Становление неклассической философии

Философия, получившая название «неклассическая» отличается от классической[106] рядом особенностей. Возьмем, например, проблему разума – сердцевину классической философии. Классическая философия выдвинула требование познания природы и общества с целью переустройства их на началах разума. Считалось вполне возможным на основе постижения законов природы и общества господствовать над ними. Это означало, в первую очередь, достижение материального благоденствия человечества при помощи науки и техники, высочайшего развития человека, всех его духовных и физических сил при помощи установления оптимального общественного устройства.

Ведущей темой классической философии, особенно философии Просвещения, было прославление разума, утверждение безграничности человеческого познания как залога осуществления гуманистических идеалов. Вера в совершенствование разума через прогресс науки перерастала в уверенность в том, что разум есть главный и наилучший инструмент преобразования человеческой жизни. Авторитет разума стал столь велик, что ему стали доверять разработку проектов будущего счастливого устройства общества на основе прогресса науки и техники, успехи которых должны были рассеять традиционное невежество и тем самым ликвидировать социальную несправедливость, тиранию и нищету. Был не только провозглашен примат разума в качестве инструмента познания, но он был вознесен до небес как единственное средство решения всех проблем, веками мучавших человечество.

Таков внутренний пафос учений Бэкона и Декарта, Спинозы и Локка, Вольтера и Руссо, Дидро и Гольбаха, Гегеля и Маркса и многих других мыслителей, которые рассматривали разум в качестве главного залога социального прогресса.

Конечно, и в философской классике были учения, которые критически относились к разуму, указывали не только на большие возможности, но и на немалые ограниченности человеческого разума. Вспомним учение И.Канта об антиномиях чистого разума, возникающих именно из-за его гордого притязания выйти за границы «собственной территории» - мира феноменов и углубиться в недоступный ему мир ноуменов, где он необходимо попадает в ловушку иллюзий. Недаром Кант называл свое учение «критикой разума». Еще большую критическую направленность имеет учение Б.Паскаля, утверждающее ограниченность разума и его беспомощность в объяснении ценностей. Но эти идейные движения в то время не укладывались в господствующий стиль философствования, они оставались на периферии классического мышления. Господствовала традиция, уверенная в том, что разум способен освободить человека и от оков политических, и от оков традиционного невежества. И даже те, кто, подобно Канту, не питали завышенных надежд на возможности разума решить все человеческие проблемы, все же глубоко верили в науку, в его способность победить косность природы и открыть внутренний скрытый порядок окружающего мира.

«Однако впоследствии характер рационализма Просвещения резко изменился. Опьянев от материального процветания и успехов в покорении природы, человек перестал считать самого себя первой заботой – и в жизни, и в теоретическом исследовании. Разум, как средство обнаружения истины и проникновения сквозь поверхность явлений к их сущности уступил место интеллекту – простому инструменту для манипулирования вещами и людьми. Человек разуверился в способности разума установить правильность норм и идеалов человеческого поведения»[107]. Середина Х1Х века стала переломной в том плане, что решительная и настойчивая критика разума, рассуждения о неспособности науки указать путь решения человеческих проблем стали составной частью западной философии. Именно в это время начинаются попытки создания философских систем, ставящих в центр внимания не методологические тайны науки, природу искусства или философские конструкции, а повседневные жизненные интересы индивида.

Резкую критику классического рационализма начал Артур ШОПЕНГАУЭР (1788 – 1860), объявивший классическое понимание разума фикцией. Критикуя рационалистическую философию за превращение воли в простой придаток разума, он утверждает, что воля, т.е. мотивы, хотения человека, побуждения к действию и сами процессы его совершения специфичны и в значительной степени определяют направленность и результаты разумного познания. В основе мира лежит Мировая Воля – абсолютное начало, корень всего сущего, сила, создающая весь мир. В своей сути мир является слепой и неудержимой волей, а для мыслящего существа же мир – это всего лишь его представление, т.е. мир существует только для интеллекта, для существа, обладающего психическими функциям. Так в изображении Шопенгауэра мир стал «волей и представлением».

