Глава 24. Да, жизнь в бедности, в южной стране, даже не бедность в Мурманске или в деревне под Вологдой

Да, жизнь в бедности, в южной стране, даже не бедность в Мурманске или в деревне под Вологдой. Мы там обустроили, облагородили хозяйство, а здесь – всё на себе таскать. Вода – тащи! Дрова – найди и тащи! Еда – добудь, откопай и тащи. Стирать белье – миска, палки, песок. Выбивание… Жуть! Хоть и кричала: умею готовить! Оказалось, ничего-то не умею. Сулеман отвел меня во двор, а там у них пекарни в земле. Ужас! Я вытаращилась как идиотка. Показывал, как замешивать тесто, раскладывать и выпекать. Тесто – раз плюнуть, раскатать – за мной не встанет, а вот внутрь лезть... Пекло от солнца, закипаешь точно карбюратор старой машины, так ещё и жар из печи. Лицо опалялось, руки будто варёные раки, но хлеб… Ничего вкуснее не ела. За кусок лепёшки, вскоре было готова нырнуть в жаровню вся. Мы не разбрасывались деньгами – не выделялись из толпы. Сулеман покупал необходимое, я не вмешивалась. Язык учился медленно, но понимала всё лучше. Прислушивалась к болтовне женщин и ребятни. Они любили дом Сулемана как никто. Это и понятно – сказочник! Несколько раз в неделю местные собирались нас, и он, поколдовав с импровизированной сценой, устраивал представления. Ясное дело, денег не приносило, но народ тащил, что мог. Хлеб, фрукты, полезное для хозяйства и искусства. Можно сказать, мы не нищенствовали, как большинство селения. Вскоре я помогала с реквизитом, сменой декораций и незначительными, молчаливыми персонажами-предметами.

Набравшись храбрости и сил, рассказала Сулеману свою историю, умолчав только имена. Не стоило - и так человек рисковал жизнью. Он ничего не ответил. Кивнул и ушёл. Больше эту тему не поднимали. Я, конечно, не ждала, что Сулеман начнет рубаху на груди рвать и кричать: «Мы отомстим! Найдём способ наказать! Правосудие настанет!» Но простота реакции смутила. Будто поведала о соседской девочке, которая не хотела кушать - ничего примечательного и запоминающегося. Хотя, нужно признаться, на душе полегчало.

Моё появление Сулеман объяснил просто: «Приехала сестра жены из Маниса. Там житье совсем никак: пожар уничтожил деревню, засуха убила скудный урожай, болезнь забрала последних родственников и мужа. Детей нет. Я - единственный, кто у неё остался. Зовут Хитаф!» Пришлось взять другое имя – Татьяна для турчанки, мягко сказать, не подходит, а вот зеркальное имя Фатиха... К тому же полезно для памяти и совести. Чтобы слыша знакомое произношение, стегало хлестче и больнее - не забывалось, для чего существую. Меня волновало неудобство Сулемана. Ему неприятно врать, но это необходимость во спасение. А ещё нам пришлось сыграть свадьбу – для чужих глаз. По законам неприлично для женщины жить в доме с мужчиной вне брака. Мы обручились по местному обряду. Но телом оставалась одинокой, ведь Сулеман ни разу даже не намекнул на супружеский долг. Наши отношения походили на отцовско-дочеринские. Я была благодарна.

Просить связаться с родственниками, не решилась. Да и очень боялась. Что если начнется суматоха из-за моего вызволения? Бандиты найдут быстро, и тогда может пострадать вся семья. Этого допустить не могла - смиренно выжидала и обдумывала более умный план.

Ещё раз появились странные люди. Выспрашивали про… женщину… Не думаю, что селяне бы не сдали - за деньги притуплялась любая порядочность, но на счастье, моего лица никто не видел. Я же старалась по меньше попадаться на глаза даже замурованной по макушку.

В выходные после театра народ отдыхал. Бедность бедностью, но веселье должно быть. Ведь только оно помогало отстраниться от окружающего, расслабиться. Танцы, песни, общий стол. Я сидела в стороне и с восторгом наблюдала за гулянками. Такое по мне, это не наши бары и рестораны. Здесь живо, на полную катушку, от чистого сердца и от всей души. У нас давно дискотека – место, где люди в наркотическом или алкогольном опьянении – порой и в том, и в другом, - как зомби передвигаются по залу. Приходят с грязными помыслами на своих двоих, а уходят на рогах с не менее чистым сознанием. Это раздражало. В один прекрасный день, сказала: «Больше не пойду!» Так и было – не ходила… Пока не поехала в Анталию. Сердце вновь сжалось от боли, нахлынули воспоминания. Как же так? Ненавижу Фатиха, его семью, знакомых. Всё, что с ним связано и в то же время люблю этого гада. Также сильно, пылко. Даже тело, изувеченное, умерщвленное, оживало только от одних воспоминаний. Презирала себя и тосковала одновременно. Борьба терзала мучительнее, головные боли усиливались. Хоть сверло бери, и мозг вскрывай. Жуткая пытка на грани сумасшествия.

