Посольство «Священной Римской империи» в Константинополь

(Лиутпранд Кремонский, «Отчет о посольстве в Константинополь»)

 

Лиутпранд Кремонский (ок. 922 – 972 гг.) – итальянский дипломат и историк, епископ Кремоны (962-972 гг.), который пытался наладить отношения между Византией и Западной Европой.

В 968 г. Лиутрпранд Кремонский отправился в Византию во главе посольства, целью которого было заключить договоренность о браке наследника Оттона Великого, будущего императора Священной Римской империи Оттона II Рыжего, с Феофано, дочерью умершего императора Византийской империи Романа II. Этот брак был призван примирить Священную Римскую империю и Византию, которая недавно вторглась на территорию Апулии и претендовала на Капую и Беневенто. Однако сватовство не увенчалась успехом.

 

Обоим Оттонам, непобедимым римским императорам августейшим, и прославленной императрице Адельгейде Лиутпранд, епископ св. церкви в Кремоне, от всего сердца искренне желает всегда здравствовать, процветать и торжествовать.

1. Почему у вас до сих пор не было от меня ни донесения, ни вестника, объясняется следующими обстоятельствами. Накануне июньских нон прибыли мы в Константинополь и были позорно, оскорбительно для вас, встречены и позорно, бесчестно приняты. Нас заперли в довольно большом, но открытом помещении. которое не защищало ни от холода, ни от зноя. Вооруженные воины были приставлены к нам в качестве стражей, они запрещали нам выходить оттуда, а всем прочим туда входить. Само это помещение, только и доступное нам, заключенным, находилось в таком отдалении от императорского дворца, что у нас перехватывало дыхание, когда надо было туда добираться пешком, а не на лошадях. Несчастье наше усугублялось еще и тем, что греческое вино оказалось непригодным для нас, потому что отзывалось оно гипсом и сосновой смолой. В дом не подавалась вода, и всякий раз, чтобы не умереть от жажды, мы вынуждены были покупать ее. К этой немалой беде добавлялась еще и вторая, а именно наш страж, который снабжал нас необходимым. Пожелай кто-нибудь найти ему подобного – он не нашел бы такого нигде, разве что в преисподней. Ведь он обрушивал на нас, словно бурный поток, любое зло, любое надувательство, любой шантаж, любое мучение, любое оскорбление – все, что только мог придумать! Из 120 дней не проходило и одного, чтобы он не доставил нам вздохов и стенаний.

2. Накануне июньских нон¹ мы, как сказано выше, достигли Константинополя, остановились перед Золотыми воротами и ждали, сидя на лошадях, под проливным дождем до 11 часов. А в этот час Никифор² приказал впустить нас. Однако он не считал нас, удостоенных вашей высокой милости, достойными въехать в город верхом, и нас отвели в упомянутый уже мраморный, ненавистный, открытый для сквозняков дом³. А в восьмой день до июньских ид⁴, в субботу накануне Троицы, я был представлен его брату⁵, дворецкому и логофету, и выдержал с ним большой спор о Вашем императорском титуле. Потому что он назвал Вас не императором, что значит basilea на их языке, но пренебрежительно riga, т. е. король по-нашему; когда я ему заметил, что это означает то же самое и только обозначается по-разному, то он заявил, что я пришел не с миром, но чтобы спорить, встал, истинно негодуя, и принял Ваше письмо, но не сам, а через посредника – человек довольно высокого роста, но низкий лицемерностью; если кто на него обопрется, руку ему он проколет⁶.

