Из сборника “Ключи к неведомому”. Беси словесныя. Часть 2. В изложении А.А. Илицкого.

Мне потребовалось немало времени, чтобы разыскать в архивах уездных городов и библиотеках монастырей разрозненные главы трактата Фомы Черноризника. Расшифровка первых отрывков, опубликованных в этом издании, также потребовала значительных усилий. Полагаю, уйдут годы на то, чтобы отредактировать всю рукопись и подготовить ее для широкого круга читателей. Однако данная книга предназначена для нашего интимного общества, членов которого интересуют практические знания, а не стилистические тонкости. Поэтому, следующую часть трактата я намерен напечатать в собственном изложении, опуская все несущественные подробности. Я с радостью предоставлю оригинал рукописи всем, кто сочтет мой скромный пересказ неудовлетворительным.

Итак, перечислив подготовительные этапы ритуала, Фома переходит к описанию самого процесса. Наиглавнейшей целью заклинателя, как мы смогли себе уяснить, является подчинение сил, способных создать по его желанию и на предложенную им тему непревзойденное сочинение, в духе того мастера к демонам которого он обращается. Из дальнейших рассуждений Черноризника следует, что, после сеанса, используемые им в качестве оригинальных самописцев “отроки и девицы” утрачивают значительную часть своей духовной энергии и не сохраняют воспоминаний о произошедшем. Весьма любопытны критерии, которыми руководствуется Фома, выбирая тех, кто невольно послужит сосудами для заключения словесных демонов. Это, несомненно - одаренные и юные создания. Сокровищами их нетронутых тлением душ и питаются покоренные на краткий срок “беси”.

Описанные мною выше ритуалы поражают своей аморальностью. Но старинный еретик творил дела и похлеще! Если жертва, приносимая “рядовым” бесам, к счастью, бескровна, то в исключительных случаях, Фома не гнушается и смертоубийством.

Речь идет о ритуале вызова, так называемого “архибеса”, страшного духа, обитающего в бездонных омутах истинно великих произведений. Черноризник не раскрывает деталей своего эксперимента, но положительно утверждает, что проводил его, как минимум, однажды. С невольным сожалением, думаю о том, что все его произведения, помимо чудом уцелевшего трактата были уничтожены. С каким любопытством мы бы взглянули сейчас на плоды этих темных трудов!

“Архибес” или “интертекстуальный демон”, как мне кажется правильным называть его, пользуясь современной терминологией, это ментальная сущность, обитающая в поле притяжения великих произведений литературы. Столь велика его сила, что, привлечь и удержать его может лишь пир человеческой крови, лишь возложенная на его алтарь живая душа. И душа эта должна быть не просто молода, чиста и благородна, но и одарена свыше способностью творить. Представьте себе, как непросто было Фоме в его смутные времена отыскать подходящую жертву и произвести над ней требуемые действия…

 

***

Егор захлопнул книгу, вскочил с места и пулей вылетел из читального зала, провожаемый изумленным взглядом девушки-библиотекаря. Стрелка часов, висевших на стене, переползла половину восьмого.

Панкратов со всех ног мчался по университету, на ходу пытаясь дозвониться поочередно, то до Макса, то до Вари. Ответом ему было только безнадежное “абонент недоступен”.

“Только бы не опоздать, только бы не опоздать” - повторял про себя Панкратов, взлетая вверх по лестнице к кафедре музыки.

Повернув за угол коридора, он резко остановился, словно что-то стукнуло ему в голову. Впереди виднелась маленькая деревянная дверь. А за ней, как он почувствовал, шевелилось большое зло…

- С Богом! - пробормотал Егор и шагнул вперед…

***

Войдя в незнакомое помещение, Макс и Варвара едва не столкнулись лбами - тут царили густые сумерки, едва проницаемые пламенем нескольких свечей, стоявших на столе у стены, в которой можно было различить контур замурованного окна. Елена Генриховна пролезла в дверь вслед за студентами и снова зазвенела ключами.

- Присаживайтесь, что же вы - бросила она через плечо.

Макс подошел к столу и отодвинул один из стульев для Вари. Они уселись рядом, настороженно оглядываясь и гадая, что собирается предпринять Чумова. Пока все это казалось даже забавным.

Елена Генриховна подошла ближе и достала из какой-то коробки, спрятанной под столом, три чашки, а, затем извлекла из своей сумки пластиковый термос.

- Цель моих занятий - привить студентам подлинный интерес к литературе - медленно проговорила она, отвинчивая крышку термоса и разливая по чашкам ароматный чай - А для этого нужно привнести элемент загадочности, театральности, отбросить все формальное, рутинное. Мне хочется создать доверительную атмосферу… А что способствует этому лучше чаепития, не так ли?

Произнеся последние слова, она натянуто улыбнулась.