Человек, как и все живое, есть осуществление его воли. Воля в качестве внутренней сущности человека неустанно проявляет себя в нем как воля к жизни, как желание жить во что бы то ни стало, безо всякого отношения к цели и ценности жизни.

Воля первична по отношению к интеллекту, она – госпожа, а он – ее орудие. Отталкиваясь от идеи примата воли по отношению к разуму, он стал нападать на Гегеля, рационализм и оптимистический пафос философии которого противоречил всему строю его мышления. Чужда ему и гегелевская вера в исторический прогресс. Любую форму оптимистического взгляда на историю он считает выдумкой, поскольку Мировой Воли присуща «нелепость», она лишена смысла и ведет себя совершенно абсурдным образом, в ней изначально коренится нечто ущербное, негативное. А происходящие во времени и пространстве события истории лишены связи и значения, в исторических событиях отсутствует какая-либо закономерность, все диктуется случайностями, которые сталкиваются друг с другом, сплетаются и соединяются в произвольные конгломераты. Все мечты и ожидания людей терпят крушения под обломками этих конгломератов и сменяются новыми, но столь же напрасными мечтами и ожиданиями.

Действительно ли явления общественной жизни сугубо случайны, неповторимы? Прав ли Шопенгауэр, рассматривая историю как иррациональный поток, лишенный какого либо структурного оформления?

Конечно, в истории немало иррациональных сцеплений и хаотических случайностей, и в этом смысле она напоминает не прямую и ровную дорогу, проложенную человеком по определенному маршруту, а бурный поток воды, встречающий на своем пути многочисленные препятствия, которые сворачивают ее вкривь да вкось. Но, вопреки мнению Шопенгауэра, к одним лишь случайностям история все-таки не сводится. Чем больший отрезок истории мы возьмем, тем более определенно за видимым многообразием случайных событий можно обнаружить закономерности. А случайности либо создают «панораму» этих закономерностей, либо дополняют их разнообразием частностей, либо, наконец, ими преодолеваются.

Недоверие к безличному теоретическому разуму высказывает и датский философ С. Кьеркегор (1813 – 1855). Он отвергает всякие рационалистические системы философии за слишком абстрактный подход к человеку, за игнорирование реальных проблем и переживаний индивидов, за выключение из сферы философствования неповторимых человеческих ситуаций, за то, что в человеке они ищут только его сущность, теряя при этом из виду живую, уникальную индивидуальность с ее чувствами, переживаниями, настроениями. Особенно же датский философ клеймит философию Гегеля, не замечает ее завоеваний, считает гегельянство «самой отвратительной формой либертинажа»[108], риторично обвиняет «жалкого профессоришку» в принесении живого, мятущегося человека в жертву анонимному и бесстрашному абсолютному духу. Самое большое несчастье человека, говорит он, – безусловное доверие разумному мышлению. Задача философии – вырвать человека из власти разумного мышления и привить ему «экзистенциальное мышление», которое, в отличие от первого, связано с внутренней духовной жизнью личности, с ее интимными переживаниями.

Взгляды Шопенгауэра и Кьеркегора отразили глубокие сдвиги, которые начали происходить в традиционных ценностях либерального общества. Развитие обществознания привело к открытию цивилизаций, основанных на иных моральных ценностях, а развитие психологии – к пониманию того, что поведение индивида во многом обусловлено причинами неподконтрольными разуму. Постепенно, но неуклонно в философии усиливается иррационалистическая струя. Возникает «философии жизни», не только отрицающая значение разума с его логическими формами и категориями, но и исходящая из посылки, что мир и человек иррациональны по своей природе. Выдвинув на первый план «вечные вопросы» о смысле жизни и истории, она обвиняла рационализм в абстрактном формализме, в забвении потребностей жизни и практики, в извращении природы человека и превращении его в сухое рассудочное существо. Выдвинутая «философией жизни» дилемма «разум или жизнь» решалась в пользу иррационалистического истолкования жизни, отвергающего научное познание и прославляющего неразумную волю, инстинкт, бессознательные порывы и иррациональную интуицию.

Основы «философии жизни» заложили немецкий философ Фридрих Ницше (1844 – 1900) и французский философ Анри Бергсон.

