Сеанс десятый

К. внезапно открывает для себя, что она всю жизньжила ради Другого, жертвовала собой ради Другого.

Е.Т,: Ваших чувств много ли было, ваших? Того, что вы сами реально хотели?

К.: У меня вообще не было этого. Я полностью подчинялась Ж-ву, И-не. В основном моих чувств вообще не было. Было вооб­ще, не знаю даже что, я полностью подчинялась под Ж-ва и всех. (Пауза.) Началось-то, что я к вам из-за дочки обратилась, а полу­чилось, что это нужно заниматься собой (плачет).

Е.Т.: Вы сейчас плачете, что это такое (с теплым удивлением)? (Пауза.)

К. (жалобно): Не знаю (плачет), то есть я к вам иду, вот я для себя вроде как центр теперь, мне нужно как-то собой... (всхлипы­вает).

Е.Т.: Ну, собой быть - это трудно получается, да (понимающе).

К.: Ну, это почти, ну как... (плачет).

Е. Т.: Все время лезут то Ж-вы, то еще какие-то люди.

К.: Мне даже жалко, что потратила столько времени (всхлипы­вает), всю свою жизнь на него. (Пауза.)

Е.Т.: К., а можете вы позволить себе потратить хотя бы часть своей жизни, ту, которую вы проводите здесь, на себя?

К. (плачущим голосом): Не могу.

Через реализацию функции поддержки, создания доверительных отношений, функции апелляции к авторству, функции экстериори­зации (заострение проблемной ситуации; вынесение чувств вовне; помещение чувства в более широкий жизненный контекст) психо­терапевт создает условия для появления некоторого осознания у К. ложности, «фальшивости» Я-живущего для Других, жертвования собой ради Другого. Именно в силу навязанности подобного обра­за Я звучит амбивалентность: 1) «Я жертвовала собой, подчиняла себя»; 2) «Свою жизнь отдавала, но ничего не получила взамен».

Терапевт обращает внимание пациентки на механический харак­тер ее речи.

К.: Да, ненавижу я свою речь, одно и то же вот говорю, как не­живая моя речь.

Е.Т.: Вы сказали «речь неживая». Вы слышите это?

К.: Слышу.

Е.Т.: Я тоже. И это действительно трудно. Только и мне очень трудно что-либо к вам испытывать, если я не слышу, что с вами происходит, если я ваших чувств не слышу (искренне),

К.: Е. Т., если я буду говорить про чувства, то я вообще буду пла­кать или рыдать.

Е.Т.: Вы боитесь, вы избегаете своих чувств, когда говорите вот так? К.: Да. Я не хочу вообще этого.

Е. Т.: Это ваше желание - и здесь не проявлять чувства (с удивле­нием)?

К.: Ну, здесь... Ну, наверное, это идет.., сильного у меня нет раз­граничения - это там, а это здесь, поэтому это идет как по инерции вроде. У меня вроде образовалась какая-то стена, не только вот

перед вами, а вообще какая-то защитная стена, для того чтобы мне не чувствовать...

В дальнейшем К. обнаружит ту же защитную стену и во взаимо­отношениях с дочерью, что первоначально предстает в ситуации психотерапии как «стена» между К. и терапевтом.

Так, К. говорит (сеанс второй): «Я вам не нужна, вы чувствуете что вы мне не нужны. А у меня то же самое с И-й, она тоже чувству­ет, что она мне совершенно не нужна и что она мне не доверяет, а на самом деле она мне сильно нужна, и я хочу с ней найти контакт и почему-то между мною и между вами, между мною и ею получа­ется как будто стенка...»

Оказывается, что «стенка» для К. - это формы приличия, опре­деленные рамки, в которых себя нужно удерживать, и что ею вос­принимается и интерпретируется как формальность, фальшивость, неискренность себя и Другого. А вот когда К. плачет, эта «стенка» исчезает. Таким образом, за «стенкой» скрыты мощные примитив­ные аффективные импульсы; желание чувственного раскрепощения, раскованности, свободы в непосредственно действенном проявле­нии и исполнении желания в сильной интимной связи с терапевтом. Пробивается внутренний диалога «Хочу, чтоб меня любили, как мать любит свою дочь», на что мачеха внутри К. отвечает: «Просто так никто не любит, любят за что-то». Фактически К. говорит: «Хочу, чтобы меня любили без формальностей, условностей, а вы ведь, Е.Т., мне не мать». Заметна дыра, расщелина между вытес­ненным чувством и формальным, сугубо рациональным внешним по­ведением. И это первичное чувство подавляется голосом мачехи -голосом рассудка: «Никто тебя не будет любить, ты никому не нуж­на, поэтому нужно подстраиваться».

В конце этой же встречи после длительной работы и со «стен­кой» между К. и терапевтом, и со «стенкой», которую К. обнаружи­вает в отношениях с дочерью, в ситуации прощания с терапевтом в конце встречи проявляется очень существенная оппозиция внутрен­него диалога К. между чувством и рациональным его замещением. Здесь появляются первые, еще весьма робкие ростки другого голоса К. - более теплого, как бы оттаивающего, «своего», неформального.

К.: Ну, я думаю, Е.Т., вы это (откашливается), ну, спасибо вам большое.

Е. Т.: Это как слова послушной девочки-школьницы, которая го­ворит «большое спасибо»?

К.: Ну, нет, наверное (робко).

Е.Т.: А что на самом деле (с интересом)?

К.: Ну, я вам честно - благодарна очень (чуть торопясь). Мне хочется вам сказать спасибо (искренне, неуверенно). У меня нет теп­ла, наверное, в словах, да? Вот я вообще такая.

Е.Т.: Подождите, подождите, что вы себя опять оцениваете? Попробуйте сказать мне то, что вам хочется сказать.

К.: Ну, хочется спасибо вам сказать. Е.Т.: Ну, иговорите что хочется. К.: Чтоя вам благодарна очень (тепло). Е.Т.: Вот и голос теплеет. Слышите, голос-то другой (с тихой радостью).