Великое доказательство Ансельма

С первыми доказательствами божьего бытия мы встречаемся уже в античной философии. Так, у Анаксагора, а также в некоторых платоновских диалогах, можно найти элементы так называемого физико-телеологического доказательства, или доказательства «через целесообразность мира». Суть его достаточно проста: в окружающем нас мире мы наблюдаем, помимо случайности и хаоса, элементы порядка и целесообразности, особенно бросающиеся в глаза в живой природе. Так, например, нас не может не удивлять разумное устройство любого, даже самого простейшего организма, или же целесообразная организация взаимодействия различных видов животных и растений в рамках какого-либо биоценоза. Все это, по мнению античных мыслителей, бесспорно свидетельствовало в пользу существования высшего Разума, сумевшего целесообразным образом организовать весь этот мир.

В сочинениях Аристотеля мы сталкиваемся с основами другого доказательства, впоследствии получившего название космологического. Последнее уже исходит не из какого-то отдельного свойства мира, как, например, его целесообразная организация, а из бытия мира как такового. Основу одного из простейших вариантов этого доказательства составляет следующее рассуждение: у всего, что существует, есть причина; мир существует, следовательно, у существования этого мира должна быть своя причина, этой причиной и является Бог. Последний, как видим, предстает здесь уже не просто как разумный организатор Космоса, но как всемогущий Творец всего и вся, и, с этой точки зрения, второе доказательство оказывается несравненно ближе к христианскому мировоззрению, чем первое.

Этим доказательствам не суждено было сыграть сколь нибудь существенной роли в развитии античной философии, и не случайно, ибо главный вопрос, занимавший греческих мыслителей, был вопрос не о божьем бытии, а о его природе, о его определениях и свойствах. Совершенно иначе сложилась их судьба в философии христианства.

Чтобы ясно разобраться с этим вопросом, попробуем еще раз как следует осмыслить ситуацию, в которой оказалась философия, запертая в жестких пределах средневекового догматизма. Исходной предпосылкой любых рассуждений схоластов были постулаты Священного писания - постулаты, на бесспорном авторитете которых, как на аксиомах, формировались практически все их дальнейшие выводы и доказательства. В итоге возникало фундаментальное и совершенно неизвестное прежним интеллектуальным традициям противоречие: с одной стороны, основу философских учений составляла разумная, основанная на логических, рациональных принципах мыслительная деятельность, однако, с другой, в фундаменте всех этих мыслительных построений лежала предпосылка, корнями уходящая не в рациональное мышление, а в слепую, веру. Другими словами, разум был вынужден выстраивать свое здание, стоя на внешней и даже чуждой самому себе почве (см. рис.3). Вполне понятно, что для рациональной мысли, стремящейся к доказательству всего и вся, столь жесткая привязка к внешним догматам оказывалась положением противоестественным и неустойчивым, и, рано или поздно, такое противоречие должно было прийти к своему разрешению: разуму следовало найти способ собственными силами, без опоры на веру и внешний авторитет, обосновать свое собственное начало,а, значит, достичь нового уровня рефлексии. Эту фундаментальную интеллектуальную задачу и могли выполнить доказательства божьего бытия, метафизическая значимость которых состояла вовсе не в том, чтобы укрепить веру, а в том, чтобы рациональным способом обосновать Бога в качестве исходного принципа средневековой теоретической мысли (см. рис. 4).

Однако, античные доказательства божьего бытия не могли в полной мере справиться с этой задачей, и не случайно. Как мы помним, на закате эллинской культуры не только знания об отдельных свойствах внешнего мира (то, что используется в физико-телеологическом варианте), но даже уверенность в его реальном бытии (то, что лежит в основе космологического доказательства), были подвергнуты тотальному скептическому сомнению - сомнению, выход из которого как раз и был возвещен богочеловеческой идеей христианства. Вера в христианского Бога спасала разум от скептицизма, возвращала ему единство с утерянным было мирозданием, но, следовательно, и корректные доказательства бытия этого Бога не могли базироваться на каком-либо обращении к внешнему миру - в противном случае, в качестве предпосылки было бы взято то, что как раз и должно было стать одним из следствий доказательства. Другими словами, античные силлогизмы оказывались бессильными перед порожденным их же культурой скептицизмом, и для решения вставших перед философией проблем требовалось введение какого-то совершенно нового типа доказательства - доказательства, вообще не опосредованного каким-либо обращением к внешнему миру. Вполне понятно, что такое доказательство могло возникнуть только в рамках христианского мировоззрения - мировоззрения, придавшего внутреннему миру человеческого Я совершенно новый, вселенский смысл.

Истории не пришлось ждать слишком долго: во второй половине 11 столетия, в книге «Прослогион» итальянского философа Ансельма Д, Аоста, бывшего в ту пору архиепископом Кентерберийским, было сформулировано принципиально новое - так называемое онтологическое - доказательство Божьего бытия, охарактеризованное впоследствии Гегелем как «единственно христианское». Основу этого доказательства составляла цепочка следующих рассуждений:

1.Прежде всего, вводится определение божества: Бог есть то,