Сельское хозяйство

Уже указывалось, что одним из главных структурных сдвигов в экономике, который произошел в XIX в., было сокращение от­носительного размера аграрного сектора. Однако это не означает, что сельское хозяйство потеряло свое значение — дело обстояло прямо противоположным образом. Предпосылкой снижения отно­сительных масштабов сельскохозяйственного сектора являлся рост его производительности, и масштабы сокращения доли сельского хозяйства были пропорциональны росту его производительности. Иными словами, способность общества поднять уровень потребле­ния своих членов выше простого прожиточного минимума и пере­местить значительную часть своей рабочей силы в другие, потен­циально более производительные сферы деятельности, основыва­ется на росте производительности аграрного сектора. (Данное ут­верждение не учитывает возможности импортных поставок про­дуктов питания, которые большинство индустриализирующихся стран, особенно Великобритания, в известных масштабах осущест­вляли в XIX в.; но эти страны также имели собственное высоко­производительное сельское хозяйство.)

Рост производительности сельского хозяйства может внести вклад в общее экономическое развитие по пяти основным кана­лам.

 

1. Аграрный сектор может генерировать избыток населения (рабочую силу), который может найти занятость в несельскохо­зяйственном секторе экономики.

2. Аграрный сектор может обеспечивать продовольствием и сырьем людей, занятых в несельскохозяйственном секторе эконо­мики.

3. Население, занятое в сельском хозяйстве, может предъяв­лять спрос на продукцию обрабатывающей промышленности и сферы услуг.

4. Посредством как добровольных инвестиции, так и налогооб­ложения аграрный сектор может предоставлять капитал для не­сельскохозяйственного сектора.

5. Сельскохозяйственный экспорт может обеспечивать приток иностранной валюты, необходимой для приобретения отсутствую­щих в национальной экономике капитальных благ и сырьевых то­варов, используемых несельскохозяйственными отраслями.

Для того, чтобы общество экономически развивалось, аграр­ный сектор не обязательно должен выполнять пять перечислен­ных функций, но трудно представить себе ситуацию, чтобы эконо­мическое развитие происходило без того, чтобы он выполнял хотя бы две или три из них. А чтобы это произошло, производитель­ность сельского хозяйства должна расти.

К началу XIX в. сельское хозяйство Великобритании уже было самым производительным в Европе. Этот факт непосредст­венно связан с ранним развитием британской индустриализации. Хотя аграрное население продолжало расти в абсолютных цифрах до 1850-х гг., оно на протяжении долгого времени обеспечивало рабочими руками несельскохозяйственные отрасли. Этот переток аграрного населения в города стал особенно заметен во второй по­ловине XVIII в. и первой половине XIX в. (Как правило, из де­ревни в город переезжали не сами фермеры, а их дочери и сыно­вья.)

Кроме того, британское сельское хозяйство удовлетворяло большинство потребностей страны в продуктах питания и некото­рых видах сырья, таких как шерсть, а также ячмень и хмель для пивоваренного производства. В первой половине XVIII в. оно да­вало даже излишек зерна для экспорта. Хотя после 1760 г. такого излишка уже не было, британские фермеры продолжали обеспе­чивать большую часть национального потребления продуктов пи­тания — даже после отмены Хлебных законов. В действительнос­ти период с середины 1840-х до середины 1870-х гг. можно счи­тать эрой «расцвета фермерского хозяйства», когда британское сельское хозяйство, как и британская промышленность, находи­лись на пике своего развития. Технические усовершенствова­ния — легкие железные плуги, паровые молотилки, механические уборочные машины и широкое использование удобрений — увели­чили производительность даже в большей степени, чем введение

 

плодопеременного хозяйства и сопутствующих технологий. При­близительно после 1873 г., вследствие растущего импорта дешево­го американского зерна, британские фермеры сократили свои по­севы пшеницы, но многие из них переключились на производство мясной и молочной продукции с более высокой добавленной сто­имостью, часто используя импортное зерно в качестве корма для скота.

