Образ философской мысли Возрождения
Возрождение как общекультурная установка того времени на возврат к первоначалам, чистым истокам, в философии проявилось прежде всего неприятием, отвержением, критикой схоластики с её культом Аристотеля и умозрительной «диалектикой». Оборотной стороной этого отрицания схоластики и всей её проблематики явилась натурфилософия. Аналогично тому, как в трактовке человека Возрождение перенесло центр своего внимания на чисто земное измерение его бытия, так в онтологии происходит сдвиг фокуса исследовательского интереса философии на природу, природный космос, происходит возрождение натурфилософии, философии природы. Возрожденческий антропоцентризм, о котором мы говорили выше, естественным образом дополняется натуроцентризмом в онтологии. Уже не Бог, а природа оказывается в центре внимания философии. Возрождается натурфилософия в двух вариантах. В первом случае природа истолковывается в понятиях и представлениях античной атомистики (Вала, Монтень, Галилей). Возрождённая атомистика завоёвывает в дальнейшем прочное место в европейской философии и науке. Второй вариант натурфилософии – пантеистический – развивали самые выдающиеся философы Возрождения Николай Кузанский(1401-1464) и Джордано Бруно(1548-1600). (Напомним, что пантеизм сближает, иногда до отождествления, природу и Бога). Философские концепции обоих мыслителей изобилуют замечательными диалектическими идеями (диалектическими в современном смысле как относящимися к развитию и всеобщей связи явлений действительности). Николай Кузанский развил учение о Боге как абсолютной бесконечной субстанции, в которой совпадают противоположности. Такая субстанция есть тождество бесконечного максимума и бесконечного минимума. Поэтому «Бог есть всё во всём и в то же время ничто из всего». В бесконечности нет центра и периферии. Это взрывало и отбрасывало представления аристотелевской физики и схоластической науки о конечности космоса и Земле как его центре. Кузанский таким образом философски обосновал и подготовил революционный переворот в астрономии, совершённый позднее Н.Коперником (Геоцентризм прежней космологии был им разрушен, а вместо него утверждён гелиоцентризм). Возникновение мира, по Кузанскому, есть не единовременный акт, а развёртывание его из бесконечной субстанции, в которой он пребывал в свёрнутом виде. Поэтому мир есть божественная книга, в которой Бог раскрывает себя человеческому познанию и это познание должно развиваться не в идеальном пространстве схоластических абстракций и определений, а в реальном физическом пространстве прямого контакта с природным миром. При этом нельзя получить вечную и неизменную истину, но можно, всё более и более преодолевая незнание, углублять знание о конкретных вещах и явлениях. Человек есть микрокосм и «обладает силой развёртывать из себя все в круге своей области, все производить из потенции своего центра». Джордано Бруно развивает концепцию бесконечной множественности миров в единой Вселенной, её однородности по всем направлениям, которая есть целостный живой организм, пронизанный духом, поскольку в основе всего- монады, «живые атомы», удерживающие в себе образ целого мира. Человек лишь своей деятельностью проявляет свое величие и утверждает себя в качестве космической силы. Для гносеологии Возрождения характерна в целом уверенность в познавательности мира, подчёркивание важной роли чувственного опыта в познавательном процессе и в то же время признание большой силы разума в получении истинного знания. «Все наше познание начинается с ощущений»,- уверял Леонардо да Винчи. Однако, «увлекающийся практикой без науки – словно кормчий, ступающий на корабль без руля или компаса; он никогда не уверен, куда плывёт. Всегда практика должна быть воздвигнута на хорошей теории… Наука – капитан, и практика - солдаты». При этом, продолжает Леонардо, «никакой достоверности нет в науке там, где нельзя приложить ни одной из математических наук, и в том, что не имеет связи с математикой». Важной составляющей образа философской мысли Возрождения является гуманизм, связанный с уже рассмотренным нами антропоцентризмом. Его характеризует вера в безграничные возможности человека, его воли и разума, утверждение идеала свободной, раскрепощённой и творческой человеческой личности, исполненной жаждой жизни, активной и деятельной. При этом гуманисты (Л.