Гуманизм Ренессанса. Становление индивидуализма

Человеческая цивилизация в эпоху Возрождения вновь, как и во времена древних греков, набирает высокие темпы развития. Обеспечиваются они соединением таких экономических, политических и духовных стимулов, которых не знало средневековье, и главными среди них являются ценностные. Существенный сдвиг, осуществленный возрожденческой мыслью, происходит на уровне мировоззренческих и этико-эстетических, нравственных ценностей и оценок, то есть пересматривается вопрос о человеке:

- о положении человека в мире;

- о его значении;

- о достоинстве человеческой личности;

- о принципах нравственности и поведения.

Легитимизируются потребности тела, именно они в эту эпоху приравниваются к другим и получают "правовой статус" шестого человеческого чувства. Ценностно-моральный акцент философии и литературы Возрождения подтверждается, в частности, обилием сочинений с такими названиями: "О преимуществе и превосходстве человека" (Фацио), "О наслаждении как истинном благе" и "Об истинном и ложном благе" (Л.Валла), "Об алчности" (Браччолини), "О достоинстве" (Манетти), "О средствах против счастливой и несчастной судьбы" (Петрарка) и др.

Философские ориентации и размышления подводятся к наиболее важному для Возрождения вопросу: велик или ничтожен человек? Этим определяется уникальная миссия возрожденческой мысли в истории человеческой культуры. Философское мышление этого периода можно охарактеризовать как антропоцентристское. Оно должно было изменить господствующее теоцентристское представление о значении, возможностях, достоинстве человека.

Изменение ценностных акцентов имело огромное значение для пробуждения активности человеческой личности, для преобразования ее установок в отношении самой себя и окружающего мира. Тем самым объективно получила выражение и идейное воплощение потребность цивилизации в человеке нового типа – активном, инициативном, свободном, рассудительном, ответственном.

Мысль и культура эпохи Возрождения отражали изменения реального образа жизни, и в то же время они были идейно-ценностным оправданием и духовным стимулом дальнейших перемен. Все это отражено в слове и художественном образе.

"Со времен рождества Христова вся история мира за тысячи лет не могла быть ни в каких отношениях поставлена в сравнение. Таких строений... никогда не было в мире, не было той утонченной и разнообразной еды, тех напитков, которые распространялись сегодня. Одежда также столь прекрасна, что не может быть лучшей. А кто видел такую торговлю..." (Мартин Лютер). Это высказывание именно Лютера, церковника, теолога, приводится для того, чтобы подчеркнуть: жизнь брала свое.

Но церковь не так просто отступала. Официальная католическая церковь впала буквально в идейную агонию, пытаясь подавить новую жизнь и новую культуру. Причиной тому было и то, что сама религиозная идеология не была уже монолитной. Пример тому – Реформация (ХV-ХVI вв.), возглавляемая Лютером и Мюнцером. И хотя субъект Ренессанса – высшие слои городского населения, требующие преобразования общества путем расширения светского образования, а субъект реформации – низшие слои, видевшие путь совершенствования общества и человека в более упрощенном пути к богу как к спасению, направленность и цель у них была одна, а именно антифеодальная.

Содержание эпохи Ренессанса состоит прежде всего в том, что это эпоха стихийно-человеческого самоутверждения. Почему в эпоху Ренессанса возникла идея самоутверждения личности человека, его энтузиазма и творческого начала? Во-первых, этого требовало изменяющееся бытие, вся система объективных потребностей зарождающегося буржуазного общества, потребностей человека. Во-вторых, что более важно, желание иметь совершенное бытие, которое было бы весьма далеким от элементарных и повседневных нужд человека.

Возрожденческому человеку важно было прежде всего утвердить свое самостоятельное существование, но не просто сытно поесть и попить, удовлетворить без предрассудков свои физические потребности (что само по себе уже не грех, как в эпоху средневековья), а так, чтобы это не было изгнанием всякой благородной, высокой, красивой идейности из человеческой мысли, человеческого существования, человеческой деятельности. Важно было не превращать человека в животное. Ибо возрожденческий человек хотел прежде всего (в глубине души) оставаться духовным существом, пусть вне всякого культа и конфессии, но все-таки не вне того духовного благородства, которое античный человек черпал из своего сознания о высшем надчеловеческом идеале истины и красоты (платонизм). Все великие возрожденческие мыслители, в том числе и религиозные, были проникнуты внутренне присущим человеку чувством самоутверждения. Но для этого все высшие начала – Бог, идея – снижались до обыкновенного человеческого понимания, а вся духовность выступала как свобода и творчество мысли.