Процветающий аграрный сектор служил также рынком сбыта для британской промышленности. До середины XIX в. сельское население страны предъявляло даже больший спрос на продук­цию основных промышленных отраслей, чем иностранные госу­дарства. Хотя имелось мало примеров вложения доходов, полу­ченных от сельского хозяйства, в промышленность (за исключе­нием угольной отрасли, когда богатые землевладельцы вкладыва­ли деньги в разработку шахт, находившихся на территории их по­местий), сельскохозяйственные доходы внесли значительный вклад в создание общественной инфраструктуры: каналов и дорог в XVIII в., железных дорог в XIX в. Таким образом, можно гово­рить о том, что сельское хозяйство Великобритании сыграло важ­ную роль в подъеме британской промышленности.

Роль сельского хозяйства в континентальной Европе отлича­лась от его роли в Великобритании, а также не была одинаковой в разных регионах Европы. В целом, как говорилось в главах 9 и 10, существовала сильная корреляция между производительнос­тью сельского хозяйства и успехом индустриализации, причем степень достигнутого прогресса убывала при движении с северо-запада Европы на юг и восток. Аграрные реформы часто являлись предпосылкой значительного повышения производительности. Од­нако аграрные реформы бывают разные, и не все они приносят ожидаемый результат.

Как таковая аграрная реформа подразумевает изменение систе­мы землевладения. Примером аграрной реформы могут служить огораживания в Англии, приведшие к замене системы открытых полей относительно большими фермами. Французская революция, упразднившая Старый режим и утвердившая во Франции крес­тьянское землевладение, для которого был характерен небольшой размер ферм, дает пример другого типа аграрной реформы. Ре­формы французского типа были проведены и в ряде территорий, оккупированных французами, особенно это относится к Бельгии и левобережью Рейна. С другой стороны, прусские реформы, про­веденные в 1807 г. и позднее (см. главу 9), хотя и освободили крепостных, обязали их отдать большую часть земель своим быв­шим господам, что привело к созданию еще больших, чем прежде, поместий. В Швеции и Дании крепостное право было отменено во второй половине XVIII в., после чего в этих странах начались огораживания, в результате которых к середине XIX в. был со­здан класс состоятельных крестьян-собственников.

В других странах аграрные реформы были менее успешны. В монархии Габсбургов Иосиф II пытался в 1780-х гг. облегчить бремя, лежащее на крестьянах, но безуспешно; полного освобож­дения крестьян пришлось ждать до революции 1848 г. В Испании и Италии робкие попытки провести аграрные реформы вошли в противоречие с потребностью правительства в финансовых средст­вах и потерпели провал. Балканские страны унаследовали свою систему землевладения от периода турецкого господства и не предприняли никаких серьезных попыток изменить ее. Характер­ной чертой Сербии и Болгарии был малый размер крестьянских владений: население росло, а право первородства, которое могло бы предотвратить дробление владений, отсутствовало. С другой стороны, хотя для Греции и Румынии также был характерен не­большой размер крестьянских владений, в них существовали и крупные поместья, которые обрабатывались фермерами-арендато­рами. Ни одна из этих систем не способствовала достижению вы­сокой производительности сельского хозяйства.

Российская империя имела ту отличительную особенность, что в ней были проведены две различные по своему типу аграрные ре­формы в течение жизни двух поколений. Освобождение крестьян, неохотно проведенное в 1861 г. после поражения в Крымской войне, не привело к принципиальному изменению структуры рос­сийского сельского хозяйства. Бывшие крепостные, получив неза­висимость от своих господ, были подчинены крестьянской общи­не, миру. Чтобы покинуть общину, крестьянам необходимо было получить специальный паспорт, но даже если они уходили, они были обязаны платить свою часть налогов и выкупных платежей. Техника оставалась неизменной, а обрабатываемые участки пери­одически перераспределялись между семьями с учетом изменений в их составе. С учетом этого неудивительно, что производитель­ность оставалась низкой, а крестьянские волнения возрастали. После революции 1905—1906 гг. правительство отменило даль­нейшие выкупные платежи и начало так называемую Столыпин­скую аграрную реформу. Реформа была ориентирована на введе­ние частной собственности на землю и консолидацию земельных наделов. В результате «ставки на сильного» производительность российского сельского хозяйства начала расти, но вскоре вся стра­на была потрясена бедствиями войны и революции.