Ф.Ницше родился в 1844 г. в деревне Реккен на границе Пруссии и Саксонии. После окончания школы Фридрих изучает классическую филологию в Боннском и Лейпцигском университетах. С 1869 по 1879 годы Ницше – профессор классической филологии Базельского университета в Швейцарии. Испытав влияние философии Шопенгауэра и эстетических идей композитора Вагнера, Ницше от классической филологии переходит к философии. Раздражительность и неуживчивость способствовали тому, что он поссорился и порвал отношения с Вагнером, увеличивается дистанция и с Шопенгауэром. Но скандальные ссоры при жизни философа не идут ни в какое сравнение с полемической канонадой, разразившейся после его смерти и не утихающей до сих пор.

В 1879 г. Ницше вынужден оставить преподавание по состоянию здоровья и последующие десять лет он будет писать отрывками свои экзальтированные произведения тоном проповедника, чувствуя себя пророком. В 1889 г. философ утратил душевное равновесие и последние одиннадцать лет прожил в состоянии помутнения разума.

Центральное понятие всей философии Ницше – жизнь, которую он вслед за Шопенгауэром воспринимает как жестокую и слепую иррациональность, боль и разрушение. Основой жизни является воля, жизнь есть воля к власти – инстинктивное иррациональное начало, которому подчинены мысли, чувства и поступки людей. «Мировую волю» Шопенгауэра Ницше трансформировал в «волю к власти» и стал утверждать, что в мире идет непрерывная борьба «квантов власти». Более того, воле к власти он придал значение, выходящее за пределы жизни, рассматривая ее как космическое начало, основу и движущую силу всего мирового процесса. Весь мир философ изображает как бушующее море энергии, как становление, содержание которого составляет борьба «пунктуаций воли», постоянно увеличивающих или теряющих свою власть. Мир – это вечное становление без начала и без конца, без направления и цели; положение мира отныне и навсегда – хаос, утрата порядка, структуры, формы, красоты, мудрости; в мире нет ни смысла, ни порядка, ни закономерности, все вещи мира предпочитают плясать на острие случая.

При формулировании концепции воли к власти Ницше перенес некоторые положения дарвинизма как учения о выживании наиболее приспособленных в борьбе за существование на человеческое общество. Наиболее существенное различие между людьми он видит в том, что одни из них от природы сильны, другие слабы. Соответственно различается и их мораль. Сильные («хозяева») ценят личное достоинство, решительность, настойчивость, самоуверенность несгибаемую волю и неистощимую энергию в достижении поставленной цели. Слабые («рабы») ценят то, что в большей мере выражается в их слабости: сострадательность, мягкосердечие, альтруизм, рассудительность. Некогда в жизни господствовали «хозяева», что и является естественным порядком вещей. Но со временем их одолели «рабы», после чего господствующей стала рабская мораль. Поэтому в истории господствует не прогресс, а регресс и декаданс, победу слабых над сильными, умерщвление воли как результат неспособности «сильных» противостоять стадным инстинктам «посредственных». Ныне, говорит Ницше, именно мелкие люди сделались господами, они проповедуют покорность и примирение, разумность и прилежание, снисхождение и это длинное «и так далее» мелких добродетелей. «Земля стала маленькой и по ней прыгает человек, делающий все маленьким. Его род неистребим, как земляная блоха». Человечество, следовательно, «не развивается в направлении лучшего, высшего, более сильного – в том смысле, как думают сегодня. Прогресс – это просто современная, т.е. ложная идея. Европеец наших дней по своей ценности несравненно ниже европейца Ренессанса»[109]. В измельчении и уравнении европейского человека Ницше видит величайшую опасность: «Мы не видим теперь ничего, что стремилось бы стать больше. Можно предполагать, что падение будет все ниже и ниже, к более жидкому, добродушному, уютному, умеренному, безразличному… В этом-то и заключается опасность Европы, вместе со страхом перед человеком мы утратили и уважение к нему, надежду на него. Вид человека утомляет – что же иное современный нигилизм если не это? … Нам надоел человек».

