Модели познания

Какому виду познания философ уделяет первостепенное внимание?

Как этот вид познания связан с другими формами и видами познания?

Как автор решает проблему истины?

Как этот вид познания рассматривается в философии? (В каких разделах философии? В каких направлениях?)

Нарисуйте схему вида познания, представленного в тексте.

 

Текст1

Только вера одновременно выражает первичность субъекта и то­тальную встречу с объектом. Верить — это значит быть вовлечен­ным в объект, совместно с другими субъектами... Сейчас много гово­рят о вовлеченном мышлении, но не отмечают, что вовлеченное мышление имеет старое и прекрасное имя, которое точно называ­ется верой...

Весь предшествующий анализ нас привел к выводу: то, что раньше называлось теорией познания должно стать теорией веры.

Исходя из веры, нельзя процесс познания описывать в ис­ключительно интеллектуалистских терминах, ибо существенный атрибут субъекта — его воля. А воля содержит в себе или в конце концов предполагает аффективность. Отсюда можно сделать вы­вод, что вера требует не только рациональности, воли, но бытия целиком. Вера есть в высшей степени сложное психологическое состояние, которое связывает воедино идеи, чувства и действия. Она есть результат тотального взаимопроникновения субъекта и объекта.

Однако простое соединение субъекта и объекта не означает еще истинной веры, а только способность к суждению. Для того, чтобы возникла вера необходимо, чтобы суждение было целиком соединено с нашим бытием, с нашей личностью... По существу, вера — это тотальное вовлечение, которое можно было бы определить как персоналичность суждения.

Вера — это нераздельность духа. Верить — значит вовле­каться целиком, значит соединяться тотально с самим собой, с другими, с миром и Богом. Вера — это сама личность.

Вера выражает утвердительную силу духа, одобрение. Утверждение [одобрение] может иметь корни [основания]. Оно зависит от результатов процесса мышления. Но между выводным знанием и одобрением имеется принципиальное различие. Одобрение [ут­верждение] не есть прямое следствие вывода, а представляет собой нечто другое. Между основаниями, на которые опирается вера, и ве­рой самой по себе имеется скачок, содержание которого и составляет собственно вовлеченность личности. Следовательно, персональная вера и интеллектуальные аргументы, на которые она опирается, различны по своей природе. Вовлеченность личности невыразима в механизме доказательства. Это означает, что конечный критерий веры принадлежит к высшему по отношению к логике порядку и его следует более точно назвать этико-религиозным.

Аутентичная вера это не субъективизм в уничижительном смысле этого слова, ее нельзя сводить ни к чисто психологическим, ниволевым крайностям. Она есть интимная связь, временное проникновение субъекта и объекта, прогрессирующее развитие субъекта, который открывается перед миром, другими и Богом. Моя верa — это движение моей души. И я не верил бы только в том случае, если бы не существовал. Вся трудность человеческого познания проистекает от того, что оно одновременно выступает как движение, помещенное в нашу психологическую историю, и имеет отно­шение к универсальной и вечной истине.

Лакруа Ж. Марксизм, экзистенциализм, персонализм. — Париж, 1966. — С. 78, 99, 103—104.

Какому виду познания философ уделяет первостепенное внимание?

Как этот вид познания связан с другими формами и видами познания?Как автор решает проблему истины?Как этот вид познания рассматривается в философии? (В каких разделах философии? В каких направлениях?)

Текст 2

Ко второму классу наук принадлежат науки, изучающие живые организмы. В той области царит такое многообразие взаимоотно­шений и причинных связей, что не только каждый решенный во­прос поднимает огромное множество новых вопросов, но и каждый отдельный вопрос может решаться в большинстве случаев только по частям, путем ряда исследований, которые часто требуют це­лых столетий; при этом потребность в систематизации изучаемых связей постоянно вынуждает нас к тому, чтобы окружать оконча­тельные истины в последней инстанции густым лесом гипотез...

Но еще хуже обстоит дело с вечными истинами в третьей исто­рической группе наук, изучающей, в их исторической преемствен­ности и современном состоянии, условия жизни людей, обществен­ные отношения, правовые и государственные формы с их идеальной надстройкой в виде философии, религии, искусства и т. д. В органи­ческой природе мы все же имеем дело, по крайней мере, с пользовательным рядом таких процессов, которые, если иметь в виду область нашего непосредственного наблюдения, в очень широких пределах повторяются довольно правильно. Виды организмов остались со вре­мен Аристотеля в общем и целом теми же самыми. Напротив, в исто­рии общества, как только мы выходим за пределы первобытного со­стояния человечества, так называемого каменного века, повторение явлений составляет исключение, а не правило, и если где и происхо­дят такие повторения, то это никогда не бывает при совершенно оди­наковых обстоятельствах. …Познание, следовательно, носит здесь по существу относительный характер, так как ограничивается выяснением связей и следствий известных общественных и госу­дарственных форм, существующих в данное время и у данных горо­дов и по самой природе своей преходящих. Поэтому, кто где погонит­ся за окончательными истинами в последней инстанции, за подлин­ными, вообще неизменными истинами, тот немногим поживится, — разве только банальностями и общими местами худшего сорта, вро­де того, что люди в общем не могут жить не трудясь, что они до сих пор большей частью делились на господствующих и порабощенных, что Наполеон умер 5 мая 1821 года и т. д.

