ПРОВИДЕЦ

 

Долго скачут Тараокэ и Сумитомо, увозя последние письма ронинов близким. Одолела усталость. Долог путь. Доскакали до дороги, что спускается от Тоба и Киссонин к Тодзе. Вдали дома уже показались.

— Сумитомо, — воскликнул Тараокэ, — воины!

Из-за скалистого выступа показались буси в странных, черного цвета доспехах. Лица под масками. Тараокэ и Сумитомо пришпорили усталых коней. Сходу врубились в схватку. Лязгнули клинки. Вскоре лошади пали. Смертельно быстр меч Сумитомо, но трудно, необычайно трудно сражаться. Удивительно гибок, увертлив враг. Еще до того, как наметит удар Сумитомо, его противник знает, куда направлен клинок.

Отгородился Сумитомо от черных буси сверкающей стеной стали.

Веерная защита!

Рукоплещи сенсей Хосокава!

Видел Сумитомо как упал Тараокэ, получивший удар алебардой по шлему. Упал, но и сам уложил врага. Остановились противники перед сверкающей сталью, за которой спрятался Сумитомо. Поняли. Даже при численном преимуществе исход схватки неизвестен.

— Займемся тобой в другой раз, — выкрикнул высокий воин, и противники отошли.

Вскочили на коней. Вскоре только пыль напоминала о них Сумитомо.

“Да это же ниндзюцу! — прозрел он. — Странная техника боя. Странное поведение. Они не пожелали рисковать, хотя имели большое преимущество. Отступили. Ни один самурай так бы не сделал.”

Сумитомо оглянулся. Тараокэ лежал там, где поразил его удар алебарды.

“Вот еще доказательство, — подумал Сумитомо. — Любой самурай отсек бы голову поверженному противнику, а эти…”

Он подбежал к Тараокэ, перевернул его. Друг еще дышал. Листок, исчерканный иероглифами, выпал из его сумки. Сумитомо пробежал глазами письмо.

“… Я твердо и бесповоротно решил, что должен умереть достойно. Хотя я не забыл о престарелой матушке, о жене и детях, все же хочу сказать, что нет мне другого пути, кроме как положить жизнь во имя гири — во имя принципа воинского долга. Вам следует понять это, поняв, согласиться и не печалиться чрезмерно…

…Ничтожное имущество мое и деньги — все остается вам — для пропитания и воспитания детей. Но жизнь так длинна! Если средства истощатся, то — что же делать? вам придется умереть голодной смертью.”

— О, Боги! — воскликнул Сумитомо. — Онодэра Дзюнай к его жене. Он пишет о себе, как о мертвом!

Вдруг, Тараокэ, лежащий рядом с Сумитомо, открыл глаза и громко спросил:

— Где же эти черные воины, проклятые Богами?

Сумитомо расхохотался.

— Да ты жив, Тараокэ! — воскликнул он.

— И ничего не болит, — сообщил Тараокэ, — кроме головы.

— Слава Богам и Буддам! Крепкая у тебя голова!

Сумитомо присел на холодную землю рядом с Тараокэ.

— Полежи, друг, — попросил он. — А я подумаю.

— Неплохая идея, — ухмыльнулся Тараокэ и остался лежать, сражаясь с головокружением и болью.

Сумитомо сосредоточился.

“Как же так получилось, что Асано Наганори заранее знал о том, что мстителей будет сорок семь, ведь ронинов сорок шесть. Выходит, он учел и меня?

Невероятно.

А что, если крик о мщении не был случайность? Асано не смог поразить Ёритору, хотя и ранил Кира. Но он уже знал, что отомстил. Потому так и крикнул. Он знал, что раны Кира означают для него сэппуку. Знал, что я и вассалы будем мстить. Асано знал и то, что после мести ронинов правительство не пощадит этих гиси, преданных вассалу. И тогда…”

Голос Асано явственно, словно он находился рядом, зазвучал в голове Сумитомо.

“Тогда вся страна закипит. Надолго погрузится в смуту. Не выжить в этой круговерти Ёритору… Всему его роду. Я отомстил.”

Отзвуки голоса Асано продолжали жить в сердце Сумитомо.

Он встал. Помог подняться Тараокэ, подвел ему коня погибшего воина в черном. Сказал:

— Друг, до цели немного. Я больше не нужен тебе. Отправляйся один. У меня дела.

Тараокэ ускакал.

Сумитомо посмотрел ему вслед, не зная еще, что к тому времени, когда его друг вернется к товарищам, те уже будут пребывать в мире ином.

Упрямо будет надоедать сегунату просьбой о сэппуку честный Тараокэ, но его не пожалуют указом о смерти. Он будет жить еще долго. В монастыре.

Когда осела пыль из-под копыт коня Тараокэ, Сумитомо вновь опустился на землю. Вспомнил, что сказал ему сегодня погибший друг Асано, и пробормотал:

— Провидец.