^Функционирование французского сельского хозяйства на пер­вый взгляд кажется столь же противоречивым и парадоксальным, как и развитие французской промышленности. Хотя Франция и является классическим примером страны мелкого крестьянского землевладения, которое часто обвиняли в технической отсталости и отсутствии связи с рынком, в ней было также множество про­грессивных фермеров. В 1882 г., когда morcellement (дробление владений) достигло своего апогея, в стране насчитывалось около 4,5 млн участков площадью 10 гектаров и меньше, но на них при­ходилось лишь 27% земель сельскохозяйственного назначения.

Они были расположены преимущественно в менее плодородных районах юга и запада страны. С другой стороны, более 45% земли было консолидировано во владения площадью 40 и более гекта­ров, которые располагались главным образом в более плодород­ных районах севера и востока Франции. Эти процветающие фермы производили излишек, направляемый на рынок, который мог прокормить растущее городское население при постоянно улучшающемся качестве питания. Более того, несмотря на леген­дарную привязанность французских крестьян к земле, более 5 млн человек оставили сельское хозяйство и освоили другие про­фессии (так же, как и в Великобритании, это были в основном дети фермеров, а не сами фермеры). Есть также некоторые свиде­тельства того, что сбережения, сделанные в сельском хозяйстве, использовались для инвестиций в промышленность или, по край­ней мере, в инфраструктуру. Наконец, виноделие, которое явля­ется прежде всего отраслью сельского хозяйства, сохранило свое значение как важный источник валютных поступлений.

В Бельгии, Нидерландах и Швейцарии сельское хозяйство к началу индустриализации уже многие годы было ориентировано на рынок. Все три страны находились в числе лидеров по уровню производительности сельского хозяйства на континенте. В Швей­царии численность занятых в сельском хозяйстве составляла в среднем 500 тыс. человек, достигнув максимума в 650 тыс. чело­век в 1850 г., а затем сократившись примерно до 450 тыс. в 1915 г. Но его доля в совокупной рабочей силе снизилась с 60% в начале XIX в. до примерно 25% в 1915 г. Аналогичные процессы происходили в Бельгии и Нидерландах.

Большие различия существовали в функционировании сельско­го хозяйства различных германских государств, а позже и объеди­ненной Германской империи. На юго-западе Баден и Вюртемберг имели большое количество мелких крестьянских владений, таких же, как и во Франции, но не все они обязательно были неэффек­тивными. На севере и востоке, в Мекленбурге и в прусских провин­циях Померания, Восточная и Западная Пруссия крупные помес­тья, как правило, использовали наемный труд, но не все они были высокоэффективными. Эти крупные поместья, по крайней мере, с XV в. экспортировали зерно в Западную Европу (см. главу 5). Они продолжали выполнять эту функцию и в XIX в. — до тех пор, пока широкомасштабный импорт американского и русского зерна не вы­звал падения цен и перехода к протекционизму, как было показано в предыдущей главе. К этому времени численность населения Гер­мании выросла в такой степени, что избытка зерна для экспорта больше не было бы даже в том случае, если бы цены оставались на прежнем уровне. К 1890-м гг. Германия уже импортировала около 10% объема внутреннего потребления зерна.