3. А в седьмой день до июньских ид⁷, в самый день святой Троицы, привели меня в большой зал, который называют stejana, т.е. залом венчания на царство, к Никифору, человеку весьма отталкивающей наружности, какому-то пигмею с тяжелой головой и крошечными, как у крота, глазами; его уродовала короткая, широкая, с проседью борода, а также шея высотой в толщину пальца. Его длинные и густые волосы придавали ему вид кабана, цветом кожи он был подобен эфиопу: «с ним бы ты не хотел повстречаться средь ночи»⁸. Живот одутловатый, зад тощий, бедра для его короткой фигуры непомерно длинны, голени маленькие, пятки и стопы соразмерны. Одет он был в роскошное шерстяное платье, но слишком старое и от долгого употребления зловонное и тусклое, обут в сикионские⁹ башмаки. Дерзкий на язык, с повадками лисы, по вероломству и лжи он – Улисс. Вы, мои повелители и императоры, всегда казались мне прекрасными, насколько же прекраснее теперь! Всегда великолепными, насколько же великолепнее теперь! Всегда могущественными, насколько же могущественнее теперь! Всегда добрыми, насколько же добрее теперь! Всегда полными всяческих добродетелей, насколько же полнее теперь! Слева от него, но не в одном и том же ряду, а несколько ниже, сидели два молодых императора¹⁰, когда-нибудь его повелители, теперь ему подчиненные¹¹...

9. Да не будет мне в тягость описать proeleusiV¹², а моим повелителям узнать об этом. Огромная толпа торговцев и простого люда, собравшаяся в этот праздник для торжественной встречи к восхваления Никифора, знала обе стороны дороги от дворца до святой Софии, образуя как бы стену. В руках они держали уродливые тонкие щиты и убогие пики. Безобразие их шествия усугублялось еще и тем, что большая часть сброда шла во славу его самого босой. Так, мне думается, они предполагали еще больше украсить свое святое proeleusiV, Да и придворные его, проходившие с ним сквозь толпу этой босоногой черни, были одеты в широкие и потрепанные от старости туники. Гораздо приличнее выглядели они в своих повседневных одеждах! Не было среди них ни одного, чей прадед надел бы эту одежду новой! Золотом или драгоценностями не был там украшен никто, разве что сам Никифор, который в императорском одеянии, взятом с плеча предшественника более крупного телосложения, выглядел еще более уродливо. Клянусь Вашим благополучием, которое мне дороже собственного, что парадная одежда одного из Ваших вельмож ценнее сотни и даже более подобных одеяний! Итак, меня привели на proeleusi и усадили на возвышенное место возле псаломщиков, т.е. певцов.

10. И когда он, как ползучее чудовище, приблизился, вскричали льстивые псаломщики: «Вот появляется утренняя звезда, всходит Эос! Его взор отражает лучи солнца! Бледная смерть сарацинов, Никифор "medon, т.е. властитель!» И стали его воспевать: «medonti, т.е. властителю Никифору polla eth, т.е. многия лета! Народы поклоняйтесь ему, чтите его, склоните выи перед великим мужем!» Куда уместнее было бы им петь тогда так: «Иди, угасший уголь, melle, ковыляя, как старуха, ты, с лицом Сильвана¹³, неуклюжий, блуждающий по глухим местам, козлоногий, рогатый и двухтелый, ты, щетинистый, упрямый, неотесанный варвар, ты, бесстыдный, косматый, строптивый каппадокиец!» И вот он, чванясь от этих лживых славословий, входит в святую Софию, в то время как его повелители императоры, следовавшие за ним поодаль, склоняются с поцелуем мира в земном поклоне перед ним. Его оруженосец отметил стрелой в церкви год, который шел со времени его вступления на престол, и так те, кто этого не видел, узнавали год с начала летосчисления.

11. В этот же день пригласил он меня быть его гостем, но поскольку он не счел меня достойным занять место перед каким-либо из его вельможей, то оказался я сидящим на пятнадцатом месте от него и от скатерти. Никто из моих спутников не только не сидел за столом, но и дома-то, в котором я был гостем, не видел. В течение долго тянувшегося и отвратительного обеда с избытком масла, как это и бывает у пьяниц, и какого-то мерзкого рыбного маринада, он задал мне массу вопросов о Вашем могуществe, о вaшем государстве и войске. И после того Как я ему последовательно и правильно все ответил, он сказал: «Ты лжешь! Воины твоих государей не способны к конному сражению, не умеют они биться и в пешем войске; величина щитов, тяжесть панцирей, длина мечей и бремя шлемов не позволяют им вести бой ни тем, ни другим способом». И добавил насмешливо: «Мешает им к тому же gastrimargia, т.е., ненасытность желудков, их бог – чрево 14, их отвага – хмель, хитрость – пьянство; их трезвость – слабость, воздержанность – страх. И на море у твоего государя ничтожный флот. Я один могуществен на море, я буду атаковать его своими кораблями, разрушать его приморские города, а города на реках обращу в пепел. А на суше, скажи, кто в состоянии с малым войском противостоять мне? Был при нем сын, была жена, саксы, свевы, бавары, итальянцы, все были с ним, и все же один городишко, оказавший им сопротивление, не сумели они тогда захватить¹⁵, да и вообще не могли бы.