* * *

“Бентли” мчал меня к Капитолине, я же, вместо того, чтобы продумывать серьезнейший разговор с подругой, вынуждена была отбиваться от притязаний Сергея. Он ни в какую не хотел отпускать меня одну. Все твердил:

— Софья, я за тебя боюсь, не успокоюсь, пока не узнаю куда ты собралась.

Я же все пыталась настроиться на Капитолину, он же все мешал и мешал.

— Да чего тебе бояться, Сережа? — наконец не выдержала я. — В квартиру генерала ФСБ собралась. Уж там-то в безопасности буду — не сдадут же друзья, лишь бы до этой квартиры добраться.

Сергей окончательно растерялся, что-то про мое бегство от ФСБ залепетал, про все опасности напомнил, но я его успокоила:

— Сережа, расслабься, там никто меня хватать не станет, потому что Капа, жена Коли, ну генерала, Николая Николаевича, в общем, моя Капа кого хочешь схватит сама. Это такая женщина! Такая женщина!

Для убедительности я закатила глаза и воздела руки, но, заметив скептицизм в сапфирах Сергея, отмахнулась и заключила:

— Короче, Капа не даст меня в обиду. Ее все сослуживцы мужа знают и боятся.

После отповеди такой Сергей последовал моему совету и немного расслабился, но в нравоучениях себя не ограничил. Исчерпавшись в нравоучениях, он раз десять напомнил, что я ему очень дорога, что должна быть предельно осторожна, а тут, слава богу, и дом Капы показался.

— Тормози! — радостно крикнула я.

Сергей покорно затормозил, я благодарно чмокнула его в щеку и торопливо покинула автомобиль, пообещав звонить прямо от подруги, конечно в том случае, если меня не арестуют.

Сергей, как и договаривались, сорвал свой “Бентли” с места и умчался, я же отправилась к Капе. Свернула в знакомый двор, ступила на зеленую аллею, ведущую к подъезду, и… вдруг чья-то рука легла сзади на мое плечо. Я вздрогнула, едва подавив крик.

— София, — услышала я сзади громкий шепот Харакири, — прости, что ослушался, но не мог пренебречь своим гири…

— А, чтоб тебя, — ругнулась я, испытывая невообразимое облегчение и одновременно чувствуя слабость в коленях.

— Как хочешь, София, но дальше чем на два шага от тебя не отойду, — торжественно изрек Харакири.

Такую твердость источали его изумруды, что я подумала: “Он не шутит.”

Подняла глаза на окна Капитолины, потом взглянула на Харакири и пригорюнилась: “Видно, придется эту гирю с собой таскать.“

— Ладно, пошли, — безнадежно махнув рукой, согласилась я. — Только сидеть будешь на кухне.

— Я тихо и незаметно, как ниньдзя, — обрадовался Харакири.

* * *

Капитолина, как я и предполагала, оказалась дома. Где ж ей утром в субботу быть?

Не стану рассказывать как она мне обрадовалась, потому что радость эта жила недолго — я тут же Капитолину и огорчила.

— У меня мелкие неприятности, — сказала я.

Капитолина ахнула и спросила:

— Какие?

— ФСБ подозревает, что я стреляла в президента, — с гордостью сообщила я.

Капитолина тут же, прямо при Харакири сделала стойку и, зверея, поинтересовалась:

— Они там что, все разом сошли с ума?

Я пожала плечами, предоставляя ей возможность сделать вывод самой. На выводы моя энергичная Капитолина много времени тратить не стала. Она резко сорвалась с места и через секунду уже терзала свой телефон.

— Что ты делаешь? — спросила я.

— Дам этим нахалам разгон, — пояснила она, имея ввиду только своего мужа.

Капитолина никогда не упускала момента сделать наставление мужу, а так же дать ему понять как сильно он уступает ей в интеллекте.

— Совсем с ума посходили, — нервно набирая номер, возмущалась она.

Конечно же и на этот раз ввиду имелся только ее Коля, который, по разумению Капитолины, был ответственен за все плохое, происходящее дома и в стране.

Я хотела сообщить ей некоторые подробности из состоявшегося покушения, но поняла, что не время: все это понадобится позже, когда Капитолина как следует выругает своего мужа и начнет собирать информацию на следующий заход.

— Просто сборище кретинов, — рявкнула она, с психу бросая трубку, тут же поднимая ее и снова набирая номер. — Сборище кретинов, и мой Коля во главе. Как им только в то место, которое они головой называют, стукнуло тебя подозревать? Ха! Выдвигать тебе! Тебе! Такие обвинения! Ты? Стреляла? В президента?

Капитолина с добрым презрением посмотрела на меня; я выпятила грудь и с важностью произнесла:

— Из гранатомета.

Капитолина сдвинула домиком свои выщипанные брови и подслеповато прищурила глаза:

— Из чего, из чего?

— Из “Мухи”, — пояснила я.