- Спасибо - пробормотала Варя, пригубив горячее питье. - Какой вкус необычный. Что это за чай?

- С лесными травами. Я сама их собирала осенью. Люблю, знаете ли, ходить в лес - за грибами, за ягодами.

Чумова проговорила это, отстраненно глядя на дверь. Она свою чашку только пару раз поднесла губам.

- А когда мы начнем занятие? - спросил Макс - Все-таки уже поздновато…

- Вы же сами просили дождаться вашего друга. Вот все соберутся - и начнем. - ответила Елена Генриховна. - Вы пейте, пейте чаек, не стесняйтесь.

Она подлила Максу ещё.

Вкус у напитка был действительно необычный, но приятный. Он пился легко, и, как будто, слегка пьянил.

Варя заметила это, только допивая вторую чашку, и насторожилась.

- Вы туда коньяка не подливали, случайно? Или ещё чего-нибудь?

- Да, коньяка, конечно - пробормотала Елена Генриховна.

Она встала и принялась расхаживать из угла в угол по комнате.

-Елена Генриховна! - вдруг сказал Макс, поднимаясь со стула. - Это все очень весело, но мы не дети, чтобы с нами играть в игры! Вы нас позвали на занятие, мы пришли. Если не будем заниматься, то, давайте, мы к Вам в официальном порядке на пересдачу придем.

Чумова так резко развернулась к нему, что он отшатнулся. Лицо преподавательницы исказила злобная гримаса.

-Закрой свой рот и сядь на место! - прошипела она, брызжа слюной.

- Да пошла ты! - крикнул Макс, делая шаг вперед, но тут раздался стук в дверь.

Чумова вздрогнула. Злобное выражение на ее лице сменилось изумлением, даже каким-то суеверным ужасом.

-Это он! Я не почувствовала его приближения! - прошептала она, непонятно к кому обращаясь - Как он увидел дверь?

Подхватив зачем-то свою сумку, Елена Генриховна бросилась открывать гостю.

***

- Варя! Макс! Уходим отсюда, быстро! - крикнул Панкратов, с усилием распахивая маленькую дверцу и врываясь в помещение.

В это мгновение Чумова вырвала из сумки газовый баллончик и распылила его в лицо Егору.

Панкратов пошатнулся, и, цепляясь за дверной косяк, упал на колени. Отшвырнув прочь и сумку, и баллончик, Елена Генриховна обеими руками схватила широкую доску, прислоненную к стене возле входа, и с размаху ударила Егора по голове.

Варвара вскрикнула и вскочила с места. Она видела, как Макс бросился к Чумовой, когда та достала баллончик, но почему-то, находясь в шаге от нее, закачался, как пьяный, схватил руками пустоту и свалился на пол.

Варя поняла, что и сама едва может двинуться. Все закружилась перед ней, к лицу как будто подступили какие-то темные волны. “Вот так чай” - подумала девушка и потеряла сознание.

***

Егор с трудом разлепил веки. Глаза все ещё слезились от газа, кружилась и болела голова. Попробовав пошевелиться, он понял, что не может этого сделать - руки и ноги были крепко привязаны к скобам в полу. Панкратов приподнял голову и осмотрелся.

За то время, пока он был в отключке, помещение преобразилось - Чумова отодвинула в сторону тяжелую портьеру, закрывавшую часть комнаты, и внутри сразу стало просторнее. В дальней части, прежде скрытой от посторонних глаз, можно было различить уставленный свечами и заваленный пожелтевшими бумажными листами стол, подобие алтаря. Свечи были зажжены не только там - их плотный ряд протянулся вдоль стен. Пляшущие огоньки наполняли каморку дрожащими отсветами и заставляли тени уродливо изгибаться.

Справа у стены стоял ещё один стол, просто старая парта из аудитории, за которой… За которой сидели Варвара и Макс. Сидели, с пустыми широко раскрытыми глазами и отсутствующим выражением на лицах. Оба были на всякий случай за ноги прикованы цепью к стене. Перед обоими лежало по плотной пачке бумаги и по нескольку ручек.

- А, проснулся! - услышал Егор голос Чумовой. Она выплеснула на него оставшийся в чьей-то чашке чай.

Панкратов дернул головой и поморщился.

- Я все про тебя знаю - сказал он несколько мгновений спустя.

- Очень в этом сомневаюсь - хмыкнула Елена Генриховна - А вот я про тебя действительно знаю немало.

Она подошла к столу, и, взяв оттуда папку с надписью “Личное дело № 1357”, наклонилась и помахала ею перед лицом Егора.

- Не так уже трудно было его достать. Там много написано про студентов, больше, чем они думают.