Как же они собираются противостоять мне, если бы я пришел?

Мне, за кем следует столько воинов, сколько

Жатв на Гаргарском уклоне¹⁶, лоз винограда в Мефимне,

Рыб в пучине морской, звезд неисчислимей ночных¹⁷?

12. Когда я хотел ответить ему и по достоинству возразить на это самохвальство, он не позволил мне этого и словно для унижения добавил: «Вы не римляне, а лангобарды!» Он намеревался говорить и дальше и рукой сделал мне знак молчать, но я сказал в возбуждении: «От Ромула, братоубийцы, от кого и получили римляне свое имя porniogenitus, т.е. рожденный от разврата, ведет начало летописание. Он соорудил себе убежище, куда стал принимать неплатежеспособных должников, беглых рабов, убийц, которые заслуживали свою смерть, и множество им подобных, и назвал их римлянами. Они-то и были родоначальниками тех, кого вы называете космокрагами, т.е. миродержцами-императорами. Но мы, лангобарды, саксы, франки, лотаринги, бавары, швабы, бургундцы, так презираем их, что у нас, когда мы в гневе, нет иного бранного слова, чем «римлянин». Одним этим именем, «римлянин», мы обозначаем все, что только есть самое низкое: трусость, алчность, изнеженность, лживость, словом, все самое порочное! А то, что мы, по твоим словам, невоинственны и неспособны к конному сражению – если грехи христиан заслуживают того, чтобы ты упорствовал в этом своем строгом суждении, – в ближайшей битве выяснится, что вы за воины и какова наша воинственность».

13. Раздраженный этими словами Никифор движением руки приказал мне замолчать и покинуть длинный узкий стол. Он велел мне вернуться в ненавистный дом, или сказать по правде, в мою тюрьму. Там, спустя два дня, я был поражен тяжелым недугом, как от негодования, так и от зноя и жажды. И среди моих спутников не было никого, кто бы ни испил из этой чаши и ни боялся, что близок его последний день. Как, спрашиваю я себя, они не заболели, когда питьем их был, вместо хорошего вина, лишь соленый раствор, ложем – не сено, не солома, даже не земля, но лишь жесткий мрамор, а подушкой камень? Когда открытое помещение не ограждало ни от жары, ни от дождя, ни от холода? Сама богиня здоровья¹⁸, вся излившись на них, если б захотела, как говорят обычно, спасти б их не смогла¹⁹...

46. В шестой день до августовских календ²⁰, находясь в Умбрии, недалеко от Константинополя, я получил разрешение от Никифора возвратиться к вам. Но когда я прибыл в Константинополь, патриций Христофор, евнух, правивший там вместо Никифора, передал мне, что я не смогу теперь уехать, потому что сарацины завладели морским путем, а венгры сухопутным, и что мне следует ждать пока они не отступят. Но и то и другое было обманом²¹. Тогда же была приставлена ко мне охрана, которая не позволяла мне и моим спутникам выйти из моего же дома. Плохо понимавшие латинскую речь, те, что пришли помочь мне, были схвачены и заключены под стражу; моему греколону, т.е. умевшему говорить по-гречески, не разрешалось выходить даже за необходимым продовольствием. Лишь повару, понимавшему по-гречески, было дозволено выходить, и он, не разговаривая с продавцами, объяснялся с ними только знаками, пальцами и кивком головы, и на четыре монеты покупал столько же продуктов, сколько греколон на одну. И когда бы кто-либо из моих друзей ни послал мне немного пряностей, хлеба, вина, плодов, все это мои стражи выбрасывали на пол и отсылали посланного назад, изрядно наградив его тумаками. И если бы не приготовлена была предо мной божьей милостью трапеза в виду врагов моих²², то мне оставалось бы только принять смерть. Но кто допустил искушение, тот дал мне по своему милосердию и силу устоять. В таком бедственном положении томился я в Константинополе с кануна июньских нон до шестого дня до октябрьских нон²³, целых 120 дней²⁴.

