. Я верил ей. Я не мог не верить. Ни на секунду я не предполагал, что все это мне снится, или что она обманывает меня. Вьюге невозможно было не верить.

– Ты приведешь ко мне девочку, – ответила Вьюга. – Ту девочку, что несет в себе зерно огненного цветка.

– Никс? – сразу же подумал я.

– Имя ее мне неведомо, но в ее силах пробудить меня. Многие века я заточена в черном городе Сол, что покоится за Тлеющим морем, под горой Антарг, в мороке, который вы называете миром снов. Лишь та, в ком живет первозданное пламя, привнеся в Сол зерно огненного цветка, способна пробудить меня.

– Но... Как... если она уже в мороке? – пролепетал я.

– Морок – это лабиринт. Он многомерен, – произнес Керри.

– Верно, – согласилась Вьюга. – Ваш путь лежит через озеро Явер на утес Серого Крыла. Там вы сможете попытать удачу и, возможно, золотой Фантасубвеструм примет вас на борт. Он один способен доставить вас в черный город Сол, что покоится в тени Сердца Мира.

Вьюга опустила глаза доле.

– Есть и другой способ освободить меня. Но он тебе не понравится.

– Какой?

Она вновь направила на меня свой взор, и я тут же почувствовал себя ничтожным и слабым пред этим высшим существом.

– Ты сойдешь с ума раньше, чем умрешь. Повредившись рассудком, ты будешь выискивать тех, чей слуга – огонь, и убивать их. Рано или поздно это разрушит равновесие искусственной системы. Когда я освобожусь, я милостиво лишу тебя и дара, и жизни.

– То есть, выбора у меня нет.

– Ни у кого из нас нет выбора, – казалось, Вьюга искренне печальна. – Я должна освободиться, чтобы разыскать того, кто предназначен мне судьбой. И я ждала долго, слишком долго, пока нити судьбы свяжутся узлом и последний из рода Белых Королей найдет дорогу к моей темнице. Запомнил ли ты все, что я сказала тебе? Готов ли ты исполнить долг своих предков? Я спрашиваю тебя, Рейнхард Майерс Даблкнот, возлюбленный зимы.

– Ты не оставила мне никаких вариантов, Искристая Дева Белых Ветров, – ответил я, качая головой. – Но Никс... ее-то за что? Она ведь не наследница Белых Королей. Она… просто… маг огня.

– Не просто. Все так, как и должно быть. Когда увидишь ее, передай, что там, где будет искомая мною судьба, сможет она найти и свою судьбу. Наши пути переплетены, по-хорошему ли, по-плохому – мы обречены и лучше для нас принять предназначение с честью.

– Вьюга...

– Будь сильным, Рейнхард Майерс Даблкнот. Я выбрала вас не зря, ты уже доказал, что достоин.

Взгляд опаловых глаз переместился на Керри. Он склонил голову.

А потом Вьюга глубоко вдохнула и... запела.

Голос, пульсируя, превратился в крик, крик переродился во всепроникающий низкий вой.

Мне показалось, что вот она - смерть. В глазах потемнело. Барабанные перепонки как будто лопнули. Я упал на колени, прикрывая уши ладонями и скорчился, пытаясь спастись от звенящего громоподобного звука.

В этом крике можно было раствориться, как в кислоте. Все мои ощущения говорили, что именно это и происходит. Страха не было – как не было и сознания, были только боль и холод, вонзившиеся через этот крик в само мое существо.

Через долгие, похожие на вечность секунды все прекратилось, будто сверху прозрачной вуалью опустилась мягкая тишина. Я приоткрыл один глаз и обнаружил себя живым. Затем сел и увидел рядом валяющуюся на полу Николу – похоже, в отключке. Она была все еще в своем летнем комбинезоне, с голубым платком на шее... Никс. Девочка-огонек. Я подобрался к ней, почти ползком, приподнял ее голову – жива. Дышит.

– Никс? – позвал я.

– М-м, – промычала она, не приходя в себя.

Я оглянулся на зеркало. Разбито в дребезги. Все, над чем я корпел – разлетелось по комнате. Осколки опасными шипами торчат из белых, покрытых инеем стен. И как только нас не задело?

– Никс...

Я решил, что думать буду потом. Попробовал встать. Получилось. Вставая, нащупал в кармане очки, которые, конечно, испытания не выдержали и вероломно треснули. Все равно надел. Окружающая реальность тут же слегка подсобралась воедино. Я опустился на одно колено рядом с Никс и подхватил ее на руки. Не оглядываясь, направился прочь из комнаты.