Валла, Ф.Рабле, Телезио и др.) обращаются к идеям Эпикура, рассматривая стремление человека к счастью, наслаждению и самосохранению в качестве неотъемлемого свойства его «естественной природы». Новое понимание человека и смысла его жизни в философии Возрождения дополняется и новыми социально-политическими идеями и представлениями. Идеологи нарождавшейся молодой буржуазии, которой предстояло в жестокой борьбе за свои права уничтожить феодальные порядки, решительно отвергали средневековые теории «божественной природы» государства, первенства и верховенства в обществе церковной власти, заложили основы нового политического мышления. На повестке дня стояла задача преодоления феодальной раздробленности и создания новых, буржуазных государств. Жесткий, трезвый реализм присущ политической теории Н. Макиавелли, который рассматривает государство и принципы управления им уже без каких-либо ссылок на сверхъестветственные факторы. Анализируя соотношение судьбы и свободы в обеспечении успеха управления государством и обществом (для Макиавелли они тождественны), он приходит к выводу, что в политике «лучше быть смелым, чем осторожным, по тому, что судьба – женщина, и если хочешь владеть ею, надо её бить и толкать. Известно, что таким людям она чаще даёт победу над собою, чем тем, кто берётся за дело холодно. И наконец, как женщина, судьба всегда благоволит к молодым, потому что они не так осмотрительны, более отважны и смелее ею повелевают». Острота социальных противоречий, неоднозначность вектора исторического движения, которому ещё предстояло проложить себе путь через сумятицу больших и малых событий, индивидуальных и массовых социальных действий, тяжёлое и безысходное положение низов дали пищу и первым социалистическим утопиям (Кампанелла, Мор), отразившим как протест против непосильного гнёта, так и мечту о благословенном справедливом мироустройстве. На Беларуси средины 16 ст. такие «еретические» идеи успешно распространял Феодосий Косой, который, по оценке одного из его современников – оппонентов, «как Магомет развратил своим учением восток, Лютер – Запад, так Феодосий - Литву». В целом же философия Возрождения, при всём её открытом дистанцировании от схоластики, сохраняет ещё много общих с нею моментов и точек соприкосновения. Достичь своего полного расцвета на новых, уже не связанных со схоластикой основах, она смогла уже в XVII в., в постренессансную эпоху.
Философия Нового времени (XVII в.) XVII в. – время великих достижений в европейской философии, которая покидает стены университетов (оставляя их в распоряжении неосхоластики) и становится предметом занятий, инструментом напряжённого интеллектуального поиска политиков, учёных, военных, дипломатов и просто частных лиц. XVII в. – это замечательная плеяда выдающихся мыслителей, создателей оригинальных, самобытных и целостных философских систем: Бэкон Фрэнсис(1561-1626), Делорес Рене(Картезий)(1596-1650), Гоббс Томас(1588-1679), Спиноза Бенедикт(1632-1677), Локк Джон(1632-1704), Лейбниц Готфрид Вильгельм(1646-1716), Ньютон Исаак(1642-1727), Гассенди Пьер(1592-1655), Паскаль Блез(1623-1662), Мальбранш Никола(1638-1715). Образ философской мысли этого исключительно плодотворного своим новаторским интеллектуальным прорывом времени можно очертить следующими наиболее общими чертами: основной исследовательский интерес направлен на философское обоснование научного познания природы и поиск эффективного научного метода, что можно назвать и определить как эпистемоцентризм (греч. episteme - знание), имея в виду, конечно, знание научное. В рамках такой основной проблемы находят своё полное выражение и самоопределение две главные гносеологические позиции – сенсуализм и рационализм. Философия, всё более и более подстраиваясь под науку с её непрерывно нараставшими впечатляющими достижениями и следуя всюду за ней в её обозе, начинается и на мир смотрит её глазами, воспринимать его её представлениями и понятиями. Поскольку 17-18 вв. – это