Эти тенденции в философском мышлении наблюдаются уже в период проторенессанса. (Это относится и к философии Ф. Аквин­ского.)

С начала ХV в. сильная и свободная индивидуальность выступает весьма заметно. При этом выдвинувшаяся на первый план человеческая личность обязательно мыслится всесторонне и духовно, и физически совершенной. Причем телесная индивидуальная субъективность, вплоть до самых глубинных тайн, совершенно по-новому, в сравнении со средневековьем, ориентирует человека и все его жизненное самочувствие. Физическое совершенство было такой же целью, как и духовное. Человек как бы обновляется и начинает находить счастье своей жизни и в красивости материального бытия, и в художественном творчестве, и даже в беззаботности, если не легкомысленной безмятежности.

Вот как рисует возрожденческий индивидуализм французский мыслитель того времени Ф.Монье. Новый век открывается трактатом Дж.Манетти "О достоинстве и превосходстве человека" и заканчивается трактатом "О достоинстве человека" молодого князя Пико делла Мирандола, который представил Европе живое доказательство этого достоинства своею ученостью, своею молодостью, своею красотой. Папа Павел II желал бы называться в качестве первосвященника "красивым человеком". Купец Ручелаи благодарит Бога за то, что тот создал его человеком, а не животным. По мнению Альберти, человек может извлечь из себя все, что пожелает. Природа нашего духа всеобъемлюща, говорит Пальмьери. Мы рождены с тем условием, что мы становимся тем, чем мы можем быть, говорит Пико.

Если всерьез принять такого рода учения о человеке, то можно сказать, что в те времена происходило буквально прямое обожествление человека, абсолютизация человеческой личности со всей ее материальной телесностью. В последующие века философы будут выводить и сущность, и существование человека из мысли о человеке, из идеи человека. Все это в определенной мере чуждо Ренессансу, который, по крайней мере вначале, исходит просто из человека как такового, из его объективного существования. В последующие века возникнут теории, которые будут выводить сущность человека из его моральной сути. Для Возрождения всякий морализм такого рода просто смешон. Возрожденческий человек исходил и базировался на материальной основе; и поскольку такая жизнь мыслилась личностно-материально, то она была свободна от всяких тяжелых и трудновыполнимых заповедей, норм. Тот же Ф.Монье продолжает: человек живет полной и широкой жизнью, всеми порами и всеми чувствами, без нервности, усталости и горя. Он с удовольствием встает утром и вдыхает "аромат неба"; с удовольствием работает при свече; с удовольствием совершенствует физически свое тело.

Отнюдь не противный самому себе, он живет в мире с окружающей средой и с собой. Он считает, что большего блаженства нет на Земле, как жить спокойно и счастливо. Он гонит горе как нечто, не стоящее внимания, употребляя легкие средства, какие внушают ему его эгоизм и сила. Он нисколько не страдает от разобщенности с людьми; не испытывает грусти от того, что он представляет собой единственное, оригинальное, отличное от других существо. Действия и желания стоят на высоте; сила в гармонии с волей. Можно сказать, что это девственная сила, которой еще никогда не пользовался человек. Эту, никогда не повторявшуюся в жизни европейского человека стихию помолодения, стихию беззаботной и привольной ориентации среди всех традиций жизни, эту яркость, полноту и даже беззаботность ранней юности необходимо учитывать при характеристике Ренессанса в первую очередь.

Тут же, однако, историческая справедливость заставляет признать, что ранняя и безответственная юность Ренессанса кончилась довольно быстро. Очень скоро стала ясной полная невозможность базироваться только на такой беззаботно-привольной личностно-материальной основе. Поэтому вернее считать, что весь Ренессанс представляется борьбой между этой беззаботно и привольно чувствующей себя юностью, с одной стороны, и постоянным стремлением базировать нормы человеческого поведения на чем-нибудь ином, гораздо более солидном, а не просто только на одной изолированной и иллюзорно-свободной человеческой личности. И чем более созревал Ренессанс, тем более интенсивно переживалась трагедия этой иллюзорно-свободной человеческой личности. Это понимали великие личности, "титаны мысли и дела", рожденные этой эпохой и отразившие ее.