Чумова принялась перелистывать страницы:

- Близких, родных нет, те, что есть, все остались в провинции, так? Прошел на бюджет по льготе, после срочной службы и..О! Повышенная стипендия в этом семестре! Просто феномен! Живешь в съемной квартире, видимо, много раз переезжал. Работаешь, но официально не трудоустроен… Страницы в социальных сетях нет - я проверяла. Итог - она захлопнула папку - Славная биография, но, увы, искать тебя не будут.

- Тебя тоже искать не будут - ответил Панкратов - Мне твое дело читать не надо, чтобы понять, что ты - одинокая старая дева, которая свихнулась на эзотерике. Вряд ли кто даже станет листовки с твоим портретом расклеивать по городу, когда все закончится.

- В этом не будет необходимости. Скоро мой портрет увидят на страницах всех газет. Меня ждет слава.

Елена Генриховна вернулась к столу и начала аккуратно раскладывать, разбросанные по нему страницы.

- Эй, Чума! - окликнул ее Егор - Я в той книге прочитал главу, на которой у тебя лежала закладка. Какой-то там Фома Чернокнижник.

- Черноризник - привычно поправила его Чумова - Фома Черноризник, русский монах, жил в XVII веке. Он основал целое еретическое учение, что было в то время не редкостью. Но, в отличие от остальных еретиков, он не просто иначе толковал Писание. Исходя из тезиса “Слово было Бог”, он считал, что люди могут соединиться со Всевышним через текст. А “средой обитания” Бога и всех небесных сил является текст Библии. И если правильно обратиться к этому тексту, то можно извлечь из него Святого Духа и раствориться в нем. Это сложная теологическая система, и я сейчас не буду…

- В книге написано совсем о другом - перебил её Панкратов - Там говориться про бесов!

- Да, именно так. Стремясь к воплощению своей идеи, Фома провел ряд любопытных опытов с текстами не духовного содержания. И случайно открыл “словесных бесов” или “текстуальных демонов”, как я их называю. Он понял, что любой художественный текст населен мириадами потусторонних сущностей. Обитая внутри него, они не дают произведению кануть в Лету. Чем талантливее автор, тем сильнее и многообразнее его демоны. Именно, благодаря им, великие произведения живут веками, не утрачивая своей привлекательности.

Егор усмехнулся.

- И ты надеешься, что сможешь подчинить себе этих тварей и заставить их что-нибудь написать от твоего имени?

- Я не надеюсь. Я уже делаю это - надменно взглянув на него, произнесла Чумова - С помощью ритуалов, описанных Фомой, я уже создала повесть в 258 страниц, которая не уступает в совершенстве произведениям классиков, но, при этом, современна и занимательна. Рукопись сейчас лежит в этом столе - она похлопала рукой по ящику - Осталось лишь набрать ее на компьютере и сдать в печать.

- Так в чем проблема? Или одной повести тебе мало? Хочешь, чтобы демоны сразу накатали штук 20, а ты бы только гонорар собирала?

Панкратов намеренно поддразнивал ее, затягивал разговор, надеясь максимально отдалить начало кровавого ритуала. Одновременно с этим, он двумя пальцами правой руки, миллиметр за миллиметром подвигал к себе маленькую свечу, неаккуратно оставленную Еленой Генриховной ближе к нему, чем следовало.

“Ещё немного, и можно будет попробовать пережечь веревку. Только надо быстро, чтоб эта тварь не просекла” - соображал Панкратов, пристально следя за преподавательницей.

- Проза никогда не была моим приоритетом - со вздохом ответила Чумова - Признаться, я всегда мечтала о славе великой поэтессы. Мои первые опыты не оценили по достоинству, но теперь…

На ее лице появилась хищная ухмылка.

- Теперь я решилась. Моя поэзия превзойдет все, созданное за последние сто пятьдесят лет! На сей раз, я обращусь не к обычным демонам. Я дерзну вызвать “архибеса”! Это существо настолько могущественно и многомерно, что в одном произведении, даже великом, ему тесно. Оно обитает в разных творениях разных авторов, отделенных друг от друга веками.

- А-а…-протянул Егор - Ты на мою кровь собираешься его приманить, да?

Елена Генириховна кивнула.

Панкратов заметил, что в ее руках появился кожаный чемоданчик, из которого она извлекла бутылку из толстого стекла с какой-то темной жидкостью и нечто, завернутое в тряпицу. Елена Генриховна бережно развернула ткань, и в неверном свете свечей блеснуло лезвие кинжала.

Панкратов судорожно сглотнул и подвинул свечку ещё на миллиметр ближе.

- А с ними? - он кивнул в сторону Вари и Макса - С ними-то, что? Тоже убьешь? Их искать будут.