 

¹ Т.е. 4 июня 968 г.

² Никифор Фока, византийский император, сын императора Романа II, правил с 963 по 968 гг.

³ Имеется в виду Мраморный дворец, который предназначался для жительства посольств.

⁴ Т.е. 6 июня.

5 После принятия власти Никифор объявил своего брата Льва Фоку курополатом – управляющим и магистром. В его обязанности входило представлять императору иностранных послов.

⁶ Исайя, 36, 6.

⁷ Т.е. 7 июня.

⁸ Ювенал, Сатиры, V, 54.

⁹ Т.е. из сикионской области (северо-запад Пелопоннеса).

¹⁰ Сводные братья императора Никифора, сыновья императора Романа II, Василий II и Константин VII, которые пришли к власти в 976 г.

¹¹ В следующих IV-VIII гл. излагаются дипломатические переговоры Лиутпранда с Никифором, который медлит с ответом, высказывая недовольство политикой Оттона в Южной Италии, затем он приглашает Лиутпранда принять участие в торжественной церковной процессии.

¹² Торжественное церковное шествие по большим праздникам.

¹³ Сильван (миф.) – бог лесов и полей.

¹⁴ Послание к Филиппу, 3, 19.

¹⁵ Бари – город в Апулии, византийская крепость, которую Оттон осадил в 968 г. и потерпел неудачу.

¹⁶ Южная вершина горы Иды в Троаде.

¹⁷ Овидий, Искусство любви, I, 57 и 59 (цитируются Лиутпрандом по памяти).

¹⁸ В тексте Salus – богиня здоровья и благополучия.

¹⁹ Ср. Теренций, Адельфы, IV, 7, 43.

²⁰ Т.е. 27 июля.

²¹ Лиутпранду чинили препятствия для его возвращения, чтобы он не сообщил Оттону о подготовке Никифора к войне (гл. 27, 28).

²² Псалтирь, 22 (23).

²³ Т.е. с 4 июня по 2 октября 968 г.

²⁴ В последних (53-65) главах рассказывается об обратном путешествии Лиутпранда, после его неудавшейся миссии, продолжавшемся 49 дней.

 

 

Битва при Манцикерте (19 августа 1071 г.)

(Михаил Атталиат, «История», 11)

 

Битва при Манцикерте произошла 19 августа 1071 г. на территории Византийской империи, близ города Манцикерт. В ходе сражения турки-сельджуки нанесли поражение византийцам, несмотря на их некоторое численное превосходство, взяли в плен византийского императора Романа IV Диогена. Эта победа ускорила установление господства турок-сельджуков в Малой Азии.

 