Фигура человека-творца, а не только свободного человека, доводящего эту свободу до эгоцентризма, становится символом Ренессанса. Человек должен творить так, как бог творил мир, и даже совершеннее того. Творческий человек тот, кто творит по своим собственным законам. Следовательно, Ренессанс предполагал идею: "Сотвори себя".

О творце теперь говорят, что он должен быть не только знатоком всех наук, но и индивидуальностью, творчество которой само являло бы критерий красоты и истины. В нем больше всего теперь ценят техническое мастерство, профессиональную самостоятельность, ученость и специальные навыки, острый творящий взгляд на вещи, умение создавать самодовлеющее, неповторимо оригинальное, выражающее удивление и восторг, материальное или духовное произведение. Принцип наслаждения и восторга становится одним из основополагающих в отражении, восприятии и созидании.

Итак, то, что перед нами эпоха, которая нуждалась в титанах и которая породила титанов по силе мысли, чувств и дела, по многосторонности и учености, что без нее, без такого Ренессанса не могло быть дальнейшего прогресса – несомненно.

Но можно ли безгранично восхвалять возрожденческий индивидуализм и титанизм и считать его окончательным достижением истории? С одной стороны, сила возрожденческой мысли, культуры, действительно в том, что здесь была осознана необходимость самоутверждения человека, который бурно заявил о своих правах на человеческое достоинство, свою индивидуальность, потребовал своего освобождения – и духовного, и душевного, и телесного, и материального. С другой стороны, философия Ренессанса обладала одним замечательным свойством, которого не было в последующей философии буржуазного общества: она поняла и почувствовала всю ограниченность изолированного человеческого субъекта. И все это наложило печать трагизма на всю бесконечно революционную стихию возрожденческого индивидуализма. Пример тому – творчество Боттичелли и Микеланджело, черты отчаяния и бессилия у могучего Леонардо, трагедия жизни и творчества Дж.Бруно, их попытка вырваться за пределы всего успокоенного, гармоничного, благополучного. Вся их гениальность и состоит в том, что, изображая до мельчайших физических черт индивидуализм, они в то же время показывали самоизолированность человеческой личности, отошедшей от античных и средневековых абсолютов, но еще не пришедшей ни к какому новому и достаточно надежному абсолюту.

Глубокий анализ трагедии возрожденческого индивидуализма дали и писатели Т.Тассо, Ф.Рабле, М.Сервантес, М.Монтень, В.Шекспир. Их герои полны самоутверждения и жизнеутверждения, но в еще большей мере – бессилия, трагической обреченности. Такая личность-титан (Макбет, Гамлет), с одной стороны, безудержна в своей жажде самоутверждения и желаний покорить себе всех и вся, с другой, наталкивается на себе подобных. Все такого рода титаны гибнут во взаимной борьбе в результате взаимного исключения друг друга из круга людей, имеющих право на самостоятельное существование.

Ренессанс прославился и другим. И ради объективного отражения сущности этой эпохи, ее места в истории человеческой цивилизации необходимо об этом говорить. Возрождение прославилось своими бытовыми типами коварства, вероломства, убийства из-за угла, невероятной мстительности и жестокости, авантюризма и всякого рода страстей, недостойных человека, так как человеческая личность (не теоретическая, а реальная) в своей основе стала аморальной, ибо в своем бесконечном самоутверждении и в своей ничем не сдерживаемой стихийности страстей, аффектов и капризов она дошла до самолюбования, до дикости и зверства.

Таким образом, было бы односторонне четырехвековую философию Ренессанса сводить только на гуманистически-платоновские пути мысли. В этой эпохе была еще и другого рода философия и культура, противоположная гуманизму. Она была аморальной в своем предметном содержании, но она же обладала всеми чертами самодовлеющей значимости, "небывалой целесообразностью без всякой цели" (Кант). Эту область Ренессанса называют обратной стороной. Всякого рода разгул страстей, своеволие и распущенность достигают в возрожденческой Италии, Франции, Испании и других странах Европы невероятных размеров.