период великих успехов механики в новоевропейской науке, соответственно в философии, в её онтологической части, в понимании природного мира формируется и утверждается механистический метафизический материализм. Оформляется и получает философское обоснование либерализм – социально-политическая идеология молодой, устремлённой в будущее, исполненной социального оптимизма европейской буржуазии. В соответствии с новыми социально-политическими реалиями быстро формирующегося буржуазного общества даётся философское определение его сущности и происхождения, места индивида в нём, его ценностные ориентации, принципы его коммуникации и взаимодействия с другими индивидами и с обществом в целом. Первоначальную постановку и решение обозначенной выше основной проблемы данного периода (эпистемоцентризма) наиболее рельефно и чётко дают основоположники философии Нового времени. Ф. Бэкон и Р. Декарт. Их философские концепции имеют и ряд близких, сходных философских подходов, но также и ряд важных, существенных различий, которые мы представим следующей сопоставительной схемой:
Бэкон и Декарт, таким образом, сместили центр философской проблематики в новоевропейской философии из онтологии с её проблемами бытия в область гносеологии, теории познания, в которой четко вычленяется проблематика субъекта и объекта, методов и условий получения объективного знания, исключающего какие-либо субъективные привнесения. При этом каждый из них прокладывал, философски обосновывая, методологический путь одной из двух основных ветвей новоевропейской науки: Бэкон – эмпирическому, опытному естествознанию, Декарт – естествознанию теоретико-математическому. Дуалистическая философия Декарта, внутренне противоречивая, но пронизанная неистребимым гносеологическим оптимизмом, вдохновляемым замечательными успехами опытного и теоретического естествознания, дала мощный толчок новоевропейской философии. Декартовскую линию гносеологического рационализма продолжили Т.Гоббс в Англии, Б.Спиноза в Голландии, Г.Лейбниц в Германии, а в 18-м веке представители и немецкой классической философии. Спиноза, однако, при этом преодолевает декартовский дуализм и создает цельную монистическую концепцию онтологического и гносеологического панлогизма и пантеизма. Сердцевина его философии – учение о субстанции. Он принимает декартовское определение субстанции как вещи, которая для своего существования не нуждается ни в какой другой вещи. В силу этого субстанция едина, абсолютна, вечна, бесконечна, неизменна, она «причина самой себя», есть природа и Бог. Протяжение и мышление, бывшие в декартовской философии самостоятельными независимыми субстанциями, у Спинозы – атрибуты, фундаментальные свойства единой субстанции. Природа, взятая в своем единстве и целостности, - это природа порождающая (natura naturans), взятая же в совокупности конечных ее вещей-модусов субстанции, - есть природа порожденная (naturа naturata). В единой бесконечной субстанции господствует полная упорядоченность, строгая, причем не механическая, как у Декарта, а логическая необходимость и закономерность, исключающая всякую неопределенность и случайность, которые, по убеждению Спинозы, есть лишь проявление нашего незнания глубоких причин вещей. То есть детерминизм Спинозы, постулирующий «вечный порядок всей природы», определяемый «бесконечными» ее законами, - это логический детерминизм. Поскольку протяжение и мышление – два атрибута единой субстанции, то онтологический детерминизм у Спинозы неизбежно дополняется логически строгой рациональной упорядоченностью и познавательного процесса. «Порядок и связь идей те же, что порядок и связь вещей», - формирует Спиноза основополагающий принцип гносеологического рационализма. Основное философское сочинение Спинозы «Этика, доказанная геометрическим способом» уже в самой структуре текста воспроизводит логику дедуктивной аксиоматики геометрии с ее определениями, аксиомами, теоремами и доказательствами. Главное стремление души, уверен Спиноза, если она руководствуется разумом, - это познание. «Все к чему мы стремимся вследствие разума (Ratio), есть не что иное, как познание… Поэтому нет разумной жизни без