Истоки империализма

Азия и Африка не являлись единственными регионами, став­шими объектами имперской эксплуатации, а европейские страны не были единственными, кто занимался такой эксплуатацией. Как только Япония освоила западную технологию, она стала следовать империалистической политике, во многом схожей с европейской. Соединенные Штаты, несмотря на сильную критику внутри стра­ны, начали проводить политику колониализма в конце XIX в. Империалистическая политика некоторых британских доминионов была гораздо более агрессивной, чем политика самой метрополии. Например, экспансия Южной Африки осуществлялась преимуще­ственно по местной инициативе, зачастую против желания и во­преки инструкциям правительства в Лондоне. Британская аннек­сия юго-восточной части Новой Гвинеи в 1884 г., после того как голландцы заявили свои претензии на ее западную часть, а немцы на северно-восточную, была прямым результатом призывов прави­тельства Австралии.

Иногда делается различие между империализмом и колониа­лизмом. Так, например, ни Россия, ни Австро-Венгрия не имели заморских колоний, но обе были империями в том смысле, что они управляли народами без их согласия. Империалистические державы не создали колоний в Китае, хотя Китай, бесспорно, был объектом имперского контроля. Страны Латинской Америки не подвергались попыткам завоевания со стороны других стран, но нередко утверждается, что они составляли часть «неформальных» империй Великобритании и Соединенных Штатов вследствие своей экономической зависимости и финансового контроля.

Причины империалистической экспансии были многообразны и сложны. Нет единственной теории, которая объяснила бы все случаи. Одно из наиболее распространенных объяснений импери­ализма указывает на фактор экономической необходимости. Часто империализм конца XIX в. называют «экономическим империа­лизмом», как будто более ранние формы империализма не имели экономического содержания. Одно из таких объяснений утвержда­ет следующее: 1) конкуренция в капиталистическом мире стала более интенсивной, что привело к созданию крупных предприятий и к исчезновению малых; 2) накопление капитала на крупных предприятиях идет все более и более быстро, а так как покупа­тельная способность населения недостаточна для того, чтобы при­обрести все товары, произведенные крупной промышленностью, то норма прибыли снижается; 3) по мере накопления капитала и исчерпания возможностей сбыта произведенной продукции капи­талисты прибегают к империалистической экспансии для получе­ния политического контроля над регионами, в которые они могут

инвестировать избыток своего капитала и продавать избыток своей продукции.

Таков смысл марксистской теории империализма, или факти­чески ленинской теории, так как Маркс не предвидел быстрого развития империализма, хотя он и дожил до 1883 г. Взяв за осно­ву марксистскую теорию и по ряду пунктов модернизировав ее, Ленин создал свою теорию империализма, которую изложил в своей широко известной брошюре «Империализм, как высшая ста­дия капитализма», вышедшей в 1915 г.

Ленин не был первым, кто выдвинул экономическую интерпре­тацию империализма. Он во многом позаимствовал ее у Джона Гобсона, либерального британского критика империализма, кото­рый, в свою очередь, использовал, в измененной форме, многие аргументы защитников империализма. Одним из них был капитан А.Т.Махан, американский морской офицер, автор афоризма «Тор­говля следует за флагом». Жюль Ферри, французский политик, который дважды занимал пост премьер-министра, был главным инициатором самых крупных колониальных приобретений Фран­ции. Интересно, что Ферри не использовал экономических аргу­ментов для защиты своих действий перед французским парламен­том; напротив, он подчеркивал соображения государственного престижа и военной необходимости. Лишь после своей оконча­тельной! отставки он написал книги, в которых подчеркивал эко­номические выгоды, которые Франция предположительно могла получить от своей колониальной империи.

Защитники империализма доказывали, что, кроме открытия новых рынков сбыта и возможностей применения избытков капи­тала, колонии обеспечат новые источники сырья и пространство для переселения быстро растущего населения индустриальных стран. Аргумент о том, что в колонии можно будет направить из­быточное население, был явно неадекватным. Большинство коло­ний были расположены в климатических зонах, неблагоприятных для проживания европейцев. Большинство эмигрантов предпочи­тали переселяться в независимые государства, такие, как Соеди­ненные Штаты и Аргентина, или в самоуправляемые доминионы Британской империи. Действительно, колонии в некоторых случа­ях обеспечивали новые источники сырья, но доступ к этому сырью (или к любому товару, являющемуся объектом торговли) не требовал установления политического контроля. На самом деле крупнейшими заокеанскими поставщиками сырья для европейской промышленности были Северная и Южная Америка и тихоокеан­ские самоуправляемые доминионы.