Священнослужители содержат игорные и публичные дома, так что приходится издавать декреты, запрещающие им "ради денег делаться сводниками проституток", но все напрасно. Монахини читают "Декамерон", а в грязных стоках находят детские тела как результат монашеских оргий. В церквах пьянствуют и пируют. Папа Александр IV и его сын собирают на свои ночные оргии до 50 куртизанок... В Италии этой эпохи нет никакой разницы между честными женщинами и куртизанками, между законными и незаконными детьми, которых имели и гуманисты, и папы, и князья, и бездомные. Имели незаконных детей папа Пий III, Иннокентий VIII, Юлий II, Павел III. Но... все они – гуманисты, известные покровители возрожденческих искусств и наук. Многие из кардиналов сожительствовали со знаменитой куртизанской Империей. Но Рафаэль изображает ее на своем Парнасе в Ватикане.

Широкое распространение получают порнографическая литература и живопись. Такая непристойная книга, как "Гермафродит" была с восторгом принята всеми гуманистами. В Ватикане при папе Льве Х ставятся непристойные комедии Чиско, Ариосто, причем декорации к ним нередко готовил Рафаэль, а при представлении папа стоял в дверях зала, и входящие гости подходили к нему под благословление. Художники наперебой соревнуются в откровенности и неприличии в изображении вакханалий. Причем нередко картины подобного толка выставляются в церквах рядом с ликом Христа и апостолов...

К области обратной стороны Ренессанса следует отнести учреждение инквизиции. Относительно инквизиции у историков часто слабеет память, и они относят ее к средневековью, а ведь это детище исключительно эпохи Ренессанса.

Едва ли все это можно целиком отрывать от стихийного индивидуализма и прославленного титанизма всего Ренессанса. Красивый Ренессанс имел свою обратную сторону, игнорировать которую нельзя во имя справедливого определения места Ренессанса в человеческой цивилизации.

Самое важное – это понимать всю историческую необходимость этой обратной стороны красивого, блестящего титанизма Ренессанса. Средневековье изживало себя. Все большее и большее значение получали города и городские ремесленные коммуны, которые нацеливались на частное предпринимательство. Шло первоначальное накопление, которое было еще далеко от буржуазно-капиталистических методов ведения промышленности и торговли, базирующихся на передовой экономике и культуре. Для этого требовалась ломка всех коренных основ феодализма. Для такой ломки нужны были весьма сильные люди, гиганты мысли и дела – титаны земного самоутверждения человека. Отсюда вытекал сам собой стихийный индивидуализм данной эпохи, примат его субъективных стремлений, его антропоцентризм. Но этот титанизм был в эпоху Ренессанса явлением слишком стихийным, чтобы проявлять себя красиво и целесообразно. Тот же титанизм в эпоху Возрождения имел и свою отрицательную сторону. Но в отличие от других эпох он связывался с принципиальным индивидуализмом, со стремлением к безграничному самоутверждению и, следовательно, к самооправданию в безудержных страстях, пороках, преступлениях. Все это было и ранее. Но в прошлые эпохи люди грешили против своей совести и после совершения греха каялись в нем. В эпоху Ренессанса наступили другие времена. Совершая самые дикие преступления, люди ни в коей мере в них не каялись. И поступали они так потому, что последним критерием для человеческого поведения считалась тогда сама же изолированно чувствовавшая себя личность. В этом смысле обратная сторона титанизма была, в сути, все тем же самым титанизмом. Красиво мысливший поэт Ренессанса, бесконечно человечный и бесконечно гуманный, мало отдавал себе отчет в том, что какой-нибудь кровавый преступник или бесстыдный насильник тоже чувствовал за собой право на свое поведение, тоже находил в нем свое самодовлеющее наслаждение и тоже был своего рода свободной личностью.

Значение философии Ренессанса необходимо рассматривать в связи с развитием литературы и искусства. Это единство воплотили в своем творчестве все итальянские представители Ренессанса.

Остановимся на творчестве некоторых из них.