Примечательно, однако, что именно в этой области мы чаще всего наталкиваемся на так называемые вечные истины, на окон­чательные истины в последней инстанции и т. д. Что дважды два четыре, что у птиц имеется клюв, и тому подобные вещи объявля­ются вечными истинами лишь теми, кто собирается из факта суще­ствования вечных истин вообще сделать вывод, что в истории чело­вечества существуют вечные истины, вечная мораль, вечная спра­ведливость и т. д., претендующие на такую же значимость и такую же сферу действия, как истины и приложения математики.

…Однако нам отнюдь нет надобности приходить в ужас по по­воду того, что ступень познания, на которой мы находимся теперь, столь же мало окончательная, как и все предшествующие. Она ох­ватывает уже огромный познавательный материал и требует очень значительной специализации от каждого, кто хочет по насто­ящему освоиться с какой-либо областью знаний. Но прилагать мер­ку подлинной, неизменной, окончательной истины в последней ин­станции к таким знаниям, которые по самой природе вещей либо должны оставаться относительными для длинного ряда поколений и могут лишь постепенно постигать частичного завершения, либо даже (как это имеет место в космогонии, геологии, и истории чело­вечества) навсегда останутся неполными и незавершенными уже вследствие недостаточности исторического материала, — прила­гать подобную мерку к таким знаниям значит оказывать лишь свое собственное невежество и непонимание, даже если истинной подо­плекой всего этого не служит, как в данном случае, претензия на личную непогрешимость. Истина и заблуждение, подобно всем ло­гическим категориям, движущимся в полярных противоположно­стях, имеет абсолютное знание только в пределах чрезвычайно ог­раниченных... Энгельс Ф. Анти-Дюринг // Собрание сочинений. Т. 20. — С. 87—92.

Текст 3

Человек сумел открыть новый способ приспособления к окруже­нию. У человека между системой рецепторов и эффекторов, кото­рые есть у всех видов животных, есть и третье звено, которое можно назвать символической системой. Это новое приобретение целиком преобразовало всю человеческую жизнь. По сравнению с другими животными человек живет не просто в более широкой реальности — он живет как бы в новом измерении реальности. Существует несомненное различие между органическими реак­циями и человеческими ответами. В первом случае на внешний стимул дается прямой и непосредственный ответ; во втором ответ задерживается. Он прерывается и запаздывает из-за медленного и сложного процесса мышления. На первый взгляд такую за­держку вряд ли можно считать приобретением. Многие филосо­фы предостерегали человека от этого мнимого прогресса. “Раз­мышляющий человек, — говорит Руссо, — просто испорченное животное”: выход за рамки органической жизни влечет за собой ухудшение, а не улучшение человеческой природы.

Однако средств против такого поворота в естественном ходе вещей нет. Человек не может избавиться от своего приобретения. Он может лишь принять условия своей собственной жизни. Человек живет отныне не только в физическом, но и в символическом уни­версуме. Язык, миф, искусство, религия — части этого универсума, те разные нити, из которых сплетается символическая сеть, слож­ная ткань человеческого опыта. Весь человеческий прогресс в мыш­лении и опыте утончает и одновременно укрепляет эту сеть. Чело­век уже не противостоит реальности непосредственно, он не стал­кивается с ней лицом к лицу. Физическая реальность как бы отдаляется по мере того, как растет символическая активность че­ловека. Вместо того, чтобы обратиться к самим вещам, человек по­стоянно обращен на самого себя. Он настолько погружен в лингвис­тические формы, художественные образы, мифические символы или религиозные ритуалы, что не может ничего видеть и знать без вмешательства этого искусственного посредника. Так обстоит дело не только в теоретической, но и в практической сфере. Даже здесь человек не может жить в мире строгих фактов или сообразно со сво­ими непосредственными желаниями и потребностями. Он живет, скорее, среди воображаемых эмоций, в надеждах и страхах, среди иллюзий и их утрат, среди собственных фантазий и грез. “То, что ме­шает человеку и тревожит его, — говорит Эпиктет, — это не вещи, а его мнения и фантазии о вещах”.

С этой, достигнутой нами теперь, точки зрения мы можем уточнить и расширить классическое определение человека. Во­преки всем усилиям современного иррационализма это определе­ние человека как рационального животного ничуть не утратило своей силы. Рациональность — черта действительно внутренне присущая всем видам человеческой деятельности. Даже мифоло­гия — не просто необработанная масса суеверий или нагроможде­ние заблуждений; ее нельзя назвать просто хаотичной, ибо она об­ладает систематизированной или концептуальной формой. С дру­гой стороны, однако, нельзя характеризовать структуру мифа как рациональную. Часто язык отождествляют с разумом или с под­линным источником разума. Но такое определение, как легко за­метить, не покрывает все поле... оно предлагает нам часть вместо целого. Ведь наряду с концептуальным языком существует эмо­циональный язык, наряду с логическим или научным языком, су­ществует язык поэтического воображения...

Кассирер Э. Опыт о человеке:

введение в философию человеческой культуры.

Проблема человека в западной философии.

— М.,1988. — С.28 —30.