- Не убью. В этом нет необходимости - ответила Чумова. - Они под действием сонного зелья. Они не запомнят всего этого. Я прикажу демону подменить их воспоминания. Они мне нужны лишь как самописцы и дополнительные источники энергии. Я позову их на занятие снова. Буду использовать их творческую энергию, пока не исчерпаю запас.

- Ну, да - пробормотал Егор - Там сказано, что нужны талантливые…

Чумова взяла одну из чашек и наполнила ее до половины составом из бутылки

- Поверь, mon ami, что они, хоть и умненькие детки, но - ничто, в сравнении с тобой!

- Не понял? - Панкратов удивленно поглядел на нее.

Проклятая свечка была ещё так далеко!

- Ты очень одарен - ответила Елена Генриховна - Разносторонне, но более всего - литературно. Если тебе от этого будет легче, могу сказать, что твои рассказы очень хороши. Я их прочитала. Ты мог бы стать однажды большим писателем, но…уже не станешь. А жаль. Современной русской литературе не хватает крепкой мужской руки!

Чумова опустилась рядом с ним на колени и поднесла к его губам чашку.

- Пей!

- Что это?

- Зелье Фомы.

Егор отдернул голову.

- Отвали!

- Ты только все усложняешь.

Чумова прижала голову Егора к полу, но он вцепился зубами в ее руку. Преподавательница взвизгнула от боли, однако не отступилась. Борьба продолжалась почти минуту, пока Елене Генриховне не удалось зажать нос Панкратова и влить несколько глотков отравы ему в рот.

Вкус у напитка был резкий и противный. Егор закашлялся и встряхнул головой. Чумова отступила на шаг назад и застыла, внимательно глядя на Панкратова.

- Скоро подействует - сообщила она ему. - Ты увидишь новый мир ещё прежде, чем покинешь этот.

Сняв свою строгую вязаную кофту, Елена Генриховна аккуратно повесила ее на крючок у стены и натянула поверх блузки плотный черный балахон с капюшоном. Вооружившись мелком, она наклонилась к Егору и принялась, бормоча что-то про себя, вычерчивать вокруг него пентаграмму.

Панкратов презрительно усмехнулся.

- Пошлость просто! Воображаешь себя героиней Лавкрафта?

- Эти ритуалы вырабатывались веками, мальчик. Важно соблюдать каждую деталь.

Егор полагал, что зелье, которое Чумова заставила его выпить, сразу замутит его сознание, возможно, вызовет сильнейшие галлюцинации или вовсе парализует. Но ничего подобного пока не происходило. “Вроде ничего… - подумал он –Трава сильнее вставляет… ”

Чумова снова отошла к столу, и Панкратов с облегчением вздохнул - не заметила передвинутую свечку. Он пошевелил рукой, пытаясь приблизить перехватившую запястье веревку к пламени, и, вдруг – началось! - пламя другого рода полыхнуло ему в лицо. Разноцветные завихрения наполнили всю комнату - они плясали вокруг Макса и Варвары, по-прежнему пребывавших в трансе, клубились вокруг Чумовой и самого Егора, но ярче всего полыхали у алтаря, там, где были сложены листы с текстом.

У Панкратова перехватило дыхание, он забыл даже о своем плане побега и переводил изумленный взгляд с одного предмета на другой - каждый объект в помещении, оказывается, был окружен ярким ореолом, глядя на которой можно было… Слышать?

Все вокруг - дверь, парта, доски пола, стеариновые свечи глухо и бессвязно бормотали. Нет, они не были одушевлены - просто хранили информацию обо всех живых существах, соприкасавшихся с ними прежде. Если вглядываться в них дольше нескольких мгновений, можно было и видеть - какие-то обрывки, фрагменты чьего-то прошлого, почему-то прилепившиеся именно к этим предметам. Весь этот сияющий, кричащий, шепчущий, жгучий, как лава, поток информации обрушился на Егора с такой силой, что почти оглушил его.

- Уже видишь? - спросила Чумова, взглянув на Панкратова -Хорошо, значит скоро будешь готов. - Понимаешь - продолжала она - Мне никогда не выпадало возможности поделиться с кем-то моими опытами. Это просто пытка! Обладать таким знанием, переживать такие глубокие, такие сильные ощущения и молчать обо всем. Смотреть, на слепых, невежественных людей вокруг… Я никогда никого не поила составом, кроме тебя. И никогда не встречала таких натурально-изумрудных.

Елена Генриховна присела на пол рядом с Егором и положила руку ему на лоб.

- Расскажи, что ты видишь! Прошу!

- Тьму… Я вижу тьму… там… - он дернул головой в сторону алтаря - Эти тексты… Их нельзя соединять вместе… Нельзя звать архибеса…Черный огонь…

Теперь он верил ей. Верил всему, что было написано в той безумной книге. Потому что видел сам.