Приход послов [турок] еще не был ни отменен, ни отсрочен, а некоторые из приближенных императора [Романа IV Диогена] убеждали его отвергнуть мир, как лживый по существу и скорее бесполезный, чем сулящий выгоды. Ведь султан, говорили они, боится [нас], ибо не имеет значительных сил и, ожидая [войска], идущие следом за ним, выигрывает время, чтобы соединиться с остальными силами. Эти речи толкали императора на войну. Таким образом, турки хлопотали у себя о деле мира, император же, издав боевой клич, неожиданно одолел в [первой] схватке. Молва об этом, достигнув врагов, поразила их. Пока же они, также вооружившись, отогнали беспомощную толпу [своих] в тыл, а сами тотчас сделали вид, что построились в военный порядок Но большинство их [тут же] обратилось в бегство, увидев выстроившиеся в порядке и военном великолепии фаланги ромеев. Турки отступили назад, а император устремился следом за ними со всем войском [и преследовал их], пока не наступил поздний вечер. Однако, не встречая у врагов сопротивления и зная, что лагерь лишен конных воинов и пешей стражи, ибо у императора не было с собою достаточного войска, чтобы и здесь оставить защиту, [к тому же] большинство [воинов], как выше упоминалось, было утомлено еще раньше, император решил не продолжать более преследования, чтобы турки, устроив засаду, не напали на беззащитный лагерь Вместе с тем он учитывал, что если он продолжит свой путь, то ночь застигнет его при возвращении и тогда турки, будучи хорошими стрелками из лука, изменят [направление] своего бега на противоположное. Поэтому, повернув императорское знамя, он возвестил, что пора вспомнить о возвращении, Стратиоты же, оказавшиеся далеко от [своих] фаланг, видя поворот императорского знамени, решили, что император потерпел поражение. Многие, впрочем, уверяют, что некто из злоумышлящих против императора, двоюродный брат Михаила, пасынка императора, давно затаив на него злой умысел, сам сеял среди стратиотов подобные слухи и тотчас, захватив своих [воинов] (а ведь ему по доброте императора была вверена немалая часть войска), вернулся, как беглец, в лагерь. Подражая ему, и соседние с ним лохи (отряды) один за другим без боя обратились в бегство, а за ними - и другие. Тогда император, видя бессмысленное и беспричинное бегство, остановился вместе с окружавшими его людьми, призывая, как обычно, своих [воинов] прекратить бегство. Но никто не повиновался.

Те же из неприятелей, которые стояли на холмах, видя нежданную беду ромеев, сообщили султану о случившемся и убеждали его повернуть [на ромеев]. И вот, после возвращения султана, тотчас и неожиданно для императора битва разразилась. Приказав окружавшим его не поддаваться и не впадать в малодушие, император долго и мужественно защищался. Среди же прочих [воинов] вне укреплений [лагеря], захлестнутых [волною] паники, стоял разноголосый вопль, господствовало беспорядочное бегство, и никто там не сказал нужного слова. А если и говорили, то одни о том, что император храбро сопротивляется с оставшимися у него [воинами] и что варвары [уже] обращены в бегство, другие же возвещали о его гибели или пленении, третьи же болтали совсем другое и приписывали победу то той, то другой стороне, пока не начали многие из бывших с императором [в походе] каппадо-кийцев дезертировать оттуда [целыми] отрядами.

О том же, как я сам, став на пути б.егущим, многих задержал, стремясь отвратить поражение, пусть расскажут другие.

После этого многие из императорских конюхов, возвращавшиеся с конями10, на вопрос о том, что случилось, отвечали, что не видели императора И какое было смятение, и плач, и горе, и ужас неудержимый, и пыль до небес, и, наконец, турки, нахлынувшие на нас отовсюду! Поэтому каждый, сколь у него нашлось рвения или стремительности или сил, вверил бегству собственное спасение. Неприятели же, преследуя бегущих по пятам, одних убили, других взяли живыми, а третьих растоптали [лошадьми]. И случилось ужасное, всякие слезы и жалобы превышающее, ибо что может быть печальнее, чем лагерь императора бегством и поражением от варваров бесчеловечных и грубых низринутый, чем император, лишенный помощи и варварским оружием окруженный, чем палатки императора, командиров и стратиотов, ставшие добычей этих мужей, [что может быть горше], чем узреть все у ромеев опустошенным, а царство увидеть в мгновенье ока рухнувшим?!

Так обстояло дело с остальным войском. Но окружавшие императора враги отнюдь не легко и не сразу его одолели. Обладая стратиотским и военным опытом, знакомый со многими опасностями, он оказал сильное сопротивление нападающим, убив многих [из них] Наконец, он был ранен мечом в руку, а затем конь его был повержен стрелой, и ему пришлось сражаться пешим. И вот к вечеру, вконец утомленный, о, горе, он смирился и стал пленником [турок].

 

 

Брачный договор Михаила VII Дуки с Робертом Гвискаром (1074 г.)

 

Хрисовул, посланный Роберту Гвискару Михаилом VII Дукой. В заглавии документа первый упоминается как Умберт. He может быть сомнения, что Умберт явилось по ошибке переписчика вместо Роберт (палеографическая ошибка OumpertoV вместо RompertoV), и что хрисовул был дан Михаилом VII Дукой Роберту Гвискару. Из хрисовула мы узнаем, что сын императора Михаила VII Дуки Константин обручен с дочерью Роберта Гвискара Еленой, т.е. того, кому был послан хрисовул.