Данте Алигьери (1265 -1321). Данте можно охарактеризовать как последнего поэта средневековья и вместе с тем первого поэта Ренессанса. Его основные произведения – "Божественная комедия", "Пир", "Монархия". Из них видно, что Данте принимает христианскую догматику как неизменную истину, но дает новое изложение отношения божественного и человеческого в человеке. Он утверждает, что человек – поле действия двух сил: Бога и Природы. И к счастью его ведут два пути: разум и дух. При этом разум есть не что иное, как философское поучение, а дух – духовное поучение. Но человек сам ответственен за свое благо, решающим здесь являются его личные качества, а не богатство и положение.

Задачей человечества является реализация возможностей разума, воплощение его в практическую деятельность.

Социальная философия Данте определяется его политической позицией, в том числе антицерковной, которую он излагает в "Монархии": церковь должна заниматься вопросами "вечности", "земные" дела – удел людей.

Петрарка Франческо (1304 -1374). Происходил из небогатой, но старинной семьи. Готовил себя в юристы. Но увлечение литературой, в том числе античной, особенно Цицероном, а через него – философией, особенно философией Платона, меняет его жизненные интересы.

В 1326 г. принял духовное звание, но больше вел частную жизнь. Его духовность характеризуется прежде всего обращением к самому себе, к своим интересам. Его можно назвать первым индивидуалистом. Но имманентизм у него приобретает новый оттенок, который придает Петрарке то исключительное своеобразие, благодаря которому он и выделяется как первый гуманист: именно исключительное внимание к себе, способность к самопознанию сделали Петрарку предельно внимательным и к внешнему миру, к его радостям и соблазнам. Это определило двойственность его нравственного и духовного мира. В нем идет непрерывная борьба с самим собой, и в ней нет победителя: его сонеты говорят о его любви, чувствах, а его трактаты – о власти разума и традиций. Но те же сонеты несут в себе противоречия трактатов. И любовь становится объектом самого "сурового осуждения" в беседах "О презрении к мифу". Тем не менее здесь же он ярко говорит о значении любви для него, называет любовь лучшей радостью и говорит, что без любви светлейшая часть души его будет ввержена во мрак. И в то же время он утверждает, что земная любовь (любовь к Лауре) несомненно побуждает любить Бога:

Свет мысли неземной лишь от нее исходит,

Она того, кто в даль последует за ней,

Ко благу высшему на небеса возводит...

Анализ его лирики позволяет сделать вывод, что, став предметом поэтического вдохновения, Лаура словно вступает за пределы особого Бытия, отличного от земного, но не становящегося Небытием. Именно мир платоновских идей как нельзя лучше помогал создать ему образ любимой. Не случайно Лаура становится отражением космической души:

Сонм светлых звезд, и всякое начало

Вселенского состава, соревнуясь

В художестве и в силе торжествуя,

Творили в ней Души своей зерцало.

Уже из изложенного выше можно видеть, что творчество Петрарки характеризуется тремя основными чертами: обращением к авторитету античности в том случае, когда она подтверждает его мировоззрение, и философское, и художественное; стремлением примирить новые потребности со средневековым христианством; индивидуализмом, прежде всего как призывом человека обратиться к самому себе и в том числе для того, чтобы в глубинах духа найти божество и познать его. То есть чувственность в конце концов у Петрарки теряет свое самодовление. Об этом говорит его диалог "Рассудок и Удовольствие", в котором он утверждает: музыка, произведения живописи, скульптура – важны, но не пустым удовольствием от них, а глубоким содержательным творчеством, возносящим нас к содержанию тех картин природы и жизни, которые созданы Величайшим Художником – Богом.

Таким образом, в мировоззрении Петрарки удивительно тонко переплелись философия, искусство, религия. Петрарка, стоя у истоков индивидуализма, понимает ограниченность этого индивидуализма и невозможность базироваться только на субъективизме индивидуальных переживаний. Если их взять в чистом виде, изолированно и самостоятельно, взять как единственную опору мировоззрения, то они должны привести к безысходным противоречиям, к тоске, к унынию. Эту чисто возрожденческую тоску человеческого субъекта, объявившего себя богом, но тут же увидевшего, что такое обожествление есть вздор, мы находим в сонете Петрарки:

Коль не любовь сей жар,

Какой недуг меня знобит?

Коль он – любовь, то что ж Любовь?

Добро ль... Но эти муки, боже!

Так злой огонь?... А сладость этих мук!