Способствует ли познание как рациональная деятельность повышению воли к власти? Ответ Ницше категоричен: нет, ибо доминирование интеллекта парализует волю к власти, вытесняет дионисическую свободу духа, заменяя ее инструкциями по эксплуатации жизни. Своим антиподом он считал теоретического человека (в частности, Сократа, который насадил тиранию разума и морали), союзниками – древних и новых мифотворцев, которые отвлеченной истине предпочитают, пусть и обманчивую, но желанную ложь. Согласно Ницше, наука и логика - не более чем система полезных фальсификаций, мышление создает лишь удобные для использования фикции. Парменид считал, что нельзя мыслить того, чего нет; мы, пишет Ницше, находимся на другом конце и говорим: «То что может мыслится, должно быть непременно фикцией». Поскольку жизнь человека в мире, как и существование самого мира, лишены смысла, чтобы выдержать жизнь нужны иллюзии и самообманы.

Философия Ницше предстает как опрокидывание традиционных философских и моральных ценностей, он сам рассматривал ее как переоценку ценностей. Переоценка касается и христианства, которое дегенеративно и полно разлагающихся элементов. Христианская религия отрицает свободу мышления, самостоятельность действий человека. Человек свободен, а смирение есть оковы, которые надевает на людей лицемерная каста жрецов ради достижения собственной власти. Необходимо отказаться от культа слабости и униженности, навязанных религией лицемерия и возродить идеал сильной и свободной личности – идеал Античности и Возрождения.. На место христианской религии он ставит миф о сверхчеловеке: «Исчезли все боги; теперь мы хотим, чтобы жил сверхчеловек». Сверхчеловек в своем стремлении оправдать низложение Бога выступает с претензией на его место, превращает себя в человекобога, ставшего по ту сторону добра и зла: «Если есть Бог, то как вынести мысль о невозможности быть им!». Сверхчеловек - это биологический тип, который не связывает себя никакими морально-правовыми нормами, пренебрегает лицемерием, из которого соткан долг, обветшавшее чувство долга заменяет собственной волей, каждое повеление: «Ты должен!» заглушает грозным рыком: «Я хочу!».

Ницше не приемлет золотое правило нравственности, полагая, что основанные на этом принципе человеческие отношения были бы отношениями взаимных услуг, так что каждое наше действие являлось бы платой наличными за что-то, сделанное для нас. Эта гипотеза, учит он, низка до последней степени, ибо здесь принимается как аксиома равенство ценностей моих и твоих действий.

Ниспровергатель традиционных ценностей называет простых людей «недоделанными и неполноценными» и не возражает против того, чтобы они страдали, если это в интересах сверхчеловека. Считая откровенной ложью принципы любви к ближнему и милосердия, он говорит, что уважения и поклонения достойны лишь лучшие, а лучшие – это наиболее сильные. Сострадание к униженным и оскорбленным парализует закон развития – закон селекции; оно поддерживает жизнь в том, что созрело для гибели. Поэтому принцип милосердия – это не требование жизни, а пустая трата времени на слабых и вырождающихся.

Массовые люди придумали себе и массовые религии – религии обиженных и угнетенных, религии сострадания – христианство и социализм И мораль христианская, и мораль социалистическая только ослабляют личностное начало в человеке, это слишком человеческая мораль. А все, что относится к человеку, должно быть преодолено – человек есть только путь к тому, кто не член стада, а сверхчеловек. Для сверхчеловека нужна и особая мораль – аристократическая, которая не убаюкивает человека будущим благоденствием и счастьем.