Приведенный хрисовул не что иное, как официальный документ, брачный договор, заключенный Михаилом VII Дукой с Робертом Гвискаром в августе 1074 г.

Из хрисовула видно, что ему предшествовали переговоры императора Михаила VII Дуки с Робертом Гвискаром, что последний отправил в Константинополь посольство для окончательного решения дела, и что этим послам дан был, по всей вероятности, официальный брачный договор, подписанный императором и соцарствовавшими с ним братьями Андроником и Константином. Цель брачного союза, заключенного с злейшим врагом Византийской империи, отвоевавшим у нее всю южную Италию, заключалась в том, чтобы обезопасить себя от норманнов, предупредить возможное с их стороны нападение, а также получить от них помощь для борьбы с печенегами и турками, теснившими в то время империю и угрожавшими ей серьезными бедствиями.

 

Хрисовул, отправленный Роберту царем господином Михаилом Дукою.

Слово благочестивого царя все равно, что слово, скрепленное золотою печатью, ибо золотое вещество заменяет его чистая и в высшей степени прямая душа. Если же слово дано мужу знатнейшему и благороднейшему, прославившемуся военными подвигами, разумнейшему по образу мыслей, настроенному миролюбивейшим образом, счастливейшему и блаженнейшему в своем управлении, может ли это слово не считаться очень твердым и не нарушимым на вечные времена? Если же, кроме данного царского слова, принесена неложная и страшнейшая клятва, служащая подтверждением договора для обеих сторон и устанавливающая между ними вполне не разрушимое согласие, кто может разрушить такую связь, в особенности же эти чудесные и по истине во всех отношениях не разрушимые узы? Ибо первая вполне не разрушимая связь это царское договорное слово, имеющее по этому самому крепость и вследствие свойственного царю величия становящаяся не сокрушимою. Вторая же связь клятва, подтверждающая слова, призывающая в свидетели Бога; это чудесные узы и по истине златая цепь, сходящая сверху с небесного свода и приковывающая к себе связанных договором.

Поэтому и наша держава сделала как бы первою связью словесное соглашение с твоим благородством и сговаривает твою дочь за моего любезнейшего сына господина Константина царя, так чтоб им обоим быть и называться царями, и чтоб им быть связанными столько же взаимным расположением сколько царским и договорным единением (то есть брачным договором).

Но так как по древнему обычаю при таких браках и вообще при всяких брачных договорах сочетающиеся обручением воздают друг другу то, в чем те и другие договорились, то и мы признали, что это хорошо и должно быть сделано. И ты договариваешься выказывать мне приличествующее подчинение и благорасположение и не только не нападать на наши области, но и нападать на нападающих на них и отражать их от нашего царства и быть нам союзником, с одной стороны, когда мы будем призывать тебя на помощь, с другой стороны – выступая в поход (на нашу защиту) по собственной инициативе, вследствие свойства, твоего благородного расположения к нам и чудесного этого и царственного родства. Ты прибавляешь к этому, что будешь ненавидеть ненавистных нам врагов и будешь устранять их от своей дружбы и покровительства, и относящихся к нам дружелюбно и доброжелательно будешь приближать к себе и удостаивать всяческой благосклонности – и говоря коротко – ты обещаешь быть нам таким же благорасположенным и ревностнейшим союзником, каким ты бываешь ревностным защитником собственных интересов. Это с твоей стороны не одни пустые слова, но ты скрепляешь их клятвою пред Богом и подтверждаешь страшнейшими заклятиями. Таково твое приношение (proeisjora) нашей царственности и отнюдь не презренное, а вполне благородное и достойное удивления.

А с нашей стороны воздаяние следующее, и смотри, какое великолепное и царское. Начинаем с более важного. Дочь твоя, сговоренная за моего сына, будет мне любезнейшим детищем и любимым не менее сына; она будет удостоена тех же, как и он, царских славословий, будет великолепно поселена в царском дворце, к ней будет приставлена блестящая почетная стража, и весь образ жизни ее будет роскошнейший.

