Глава ХIII Украина, Киев, 1910 г.

 

Он любил три вещи на свете:

За вечерней пенье, белых павлинов

И стертые карты Америки.

Не любил, когда плачут дети,

Не любил чая с малиной

И женской истерики.

…А я была его женой.

А. Ахматова

 

 

Анна спала так крепко, что не услышала, как Николай встал с постели и, подойдя к окну, отодвинул светлую занавеску. Хотя он не пытался вести себя тихо, даже наоборот – надеялся, что она проснется, и они заговорят о чем‑нибудь несерьезном и веселом. Хоть о состоявшейся вчера свадьбе, хоть о будущих визитах к их общим знакомым… Да о чем угодно, лишь бы он мог отвлечься от своих теперешних совсем не праздничных мыслей!

Но Анна спала и даже не шелохнулась, когда он двигался по комнате. Ее темные волосы свесились с края высокой подушки, изящная рука бессильно лежала поверх одеяла, глаза были закрыты, а длинные ресницы изредка чуть подрагивали – ей снился какой‑то сон. Судя по тому, что она чуть заметно улыбалась, приятный…

Николай смотрел на нее и не мог отвести взгляд. Она была так красива, и растрепавшиеся волосы нисколько не мешали любоваться ею. Женщиной, которую он любил много лет, почти отчаялся добиться и которая все‑таки стала его женой. Женщиной, любившей до него кого‑то другого.

Слухи об этом доходили до Гумилева и раньше, до того, как они стали мужем и женой, в те далекие годы, когда у него была лишь слабая надежда, что когда‑нибудь это произойдет. Николай не верил им, не хотел даже слышать ни о чем подобном и уверял себя, что это всего лишь грязные сплетни, не имеющие никакого отношения к действительности. И вот теперь ему стало ясно, что сплетники говорили правду…

Эту правду нужно было как можно скорее выкинуть из головы, пока Анна не проснулась и не поняла по его лицу, что с ним что‑то не так. Меньше всего на свете ему хотелось показать ей, что теперь, когда самая большая его мечта сбылась, он снова не чувствует себя счастливым. Но как скрыть от женщины, только что ставшей его законной супругой, свое разочарование? Она слишком хорошо его знает, хотя, в то же время, вряд ли сможет понять, чем он недоволен.

Николай все еще мучительно пытался решить, как теперь ему вести себя с женой, когда Анна внезапно открыла глаза. В первый момент она сощурилась от льющегося из окна яркого солнечного света и совсем по‑детски улыбнулась, а потом, моргнув несколько раз, увидела Николая и сонным голосом спросила:

– Ты уже встал?

– Да, встал, только что… – неуверенно пробормотал Николай. – Как тебе спалось?

– Замечательно! – Анна приподнялась на кровати, потянулась и снова откинулась на подушку. Николай продолжал смотреть на нее, едва сдерживая панику. Он не мог отвести взгляд от молодой жены и не мог скрыть от нее свое смятение.

– Что‑то не так? – удивленно спросила Анна. – Ты чем‑то расстроен?

– Нет, что ты! – с трудом выдавил из себя Гумилев и подошел к ней. – Я счастлив, очень счастлив. Просто еще не привык к этому счастью, наверное… – Он наклонился, поцеловал протянутую Анной руку и, поспешно выходя из спальни, добавил: – Пойду распоряжусь о завтраке.

Вскоре они сидели за столом друг напротив друга с салфетками в руках и ждали, когда им подадут еду. Николай улыбался Анне, но в душе его по‑прежнему боролись самые противоречивые чувства. «Вот сидим мы, завтракаем, как примерные супруги, как бывает во всех семьях… – думал он со всевозрастающей досадой. – Мне только не хватает газеты, чтобы читать новости и обсуждать их с Аней. Может, когда‑нибудь мы будем и с газетами завтракать, и обсуждать хозяйственные дела… Но все равно я так же буду думать о том, что до меня Аня любила кого‑то другого…»

Николай продолжал молчать и только смотрел на свою молодую жену напряженным взглядом. А когда она замечала это и в ее глазах возникал немой вопрос «Что случилось?», улыбался и усиленно делал вид, что все хорошо.

Анна поддерживала его игру, притворяясь, что ничего странного действительно не происходит. После завтрака молодые супруги пошли гулять и до обеда бродили по улицам почти в полном молчании. Только время от времени они перебрасывались ничего не значащими фразами, натянуто улыбались друг другу, а потом снова начинали смотреть в разные стороны, делая вид, что думают о чем‑то своем. Изредка Анна поглядывала на мужа и, видя на его лице все то же старательно скрываемое напряжение, пыталась понять, чем же он так расстроен. Тем, что их свадьба была скромной и не слишком веселой? Тем, что никто из их родственников так и не приехал на венчание, несмотря на ее приглашения? А может, он снова тоскует о недавно умершем отце? Но Николай вчера несколько раз повторил, что ему все понравилось и он был очень рад, а обид на родных, не захотевших пожелать им счастья, у него нет. Уверял Анну, что и ее, и его родственники обязательно потом одумаются и признают их брак, а потом они окончательно помирятся и будут часто бывать в гостях друг у друга. Но Анна точно знала, что ничего подобного в их жизни никогда не будет. Ее родители уверены, что они с Николаем не проживут вместе и года, – и не изменят своего мнения, даже если они проживут, не расставаясь, до глубокой старости. Все равно и мать, и отец каждый день ждали бы, что Анна объявит им о своем разводе. По всей видимости, мать и старшая сестра Николая точно так же относились к их браку. И Николай не мог не понимать этого…