Кое-как, боком, протиснулся между нешироко открытыми створками. Пригибая голову, прошел коридор, а когда выбрался в тронный зал, обнаружил сцену, которую никак не мог ожидать.

Кей сидела под одним из постаментов и держала впереди себя руки, скованные наручниками. Тиха и Ирвис сидели возле другого постамента, напротив Кей. Их руки оказались свободными, вот только сами они выглядели бледными и серьезно перепуганными. Ирвис дрожала, у Тихи дергался глаз. Передо мной, стоящим на возвышении у трона и держащим на руках все еще не пришедшую в себя Никс, сколько я мог видеть, до самой дальней стены зала простиралась беловолосая толпа людей. Кое-кто только снимал шапку, оголяя светлую макушку. Их было, наверное, человек сто – сто пятьдесят, разного пола и возраста, и только волосы одинакового льняного оттенка делали их похожими друг на друга. В авангарде толпы стояла тетушка Сесиль. Ее глаза сияли.

Я начал догадываться. Вот почему замок пуст. Вот почему не разграблен. И вот почему ветра не сообщили Ирвис о чужаках. Они знали, куда мы идем, они ждали. Все наши уловки не только не помогли, но и, более того, подтвердили этот мой страшный статус.

Последний из рода Белых Королей.

Вот оно что. Вот почему мне все здесь кажется таким знакомым. Вот о чем писала моя покойная мать в своем переходном дневнике, что я храню в розовой девчачьей обложке, которую она сама надела на него.

Эти люди... я стал догадываться, чего они хотят.

Тетушка Сесиль вышла вперед. Никс пошевелилась и уткнулась носом мне в плечо.

– Рейнхард, – начала Сесиль. Ее голос дал осечку. – Рейнхард, – повторила она. – Мы – выжившие в Войне Причин, Дети Зимы, приветствуем тебя, как Белого Короля, и мы склоняем перед тобой свои головы, – она проворно опустилась на оба колена и ее примеру последовала вся толпа.

Мне стало не по себе.

– Сесиль...

Я не знал, что мне делать. На руках была Никола. Ирвис и Тиха смотрели на меня глазами, выражающими крайнюю степень удивления. Кей не отставала, скорчив лицо слабоумного.

И вот тогда я окончательно разозлился.

– Сесиль, поднимитесь, – скомандовал я резко. – С какой стати вы заковали в наручники Катерину?

Сесиль поднялась, оглянулась на толпу – люди последовали ее примеру только после этого. Многие явно не знали, куда себя деть, но повиновались Сесиль искренне.

– Она была вооружена, а по законам нашей страны гражданским запрещено носить огнестрельное оружие, – ответила Сесиль. – К сожалению, Катерина должна быть препровождена в правоохранительные органы до выяснения...

– Я – Белый Король, – рявкнул я, стараясь не допустить в голос сомнений, – и я приказываю немедленно освободить Катерину Берсу от наручников. Кто этим занимается?

Из толпы выбежали двое беловолосых молодчиков в свитерах. Я видел, как они бросили взгляд на Сесиль и она кивнула им мельком.

Ясно. Моя «власть» еще не признана. Во что они играют?

Щелкнул замок, и Кей поднялась, потирая запястья. Ирвис и Тиха тоже поднялись и подошли к нам. Молодчики, впрочем, далеко от Берсы не отходили.

– Ну, не могла ж я стрелять по гражданским, – скосив рот набок, извинилась Кей.

Толпа зашепталась. Сесиль коротко обернулась – и толпа затихла.

– Рейнхард, – голос тетушки Сесиль взлетел под потолок тронного зала. – Ты принимаешь титул?

Я прошелся взглядом по их головам. Титул? Титул? Нет, серьезно? Да они все не в своем уме.

Я уже почти набрал в грудь воздуха, чтобы громогласно отказаться. Если мне предоставлена такая опция, конечно.

– Подожди, – Кей схватила меня за локоть и зашипела, – тяни время. Не отказывайся сразу.

Я сглотнул. Снова обвел толпу взглядом. Да они фанатики. Их трясет. Я такого даже на концертах не видел. Проклятая Вьюга... испепеляющая любовь человечества? Она это имела в виду?

– Я... – я прокашлялся. – Я, Рейнхард Майерс Даблкнот, последний из рода Белых Королей... смиренно обращаюсь к выжившим в Войне причин Детям Зимы. Для меня большая честь знать, что вы вверяете мне судьбу, дарованную нам Вьюгой.

Я сказал наобум.