Это самое лучшее и самое важное. Теперь перечислю следующее за этим и имеющее отношение к тебе лично. Величайшим и высоким чином куропалата наша царская держава жалует одного из твоих сыновей по твоему выбору. Она (то есть, царская держава) присоединяет к этому проедрат один, магистрата два, вестархата два, вестата два, анфипатат один, патриката четыре, ипататов шесть, получающих руги по две литры, протоспафаратов пятнадцать, получающих по одной литре руги, спафарокандидатов десять, получающих по 36 номизм руги, одним словом – царственность моя дает тебе числом такое количество чинов, вместе с чином куропалата, какое составляет ежегодную сумму руги в два кентинария.

Царственность моя ставит эти условия не только по собственному желанию, но после того, как она много раз говорила об этом с посланными тобою послами и много раз переговаривала с ними об этом, одно предлагая, другое выслушивая, пока не узнала, что они довольны договором и клятвенно это подтвердили, и пока ты не объявил, что согласен с их переговорами.

Таковы условия договора и воздаяния; царственность моя дает поименованные чины твоему сыну и другим лицам, кому ты сам пожелаешь назначить, твое же величайшее преобладание она не причисляет к ним, но поднимает на большую высоту и отличает необычайнейшим чином новелиссима и возводит на высочайшую высоту этого чина. Прими это сверх условия нашего договора и возвысься превыше всех остальных чинов этим избранным чином. А как высок этот чин, поют издревле слова и указывают наши обычаи, ибо все остальные чины ниже его, и этот чин отделяется от царского величия одним только кесарем (то есть, чином кесаря).

Знай же – и это знатнейший и благороднейший дар с нашей стороны, – что хотя многим чинам пожалованным по договору присвоены, кроме руги, соответствующие чину ткани, царственность моя не назначает тебе число тканей по числу их (чинов, которым присвоены ткани), но чтобы ты имел и тут нечто большее всех тканей – сверх дающихся по чину, назначается сто.

Таковы условия, исходящие от нашей царской державы и нашего искреннего благорасположения. А Бог клятвенно призываемый скрепляет эти условия. Да будут свидетелем Господь наш Иисус Христос, Создатель неба и земли, и родившая Его Пренепорочная Богородица, да будет свидетелями ангельские и небесные силы, главные из апостолов, что все назначенное и обещанное моею царственностью по нашему договору, чины, руга, благорасположение, союз, дружественное и чистое расположение – все будет не нарушенным и непреложным, и ничего из обещанного тебе нашею державою не останется не сделанным, но все будет исполнено и особенно то, что договорено относительно твоей дочери. Ибо она будет удостоена царских славословий и будет неразрывно сожительствовать с царем и моим сыном и вместе с ним будет блистать во дворце и будет управлять народом Божиим.

Итак ты имеешь утверждение и слова, и клятвы, и слово не пустое, но, как видишь, написанное и не только написанное на бумаге и подписанное царями, но скрепленное золотою печатью, скрепляющею по истине золотое наше свойство, но кроме того, и клятва ужасная и страшная, призывающая в свидетели Бога и без семени Его Рождшую, все это для того, чтобы ни одно из условий, нас связывающих, не могло быть нарушено. Написано в августе месяце 12-го индикта 6582 года.

Так как не следует, чтобы хорошие отношения, установившиеся между тобою и моею царственностью и ромэями, ограничивались твоею жизнью, но и твоим преемникам следует хранить к нам то же благорасположение и исполнять те же самые обещания, какие даны тобою, справедливо, чтоб и это было включено в список договора, который ты составишь по образцу грамоты нашей царственности и отошлешь нам, и чтоб он был скреплен клятвою твоих преемников, что и они будут хранить к моей царственности и к ромэям то же благорасположение.

Михаил во Христе Боге верный царь император Ромэйский Дука.

Андроник во Христе Боге верный царь Ромэйский Дука.

Константин во Христе Боге верный царь Ромэйский Дука.

Иоанн наименьший архиепископ Константинополя Нового Рима.