Что такое «релевантные методологические процедуры»?

Вариант 13

Чем более высокоразвитой становится наука, т.е. чем более богатой становится ее «методика», тем больше главная ее работа переносится в символическую сферу мышления, которая использует первоначально ори­ентированные на интуицию понятия лишь символически, как фишки в игре, кото­рыми оперируют, не возвращаясь к созерцанию того символического по существу метода, который был развит…. То, что было постигнуто интеллектуальным проникновением на более низком уровне, соответственно, за­ново символизируется на более высоком и терпит ущерб в интеллектуальной постигнутости (как несущей чрезмерную мыслительную нагрузку). В результате науки оказываются такими, какими мы их знаем: они оказываются фабриками очень ценных, практически полезных суждений, в которых работают рабочие и изобре­тательные техники и из которых практический человек может черпать без подлинного понимания, в лучшем случае с осознанием их технической эффективности.

Специалисты, т.е. инженеры научного мастерства, могли бы в этой ситуации быть полностью удовлетворенными осознанием своего величия и организованной слаженностью большого научного дела, несущего бесконечно плодотворные достижения. И подобно этому техники в обычном смысле этого слова, чьей целью является управление реальностью на практике, могут чувствовать себя удовлетворенными. Знание для них с самого начала не что иное, как мастерство изобретательской мысли, нацеленной на достижения в мастерстве управления природой и человеком. Многое, однако, в этой концепции знания, как бы она ни казалась в наш «век техники» утвердившейся, вызвало реакцию, которая в последнее десятилетие очень возросла и ознаменовала большой переворот. Достижения науки не обогатили нас в плане сокровищ интеллектуального проникновения. Мир не стал из-за них ни в малейшей степени более понятным, он стал лишь более полезным. Сокровища знания могут заключаться в науках, в самом деле, они должны заключаться в них, так как мы не можем сомневаться, что справедливо утверждение о значимости их положений, даже в пределах, еще подлежащих определению. Но этих сокровищ у нас нет, мы должны только добыть их. Ибо знание есть интеллектуальное проникновение, есть истина, почерпнутая из интуиции и, таким образом, полностью понятая. Только через работу прояснения и интеллектуаль­ного проникновения, выполняемую наново в наличных науках, мы действительно выявили внутренние ценности, спрятанные в них. Истинные положения не являются сами по себе самоценными, и не более являются таковыми методы получения таких положений…

Дело заключается в том, чтобы положить конец бедственному состоянию разума, становящемуся все более нетерпимым, разума, который видит присущую ему цель, а именно - понимание мира, проникновение в истину... Разумеется, интуиционизм не должен вырождаться в мистицизм вместо того, чтобы примериваться к здравым задачам, вытекающим из описанной ситуации. Следует возвращать науки к их началам, требующим интеллектуального проникновения и строгой значимости, следующим трансформировать их в системы знаний, базирующиеся на интеллектуальном проникновении, проводя работу, проясняющую и делающую отчетливыми предельные основы, следует, возвращаясь обратно от понятий и положений, проследить их понятийные сущности, постижимые сами по себе в интуиции... Надо также выяснить, являются ли науки и до какой степени односторонними, дающими теоретическое понимание некоторых сторон действительной реальности, и каким образом, исходя из первичных основ интуитивной данности, может быть достигнута цель всестороннего и полного знания, решающего все разумно поставленные проблемы. (Э. Гуссерль)

 

Какой недостаток, по мнению Э. Гуссерля, имеется у современных наук?

Какую способность человека он считает главной в научном познании?

Согласны ли Вы с его утверждением о «бедственном положении разума»?

Вариант 14

Проблема когнитивной ценности науки тесно связана с вопросом о теоретической значимости научных высказываний. Довольно много позиций было обозначено в связи с данным вопросом. Можно даже сказать, что в связи с этим в философии науки были отчетливо высказаны различные методологические предложения. Но когда вопрос о научной значимости становится предметом особой заботы, иное измерение философии науки часто отходит на задний план и остается незамеченным. Ведь одно дело подвергать логическому анализу научные процедуры, приводящие к установлению и оправданию теоретических положений, другое дело исследовать условия, при которых эти положения возможны. Конечно, эти условия могут пониматься по-разному: как «условия» мира, т.е. «реальные» условия всех мировых объектов в той природе и в той истории, которые охвачены научным исследованием, или как «реальные» условия, в которых находятся исследователи в качестве членов научного сообщества с личностными психическими, социальными и социокультурными взаимосвязями, делающими это исследование возможным. Пока все ясно. Но существует другое множество условий, существуют условия иного типа. Эти условия выявляет философская рефлек­сия в собственном смысле слова, и они возвращают нас снова к вопросу об «основаниях» науки.

Кант в «Критике чистого разума» показал эти условия, демонстрируя их не только как условия возможности опыта, но и как условия возможности любого объекта опыта. Поскольку сами эти условия реализуются в структуре человеческого разума, они объективны. Тем не менее, они рассматриваются как «предельные» условия возможности объективного опыта вообще, включая научный опыт. Эти условия оказываются вне научной методологии; даже эпистемология не может найти доступ к ним, поскольку ее рефлексия остается внутри «естественной установки». Ведь субъективный характер этих условий не принадлежит эмпирическим субъектам и их индивидуальному познанию. Рассматривать такую деятельность в качестве «начала» науки было бы ошибочно: быстротечные поступки отдельных человеческих существ приходят в мир и уходят, они никогда не могут стать основой таких вещей, как «истинность» и «достоверность». Скорее что-то вроде «трансцендентальной субъективности» должно быть принято во внимание, если необходимо прояснить возможность субъективных ментальных процессов, реализующих объективное знание, теоретическую значимость и истинность.

Таким образом, предельные основания науки следует искать на пути распознавания некоторых трансцендентальных условий. Разумеется, не следует упускать здесь из виду специфический философский смысл «оснований», смысл, который связан с рефлексивной процедурой, нацеленной на раскрытие этих оснований. Как рефлексивная процедура, она «возвращает назад», причем не только к тем посылкам, которые принимаются без доказательств во всяком эпистемическом предприятии, чтобы сделать их объектом возможного доказательства, но и далее — к предпосылкам этих посылок, указывая на тот факт, что они сами порождены некоторыми субъективными действиями. Эти действия должны рассматриваться как предельные основания знания, ибо любой дальнейший поиск их оснований остается в границах той области, которая определена ими. По этой причине они называются условиями возможного знания или конститутивными условиями.

Открытие этих конститутивных условий составляет цель дисциплины, которая не является ни естественной, ни гуманитарной наукой. Скорее, это должна быть философская дисциплина, или точнее, трансцендентально-философская эпистемология, осуществленная в той «трансцендентальной» установке, которую Кант пытался сделать главным направлением философского поиска. (Э. Штрёкель)