Глава 22. Ноги – вермишель «Доширак»

Ноги – вермишель «Доширак». Во рту сухость. Горло словно диван, подранный кошкой. В желудке кололо от голода, в голове всё настойчивей пульсировало: прими лекарство... Как могла, боролась со слабостью и тщедушностью. Сколько шла не знаю, дороги не разбирала. Плелась на честном слове, подгоняемая: обязана двигаться, чтобы жить. Сумрак во мне, темнота вокруг… Хорошо жары не было. Теплый ветер остужал разгоряченное тело и освежал бунтующий мозг. Небо, будто усеянное сапфирами, алмазами - они весело поблескивали, хотя и не радовали глаз. Давно не любовалась ночью… Последний раз на острове, тогда тоже не ощущала счастья.

Изредка пролетали летучие мыши: неслышные и плохо просматриваемые, но взгляд улавливал их по изломанным, рывковым движениям. Ещё реже проезжали машины - ни одна не остановилась. Как бы не так… Полуголая, грязная, идущая по трассе баба… Вдруг помощь нужна? «Не судите и не судимы будете!» Ещё тот закон. Как можно не осуждать, особенно когда страждешь? Я же не с пулемётом иду, волоча за собой труп. Притормозили бы и спросили – в чём дело?.. Нет же, проносились мимо и даже скорости не убавляли. Хоть посреди дороги ложись.

Черт?! Неправа… Прогнила не я – мир…

***

Пить хотелось, но здесь скорее встретишь верблюда, чем источник. Ноги всё чаще запинались - роняла ствол. Сжимая зубы, поднимала и прятала обратно. Несколько раз проваливалась в забытье, но, очнувшись, оказывалось - ещё шла. Назойливые мухи-огоньки прыгали перед глазами с завидным постоянством. Жгучий пот проедал дорожки, губы обсохли и потрескались. Внутри хрипело, больно царапая лёгкие. Уже светало, когда свернула, увидев ответвление на другую дорогу. Силы потекли с новой силой – впереди селение. Серо-жёлтые лачуги сиротливо прижимались друг к другу, будто искали защиты. Невысокие, маленькие с обвалившимися крышами и стенами. Шлёпая по дороге босыми, сбитыми в кровь ногами, озиралась: полуразрушенные, глиняные, приземистые строения участились. Прореживались другими – цельными, не поражающими богатой отделкой, но в них чувствовалась жизнь. Южная страна изобиловала нищими и это как раз их обитель. Я смертельно устала, но не останавливалась. Куда?.. Не знала – просто двигалась как робот. Где упаду, там и усну. Точнее – умру! Вдалеке подвывали собаки – песня холодила кровь: зазывно-надрывная, протяжная, точно в неё вкладывали рассказ о наступающей беде. Вскоре добралась до жилья бедных. Улочки узкие и вертлявые, с местами, где развешано тряпьё. Сдёрнула кусок светлой ткани и завернулась на индусский манер. Всё лучше, чем голышом. Несколько раз видела силуэты людей.

Улицы наливались звуками и запахами…

Хибары чуть подросли. В них появились окна, крыши заострились. Я ступила на открытую площадь, и взгляд приковала вывеска одного из домиков. Что написано, не поняла, но будто афиша. Разноцветный плакат в рамке со временем выцвел, линии подстёрлись - картинка разбойников, сундука с золотом и мулом на заднем плане плохо просматривалась. Такие посты знакомы. Перед замужеством работала актрисой. Амплуа травести как ярлык, но мне нравилось, да и получалось, вроде. Хотя, я не только в спектаклях играла. Меня в шутку называли человек-оркестр. Мастер на все руки, поэтому помогала: шить, рисовать, была помощником режиссера. Уйти пришлось из-за беременности, а когда звали обратно, уже ждала второго. Так что карьеру пришлось оставить.

Подошла к домику и огляделась - никого. Постучала - тишина… Неуверенно толкнула дверь, и она с тихим скрипом подалась. Странно. Неужели воров не боятся? Или красть нечего…

- Есть кто-нибудь? – вместо слов раздалось плохо различимое хрипение. Прокашлялась, но лучше не стало. – Э-э-й… есть кто живой? – умолкла, сил говорить больше нет. По горлу словно ножом проводили.

Молчание…

Носа коснулся запах сырости, но не затхлости, а ещё лёгкий амбре. Несмело вошла – комнатка крохотная. Три полки на одной стене, на них… куклы-марионетки, другая же ими обвешана вся. Магазин? На одиноком столике примостилась полусгоревшая свеча, глиняный кувшин и прикрытая куском ткани миска. Дрожащими руками сорвала тряпку – пара маленьких кусков хлеба. Меня затрясло сильнее – схватив, запихала в рот и, жуя, притянула кувшин. Тяжёлый… Припала. Захлебываясь, пила воду. Какие к чёрту суши, омары, лягушачьи лапки…все деликатесы мира… Черствый хлеб и пресная вода - ничего вкуснее не пробовала. Хотелось съесть все, но сил не было даже на это. Проглотила кусок в раз – еда встала колом. Дышать трудно, в животе точно свернулся узел. Ухватилась за край стола, взгляд остановился ещё на одной двери. Плохо слушающимися ногами ступила к ней, взялась за деревянную ручку. Медленно отворила и обомлела - как в каморку папы Карло попала. Не оказаться бы Буратино.... Мастерская! Небольшая, но уютная. Вдоль стены длинные ряды-стойки. На них части кукол: ноги, руки, тела, головы. Рядом с двустворчатым шкафом другой, без дверок – в нём аккуратно расставлены коробочки, баночки, свитки и пачки бумаг. С другой стороны, стол, заваленный тканями, нитками, лентами, пуговицами. На самом краю марионетка-малыш. Без глаза, на пузе трещинка, одна рука оторванная, веревки болтаются отдельно от креста-управления. Голова с дыркой - оттуда торчит набивка.

Взяла куклу и прижала к груди – слёзы выступили против воли. Мои детки…

Шагнула к застланному матрацу, разложенному в углу. Постель!.. Вновь накатила тошнота, меня качало, темнота то сгущалась, то удалялась. Я опустилась. Свернулась калачиком и окунулась в сон.