Плиты на периферии Московского государства

При знакомстве с памятниками-плитами, уцелевшими в старинных русских городах Переславле, Дмитрове, Угличе, Ярославле, Владимире, Суздале, Костроме, Нижнем Новгороде, Муроме, Касимове, Рязани, Великом Новгороде, Пскове и др., изложенная В. Б. Гиршбергом схема эволюции формы и орнаментов надгробных плит представляется справедливой. Она распространяется и на памятники, которых он не упоминает, но которые, возникнув на почве Московской Руси, оказались включенными в общий процесс развития. Отличия носят обычно местный характер или обусловленный вкусами каждого мастера, что вообще является одним из отличительных качеств памятников древнерусского искусства.

Останавливаясь на лучших произведениях XVI в., периода, от которого осталось вообще немного таких памятников, нужно в первую очередь назвать коллекцию Рязанского городского краеведческого музея. Несколько плит в ней, на наш взгляд, должны привлечь внимание историков. О рязанской плите 1237 г. уже говорилось выше. Другая плита - 1538/39 г., безымянная, что уже само по себе делает ее как бы зашифрованной и возбуждающей внимание исследователей. Внутренняя рамка ее доходит, как обычно, до тяг, но треугольнички на ней мельче, чем в других плитах. Еще мельче резьба в окружностях клейм. Крупные треугольнички, положенные в решетку, по раме образуют в верхней части четыре ряда. Врезаны они глубоко и дают богатую игру светотени, создавая ощущение, что вся плита "кружевная" по краям. Но самое удивительное, что клеймо, стягивающее тяги, крупное, с решетчатым орнаментом в центре (так же, как и полуклеймо наверху), не является здесь единственным; оно окружено еще тремя клеймами поменьше с лучеобразными сердцевинками. К сожалению, данная уникальная плита разбита на две части, но это не мешает почувствовать, что причудливому ее резчику было присуще верное чувство пропорций, изобретательность в орнаменте.

Плита Фетинии Ляпуновой. Фрагменты, 1588. Рязань, Городской краеведческий музей

В Рязани имеется еще одна превосходная плита 1588 г. с могилы "Фетинии Прокофьевой жены Ляпунова", заставляющая вспомнить Прокофия Ляпунова, одного из деятелей первого русского ополчения периода Смутного времени. Плита эта отличной сохранности и орнаментирована жгутом, из которого состоят рама, тяги и оба клейма. Пропорции декора типичны для памятников конца XVI в., с низко опущенными тягами, отстоящими на одну треть расстояния от нижнего края камня. Сама плита больших размеров, высокая, благодаря чему ее боковые грани имеют пояс из двойных арочек, обрамленных сверху и снизу рядами городочков и косых желобков с насечкой - тем типичным рельефным узором, который и возникает, видимо, тогда, когда плиты становятся толще и когда их боковые плоскости начинают украшать уже скульптурным по своей природе рельефом.

Плита Фетинии Ляпуновой. Фрагменты, 1588. Рязань, Городской краеведческий музей

Следом за коллекцией Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника следует назвать плиты Угличского историко-художественного музея. В бывшей Спасской церкви хранятся четыре плиты, три из которых относятся к XVI в. Самая тонкая и ранняя из них, 1520 г., "Федосия инока Покровского монастыря в мире Кокошкина из Глебова", отличается мелким треугольчатым узором по раме. Из двух других (разбитых на две части) одна большая, 1565 г. ("Инока Савы Афанасьева сына Рыбника"), другая поменьше, 1571 г. ("Иоакима Семенова сына Шило"); обе выполнены профессионально и запоминаются превосходно уложенным текстом, резанным красиво и грамотно. К последней плите близка малая плита детского погребения без даты и текста, находящаяся в Суздальском историко-художественном музее и, по преданию, принадлежавшая ложному погребению младенца Георгия, предполагаемого сына великой княгини московской Соломонии Сабуровой (О драматической судьбе Соломонии Сабуровой см.: Сигизмунд Герберштейн, Записки о московитских делах, Спб., 1908, стр. 37-39; С. М. Соловьев, История России, т. V, М., 1960, стр. 286-287; Н. Н. Воронин, Владимир, Боголюбово, Суздаль, Юрьев-Польской, стр. 222-236; А. Д. Варганов, Суздаль. Очерки по истории и архитектуре, Ярославль, 1971, стр. 146-152, где, кстати сказать, автор подтверждает, что плита княжича Георгия по своему орнаменту относится к первой четверти XVI в. См. также журн. "Знание - сила", 1971, № 6 и 7 (статья А. Никитина "Невидимка XVI века")). Если эта плита действительно связана с могилой "княжича" Георгия, то ее изготовление можно датировать 1530-ми гг. Резанная треугольчатым орнаментом, с внутренней рамкой, двумя клеймами и тягами (правда, не очень тонких пропорций и рисунка), она типична для мемориальных памятников той поры. Вообще же в запаснике суздальского музея автору пришлось видеть больше десятка еще не изученных плит XV-XVI вв.; в том числе и очень тонкие, по-видимому, ранние плиты (некоторые с треугольчатым мелким орнаментом и без надписей).