Что случится, если увижу «его»? Уничтожу или дрогну? Нет… не прощу. Нутро бесновалось, противилось даже мысли об обратном. Зато сердце… подводило. Стучало так громко, отдаваясь в висках, точно мечтало выбить все глупости о мщении и расправе с… любимым! Осознание горькой правды уничтожало остатки воли к сопротивлению. Я себя наказывала за это. В тишине… в темноте… под покровом ночи… подальше от глаз Сулемана. Истязала кожаной плетью, старательно умерщвляя плоть. Рубцы, как назло, исчезали… медленно, но стягивались. Словно растворялись в тканях, давая новый повод к внутреннему противоборству.

На праздниках меня зазывали танцевать. Девочки подбегали, хватали за руки и тянули - я отнекивалась, как могла:

- Не умею, – понимала – глупость. У них учатся двигаться и петь с младенчества, но ничего другого на ум не шло. Я упёртая: они не слабее - тоже не унимались.

- Ты должна, – раздался голос Сулемана из-за спины. Оглянулась, он рассудил: – Сможешь отвлечься от мыслей, придут новые идеи, появится смысл в жизни. Прошлое забудется или покажется в другом свете, а настоящее, возможно, окажется не таким уж плохим…

- Пойдем, - заверещали довольно Зирай и Униша, сестренки – хохотушки из соседнего дома. Всегда вместе, никогда не унывающие. Худенькие смуглянки, гибкие как пантеры. Вцепились ручонками будто клешнями. Обезьянки поняли, что слова Сулемана имеют для меня вес, и улучили момент - воспользовались растерянностью: – Мы научим!

Я ощущала себя бегемотом в мире балетных. Шаги, повороты, покачивания бёдрами. Танец живота – красота, но только со стороны. Я сгорала от стыда, ведь азы давались с трудом. Ребятня с нечеловеческим усердием показывала, обучала одному и тому же изо дня в день. Я повторяла па за па. Вскоре уже даже могла, не сбившись, повторить несколько комбинаций. Постепенно мною занялись девчонки постарше, а вскоре секретами обольщения делились и женщины.

«Танец – не просто механические движения. Способ гипноза мужчины, средство привлечения, возбуждения и удержания. Наше тело – наше оружие и только от нас зависит насколько оно желанно. Интимный танец, куда глубже и чувственнее, но для него нужны двое, сгорающие от страсти. Ощутишь, когда проникнешься… Вихрь закружит… Прикосновения… Игра… Следить за собой обязана всегда и только наедине с мужем можно распустить волосы. Они, зубы, кожа, ногти - твоё достояние и сила, данная свыше».

Согласна насчет ухода, красоты, но волосы?! Менталитету ближе фраза «Волосы не зубы – вырастут». Особенно так хорошо себя успокоить после неудачной стрижки. Так как о парикмахерской оставалось только мечтать, решила – пусть растут.

Постепенно втягивалась. Увлекало не на шутку, потому что видела настоящий танец живота, а не чушь, которой обучали в российских школах; показываемую в ресторанах, снимаемую в кино. Каждая частичка тела – самостоятельный механизм. Плавность перекатов, работа мышц – завораживающее зрелище. И не всегда под музыку. Ритм задавался биением сердца, пением души - любым звуком, будь то щебетание птицы, трель сверчка, хлопки в ладоши, постукивание по колену… Как чувствуешь, так и двигаешься. Меня учили слушать себя - я слышала всё лучше.

Фигуры у всех женщин самые, что ни на есть, объёмные. Пышные груди, очень округлые ягодицы и тонкие талии. Я бы назвала такую красоту идеальной, но пугающей. С подобными формами в город лучше не соваться. Во-первых, не по моде, а, во-вторых, от мужчин полетит много похоти. В рассаднике полнотелых турчанок я выделялась, точно береза среди оливковых деревьев. Меня бранили за худобу - заставляли кушать больше. Не могла привыкнуть к местной кухне - мой рацион: лаваши и фрукты.

Поправляться так и не получалось…

После очередного ночного кошмара – Фатих бросил меня на съедение шакалам и сам вырезал ребёнка из живота, вскочила с постели и, взяв ножницы, обстриглась. Сулеман, задержавшийся за работой в соседней комнате, вошёл в тот момент, когда упала последняя прядь.

- Хитаф, что ты наделала? – негодовал, отвернувшись так резко, словно я обнажённая. Чтобы не было пересудов – на тот случай, если кто озадачится: почему муж и жена спят в разных комнатах – ютились в одной. Мой матрац огородили ширмой в одном углу, а Сулеман спал в другом, между шкафами. Трюмо с зеркалом разместили у выхода, чтобы не нарушить целостность мастерской и в тоже время облагородить под спальню.

- У меня больше не будет мужа, значит, и волосы больше не нужны, - пробубнила умершим голосом, всё ещё находясь под властью сна.

- Глупая женщина! – Сулеман вскинул руки, так и не смотря на меня. – Ты молода и красива. Сердце заживет, время притупляет любую боль. А душу вылечить в силах только ты.

Перевела дух, тело просыпалось, дрожь усмирялась. Хаотичный бег мыслей сменился на мирное течение. Сулеман прав, принимать решения в порыве не стоит. Горячность – мой бич. Из-за поспешности натворила немало глупостей, с куда более внушительными последствиями, изувечившими жизнь не только мне. Пора учиться хладнокровию и рационализму. Думать – делать… Мне дан шанс. Не использовать его не имею права.

- Волосам нужно время, чтобы отрасти, - положила ножницы на трюмо. - Значит, так тому и быть. Волос растёт – душа заживает! А нет, побреюсь заново…