В своих многочисленных книгах Ницше варьировал одну мысль: превозносил до небес жизненный инстинкт, аристократическую культуру и жизненное искусство, выражающее буйство жизни, и так же решительно отвергал науку, рациональное сознание – все, что омертвляет и ослабляет жизненный порыв, искажает его первозданную сущность. Анализируя культуру Древней Греции, он пришел к выводу, что она определялась дихотомией двух культов – Аполлона и Диониса. Тайну «золотого века» греческой культуры Ницше связывает с цветением духа Диониса - источника опьяняющей радости жизни, творческой энергии и чувственной страсти. Рядом с дионисийским рос и креп дух Аполлона, рождались попытки выразить смысл вещей в терминах меры и соразмерности. Два этих инстинкта выступают в открытом диссонансе. Как только начинает преобладать аполлоновское начало (наука, рациональность), культура становится все менее жизненной, если же преобладает дионисийское начало, культуру может захлестнуть поток ничем не сдерживаемых страстей и необузданного варварства. В досократической Греции эти начала, борясь и соединяясь, создали великое искусство трагедии. Трагедия, таким образом, отразила противоречия в человеческом мироощущении. Именно в этом качестве греческая трагедия стала одной из основ всей европейской культуры.

Однако, учит Ницше, уже «огромное циклопическое око Сократа» разбило это единство двух начал, уничтожив трагедию. Он обвиняет Сократа в насаждении неслыханной тирании разума и морали, вытеснивший дионисийскую свободу духа и заменившей ее инструкциями по эксплуатации жизни. В вечной борьбе между теоретическим и трагическим миропониманиями, или между ханжеством и скукой, с одной стороны, и свободой и весельем, с другой, трагическое всячески подавляется общественными нормами, моралью, - «мошенничеством высшего порядка». Все симпатии Ницше на стороне Диониса.

Ницше первым привлек внимание и придал особенную остроту проблеме наступления нигилизма, который темной ночью начал накрывать эпоху. Характерной особенностью нигилизма является последовательный отказ от основных ценностей европейской цивилизации, отказ, которому есть имя - убийство Бога. В «Веселой науке» Ницше описывает как один ошалелый среди бела дня зажег фонарь, отправился на площадь и там без передышки кричал: «Ищу Бога! Ищу Бога!». Заслышав его крики, люди принялись громко хохотать, а безумец ринулся в самую толпу с криком: «Куда подевался Бог? Сейчас я вам скажу! Мы его убили – вы и я! Все мы его убийцы!». Тут умолк безумный человек и опять взглянул на тех, кто слушал его, и они тоже молчали. Наконец, он швырнул фонарь на землю, так что тот разбился и загас. «Я слишком ранний предтеча, - сказал он, помолчав, - еще не приспело мое время. Чудовищное событие – оно пока в пути, оно бредет своей дорогой, еще не достигло оно ушей человеческих». Бог европейской истории утратил свою значимость для человеческой воли, а вместе с ним пали и его исторические производные – идеалы, принципы, нормы, цели и ценности. Однако люди все еще не осознали случившегося, они еще держатся разнообразных оазисов смысла, хранят веру в осколки прежнего образа мира, хотя единой опоры у них уже нет. Жизнь современной Европы клонится к упадку, в охраняемых европейцами ценностях завелась порча. Признаки и симптомы порчи Ницше видит во всеобщем ослаблении духовной жизни, в распространении пессимизма, в повальном увлечении декадентскими идеалами, в утрате веры в почитавшиеся духовные ценности – одним словом, в нигилизме, сделавшимся знамением века. Автор «Заратустры» хочет преодолеть этот нигилизм и дать оптимистическое учение. Человек, отрезвленный нигилизмом, который разоблачил и отверг все виды и формы иллюзий относительно прогресса, должен найти мужество восторжествовать над обломками иллюзий, дать бытие новым ценностям, он должен жить, постоянно увеличивая свою силу и власть над миром. Поэтому достоин уважения сверхчеловек, который не гнет спину перед иллюзиями потустороннего, верит в земное и исполнен воли к победе. «Я хочу учить людей смыслу их бытия: этот смысл есть сверхчеловек, молния из темной тучи человечества… Я люблю того, кто приносит себя в жертву Земле, чтобы когда-нибудь она стала Землей сверхчеловека».