Когда его взгляд упал на алтарь, разложенные там листы тоже забормотали. Но совсем не так, как другие вещи. Они были живые. Не бумага, не типографская краска, но слова, тексты - дышали жизнью, из их глубины сквозь закорючки букв смотрели на Панкратова мириады горящих глаз

Теперь, сделавшись зрячим, он начал понимать, чьих демонов собиралась позвать себе в услужение Чумова.

Первый - огромный, с перепончатыми крыльями нетопыря, весь сотканный из пепельно-серых клочьев пыли, преображал все, к чему прикасался, в унылую литографию, высасывал цвета и краски жизни, оставляя монохромное подобие реальности. Его большие глаза с загнутыми вниз уголками светились мутно-желтым подвальным светом и смотрели уныло и флегматично, а широкий бледный рот, то и дело, растягивался в звериной зевоте. Вдруг, словно вспышка, судорога, преобразила всю аморфную массу демона в нечто совершенно иное - контуры его заострились, крылья хищно вскинулись, глаза сузились, испустив сноп кровавых, багрово-закатных лучей, а размытые черты лица на мгновение сделались надменными, женственно-прекрасными… Это мгновение миновало, и перед Панкратовым снова возникла унылая, уродливая маска.

- Байрон - подумал Панкратов, прислушиваясь к исходившему от беса неумолкающему шепоту - Всегда подозревал, что с ним что-то не так…

Второй бес, явился перед Егором в клубах пара и опиумного дыма. Он более походил на машину, чем на живое существо - чудовищный гибрид парохода и дирижабля, этакий летучий Титаник, он демонстрировал бесчисленное количество вращавшихся шестерней, ритмично двигавшихся поршней, маховиков и конвейерных лент. Панкратов увидел, что, каждая из ячеек, протянувшихся вдоль металлического корпуса огромной машины, имеет свое назначение - в одной плевался газетными страницами печатный станок, в другой, вскидывая дебелые ноги, скакали танцовщицы канкана, в третьей висели на огромных крючьях фрагменты разделанных туш, а из четвертой, уставленной стеклянными колбами и перегонными аппаратами исходил запах, то ли резких духов, то ли абсента… Грохот, скрежет и шипение, производимые машиной в первое мгновение показались Егору безобразными и лишенными всякой музыкальности, но, по мере того, как он всматривался и вслушивался, разрозненные звуки начали приобретать стройность, ритмичность и, наконец, превратились в монотонный поток стихотворных строк. Шипящий и картавый их язык был созвучен с шумами летучего корабля, и Панкратов понял, что имеет честь лицезреть ни кого иного, как Шарля Бодлера.

Кроме демонов Байрона и Бодлера,а также, кишевших вокруг них, более мелких существ, в текстовом супе, несомненно присутствовал некто третий.

Этот третий демон был ужасен.

Он приподнял голову над словесным илом, расправил плечи, и, внезапно, вырос до невероятных размеров. В том пространстве, где обитали бесы, не было неба, но, Панкратов, сознавая бескрайность и черную пустоту окружавшей их бездны, понимал, каких запретных, невиданных никем областей дерзнул коснуться явившийся перед ним атлант. Из его глаз били ацетиленовые лучи, а в середине лба сверкала красная звезда. Демон медленно зашагал сквозь пространство, с усилием раздвигая его плечами, словно находился под водой. Его длинные бледные руки были вытянуты вперед, как у зомби из дешевого фильма ужасов, а тонкие пальцы шевелились, как бы в непрестанной попытке что-то ухватить. В движении монстр немного сутулился, и Панкратов понял, что причиной этому служит огромный плетеный короб, закрепленный за спиной гиганта и, вероятно, весьма тяжелый.

Егор уже достаточно долго вглядывался в картину раскрывшегося ему мира, чтобы увидеть волокна ткани, из которой тот состоял – атомами этой реальности были слова, их сочетания –молекулами, в сцеплении порождавшими более сложные сущности. Панкратов наблюдал за тем, как, подобные планктону, примитивные словесные организмы вплывают в зевающую пасть Байрона, втягиваются насосами в грохочущее чрево Бодлера, а какое-то время спустя, перерабатываются в стройные последовательности рифмованных строк.

Третий бес обращался с текстовыми мальками иначе. Стоило одному из крошечных существ очутиться под снопами лучей, исходивших из его страшных глаз, он ловко сжимал его своими костистыми пальцами и подносил к бесстрастному лицу. В жарком свете красной звезды, венчавшей чело атланта, фрагменты языка начинали плавиться, видоизменяться, растекаться по бледной ладони беса. Не позволяя конструкциям совершенно потерять форму и связям распасться, он приглушал алое сияние, а затем откидывал крышку заплечного короба и забрасывал туда липкие желеобразные обрезки. Похоже, такой биомассы, там накопилось уже немало – с каждым шагом гиганту становилось все труднее идти.