познания». Это тем более для Спинозы несомненно, поскольку для него «воля и разум – одно и то же». Соответственно, «самое полезное в жизни – совершенствовать свое познание или разум, и в этом одном состоит высшее счастье или блаженство человека; ибо блаженство есть не что иное, как душевное удовлетворение, возникающее вследствие созерцательного (интуитивного) познания бога». И значит «могущество души определяется одной только ее познавательной способностью». Но для монистического пантеиста Спинозы присущая человеческой душе «познавательная любовь к богу», «та наша часть, которая определяется как познавательная способность, то есть лучшая наша часть», реализуется не иначе, как через познание вещей. «Чем больше познаем мы единичные вещи, тем больше мы познаем бога». А так как для Спинозы душа и тело – это модусы, состояния единой субстанции, то «человеческая душа способна к восприятию весьма многого и (прошу особого внимания) тем способнее, чем в большее число различных состояний может приходить ее тело». При этом, в противоположность Декарту, наделившему, как мы помним, душой лишь человека, Спиноза, последовательно придерживаясь своей концепции субстанции как природы или бога, делает вывод, что в ней все вещи, «хотя и в различных степенях, но все же одушевлены». Человеческая же душа как «часть бесконечного разума бога» посредством «вечной своей части» - разума, способна «постигать вещи в их первых причинах», «под некоторой формой вечности», «ясно и отчетливо», то есть получать объективное, адекватное, истинное знание «сообразно с порядком разума, … который (то есть порядок) один и тот же для всех людей». Такое адекватное познание достигается на уровне рассудка и интеллектуальной интуиции, «интуитивного знания», составляющих для Спинозы высшие, - второй и третий способы познания. Здесь «мы имеем общие понятия и адекватные идеи о свойствах вещей», а также «от адекватной идеи о формальной сущности каких-либо атрибутов бога» интуитивно приходим «к адекватному познанию сущности вещей… Если даны, например, числа 1,2,3, то всякий видит, что четвертое пропорциональное число есть 6, при том гораздо яснее, так как о четвертом числе мы заключаем из отношения между первым и вторым, которое видим с первого взгляда». Познание же «первого рода, мнение или воображение» неадекватно и недостоверно. Оно включает в себя «познание через беспорядочный опыт», в ходе которого мы «образуем общие понятия… из отдельных вещей, искаженно, смутно и беспорядочно воспроизводимых перед нашим умом нашими чувствами». Столь же недостоверны и знания, получаемые «из знаков, например, из того, что слыша или читая известные слова, мы вспоминаем о вещах и образуем о них известные идеи, схожие с теми, посредством которых мы воображаем вещи». Главную же причину того, что внешний, чувственный опыт, чувственное познание порождает «неадекватные, то есть искаженные и смутные идеи» Спиноза видит в том, что в нем всегда примешиваются состояния человеческого тела, в силу чего «идеи, которые мы имеем о внешних телах, более относятся к состоянию нашего тела, чем к природе тел внешних». Гносеологический рационализм Декарта, Гоббса и Спинозы был подвергнут решительной критике Джоном Локком (1632 - 1704), который, продолжая линию английского эмпиризма, в его рамках обосновал и последовательно защищал альтернативную позицию гносеологического сенсуализма (лат. sensus – ощущение, чувства, которые сенсуализм объявляет единственным источником нашего знания). В своей главной философской работе «Опыт о человеческом разуме» (1690г.) Локк отверг декартовскую позицию о наличии в человеческой душе врожденных идей. В душе нет, заявляет он, никаких врожденных, «запечатленных в ней от природы» принципов, идей и положений, «ибо они неизвестны детям, идиотам и другим людям». Не доказывает врожденность идей и общее согласие как главный довод сторонников данной концепции. Ведь даже если бы и существовали какие-либо, признаваемые всем человечество истины, это еще не означало бы автоматически правоту сторонников их врожденности, т.