Имя Вьюги заставило толпу загудеть в экстазе. «Это точно он!» – посыпались шепотки со всех сторон. Воспользовавшись моментом, я передал Никс на руки Тихе. Сам развел ладони в стороны, требуя тишины.

– Много лет прошло с тех пор, как страной правил последний Белый Король, – продолжил я. Голос звучал уверенно и гулко – этот опыт не пропьешь. – Многое изменилось. Я всем сердцем желаю стать вашим королем, но я не могу принимать такое важное решение враз, слету. Я должен подумать и подготовиться. Я должен...

Толпа зашевелилась. Послышался топот и гомон – дальние ворота тронного зала отворились, и несколько дюжих светловолосых втащили в зал троих мужчин в сером. Они проволокли упирающуюся троицу через весь зал и заставили опуститься на колени перед лестницей. Сесиль к тому времени забралась на третью ступеньку и теперь взирала на толпу как бы с нашей стороны.

– О нет, – зашептала Кей. – Нет-нет-нет. Рин! – она ухватила меня за локоть. – Прикажи им, чтобы этим людям завязали глаза и уши! Или… просто… пускай их уведут!

Я не успел сориентироваться: светлые глаза пленников впились в меня, как пиявки. Один из них показался мне странно знакомым... где же я видел его?

И тут меня осенило: это же тот здоровяк, которому я помогал добраться до травмпункта тогда, под дождем... Кажется, что с тех пор прошла вечность, да и глаза со светлой, почти жемчужной радужкой сбивают с толку. К тому же, мужчина побрился. Но нет. Это точно был тот самый человек, прикинувшийся нанятым хулиганом. А теперь он без линз, выходит?..

– Поздно, – взвыла Берса. – Ладно, что же, что же делать...

– Это чтецы? – коротко спросил я.

– Они самые, – ответила Кей.

Один из тех, кто приволок чтецов, отрапортовал:

– Эти крысы рыскали в окрестностях замка, хотя по всем договорам они не имеют права тут быть. Сорос – достояние народа, но никак не этих чужеземцев.

– В камеру их, – ледяным голосом приказала Сесиль. – Никаких адвокатов, устройте допрос.

Потом она обернулась ко мне:

– На данный момент я выполняю обязанности регента, поэтому, Рейни, прости мне самоуправство. Раз тебе нужно время на размышления о принятии титула – я все понимаю. У тебя будет время. Сколько тебе нужно?

– Сутки, – ответил я, обводя туманящимся взглядом окружающий сумасшедший дом. Адреналин спал, усталость начала догонять меня. – Сутки, и сопроводите, пожалуйста, меня и моих друзей куда-нибудь, где мы можем отдохнуть и набраться сил. И, Сесиль, вы ведь понимаете... Вам придется многое мне объяснить.

– Я понимаю, – кивнула Сесиль.

 

– Никола Рэбел, ну давай же, просыпайся. Никаких «еще чуть-чуть». Я вполне понимаю твое желание еще поспать, но тут, как бы, надо бы определиться с дальнейшими планами, и мы справедливо считаем, что твое мнение весьма значимо в данном конкретном вопросе.

Что за бред она несет.

Никс, желая избавиться от надоедливого голоса, все же приоткрыла глаза, и обнаружила над собой Кей, трясущую ее за плечо.

– А теперь давай, усилием воли бери себя в руки и поднимайся. Может, кофейку хочешь? Кофеек – то, ради чего стоит жить. Угу.

Никола села и тут же зевнула. Оглянулась по сторонам. Нахмурилась.

Она обнаружила себя в большой комнате-студии, оформленной, на ее взгляд, чересчур претенциозно: золото, помпезные портьеры, вычурные расписные вазы на тумбочках в виде колонн... Сама она оказалась сидящей на софе с фигурной спинкой, а прямо напротив нее была расположена шикарная двухместная кровать, убранная покрывалом с золотистой переливающейся вышивкой.

– Где мы? – спросила Никс.

– Апартаменты, выделенные Рейнхарду его сумасшедшей семейкой, – напевно ответила Кей. – Пока ты была не с нами, он успел заделаться потерянным и счастливо обретенным наследным принцем севера – ни много ни мало.

– Во дает, – отреагировала Никс без особого энтузиазма.

Смысл сказанного Кей до нее как-то очень опосредованно доходил. Сразу вот так взять и осознать, чем такое положение дел грозит, она не смогла.