Здесь точно определены все главнейшие антиномии нового миропонимания: любви и боли; блага и мучения; сознания собственной свободы и недовольства собой и другими; жизни и смерти; самоутверждения и самоотрицания.

Джованни Боккаччо (1313-1374). Боккаччо стоит в ряду тех, кто способствовал созданию новых, гуманистических традиций в итальянской культуре, и прежде всего тех, кто утверждал принцип новой нравственности, отдавался власти нового человеческого идеала, сущность которого блестяще изложена в "Декамероне". Этот идеал противоречив, о чем можно судить уже по тому, что элементы платонического учения о любви совмещаются у него со стремлением осмыслить это учение на фактах житейской любви. Тут же христианская мораль, чувство греховности плотской любви, которая при всей мощи духовного порыва не может стать "ступенью к Венере Небесной". Противоречивость идеала Боккаччо определила и процесс эволюции его мировоззрения: общая, абстрактная идея целостного мира постепенно ослабляется, раздробляется, конкретизируется и начинает играть всеми красками реальной обыденной жизни. Идея перестает существовать как целое, перестает уже обнаруживать себя в частностях. К сожалению, обратного восхождения от частного, раздробленного к новому целому, высшему, осмысленному единству мира, к новому идеалу не происходит. За частностями оказалась пустота. Это не удовлетворило Боккаччо и привело к фактическому отказу от творчества. Об этом говорит его последнее произведение "Корбаччо", чтение которого подтверждает, что Боккаччо перестал быть поэтом. Здесь он пытается больше обратиться к абстрактно-философским, научным, религиозным взглядам, но так и не обретает их.

Одним из самых сложных деятелей для понимания эпохи Ренессанса является Лоренцо Валла (1407-1457). Его считают величайшим гуманистом Высокого Ренессанса. Но, во-первых, если под гуманизмом понимать прогрессивное развитие цельного человека, то в основных произведениях (трактатах) Валлы "О наслаждении как истинном благе" и "Об истинном и ложном благе" меньше всего имеется в виду цельный человек, скорее всего это субъект, движимый разнузданными, никем и ничем не сдерживаемыми наслаждениями. Естественно, встает вопрос, что прогрессивного в разнузданных наслаждениях?

Во-вторых, если под гуманизмом понимать учение о светском, мирском человеке, желающем утвердить себя на основе преодоления средневековых традиций проповедью чисто человеческих идеалов всесторонне развитой личности, то такая характеристика также не подходит к Валле, так как в его трактатах очень красноречиво проводятся средневековые христианские теории райского блаженства.

В-третьих, иногда его считают эпикурейцем, что также вряд ли справедливо, судя по проблемам, поставленным в трактатах. В предисловии к трактату "О наслаждении..." Валла прямо заявляет, что удовольствия бывают земные и загробные и что последние и являются главным предметом его исследования.

Чтобы разобраться с мировоззрением Валлы, необходимо отдавать себе отчет в той исторической атмосфере, в которой такие трактаты могли появиться и почему они появились.

Как уже отмечалось, Ренессанс был переходным временем от средневековой ортодоксии к свободомыслию Нового времени. Деятели Ренессанса почти всегда для решения мировоззренческих и социальных проблем, поставленных этой эпохой, брали библейские сюжеты. Но подавали их так, что человек не просто молился на них ради спасения своей души, а любовался ими как самоценностью. Здесь оставалась средневековая сюжетность, но уже не как икона, а как светская картина. Икону созерцали, чтобы спасти свою душу в вечности, то есть чтобы молиться. Картину же – только ради самого созерцания, для удовольствия. Вот так и проповедь наслаждения у Валлы. Критикуя эпикурейство, и прежде всего его искаженный к этому времени вариант, Валла понимает высшее благо и высшее райское блаженство только как удовольствие, которое, поскольку оно райское, уже окончательно освобождено от земных забот и тревог, от земных недостатков и пороков, от земной озабоченности и недуховной бессодержательности. В своих трактатах Валла говорит о таком удовольствии и наслаждении, которое ничем не отягощено, ничем плохим не грозит, которое бескорыстно и беззаботно, которое глубоко человечно и в то же время божественно.