Рассмотрение колоний как рынков сбыта промышленных това­ров также является ошибочным. Колонии не были необходимы и не использовались в качестве таковых после того, как они были приобретены. До 1914 г. немногим более 10% французского экс­порта направлялось во французские колонии, несмотря на их при­вилегированный статус. Колонии были слишком малонаселенны-

ми и слишком бедными, чтобы служить в качестве важных рын­ков сбыта. Более того, как и в случае с сырьем, политический контроль для завоевания рынков сбыта не требовался. Британская Индия действительно была крупным рынком, поскольку, несмот­ря на свою бедность, она покупала большое количество европей­ской продукции — но не только британской. Немцы поставляли в Индию гораздо больше товаров, чем в свои собственные колонии, вместе взятые. Франция экспортировала в Индию больше това­ров, чем в Алжир. Несмотря на протекционистские тарифы, про-мышленно развитые империалистические страны Европы продол­жали торговать преимущественно друг с другом. Крупнейшим внешним рынком для германской промышленности была Велико­британия, а одним из важнейших рынков для британской про­мышленности была Германия. Франция была главным поставщи­ком товаров в Великобританию и в Германию, а также основным покупателем их товаров. Соединенные Штаты также были круп­ным потребителем европейских товаров и поставщиком на евро­пейские рынки.

Возможно, самый важный аргумент, объясняющий империа­лизм как экономический феномен, касается вложения избыточных капиталов, по крайней мере, в соответствии с марксистской тео­рией. Но и здесь факты не подтверждают логические умозаключе­ния. Великобритания имела наиболее обширную империю и самый большой объем иностранных инвестиций, но более полови­ны британских зарубежных капиталовложений направлялось в не­зависимые страны и самоуправляемые доминионы. Менее 10% французских инвестиций до 1914 г. были направлены во француз­ские колонии. Французы инвестировали в основном в другие ев­ропейские страны; одна только Россия, которая сама была импе­риалистическим государством, получила более четверти француз­ских капиталовложений. Немецкие инвестиции в немецкие коло­нии были незначительны. Некоторые из империалистических го­сударств были нетто-должниками; кроме России, в их число вхо­дили Италия, Испания, Португалия, Япония и Соединенные Штаты.

Если экономические объяснения империализма конца XIX в. неадекватны, какие альтернативные объяснения можно предло­жить? Основная ответственность за политику империализма должна быть возложена на действие внутриполитических факто­ров в сочетании с растущим агрессивным национализмом. Пере­ход Дизраэли на империалистические позиции (в начале своей ка­рьеры он был антиимпериалистом) был мотивирован главным об­разом необходимостью найти новые вопросы, по которым он мог противостоять лидеру либералов Гладстону. Бисмарк поощрял французский империализм как средство отвлечения французов от идеи отомстить Германии, но поначалу отклонял империалисти­ческую политику для самой Германии. Когда, наконец, он позво­лил себя уговорить, он сделал это для того, чтобы усилить собст-

венные политические позиции и отвести внимание от социальных вопросов в самой Германии.

Силовая политика и военная целесообразность также играли важную роль. Британская имперская политика в течение всего столетия была продиктована прежде всего предполагаемой необ­ходимостью защиты индийских границ и «дороги жизни». Это объясняет британское завоевание Бирмы и полуострова Малакка, Белуджистана и Кашмира, а также вмешательство Великобрита­нии в дела Ближнего и Среднего Востока. Оккупация Египта, не­охотно предпринятая Гладстоном с обещанием быстрого отвода войск, рассматривалась как необходимое условие защиты Суэцко­го канала. Другие государства подражали успешной политике Ве­ликобритании в надежде получить аналогичные преимущества или просто в интересах национального престижа.

Интеллектуальный климат конца XIX в., находившийся под сильным влиянием идей социального дарвинизма, также способст­вовал европейской экспансии. Хотя Герберт Спенсер, главный по­пуляризатор социального дарвинизма, был безоговорочным про­тивником империализма, другие использовали аргументы о «вы­живании наиболее приспособленных» для защиты империалисти­ческой борьбы. Высокопарные рассуждения Теодора Рузвельта о «неизбежной судьбе» (manifest destiny) и фраза Киплинга «у сла­бого нет права на потомство» (the lesser breeds without the law) отражали типичное отношение европейцев и американцев к «цвет­ным» расам. Однако исторические корни европейского расизма и этноцентризма выходят за пределы дарвинизма, — они лежат го­раздо глубже. Уже деятельность христианских миссионеров была выражением старой веры в моральное и культурное превосходство Европы (или Запада). В течение всей своей истории — по край­ней мере до середины XX в. - европейцы и христиане придержи­вались экспансионистской стратегии. Таким образом, империа­лизм конца XIX в. должен восприниматься не только как полити­ческий или экономический, но и как психологический и культур­ный феномен.