Забыв обо всем, Панкратов наблюдал за происходящим – словно исследователь Марианской впадины, приникший к экрану своего батискафа. Его больше не волновали ни Чумова, ни грозившая им всем опасность – только зрелище, которое сейчас впервые разворачивалось перед его глазами.

Пройдя ещё какое-то расстояние, демон остановился – его тянул ко дну потяжелевший, почти до краев наполненный короб. “Время также относится к весу, как бремя к бесу” – бухнула в голове у Панкратова неведомо откуда прилетевшая строчка.

“Что же он сейчас сделает?” – дрожа от любопытства подумал Егор.

Лихим, полным энергии движением, гигант, вдруг откинул крышку короба, зачерпнул оттуда целую горсть студенистой субстанции, небрежно помял ее в ладонях, а затем, раскрыв рот, дохнул на бесформенный комок адским пламенем. К изумлению Егора, материя не сгорела в этом огне – только чудовищно видоизменилась – из рук атланта во внешнюю тьму скакнуло, блеснув хитиновыми пластинами совершенно новое, не бывшее прежде создание – хищное, сильное и проворное, сохранившее внутри себя часть того огня, которым наделил его создатель. Когда оно пронеслось мимо Егора, он услышал часть текста -

Сорок боровов взвизгнуло,
Возглашая: смерть надежде!
Точно ветер дуя в дуло,
Точно ветер тихий прежде.

- Это Велимир Хлебников. Разве не узнаешь? Плохо готовился к экзамену – донесся откуда-то издалека, из другого мира голос Чумовой.

“Она, ведь, тоже видит” – мимолетом подумал Егор и продолжал заворожено смотреть, как, выхватывая без разбора из своего короба податливую жижу, великан небрежно, словно забавляясь, лепит из нее невероятные создания – прекрасные и уродливые одновременно, мучительно ранившие переливами этих качеств до предела обострившееся восприятие Панкратова.

Он был готов созерцать происходящее бесконечно, но грубое вмешательство вырвало его из этого состояния, вернуло на некоторое время в обыкновенный мир.

Елена Генриховна, вероятно, сочла, что Егор погружается в новое измерение слишком быстро и принялась трясти его, бить по щекам и брызгать в лицо водой. Панкратов вздрогнул и дико поглядел на нее.

- Понимаешь теперь? – спросила Елена Генриховна, поднимаясь с пола и возвращаясь к алтарю.

- Да – сипло ответил Егор. Впечатления от только что увиденного смешались в его голове с вернувшемся сознанием опасности.

- А что ты твердил насчет черного огня? – поинтересовалась Чумова, протирая лезвие кинжала.

- Я почувствовал угрозу. Сразу после того, как ты дала мне зелье. Не знаю точно, что я видел, но точнее выразить не мог. Черный огонь. Он разгорается, и нельзя, чтобы он добрался до сюда…

Елена Генриховна снова повернулась к нему – с блуждающей улыбкой на губах и кинжалом в руке.

- Я открою тебе секрет, мальчик. То, что ты назвал “черным огнем” - и есть архибес. Его вечное горение поддерживает жизнь во всех трех бесах, которых я собираюсь вызвать сегодня. Хтонический дух, древний, как сама поэзия, приносит вечную славу тем, кого избирает себе в услужение…

Панкратов снова направил свой внутренний взгляд в глубину текстового пространства – теперь он видел всех трех бесов разом – и нечто позади них – темнее, чем пустота космоса, чем мгла океанского дна, чем сон без сновидений – черное пламя, поглощавшее любой свет, обжигающе-холодное, безликое, но живое. Так велика была сила этой сущности, что Панкратов понял – ей не помеха и граница между мирами – архибес просто-напросто обитал глубже, чем та пролегала.

- Елена Генриховна – пробормотал он, по привычке обращаясь к ведьме по имени и отчеству - Нельзя подпускать его ближе! Этот бес не поможет тебе книжку написать, он тут все сожжет и распространится дальше, как чума! Я видел, как все было! Те трое, понимали, как он опасен и сумели его загнать в глубину, а ты тянешь его назад!

- У меня все под контролем – презрительно бросила Чумова.

Она взяла со стола кипу листов, закрыла глаза и принялась бормотать какую-то бессмыслицу – фрагменты стихов, отдельные слова вперемешку с комбинациями чисел (Егор вспомнил про рекомендацию Фомы обращаться за помощью к Числобогу).

Самым удивительным и пугающим было то, что под действием ее заклинания Варя и Максим, сидевшие все это время неподвижно, как истуканы, вдруг ожили - синхронно схватили со стола ручки и принялись водить ими по бумаге, словно записывая что-то под диктовку. Взгляды их по- прежнему, оставались отсутствующими и были устремлены куда-то вдаль, поверх стола и покрывавшихся вязью текста страниц.