В суздальском соборе Рождества Богородицы есть белокаменный саркофаг князей Вельских 1571 г. с двускатной крышкой, но особенно хорошо сохранился саркофаг 1506 г. антропоидной формы (типа боголюбовского саркофага XII в.), принадлежавший князю Федору Ивановичу Вельскому. Эти саркофаги стоят в южной части храма в больших аркосолиях, относящихся еще к XIII в.; в одном из аркосолиев сохранилась уже упоминавшаяся фреска 1233 г., состоящая из растительного орнамента. Интересны также фрагмент плиты одного из Вельских и плита Скопиных-Шуйских, находящаяся в притворе собора.

Погребения в аркосолиях, особенно более ранней поры, с конца XIV в., имеются и в соборе Нижегородского кремля, заложенном еще в 1221 г. в честь Михаила Архангела. Здесь покоятся нижегородские князья конца XIV и начала XV в.: Василий Кирдяпа, его мать, брат, сын и другие князья из рода Горбатых-Шуйских, Скопиных-Шуйских, а также князья-монахи из обоих родов.

Аркосолии в этом соборе очень маленькие, имеющие чисто символическое значение; никаких там гробниц установить было нельзя, а можно было лишь поместить надпись с именем погребенного (очевидно, в подцерковье собора). Такие надписи в наши дни, обновленные после реставрации, имеют лишь информационное значение. В соборе имеются и две плиты конца XVI в., очень плохой сохранности, с обильными текстами и узором из треугольчатого и жгутового орнамента. Одна из них имеет на боковой грани широкую, в семь рядов резьбу, состоящую из различных насечек, желобков и городочков, сверху и снизу обрамляющих двойной арочный пояс (Эти плиты ранее служили ступеньками при входе в собор. Лежали они рядом в перевернутом виде, положенные так со времени строительных работ в соборе, проводившихся в 1620-х гг. Вообще использование надгробных плит в последующих ремонтно-строительных операциях - явление довольно обычное: до сих пор находят замурованными в качестве строительного материала в стенах Херсонесской крепости надгробные античные фрески и стелы со скульптурными рельефами; также находят надгробные плиты в строительном мусоре при ремонте крепостных стен в монастыре Троице-Сергиевой лавры; куски таких плит вделаны в пороге у южного входа в Козмодемьянскую церковь XVI в. в Муроме. Старые плиты обнаружены и в ограде муромского Благовещенского собора и в окрестностях Мурома. Например, в селе Борисоглебском (бывшем имении бояр Борисовых) плиты XVI-XVII вв. еще никем из исследователей не описаны).

Известный на Волге Ипатьевский монастырь в Костроме, по легенде, основанный в XIV в. крещеным татарином Мурзой Четом, от которого вели свой род бояре Годуновы, имел большую родовую их усыпальницу, частично сохранившуюся до настоящего времени.

Отличительной чертой почти всех костромских плит является их значительная высота, выявляющая позднее их происхождение. От XVI в. сохранилось лишь погребение Василия Иосифовича Годунова (1561) с красивой треугольно-выемчатой резьбой и отлично вписанным текстом (См.: В. Г. Брюсова, Ипатьевский монастырь, Ярославль, 1968, стр. 33), но далее идут уже погребения XVII в., например Никиты Годунова (1622), камень которого украшен плетенкой из жгута. Увеличение высоты плит характерно и для поздних московских памятников XVII в. Таковы огромные неорнаментированные гробницы в Смоленском соборе Ново-Девичьего монастыря, под которыми покоятся великие княгини и царевны династии Романовых конца XVII и начала XVIII в., начиная со знаменитой правительницы царевны Софьи Алексеевны (1657-1704), окончившей свои дни инокиней Ново-Девичьего монастыря.