Уверив себя в том, что причина плохого настроения мужа в равнодушии близких, Анна стала придумывать, как вернуть ему веселое расположение духа, но ей так ничего и не пришло в голову. Молодые супруги вернулись домой и сели обедать. Николай по‑прежнему был мрачен и казался погруженным в свои мысли, Анна, отчаявшись помочь ему, старалась просто не обращать внимания на его несчастный вид. Но после того, как все было съедено, и она поднялась из‑за стола, Гумилев внезапно улыбнулся, протянул ей руку и как‑то неуверенно сказал:

– Аня, я тут думал о нашем разговоре про Париж – помнишь?

– Да, конечно, – настороженно ответила Анна, не зная, чего ей теперь ждать от мрачного и словно бы за что‑то обиженного на нее мужа. Уж не собирается ли он отменить запланированную поездку? Или уехать в очередную экспедицию, снова оставив ее одну, как уехал после данного ею согласия выйти за него замуж? Это было бы очень в его характере!

– Как ты смотришь на то, чтобы поехать в Париж прямо сейчас?

Анна, приготовившаяся услышать совершенно другое, в изумлении вскинула брови:

– То есть как – сейчас?

– Ну, не сию минуту, конечно, но, например, завтра. Или хотя бы через несколько дней – тебе ведь надо собраться? Сколько тебе потребуется на это времени?

– Я даже не знаю… – растерялась Анна. Мысль о том, чтобы собрать все необходимые вещи для поездки в другую страну за несколько дней, казалась ей абсурдной. Когда ее семья уезжала на лето из Царского Села в Евпаторию или в Киев, они начинали готовиться к этому хотя бы за месяц, а то и раньше… Но Гумилев говорил о нескольких днях совершенно серьезным тоном!

– Хорошо, недели тебе хватит? – спросил он в ответ на ее нерешительное бормотание.

– Не уверена, – призналась наконец Анна. – Я ведь еще даже не думала о том, что с собой взять…

– Вот ведь женщины! – не удержавшись, рассмеялся Николай. – Знаешь, как я собирался в Египет три года назад?

– Знаю, ты мне столько раз рассказывал! – облегченно улыбнулась в ответ Анна. – Только я собраться за пару дней точно не смогу, так и знай! Ты же не хочешь, чтобы твоя жена гуляла по Парижу в таком виде, в каком ты бродил по Гизе?

Теперь они смеялись оба. Мрачное настроение Николая, так угнетавшее Анну все утро, как будто бы прошло, и она почувствовала, как к ней возвращается спокойствие. Вскоре молодые супруги уже вовсю обсуждали, что именно Анне взять с собой в свадебное путешествие и что Николай будет показывать ей в Париже.

– Эйфелева башня – прежде всего, – говорил он со знанием дела. – Ты слышала, наверное, что французы ее терпеть не могут и до сих пор ругают парижские власти, что те не разобрали ее, когда выставка закончилась. Но они в этом очень не правы! Можешь мне поверить, я там жил и сам ее видел! Она очень красива и очень хорошо смотрится на своем месте. Там как будто бы встречаются две эпохи – старинная и современная, встречаются прошлое и будущее. Впрочем, нет, мне этого не передать, да и не надо этого делать, лучше сама все увидишь и сразу поймешь, что я имел в виду!

– Кажется, я уже понимаю, – улыбалась ему Анна. – Но в Париже обязательно на нее посмотрю, раз ты так настаиваешь…

– Да, только лучше ею любоваться издалека, – предупредил Николай. – Вблизи видно, что башня немного ржавая. Она уже была такой, а сейчас наверняка еще сильнее поржавела. Старая все‑таки уже…

– Старая?! – притворно рассердилась Анна. – Она вообще‑то моя ровесница!

И вновь они оба смеялись. От утренней угрюмости Николая и неловкости Анны не осталось и следа. Они опять стали теми, кем были накануне, – молодыми мужем и женой, устремившимися друг к другу, несмотря на все препятствия, несмотря даже на то, что никто из близких не захотел благословить их брак. Но и Анна, и Николай перестали сожалеть об этом.

После обеда они еще раз пошли прогуляться и теперь не умолкая спорили о том, как будут проводить медовый месяц. Николай строил планы, один грандиознее другого, и, казалось, собирался за этот месяц показать Анне не только всю Францию, но и все остальные европейские страны. Когда же Анна, лукаво улыбаясь, сказала мужу, что они не успеют объехать все места, которые ему хочется посетить, он в ответ лишь досадливо взмахнул рукой:

– Чтобы объехать все страны, где я хотел бы побывать, и показать тебе все, что я уже видел, мне жизни не хватит! Иначе я бы взял тебя не только в Европу, я бы поехал с тобой Абиссинию. Ты бы хотела там побывать, Анна?