Освобождение крепостных в Пруссии в 1807 г. не привело сразу же к каким-либо значительным переменам. До тех пор, пока

крестьяне оставались на своих наделах, они продолжали испол­нять свои обычные повинности и пользоваться своими обычными правами. Но вследствие постепенного роста численности населе­ния и еще более быстрого роста спроса на труд в прирейнских ре­гионах, который начался в середине столетия, произошло сущест­венное перераспределение населения с востока на запад. Абсолют­ная численность сельскохозяйственной рабочей силы продолжала расти до 1914 г., достигнув в 1908 г. 10 млн человек, но в про­порциональном отношении ко всей рабочей силе она сократилась с 56% в середине века до менее 35% к 1914 г.

Сельское хозяйство внесло большой вклад в экономическое развитие Дании и Швеции, но не Норвегии. Однако, если посмот­реть на весь первичный сектор, который включает наряду с сель­ским хозяйством также лесное хозяйство и рыболовство, картина окажется совершенно иной. Во всех этих странах первичный сек­тор давал основную массу продовольствия и растущее число рабо­чих рук для других секторов (а также, особенно в случае Норве­гии и Швеции, приток рабочей силы эмигрантов в сельское хозяй­ство США). Первичный сектор также обеспечивал рынок для местной промышленности и, по крайней мере в Швеции, где госу­дарство строило железные дороги, внес — через налогообложе­ние — свой вклад в формирование капитала. Однако наиболее важный канал влияния первичного сектора скандинавских стран на экономическое развитие был связан с экспортом. Как отмеча­лось в главе 10, лес и лесопродукты составляли большую часть шведского экспорта до 1900 г., а в середине столетия заметное место в структуре экспорта занимал овес. После упадка торговли овсом Швеция экспортировала некоторое количество мяса и мо­лочных продуктов. Лес был также одним из главных товаров нор­вежского экспорта, но еще более важным был экспорт рыбы. В 1860 г. на рыбу приходилось 45% совокупного товарного экспор­та, а накануне Первой мировой войны его доля все еще составля­ла более 30%. Как уже упоминалось, почти весь датский экспорт состоял из сельскохозяйственных продуктов с высокой добавлен­ной стоимостью.

Финляндия, которая входила в состав Российской империи на правах Великого княжества, иногда включается в состав сканди­навских стран. Однако, в отличие от Дании, Швеции и Норвегии, она не претерпела в XIX в. каких-либо значительных структур­ных изменений. Она оставалась преимущественно аграрной стра­ной с низкопроизводительным сельским хозяйством и низким уровнем доходов. Ее главным предметом экспорта был лес, а в конце столетия она стала вывозить и древесную массу.

Для монархии Габсбургов, подобно Германии, были характер­ны существенные региональные различия. В начале XIX в. около трех четвертей совокупной рабочей силы в австрийской части им­перии (включая Богемию и Моравию) были заняты в сельскохо­зяйственном секторе, а в венгерской части эта доля была еще

 

выше. К 1870 г., когда соответствующий показатель в Австрии упал примерно до 60%, Венгрия едва достигла показателя, кото­рый был характерен для Австрии в начале столетия. Накануне Первой мировой войны эта доля в самой Австрии и Богемии сни­зилась до 40%, но в Венгрии она по-прежнему оставалась выше 60%.

Рост сельскохозяйственного выпуска на протяжении всего сто­летия, как в абсолютном выражении, так и в расчете на одного рабочего, как представляется, был вполне удовлетворительным в обеих частях империи. Крестьянское население представляло собой вполне емкий, если не сказать динамичньзй, рынок для про­дукции текстильной промышленности и другие потребительских товаров. Венгерская часть монархии «экспортировала» сельскохо­зяйственные продукты, особенно пшеницу и муку, в австрийскую часть в обмен на промышленные товары, а такЖ<е инвестиции. Не­способность империи в целом обеспечить значительный сельскохо­зяйственный экспорт может быть объяснена двумя основными факторами: трудностью транспортировки и емкостью внутреннего рынка, который поглощал основную часть продукции. Состояние австро-венгерского сельского хозяйства, как и австро-венгерской промышленности, красноречиво отражало положение империи «между западом и востоком».