“Ну, всё” – подумал Егор. Ему, наконец, удалось придвинуть к себе свечку, и дрожащий язычок пламени принялся лизать запястье. Резкая боль произвела отрезвляющее действие на Панкратова, сознание его прояснилось.

Голос Елены Генриховны, тем временем, окреп, в нем появились торжествующие нотки.

-Нет! Прекратите! Нельзя выпускать эти силы на волю!

Егор отчаянно рванулся, пытаясь освободить привязанные к скобам в полу руки.

Фигура в черном балахоне застыла над ним – в одной руке кипа пожелтевших растрепанных листов, в другой – ритуальный кинжал.

- Только не Хлебникова! Вы не знаете, что…

Лезвие кинжала полоснуло по его груди, как перо по бумаге, разрезая ткань футболки, оставляя на коже причудливый, тут же обагрившийся кровавой росой символ.

Глухой женский голос принялся бормотать неразборчивые, но грозно звучавшие слова.

Егор повернул голову и в отчаянии поглядел на низенькую деревянную дверь в кирпичной стене. Если бы только люди, жившие за ней своей повседневной жизнью, могли догадаться, что творится у них под боком….

Жрица, покачиваясь в такт диктуемому заклинанием ритму, продолжала бормотать:

" Бобэоби пелись губы/Питкан тсар хаур сеер’гм /Полечу я мертвый грозный, с окровавленною бритвой… /1100110000"

В углах маленького помещения что-то склубилось, и начало медленно подползать к женщине в балахоне и ее распятой внутри пентаграммы жертве.

- Слово стало тьмой! – торжествующе закричала Чумова – Архибес, прими мой дар!

Она отбросила книгу, уселась верхом на Панкратова, и, обхватив рукоятку кинжала обеими руками, занесла оружие над студентом…

Лезвие было сантиметрах в десяти от груди Егора, когда тот, сумев, наконец, разорвать дотлевавшую веревку, выбросил вперед локоть и отвел предназначавшийся ему удар в сторону. Полоснув по руке Панкратова, кинжал воткнулся в щель между досками пола и выскользнул из пальцев Елены Генриховны. Та завизжала от ярости и холеными руками вцепилась в горло жертвы. Мощный удар кулака снизу заставил голову преподавательницы мотнуться назад. Почти нокаутированная, Чумова со стоном отвалилась от Панкратова. Отыскав лежавший рядом кинжал, Егор освободился от остальных веревок и вскочил на ноги.

Комната вокруг перестала существовать. Плотная тьма кольцом окружала пентаграмму – только несколько слабо-мерцавших огоньков проступали сквозь нее – это были не свечи, а хрупкие жизни Макса и Варвары. Панкратов понял, что под напором внешнего мрака они скоро и неминуемо погаснут – как этому помешать?

- Поздно! Он уже почуял кровь и сам идет за тобой! – донесся до Егора голос Елены Генриховны. Она приподняла голову и злорадно усмехалась разбитыми губами. Унизанная перстнями рука потянулась к Панкратову, в попытке обхватить его лодыжку, но Егор пинком отбросил преподавательницу назад.

- Не рыпаться, тварь! Ещё раз дернешься – прирежу!

Чумова презрительно скривила рот.

- Тебе не со мной придется иметь дело, мальчик!

От завалившей комнату глыбы мрака отделилась странная бесформенная тень и, выпустив с десяток призрачных щупалец, принялась надвигаться на Панкратова. Егор рубанул теневой отросток кинжалом, но лезвие прошло сквозь него, не причиняя никакого вреда. Щупальце захлестнуло руку Егора и потянуло его во мрак. Только в это мгновение он заметил, что его собственное тело, неизвестно когда и как, изменилось – сохранив человеческие пропорции, оно стало полупрозрачным, источающим изнутри изумрудное свечение.

Панкратову некогда было обдумывать эту метаморфозу – он чувствовал только, как неумолимо надвигается черная пропасть, как обжигают космическим холодом обвивающиеся вокруг него бесовские щупальца. Дыхание перехватило – Егора затягивало в распахнутую заклинанием Чумовой бездну. И ничто не могло помочь.

Когда подымет океан

Вокруг меня валы ревучи,

Когда грозою грянут тучи, -

Храни меня, мой талисман.

Неведомо откуда слетевшие строчки возникли в сознании Панкратова, когда языки злого пламени подступили почти к самому его лицу.

Лезвие кинжала, который он все ещё сжимал в слабеющей руке, внезапно ожило, вспыхнуло изумрудом, и Егор, рванувшись, рассек им теневые отростки спрута.