к. наверняка можно найти другой, естественный путь их происхождения. Все знания, убежден Локк, - из опыта. Душа новорожденного ребенка – это чистый лист белой бумаги, tabula rasa, чистая доска, на которой опыт пишет и запечатлевает свои письмена. В разуме нет ничего, чего до этого не было бы в чувствах, - присоединяется он к основополагающему принципу сенсуализма. Опыт, как источник всякого знания, бывает внешним и внутренним. Внешний опыт – это ощущения как результат воздействия внешних материальных тел и объектов на наши органы чувств, внутренний – это рефлексия как результат отражения в нашем сознании состояний нашего тела. Соответственно, гносеологию, теорию познания Локк понимает как теорию формирования, происхождения наших знаний из опыта. По степени достоверности и очевидности своей истинности, он различает три вида познания. Самым достоверным, по Локку, является интуитивное познание, в котором душа «воспринимает истину непосредственно, таким же образом, как глаза воспринимают свет, - только обращаясь к нему. Так душа понимает, что белый цвет – не черный, что окружность не есть треугольник, что три больше двух и равно единица плюс два». Интуитивно мы постигаем и наше собственное бытие. Второй вид познания – доказательство (или демонстрация), связан с деятельностью разума, с размышлением, в ходе которого формируются математические положения, положения этики и существования Бога. Наконец, сенситивное познание обеспечивает нам знание о единичных вещах посредством наших ощущений. В вещах, воздействующих на наши органы чувств, Локк (вслед за Галилеем и Декартом) различает первичные и вторичные качества. К первым относятся качества, «которые совершенно неотделимы от тела, в каком бы оно ни было состоянии… и порождают в нас простые идеи, т. е. плотность, протяженность, форму, движение или покой и число… Идеи первичных качеств тел сходны с ними, и их прообразы действительно существуют в самих телах». Ко вторичным относятся «такие качества как цвета, звуки, вкусы и т. д., которые на деле не играют никакой роли в самих вещах, но представляют собой силы, вызывающие в нас различные ощущения первичными качествами вещей, т. е. объемом, формой, строением и движением их незаметных частиц». Соответственно, и «идеи, вызываемые в нас вторичными качествами, вовсе не имеют сходства с телами. В самих телах нет ничего сходного с этими нашими идеями». Комбинируя простые идеи, разум создает идеи сложные, среди которых и идея субстанции, как некоторого «субстрата» - носителя первичных качеств. Идея субстанции связана с идеей материи, которая для Локка «есть протяженная плотная субстанция; будучи объемлема различными поверхностями, она образует соответственно отдельные отличные друг от друга тела». Линию английского эмпириализма продолжали после Локка уже в 18 в. Джордж Беркли (1685 - 1753) и Давид Юм (1711 - 1776). Но если Локк ощущения как содержание внешнего опыта материалистически связывал с воздействием предметов и объектов внешнего, природного мира, то Беркли и Юм исходят из идеалистической трактовки опыта как совокупности непосредственных данностей сознания. На этой основе Беркли строит свою субъективно-идеалистическую концепцию, отвергая материю как лишь, по его убеждению, пустое понятие, голую абстракцию, не имеющую никакого реального предметного коррелята, абстракцию, которой в ничто в реальности не соответствует. Непосредственно в сознании нам даны лишь ощущения (в терминологии Беркли - идеи). И первичные качества, как и качества вторичные – ничто иное как ощущения данности нашего сознания. Они, следовательно, прелагают существование нашего Я, воспринимающего субъекта. Для Беркли «существовать значит быть воспринимаемым». Вещи, предметы представляют комбинации, сочетания идей (ощущений), которые не существуют вне разума. «Странным образом среди людей преобладает мнение, что дома, горы, реки, одним словом, чувственные вещи, имеют существование, природное или реальное, отличное от того, что их воспринимает разум…Но что же такое эти вышеупомянутые объекты, как не вещи, которые мы воспринимаем посредством чувств? А что же мы воспринимаем, как не свои собственные идеи или ощущения? И разве же это прямо-таки не нелепо, что какие-либо идеи или ощущения или ко
|