Как уже отмечалось, Испания, Португалия ги Италия, — к ко­торым мы теперь можем добавить Грецию, схожкую с ними во мно­гих отношениях, — не проводили в XIX в. ско-лько-нибудь суще­ственных аграрных реформ. Большая часть населения этих стран даже в начале XX в. была занята в сельском хозяйстве, уровень производительности и доходов в экономике оставался одним из самых низких в Европе. Их население не моглю служить в каче­стве перспективного рынка для промышленной продукции, не го­воря уже о снабжении последней капиталами.- Хотя все четыре страны экспортировали некоторое количество фруктов и вина, для производства которых они имели подходящий климат, все они оставались частично зависимыми от импортга продовольствен­ного зерна.

Для небольших государств Юго-Восточной^ Европы даже в большей степени, чем для рассмотренных вышле средиземномор­ских стран, оставалось характерным отсталое и: непроизводитель­ное сельское хозяйство, которое не создавало рьынка для промыш­ленных изделий, не производило достаточного к количества продук­тов и сырья и не давало рабочих рук для городской промышлен­ности. Однако оно обеспечивало небольшой иззбыток продукции для экспорта, как указывалось в главе 10.

Российская империя также оставалась накануне Первой миро­вой войны преимущественно сельской и аграрно»й страной. Тем не менее, сельское хозяйство играло в России нескхолько иную роль, чем в Юго-Восточной Европе или в Средиземноморье. По-прежне­му отсталое российское сельское хозяйство обеспечивало продо-

 

вольствием население страны и создавало излишек для экспорта, который оказался решающим для рывка России к индустриализа­ции в конце XIX в. — начале XX в. Прежде считалось, что экс­портный излишек обеспечивался за счет крестьян, которые выпла­чивали высокие налоги («голодный экспорт»), но результаты не­давних исследований показали, что производительность сельского хозяйства и уровень жизни сельского населения росли, по край­ней мере, после 1885 г. Если это действительно было так, то Рос­сия находилась на пути экономического развития, по которому ранее прошли страны Западной Европы и Соединенные Штаты.

Сельское хозяйство играло важную роль в процессе американ­ской индустриализации и в достижении Соединенными Штатами статуса ведущей экономической державы мира. С колониального времени сельское хозяйство не только в избытке снабжало город­ское население продуктами питания и сырьем, но также обеспечи­вало большую часть американского экспорта. Южные колонии по­ставляли в Европу табак, рис и индиго в обмен на промышленные товары, в которых нуждалась их растущая экономика. Новая Анг­лия и среднеатлантические колонии обменивали рыбу, муку и дру­гие продукты питания в Вест-Индии на сахар, черную патоку и ис­панские серебряные доллары, которые в конечном итоге стали ос­новой американской денежной системы. В первой половине XIX в. хлопок стал «королем» экспорта; более 80% объемов его производ­ства направлялось за границу, преимущественно в Ланкашир. После Гражданской войны, когда территории к западу от Миссиси­пи были соединены с атлантическим побережьем железными доро­гами и когда упали фрахтовые тарифы на океанские перевозки, главными предметами экспорта стали кукуруза и пшеница. В этот период около 20 — 25% всего сельскохозяйственного выпуска ухо­дило на иностранные рынки, в то время как для промышленных то­варов соответствующая доля составляла только 4 — 5%.

Американское сельское хозяйство с самого начала было ориен­тировано на рынок. Хотя имелись примеры надомного производ­ства предметов домашнего обихода, например, домотканой одеж­ды, американские фермеры очень рано переключились на приоб­ретение продукции сельских ремесленников и небольших пред­приятий, которые изготавливали орудия труда и другие промыш­ленные товары. Было подсчитано, что в 1830-е гг. расходы сель­ских домохозяйств составляли более трех четвертей всех потреби­тельских расходов. Хотя эта пропорция сокращалась вместе с рос­том городского населения, абсолютные показатели продолжали расти. В конце столетия такие компании, занимающиеся торгов­лей по почте, как Sears Roebuck и Montgomery Ward, нашли вы­годным снабжать сельское население стандартными потребитель­скими товарами массового производства.