Беззвучный вопль боли и ярости чуть не оглушил Панкратова.

Аморфное туловище архибеса передернулось судорогой, но, тут же, приняло новую форму и снова двинулось на Егора.

Есть упоение в бою

И бездны мрачной на краю,

И в разъяренном океане,

Средь грозных волн и бурной тьмы,

Ив аравийском урагане,

И в дуновении Чумы.

Панкратов выкрикивал вспыхивавшие в его уме строчки, сопровождая каждую выпадом в сторону теневого монстра. Срывавшиеся с губ слова перетекали в клинок, заставляя его разгораться ярче, даже, будто бы, удлиняться.

Оживший кинжал отсекал от архибеса плотные лоскуты тьмы, которые, падая, рассыпались по полу черным, как вулканический песок, крошевом. В ответ демон выбрасывал вперед свои ветвившиеся на ходу щупальца и, периодически, исторгал комки ядовитой слизи. Попадая в Егора, они прожигали глубокие раны в его новом теле, отзываясь неведомой ему прежде болью и какой-то странной, неуместной в бою тоской.

Но, удивительное дело, сила нисшедших на Панкратова строк, не только оживляла его оружие, но и исцеляла его самого – он видел, как оставленные демоном ожоги зарастают, боль утихает – и продолжал бороться.

Люблю тебя, булатный мой кинжал,
Товарищ светлый и холодный…

В какой-то момент поединка Панкратов заметил, что светлое пространство вокруг пентаграммы значительно расширилось – тьма отползала назад к углам каморки.

Ты дан мне в спутники, любви залог немой,
И страннику в тебе пример не бесполезный: -

- Так тебе, урод! На, вот, получи ещё! – рычал Егор, в промежутках между декламацией.

Да, я не изменюсь и буду тверд душой,
Как ты, как ты, мой друг железный.

В пылу битвы, Панкратов совершенно забыл о Чумовой. Все это время Елена Генриховна наблюдала за поединком, уверенная, что тот не затянется надолго. Но, когда стало ясно, что Егор не только не собирается сдаваться теневому монстру, но и начинает одолевать его, она со злобным шипением вскочила на ноги.

- Делать нечего! Придется вызывать Бродского! - громовым голосом произнесла Чумова и, закатив глаза в экстатическом трансе, принялась бормотать на память.

Проснулся я, и нет руки,

а было пальцев пять.

В моих глазах пошли круги,

И я заснул опять.

Под действием ее заклинания с архибесом начали происходить изменения - Панкратову сначала показалось, что у противника выросла вторая голова, но, если это и произошло, то она оставалась на плечах монстра не долее секунды - словно огромный проволочный клубок или подхваченный ветром куст перекати-поля скатилась на пол прямо под ноги Егору.

Панкратов взвыл от боли - шар распустился длинными нитями колючей проволоки, разом опутавшей все его тело.

Проснулся я, и нет второй.

Опасно долго спать.

Но Бог шепнул: глаза закрой,

и я заснул опять.

- злорадно продолжала Чумова

Острые шипы вошли глубоко в тело Панкратова, демонические нити оплели запястья, колючие петли захлестнули горло. Из сотен открывшихся ран хлынули потоки изумрудной энергии. Егор чувствовал, как, с каждым мгновением, жизненные силы покидают его.

Проснулся я, а я исчез,

совсем исчез -- и вот

в свою постель смотрю с небес:

лежит один живот.

Бессмысленная и парализующая пустота навалилась на Егора. Опутанный ядовитой лозой, он упал на колени и выпустил из руки кинжал. В голове с тупой, наглой настойчивостью рябили произнесенные Чумовой строчки заклинания, сквозь которые, кажется, не мог пробиться ни единый луч смысла...

Елена Генриховна в восторге переводила взгляд с поверженного Панкратова на продолжавших бешено строчить "самописцев" - Варвару и Максима. Ее слава и литературное бессмертие творились прямо здесь, у нее на глазах.

Проснулся я, а я -- в раю,

при мне -- душа одна.

И я из тучки вниз смотрю,

а там давно война.

- торжествующе пророкотала она последние строчки заклятия.

Тьма, отступившая, было, обратно к углам комнаты, снова надвинулась со всех сторон. Лишь загорались в ней, то и дело, изумрудные всполохи, вырывавшиеся из ран Панкратова. Чумова хотела поднять кинжал, чтобы завершить ритуал, но его рукоятка обожгла ее ладонь, и заклинательница вынуждена была отпрянуть назад.

- Я понимаю... - пробормотала она - Мое дело сделано. Теперь великий дух сам заберет его...

Свод небесный будет раздвинут

Пред душою, и душу ту

Белоснежные кони ринут

В ослепительную высоту.

Егор не знал, из каких глубин его памяти всплыли эти стихи, он д