В этот раз из морока ее вырвало чуть ласковей, чем обычно, и какое-то время она совсем потерялась даже для себя, будто бы провалилась в блаженный сон без снов. До этого она какое-то время (оценить его было сложно) провела в башне с колоколами, той самой, где впервые встретила Керри, и ни один небесный экспресс мимо башни не пролетел, так что ей пришлось скучать и читать оставленные Керри книги, иногда отвлекаясь на попытки придумать, как все-таки из башни удрать.

У нее, конечно, имелось найденное на Свалке Нужных Вещей крыло – но она, постояв у края башни какое-то время, так и не решилась прыгать. Может быть, проторчи она в мороке еще чуть-чуть, ей бы удалось переломить свой страх, но по итогу рисковать не пришлось.

И вот – апартаменты, Кей говорит, что Рейнхард – принц севера, и что нужно...

– Прости, что? – переспросила Никс.

– Говорю, сейчас неплохо бы проследовать в ванную комнату.

– Но почему в ванную?

– Устроим, наконец, оргию, – Кей похлопала ресницами. – Только тебя ждем.

– Подожди, – Никс сощурила глаза, – какую оргию... Господи, нельзя так шутить с еще не проснувшимся человеком! И значит ли это... Вы уже были в Соросе и все прошло, как надо?

– Угу, – Кей кивнула назад. – Потом праздновать будем. Пойдем.

Никс поднялась с софы и, пошатываясь, направилась за ней к персиковой двери, из-за которой доносился шум текущей воды.

Ванная комната оказалась просторной. Посреди расположился объемный резервуар в форме половинки морской раковины, в который из трех медных кранов текла вода. Слив при этом был не закупорен – вода спокойно вытекала прочь.

Тиха, Ирвис и Рин уже расположились, кто где: Рин подпирал собой умывальник, Тиха и Ирвис обосновались на краях ванной. Никс поняла, что рада видеть их всех до одного.

– А вот и я, – она попыталась улыбнуться.

– С возвращением, – тепло ответила ей Ирвис.

Тиха помахал рукой.

Рин молчал.

Никс не могла не заметить, что с последней их встречи там, на берегу, он изменился: щеки впали, хотя, казалось бы, куда еще? Челюсть стала какой-то особенно угловатой, взгляд беспокойный и тусклый.

Остальные, очевидно, тоже на нервах: Тиха настороже и как будто бы готов сорваться с места в любую минуту; Ирвис потаенно печальна. И только Кей выглядит лучше обычного: в кои-то веки она додумалась расчесаться.

Кей прошла рядом с Никс и уселась на крышку закрытого унитаза, предоставляя Никс, судя по всему, почетное место – плетеный короб для белья.

– А почему мы в ванной? – все-таки спросила Никс, усаживаясь. Короб под ее весом скрипнул, но выдержал.

– Потому что мы, наконец, пытаемся быть хоть немного предусмотрительными, – ответил Рин. Голос его звучал низко, глухо. – Доброе утро. Точнее, вечер.

– Доброе, – Никс не удержалась и зевнула. – Кажется, я выспалась.

Рефлекторно, вторя ей, зевнули Кей и Тихомир, а потом и Ирвис. Рейнхард выглядел сурово и на провокацию не повелся.

Кей принялась щелкать зажигалкой и закуривать свою особенную сигарету, которая, вроде как, против прослушки. Ага, вот для чего вода. Никс начала кое-что понимать.

– Значит так, – начал Рин, поправив побитые очки. Никс присмотрелась: они были подлатаны синей изолентой. – Дело ясное, что ни о каком принятии титула и прочего престола речи быть не может. Я откажусь.

– Я в шоке и не могу это комментировать, – прокомментировала Кей.

– Я б тоже свалил от греха подальше, – высказался Тиха, – но, слава Потерянному, я – не ты.

– Как вернусь домой, буду хвастаться знакомством, – улыбнулась Ирвис.

Все посмотрели на нее.

– Куда – домой? – спросил Рин.

– Ну не на родину же, а к нам, – пояснила Ир.

– А, а то я уж испугался, что ты собралась обратно мигрировать, – Рейнхард вздохнул.

Никс потерла глаза.

– Ребята, а все-таки, от кого мы шифруемся?

Рейнхард поджал тонкие губы, остальные молчали и старались в глаза ей не смотреть. Никс стало нехорошо. Все внутри упало от предчувствия, что она обрадовалась и расслабилась раньше времени. Ну да, ну да. Она вспомнила, что ей в прошлый раз рассказывал Тихомир: не проходят такие дела сами собой.

Сразу же начали придумываться еще более ужасные ужасы, о которых все, возможно, молчат. Чтобы остановить свое собственное воображение, нужно узнать правду, какой бы она ни была. Может, все не так стр