– В Африке? – с сомнением покачала головой молодая женщина. – Не думаю… Пожалуй, нет.

– Ну что ты, я уверен, ты бы не отказалась от такого путешествия! – с жаром принялся разубеждать ее Гумилев. – И я думаю, мы еще сможем как‑то это устроить. У меня наверняка будут еще задания… То есть музею понадобятся еще материалы, а меня, как человека, дважды там побывавшего, скорее всего назначат и в следующие экспедиции. Я, пожалуй, смог бы уговорить руководителей, чтобы они разрешили моей жене сопровождать меня. Они вряд ли будут против – сейчас экспедиции в Африку не настолько опасны, да и в самые дикие места не придется ехать… – Неожиданно Николай замолчал, и вид у него стал каким‑то растерянным, словно он сказал что‑то лишнее, чего не стоило говорить.

Анна смущенно поджала губы и мягко улыбнулась мужу:

– Не стоит беспокоиться, я вполне обойдусь без таких путешествий, честное слово!

Гумилев в ответ лишь беспомощно развел руками. Для него это было непостижимо – как можно добровольно отказаться от поездки в дальние незнакомые страны? Но потом он, как показалось Анне, решил, что она просто не понимает выпавшего ей счастья и когда‑нибудь позже, ближе к делу, одумается, и они все‑таки поедут в Африку вместе. Анна не стала его разубеждать, и разговор снова вернулся в мирное русло. Теперь Николай просто рассказывал о том, что видел в Абиссинии, но, поскольку большинство этих рассказов его молодая жена уже слышала, и даже не один раз, ей не составило труда сделать вид, что она внимательно слушает, а на самом деле размышлять о других, более важных для нее вещах – о двух задуманных еще перед свадьбой стихотворениях. Одно из них она успела начать записывать – в новой тетрадке уже появилось несколько строк. Второе пока существовало только в ее воображении в виде нескольких обрывков, и теперь Анна ждала удобного момента, чтобы записать вертевшиеся у нее в голове строчки и посидеть над тетрадью, соединяя их в связный текст, подыскивая рифмы и удачные образы.

Вот только Николай все рассказывал и рассказывал, не собираясь останавливаться. С описания своих прошлых подвигов он перескакивал на планы будущих путешествий, на ходу изменяя их маршруты, и, судя по его все ярче разгорающимся глазам, мысленно уже пребывал в тех дальних странах, о которых говорил. Возможно, если бы Анна в тот момент достала свою тетрадь и занялась бы начатыми стихами, ее муж не обратил бы на это особого внимания и продолжил бы свой монолог. Однако молодая женщина не была уверена в этом до конца, поэтому молча ждала окончания разговора, боясь обидеть Николая своим невниманием. Поначалу ждала спокойно и терпеливо, но с каждой минутой ей становилось все скучнее и скучнее…

Замолчал Николай так же внезапно, как и начал болтать об Африке. Его лицо приняло задумчивое выражение, и он не сразу заметил устремленный на него вопросительный взгляд Анны.

– Подожди минутку, я сейчас посмотрю одну вещь… – чуть виновато проговорил он и подошел к стоявшему в углу столу, на краю которого возвышались неровной стопкой его книги. – Мне надо кое‑что уточнить… кое‑что об истоках Нила… Я тебе расскажу потом!

– Смотри, конечно! – радостно воскликнула Анна. Для нее окончание разговора с мужем означало, что теперь можно заняться стихами, что она наконец дождалась этой желанной минуты! Правда, уже в следующий момент молодая женщина смутилась, решив, что ее довольный возглас мог обидеть Николая, и посмотрела на него с осторожной улыбкой: – Расска‑жешь потом, что ты там обнаружил, мне очень интересно.

Гумилев как будто не заметил никакой фальши в ее словах. Наморщив лоб, он яростно листал одну из своих старых потрепанных книг, и вид у него снова был полностью отрешенный от реальности.

– Расскажу… конечно же… – пообещал он и, отложив книгу в сторону, начал разгребать такую же внушительную кипу старых карт.

Анна еще некоторое время смотрела на него, а затем, достав из саквояжа свою заветную тетрадку, уселась за стол с другой стороны и, придвинув к себе чернильницу, уткнулась в свои собственные записи.

Так, не сказав друг другу больше ни слова, они просидели за столом до позднего вечера, полностью погруженные каждый в свое дело. За окном начало темнеть, и Гумилев, оторвавшись от карт, зажег свечу. Анна подняла голову и поблагодарила его торопливым кивком. А когда свеча догорела до конца и ее фитиль погас, утонув в лужице расплавленного воска, она, зевнув, предложила идти спать, на что Николай тоже только кивнул головой.

Оказавшись в кровати, оба заснули почти мгновенно. Первый день их семейной жизни закончился.