Быстрый естественный прирост населения, преимущественно сельского, также поставлял рабочую силу для несельскохозяйст-

венных занятий. Этот источник рабочей силы был дополнен, осо­бенно с 1880-х гг., эмигрантами из Европы (большинство из кото­рых также были представителями сельского населения), но все же большая часть несельскохозяйственной рабочей силы была мест­ного происхождения. В этом отношении показательно, что многие известные бизнесмены (например, Генри Форд), политики и госу­дарственные деятели (в частности, Авраам Линкольн) имели сель­ские корни.

У нас нет достаточных данных для того, чтобы установить со сколько-нибудь приемлемой степенью уверенности вклад амери­канского сельского хозяйства в формирование несельскохозяйст­венного капитала. Вероятнее всего, этот вклад был незначитель­ным. (С другой стороны, почти все — и весьма значительные — капиталы, вложенные в сельскую инфраструктуру и оборудова­ние, были аккумулированы в сельскохозяйственном секторе.) В любом случае ясно, что сельскохозяйственный сектор американ­ской экономики сыграл положительную роль в промышленной трансформации Соединенных Штатов.

Соединенные Штаты не проводили и не нуждались в проведе­нии аграрной реформы европейского типа, но они получили ог­ромный стимул к развитию аграрного сектора благодаря исполь­зованию государственных земель. После Войны за независимость федеральное правительство приобрело право собственности на большую часть территорий к западу от Аппалачей, а после покуп­ки Луизианы и последующих территориальных приобретений — и на большую часть земель к западу от Миссисипи. С самого начала правительство проводило политику продажи земли частным вла­дельцам (и некоторым компаниям) по низким ценам — другими словами, политику свободного рынка земли. Однако поначалу ми­нимальные участки были достаточно велики (640 акров), что от­пугивало частных покупателей среднего достатка, особенно когда продажа велась за наличные или в краткосрочный кредит. Одна­ко постепенно политика изменилась: земля стала продаваться де­шевле и меньшими участками. Эта тенденция получила логичес­кое развитие в Законе о свободном поселении 1862 г., согласно которому поселенцы могли получать бесплатно 160 акров земли при условии, что они проживали на ней и обрабатывали ее в те­чение пяти лет.

Пожалуй, ни в одной другой стране сельское хозяйство не иг­рало такую жизненно важную роль в процессе индустриализации, как в Японии. Ко времени революции Мэйдзи ее население со­ставляло приблизительно 30 млн человек; по европейским стан­дартам, плотность населения страны была достаточно высокой. К началу Первой мировой войны население превысило 50 млн, в ре­зультате чего плотность населения стала очень высокой. Несмотря на этот факт и недостаток пахотной земли, японское сельское хо­зяйство было достаточно эффективным, чтобы снабжать населе­ние продовольствием на протяжении большей части довоенного

периода (после 1900 г. некоторое количество риса импортирова­лось из колоний) и обеспечивать большую часть японского экс­порта, как было показано в главе 10. Благодаря земельному нало­гу, введенному в 1873 г., сельское хозяйство финансировало боль­шую часть правительственных расходов (94% в 1870-х гг. и почти 50% в 1900 г.) и тем самым, косвенным образом, являлось одним из источников формирования капитала. Несмотря на свою бед­ность, крестьянское население Японии представляло собой самый большой рынок для японской промышленности. Наконец, оно также давало рабочую силу для промышленности: доля занятых в сельском хозяйстве сократилась с 73% в 1870 г. до 63% в 1914 г., в то время как доля промышленной рабочей силы возросла за тот же период с менее чем 10% до почти 20%.