Чтобы точно определить исторический смысл и философское значение трактатов Валлы о наслаждении, необходимо принять во внимание его стиль, которому присуще именно возрожденческое чувство жизни, включая всю человеческую чувственность, но не в ее грубом и пошлом виде, а в виде эстетически преображенного чувства и настроения. Он защищает возвышенное, красоту как таковую. Так, он пишет: "Если ты увидишь лик ангела рядом со своей подругой, то она покажется тебе столь отвратительной и ужасной, что ты отвернешься от нее, как от трупа, и весь устремишься к ангельской красоте, которая не воспламеняет, но гасит страсть и возбуждает в высокой степени святое религиозное чувство".

Есть у него и целая система философских доказательств: Бог есть любовь; следовательно, бог все творит для любви, любовь разлита по всему миру и по всей природе, включая человека, а это значит, что все полно любви и все наследует вечную любовь, если не хочет отказаться от бога.

Новая гуманистическая ориентация Ренессанса определяется деятельностью флорентийской платоновской Академии, наиболее видным деятелям которой является Плетон (мир существует вечно, но зависит от бога; он прекрасен в своем гармоничном единстве, и в этом состоит его божественность. И человек является божественным, если он реализует в себе и в отношении к природе, к миру эту красоту гармонии – это и есть путь его нравственного совершенства).

Пико делла Мирандола (1463-1495). Исходные его мировоззрения: философия Платона и Аристотеля, попытка слить их в единое целое. Более того, Пико сливал образы Христа, Платона, Аристотеля в одно неразделимое целое. Сюда же порой входили и персидский Зороастр, древнегреческий Орфей, Моисей, Авиценна, Аверроэс, Фома Аквинский... Здесь скрывалось у Пико стремление раздвинуть до бесконечности исторические возможности и горизонты философского и религиозного анализа мира, с другой стороны, бесконечно расширить толкование о человеческой личности, личностной активности человека. Человеческая личность выдвигалась на первый план в таких тонах, которые были созвучны возраставшим в те времена волнам Ренессанса. Тонко чувствуя эпоху, Пико выдвигает 900 тезисов, в которых формулирует ультрамонистическое мировоззрение. Многие из них считались еретическими, за что он и преследовался инквизицией.

Его учение о бытии основывалось на его учении о Боге, смысл которого сводился к следующему:

1. Сущность мира определяется сущностью Бога.

2. Сущность Бога не может быть постигнута разумом и не может быть выражена в понятии, на человеческом языке.

3. Доказать бытие Бога можно только мистической интуицией и откровением.

4. Бог имманентен миру, но он существует для себя. Он свободен, он – личность, он – бог в трех лицах.

5. Бог – высшая любовь. Отсюда любовь занимает особое место в мире и в бытии человека. Всеохватывающая любовь пронизывает мир, потому что Бог, который есть любовь, сотворил ее и красоту. В своей философии красоты Пико отвечал глубочайшим потребностям лучших людей своего времени. Он философски продумал и сформулировал то, что было внутренним убеждением великих художников Ренессанса, основой и идеалом их творчества. Кто постигает мир в его красоте, равно как тот, кто постигает его как единство, непосредственно предстоит Богу. Если чистое погружение мыслителя в единство мира есть ближайший путь к познанию существования единого Бога, то погружение в красоту мира в любви есть скорейший путь к соединению с Богом, говорит Пико. Правда, красота у Пико во многом мистическая, умозрительная, в частности, он нигде не говорит о красоте Христа. Пико знает лишь идеальную красоту, "Небесную Венеру".

Учение о личности человека, его личностной активности является предметом особого внимания. Здесь он не просто гуманист, а прогрессивный мыслитель. В своем трактате "О достоинстве человека" Пико доказывает, что человек, представляя собой четвертый и последний мир, мир после поднебесного, небесного и подлунного, в своей сути есть максимальный синтез всех областей бытия, не свойственных никакому из трех названных миров. Счастье человека в том и заключается, чтобы восходить к тому синтезу, который свойственен только божеству. "Счастье – возвращение вещи к своему началу. Счастье – высшее благо, а высшее благо – то, чего желают все, есть начало всего". Пико называет три этапа восхождения к высшему благу: очищение от страстей при помощи этики; совершенствование разума диалектикой и философией природы; познание божественного при помощи теологии.