Ниспровержение традиционных ценностей обернулось тем, что на долгие годы на память о творчестве самого Ницше легла печать фашистской. Образ сверхчеловека исказился и приобрел черты «белокурой бестии», не щадящей ничего и никого, безжалостно разрушающей мир и его ценности. Но не в этом суть сверхчеловека Ницше. Его сверхчеловек безжалостен прежде всего и более всего к самому себе, он подвергает пересмотру имеющиеся у него ценности и моральные нормы, лишающие его внутренней духовной свободы и радости творческой жизни. Ницше полагает, что человек в полной мере еще не оформился, не вырвался из животного состояния: «В человеке тварь и творец соединены воедино: в человеке есть материал, обломок, избыток, глина, грязь, бессмыслица, хаос; но в человеке есть и творец, ваятель, твердость молота, божественный зритель и седьмой день – понимаете ли вы это противоречие? И понимаете ли вы, что ваше сострадание относится к «твари в человеке», к тому, что должно быть сформовано, сломано, выковано, разорвано, обожжено, закалено, очищено, - к тому, что страдает по необходимости и должно страдать?»[110]. Только в отдельных индивидах природа достигла подлинного человеческого состояния: это философы, художники и святые. Однако они встречаются чрезвычайно редко, зато всюду и везде господствует стадо – масса людишек серых, обезличенных, неспособных ни на какой поступок, никогда не рисковавших ничем и, следовательно, ничего в этой жизни не добивавшихся. «Нет пастуха, одно лишь стадо! Каждый желает равенства, все равны: кто чувствует иначе, тот идет в сумасшедший дом». Философия Ницше учит людей разрушить внутри себя признаки «стадной твари» и «взращивать творца», прозванного сверхчеловеком.

Как же отреагировало общественное сознание на учения, выносящие приговор разуму?

В Х1Х веке общество еще не было готово жить без опоры на разум; благосклонность общества оказалась на стороне тех, кто не соглашался с хулителями разума, и поэтому идеи обличителей разума и науки были оттеснены на периферию общественного сознания. Но в начале ХХ века закончился сдвиг в формах человеческого сознания, начало которому было заложено Шопенгауэром, Кьеркегором и Ницше, сами они стали почитаемы, их идеи переместились в центр европейского интеллектуального пространства.

Неприязненное отношение к разуму и науке в европейской культуре, разумеется, не выросло из абстрактных рассуждений, оно связано с социальными проблемами научно-технической цивилизации. Речь идет об осознании того факта, что достижения науки могут быть использованы не только для облегчения человеческой жизни, но и для создания чудовищных средств массового уничтожения. Неограниченный рост искусственно созданных потребностей в обществе потребления, вещная ориентация человека и соответствующая экспансия производства создали реальную угрозу разрушения не только среды обитания, но и самого человечества как системы. Все более очевидным становится тот факт, что прогресс науки, успехи просвещения не являются еще залогом от социального зла, ибо они вполне сочетаются с созданием таких технологий, которые ведут к подавлению и оглуплению человека, его опустошению, распространению идеологических мифов и предрассудков.

Сложности и противоречия, связанные с возрастанием роли науки, порождают многообразные и зачастую противоречивые формы ее мировоззренческой оценки. Полюсами таких оценок являются сциентизм (лат. scientia наука) и антисциентизм. Для сциентизма характерны абсолютизация стиля и методов так называемых точных наук, объявление науки высшей культурной ценностью, часто сопровождающееся насаждением мировоззренческого нигилизма путем исключения из сферы научного знания основных философских проблем как псевдонаучных и не имеющих познавательного значения. Антисциентизм, напротив, исходит из положения о принципиальной ограниченности науки в решении коренных человеческих проблем, а в своих крайних проявлениях оценивает науку как враждебную человеку силу, отказывая ей в положительном влиянии на культуру.

Таким образом, налицо два типа отношения к науке и технике. На одной стороне – наука и ее технические воплощения, совокупность анонимных и безличных сил, навязывающих человеку определенный способ поведения; на другой – живой человек со своим неповторимым внутренним миром и нравственными идеалами.

Факт разрыва, расколотости современной культуры обуславливает появление и взаимную конфронтацию двух типов философствования – сциенстистского и антропологического. Из наиболее влиятельных течений западной философии к тенденции сциентизма тяготеют неопозитивизм (аналитическая философия), постпозитивизм, структурализм. Идейное же движение, сконцентрированное вокруг проблемы человека и его места в мире, представлены «философией жизни», экзистенциализмом, фрейдизмом[111].