Каково понимание Д.Агасси соотношения традиции и инноваций в науке?

Какую роль в научных исследованиях играет интерес?

Какие черты личности должны быть, согласно Д.Агасси, присущи современному ученому?

Вариант 7

Всегда существует некоторая теория или теоретическая предпосылка, которая.направляет наши мысли и действия. Причем в ходе конструирования теории наше продуктивное воображение может использовать любой доступный источник, включая миф и метафизику. Более того, теории, которые мы создаем, весьма удаляются от нашего чувственного опыта — в этом их когнитивная притягатель­ность. Как же в таком случае мы можем быть уверены в том, что наука говорит нам нечто о мире, а не является просто отображением нашего ума? Ответ, который дает на этот вопрос Поппер, состоит в том, что, хотя мы никогда не можем вери­фицировать теорию, мы можем ее фальсифицировать. Мы должны подвергать наши гипотезы самым строгим проверкам. Гипотезы, которые не выдерживают проверок, должны быть отброшены. Та же гипотеза, которая прошла их, сохраня­ется, но лишь временно; в любой момент новая проверка может опровергнуть ее.

В дарвинистском отборе только наиболее приспособленный организм выживает. Попперианская фальсификация позволяет только наиболее приспособ­ленным теориям продолжать существовать. Нет, однако, никакой уверенности, что выжившие теории выживут в следующих проверках; в любое время они могут стать жертвой атаки со стороны враждебной окружающей среды или, что почти то же самое, строгой проверки. Адаптация может быть сопоставлена с истиной. Организм никогда в полной мере не адаптируется, теория никогда не может считаться абсолютно истиной… Подобно этому наши гипотезы не индуцируются опытом, они скорее изобретения нашего ума, который вынужден настаивать на своем, находясь во враждебном мире экспериментальных проверок. Все организмы — преемники предыдущих поколений, а теории — преемники предшествующих теорий. Продвигаясь в глубь истории, мы идем от утонченных к грубым научным теориям, затем - к древним мифологическим и метафизическим верам... Прогресс, однако, имеет место не только в отношении усовершенствования содержания теории, но и в отношении возрастания ясности того, что мы делаем. Методология во всех случаях одна и может быть описана как метод проб и ошибок, метод изменчивости, отбора и (пробных) закреплений. Но мы во всевозрастающей степени осознаем важность как критической оценки наших теорий, так и осознанности действий, которые в прошлом совершались непреднамеренно.

Учитывая сказанное, Поппер формулирует эволюционную эпистемологию… Однако попперовская методология исключает ad hoc post hoc приспособления теории и учит ученых довольствоваться проведением строжайщих проверок теорий. Это слишком бедная методология, чтобы продлить жизнь теории в условиях относительно легких проверок и настроить ее на встречу лишь с умеренными экспериментальными требованиями. Если же речь идет о развитии жизни, то нельзя не отметить того, что решающим для появления способности к филогенетическим сдвигам может стать то, что на более раннем этапе эволюции виды не оказывались в условиях резких пертурбаций среды их обитания, но только постепенно накапливали малые адаптации. Попперовская комбинация навечно данных логических правил и полностью непредсказуемых инъекций идей проводит к тому, что его методология не имеет ресурсов, чтобы соотнестись со сложностью эволюционной динамики и ее исторической структурой… Попперовская эпистемология эволюционна лишь постольку, поскольку она представляет собой формальный аналог процессов изменчивости, отбора и закрепления.(К.Хахлвег и К.Лукер)

 

В чем сущность теории фальсификации К.Поппера?

Можно ли, на ваш взгляд, уподоблять развитие науки эволюционному процессу? Почему?

По-настоящему ли эволюционна теория К.Поппера? Согласны ли вы в этом вопросе с К.Хахлвегом и К.Лукером?

Вариант 8

Во вселенной, которую изображает современная наука, мы находим много уровней реальности... Относи­тельная стабильность - это, однако, все, что может быть обнаружено в этом мире. Все постоянно изменяется, хотя и с различными скоростями. Наблюдатель, следо­вательно, увидит в зависимости от того, какой уровень реальности он наблюдает, различные стабильные образования и проследит инвариантные соотношения между ними. Эти инвариантные отношения — все, что наблюдатель может поз­нать. Это познание, однако, предполагает ограничение проникновения в реаль­ность: чтобы составить себе представление о каком-либо инвариантном соотноше­нии, ему надо, отстранившись от других уровней реальности, проследить этот один во времени. Это ограничение либо встроено в наши органы чувств, либо конструируется в лаборатории. Там ученый производит множество операций, которые замысливаются, чтобы удостовериться в том, что он работает в любое данное время с одним уровнем реальности…

Рассматривая теории как руководства к действию, естественно приходишь к аналогии между теорией и географической картой: научные теории руководят нашими лабораторными изысканиями подобно тому, как географические карты руководят нашей ориентировкой в новых и незнакомых территориях. Должно быть ясно, что географические карты не могут мыслиться в качестве "зеркал реаль­ности". Действительно, как таковые они были бы бесполезны. На географических картах нанесены только те инвариантные черты внешнего мира, которые инте­ресуют ее пользователя. То, что существенно в настоящем контексте, — это подобие между карта­ми и научными теориями: ученый, использующий кластер научных теорий в организации своей лабораторной работы, концентрируется на очень небольшом аспекте реальности. Теории помогают осуществить эту концентрацию. Аналогичным образом карта несет информацию о весьма ограниченном аспекте реальности. Искусство работы с картами состоит в умении отбирать релевантную информа­цию. Ученый также должен уметь выбирать в ареале научных теорий те, которые способны направлять его исследовательские действия. Композиция карты опирается на онтологию, обозначаемую сверху или снизу листа. Там мы найдем символическое представление всех возможных типов информации, которые карта может нести. К сожалению, онтология научных теорий не обозначается явно. Если бы ученые настолько же ясно обозначали свои онтологии, насколько обозначают картографы, можно было бы избежать различного рода путаницы.

Вся информация, заложенная в любую конкретную карту, может быть легко извлечена из этой карты и представлена в форме высказываний. Аналогично дедуктивные следствия некоторой теории или группы теорий в принципе мог быть сформулированы в виде высказываний. Мы не сможем осмыслить карту, рассматривая только ее истинностное содержание. Случайные сбои в информации, с другой стороны, не очень портят карту, если они уравновешены хорошей и ясной композицией. Действительно, история науки показывает, что не всегда истинные теории были для ученого хорошими наставниками. Например, истинная теория Аристарха Самосского, устанавливающая, что земля вращается вокруг Солнца, оставалась погребенной вплоть до Коперника, которые вновь ее открыл в совершенно другом контексте. С другой стороны, ложная теория тепловой жидкости была плодотворной, руководя действиями ученых в течение нескольких десятилетие в XVIII и XIX вв.. В конечном итоге, разумеется, истинные теории с большей вероятностью обеспечат хорошее руководство, чем ложные. (К. Хахлвег и К. Лукер).