Но самое главное в философии Пико – учение о творении человеком самого себя. Он согласен с христианскими догматами, что бог создал человека по образу и подобию своему, и что бог – существо, никем не созданное. Но из этих посылок он делает противоположный религиозному вывод: созданный человек должен творить себя как личность, то есть свободно и без всякого принуждения утвердить себя в боге, в мире, в вечности. Пико утверждает, что творец, ставя человека в центр мира, повелел: "не даем мы тебе, Адам, ни определенного места, ни собственного образа, ни особой обязанности, чтобы и место, и лицо, и обязанности ты имел по собственному желанию, согласно твоей воле и твоему решению. Ты, не стесненный никакими пределами, определишь свой образ по своему решению, во власть которого я тебя представляю". Следовательно, человек должен сотворить себя как личность и быть творцом своего счастья. В период восходящего индивидуализма подобного рода рассуждения Пико служили прогрессу свободомыслия, активно-личностному обоснованию бытия.

Леонардо да Винчи (1452-1519). Его жизнь такой же талант, как и его произведения. Он сознательно поставил себя несколько в стороне от человечества, которое в грубом своем состоянии внушало ему ужас. Его физическая красота превосходила всякую похвалу. Он обладал талантом столь полным и сильным, что все трудности, встававшие перед его умом, разрешались с легкостью. Он пошел бы очень далеко в знании и культуре, если бы не был столь прихотлив и неустойчив. Так говорили о нем Ф.Ницше и его современник Леонардо А.Вазери.

Не здесь ли его тайна? С одной стороны, он человек свободный до безразличия к окружающим, мудрец, способный одинаково исследовать мир ужаса и мир нежности, мир смерти и мир благости, и который мог сделать себя поразительно неуязвимым для всего, что низко и вульгарно или просто "слишком" человечно. С другой стороны, он постоянно соприкасался с тиранами, королями, наблюдал их циничное отношение к людям, их безудержную погоню за наслаждениями, их полное равнодушие к социальным проблемам и потому испытывал бесконечную горечь и боль и проникался бессильным скепсисом ко всему окружающему. Вот это противоречивое восприятие жизни и формирует его философское видение мира и человека.

Он прошел всю богемно-аристократическую гамму от теодицеи до полного атеизма, от платоно-аристотелевского и пифагорейского идеализма до вульгарного механицизма, от возвеличения самого себя до сознания своего полного ничтожества и даже до покаяния перед презираемым им католицизмом. Это определяется содержанием эпохи, в которой он творил и своих "Мадонн", и "Мону Лизу", и "Тайную вечерю". Именно ввиду слабости изолированной человеческой личности, на которой Ренессанс мечтал базировать все свое мировоззрение, философия Леонардо да Винчи эволюционирует до осознания полного трагизма личности.

Высшим обобщением и осмыслением бытия, по Леонардо да Винчи, является живописное произведение, созерцаемое непосредственно всегда выше, чем любые рациональные построения. Произведение уже само по себе является высшей реальностью, за которой ничего уже не стоит, потому что, несмотря на необходимость подражания, нет надобности в дальнейшем соотнесении истинного живописного произведения с изменяющейся действительностью, ибо в произведении достигается самоудовлетворенное существование воспринимаемого объекта, а сам процесс восприятия и есть высшее осмысление.

Но этим, однако, Леонардо да Винчи не отрицает необходимости подражания природе. Он призывает не поправлять природу, а следовать ей. Из единичных наблюдений создавать целое. В этом – власть человека-творца. Ибо все, что существует по Вселенной как сущность, как явление или как воображаемое, человек имеет сначала в душе, утверждает Леонардо да Винчи. Художник, таким образом, с одной стороны, волен, по Леонардо, сам породить прекрасное или безобразное, с другой – здесь явное понимание бытия, как единства объекта и субъекта.

В теории познания он скорее сенсуалист. И в науке на первое место он ставит опытный метод. "Опыт не ошибается", – говорит Леонардо. Истинная наука та, которую опыт заставил пройти сквозь чувства. Но он не отрицает и теории, "бесчисленных оснований", которые никогда не были в опыте. И хотя природа, утверждает он, начинается с причин, а кончается опытом, нам надобно идти путем обратным, то есть начинать с опыта и с ним изыскивать причину. Наука – капитан, практика – солдаты.

Итак, с одной стороны, у Леонардо полная зависимость от природы, подражание природе,