Чертами местного своеобразия отмечены и плиты из Ярославля. В коллекции Государственного Ярославо-Ростовского историко-архитектурного и художественного музея-заповедника хранятся тонкие плиты с мелким треугольчатым узором первой половины XVI в. А в часовне-усыпальнице при церкви Ильи Пророка находятся семь надгробий XVII и начала XVIII в. купцов Скрипиных (После разгрома Иваном Грозным Новгорода оттуда переселилось в Ярославль семейство купцов Гостинной сотни Скрипиных, имевших широкие торговые операции с заграницей (через Архангельск) и торговавших жемчугом и драгоценными камнями. В 1647-1650 гг. братья Вонифатий и Иоанникий Скрипины построили в Ярославле знаменитую церковь Ильи Пророка, где была устроена их фамильная часовня-усыпальница (см.: Ю. Шамурин, Культурные сокровища России, вып. 1. Ярославль, Романово-Борисоглебск Углич, М., 1912, стр. 24)), строителей этого храма. Плиты их грубоватой работы, очень высокие, так же как и костромские, тяготеют по форме к прямоугольному саркофагу. Одно из надгробий имеет орнамент из жгута обычного типа и резьбу на боковых стенках, на других жгут сочетается с треугольчатым орнаментом в клеймах и тягах. Встречается и растительный орнамент, видимо, на более поздних надгробиях.

Две плиты XVII в. со жгутовым орнаментом хранятся в Переславль-Залесском историко-художественном музее (одна - во дворе, другая - в экспозиции музея). Их боковые грани имеют резное оформление.

Воздействие московской школы проявлялось и в довольно отдаленных от Москвы местах. В 1960 г. была опубликована интересная статья (См.: В. П. Левенок, Надгробия князей Трубецких. - Журн. "Советская археология", 1960, № 1; E. Э. Трубецкая, Сказания о роде князей Трубецких, М., 1891), посвященная усыпальнице рода князей Трубецких, состоящей из пятнадцати белокаменных плит, находящихся в Троицком соборе города Трубчевска Брянской области. Хронологические границы плит занимают почти все XVI столетие: самая ранняя - 1520 г., поздняя - 1602 г. Четыре плиты - с текстами, остальные без текстов, но все они орнаментированы; более ранние - треугольчатым узором, а примерно с середины XVI в. - узором из жгута. В некоторых сочетаются оба вида резьбы. Исследователь усыпальницы (В. П. Левенок) приводит сведения о том, что плиты заготовлялись в Москве и доставлялись на место, где на них делались только надписи.

Знаменательно, что на старых надгробных плитах обычно не встречается изображение креста. Ответ на этот вопрос мы находим в статье Д. В. Айналова, сообщающего, что на Руси уже в XIII в. было запрещено изображать знак креста на земле или на льду - "никтоже да не пишет на земли креста", дабы не попирать его ногами (Д. В. Айналов, Русское известие о латинском обряде. - "Сб. статей в честь академика А. И. Соболевского", Л., 1928, стр. 499-502). Крест мог лишь сопровождать эти плиты, поставленный рядом на могиле. Позднее, когда плиты стали вертикально укрепляться на стенах храмов (в конце XVII в.), на них появляются и знаки креста.

Как уже отмечалось выше, ни Псков, ни Новгород в эпоху своего расцвета не знали надгробных плит. Плиты Изборского кладбища, о которых упоминалось выше, видимо, создавались в глубокой древности и никакой связи с плитами московскими не имеют. Но в конце XVI и в XVII в. плиты стали появляться и там, правда, в очень ограниченном количестве. В Новгородской Софии сохранилась одна плита 1607 г. Домникии, жены новгородского воеводы М. П. Ростовского-Катырева, украшенная жгутовым орнаментом (Очевидно, это мать известного писателя И. М. Катырева-Ростовского, Домна или Домникия Васильевна Катырева-Ростовская (урожденная княгиня Палецкая), которая умерла от "морового поветрия" одновременно со своим мужем новгородским воеводой Катыревым-Ростовским в 1606 г. Их сын Иван Михайлович Катырев-Ростовский был автором повести, посвященной Смутному времени (1626)). Среди псковских древностей можно отметить лишь одну плиту, обнаруженную автором на паперти Рождественского собора Снетогорского монастыря. Она примечательна громадными размерами и квадратной формой и целиком заполнена весьма пространным (видимо, еще не публиковавшимся) текстом, без орнамента. На месте, где обычно бывает верхнее клеймо, появился вырезанный голгофский крест со ступенчатым основанием. Возможно, что это была пристенная плита, датировать ее, видимо, следует 1670-ми гг. (дата утрачена).

Дальнейшие находки подобного рода возможны и в других местах.