Капитолина снова с жаром бросила трубку на аппарат и рявкнула:

— И теперь они хотят из этой “Мухи” сделать слона?! Как это похоже на моего Колю!

— Совершенно с тобой согласна, — вставила я. — Это на всю ФСБу похоже.

— Не бывать этому! — заключила Капитолина и с новой яростью начала терзать телефон.

Харакири смотрел на нее с восхищением.

— Иди на кухню и жди меня там, — строго приказала я.

Он нехотя поплелся, а Капитолина тем временем, видимо, дозвонилась до своего мужа, иначе на кого бы еще так орала она?

— Что я слышу, черт возьми! — задыхаясь от праведного гнева, вопила Капитолина. — Что я случайно узнаю?! Твоя фирма тиранит мою подругу, а тебе все трын-трава? В этом ты весь!

Далее последовала короткая пауза, в которую, думаю, Коле удалось вставить пару слов, но лучше бы он этого не делал — только взвинтил мою Капу.

— Как “кого”?! — яростно вопросила она. — Ты не в курсе?!

Бедная моя подруга едва не подавилась собственной слюной, грозно глянула на меня и, прикрыв микрофон, неистово сообщила:

— Слышала, не в курсе этот болван!

Болван видимо тоже не молчал, потому что Капитолине тут же стало не до меня.

— Да как ты можешь? — закричала она. — Как ты можешь нести такое, когда о нашей чокнутой Соньке идет речь? “О какой, о какой!” — передразнила она. — О Мархалевой, о какой же еще! Нет! Ну ты! Ха! Придумать такое! Сонька стреляла в президента! Да она и мухи не обидит!

— Но задолбу эту муху так, что та сама на меня набросится, — пообещала я.

Капитолина с удовлетворением положила трубку и, победоносно глянув на меня, сказала:

— Сейчас Коля все узнает и позвонит, — и, вздыхая, добавила: — Что бы он без меня делал?

— Умер бы, — сказала я и мысленно уточнила: “От счастья.”

— Да, умер бы, — охотно согласилась Капитолина и, сделав презрительный жест, небрежно бросила: — Что мы все о ерунде, рассказывай! Рассказывай об этом покушении!

И я начала рассказывать. Начала с самого начала, с того момента, как познакомила своего Евгения с Юлькой, подругой детства. Капитолина внимательно слушала, время от времени ахала и кивала.

— Черт возьми! — приговаривала она. — Какая ты дура!

— Да! Да! — исступленно подтверждала я, переходя к несчастливой женской доле Юльки.

Здесь мне было что сказать — информации бесчисленное множество.

— Ей с детства с мужиками не везет, — с фальшивым сочувствием сообщила я. — В детском саду, в старшей группе, эта Юся влюбилась в Артусика, так тот Артусик на нашу Розу запал. Представляешь, везде ей дорогу перешла наша Роза, сначала с Артусиком, потом с этим Ряшкиным. Юлька до одури любит Ряшкина, а Ряшкин до сих пор сохнет по Розе, а там и Розы той всего ничего, но сколько у Юльки от нее неприятностей! — едва ли не искренне загоревала я.

— Про себя, про себя говори, — напомнила Капитолина. — Юлька совсем не сохнет теперь, раз целого твоего Евгения отхватила.

— Да, теперь сохну я. Фортуна от меня отвернулась. А тут еще и покушение приключилось, прямо на новоселии Любы.

И я подробно рассказала о самом новоселье, о накрытом столе, о гостях, не забыла упомянуть и Тамаркино платье — до чего она в нем была смешна! Про Розу, про Пупса ее изложила, про Тосю с ее Тасиком, про их скандал, который Тося закатила Тасику из-за Ларисы прямо на новоселье…

Капитолина слушала, открыв рот.

— Как интересно, как интересно, — приговаривала она.

Мне и самой это рассказывать было интересно. Передать не могу, с каким удовольствием общались, и вдруг ни с того ни с сего прерывает меня какой-то там телефонный звонок. Капитолина, конечно же, с неудовольствием от рассказа моего отрывается, в гневе хватает трубку и сходу выдает яростную речь:

— Ты не придумал ничего лучшего, как от разговора меня отрывать? Ха! Что ты там лепечешь? Сама просила? О чем там я просила тебя? О чем вообще тебя можно просить? Я что, враг самой себе?

И тут она меняется в лице и вопит:

— Что-ооо?! Ты не шутишь?! Сонька?! Наша чокнутая Сонька?! Какой кошмар! На кого, на кого? На самого пре…?!

Дальше продолжать она уже не могла — захлестнули эмоции: только трубкой трясла да глазами вращала. Я вырвала из ее руки трубку, приложила к уху — короткие гудки.

— Что Коля сказал? — спросила я у Капитолины.

— Чтобы я не отпускала тебя никуда, потому что у тебя крыша поехала, — честно призналась она.