Глава 23. Смеющиеся марионетки выскакивают из мглы и снова пропадают
Смеющиеся марионетки выскакивают из мглы и снова пропадают. Вертятся каруселью, поочерёдно останавливаются и пугают дёрганностью, наигранностью. Их голоса сливаются в металлический гогот и искусственностью вызывают панику. Кукла-малыш истекает кровью… Детский плач заглушает всё остальное. Бегу на него во тьме и проваливаюсь в пустоту - душа покидает тело… Я распахнула глаза – пробил озноб, сердце сжалось от боли и ужаса, в животе словно камень, сил встать нет. - Помогите, - сорвался хрип с опухших губ. – Я хочу жить! - Ч–ш-ш, - прошелестел тихий мужской голос надо мной. Я даже не могла сфокусироваться – тёмное очертание расплывалось, звуки фанили. Меня свернуло от рвоты. Посторонние шумы наседали, то бася, то переходя на писк. Стены давили, потолок опускался. Забилась в угол, поджала колени и, заткнув уши, закрыла глаза. Спрятаться! Бежать! Где моя страна забвения? Где покой и тишина?.. Жестокий демон безжалостен – не отпускал: мучил, истязал. Не давал пробиться к свету - держал в пугающем сумраке. Как многоликий джин появлялся из ниоткуда, меняя образы от раза в раз. Его приспешники гомонили со всех сторон, тянули загребущие руки с крючковатыми пальцами, хватали и тащили к себе. Отбивалась, что было сил: пинала, кусалась, царапалась. Они нехотя растворялись, будто пустынные миражи, и вскоре я осталась в одиночестве - наедине с собой. Голоса иссякли – всё чаще слышался один: мужской и очень ласковый. Он согревал душу теплом, придавал смелости. Интонация рассудительная, объясняющая… словно отцовская. Папка всегда терпеливо разъяснял, что и почему. Любил, когда задавала вопросы – отвечал, порою на самые идиотские, с ангельским терпением. Порой из мрака выныривали убиенные мною подонки, истязавшие в борделе. Белесые лица, обескровленные губы, ледяные глаза. Изъеденные червями покорёженные тела отвращали, гниющая плоть с ошмётками ткани отваливалась клочьями. Твари, полубеззубо скалясь, обступали меня, прихрамывая окружали - тянули крючковатые посиневшие пальцы, шипели стараясь поймать – я шарахалась, уворачивалась, кричала от ужаса… Убегала, но, как назло, ноги не слушались – запиналась и падала. Мне рвало, трясло от страха. Тошнота переходила в сухие спазмы – в животе тугой узел и горечь. Я давилась желчью и… снова проваливалась в темноту… В голове прояснялось, страхи отступали - выныривала из небытия в холодном поту и дико озиралась: маленькая комната, заваленная поделками, полуфабрикатами игрушек. В дальнем углу сложены ширмы-декорации. Значит, не снилось. Успокаивалась, и вновь проваливалась в черноту… Изредка появлялся пожилой мужчина в светлом одеянии и чалме. Невысокий, крепкий. Угольные глаза смотрели с отцовской заботой и жалостью. Губы скрывала пышная тёмная борода, зауженная к груди. Он приближался, прикладывал теплую ладонь к моему лбу, потом протирал влажной тряпкой и уходил. Когда притворялась, что сплю, оставался чуть дольше - передвигался как тень, а покидал комнату неслышно. Вырвавшись в очередной раз из сна, села и огляделась. Окружающая действительность больше не пугала - не казалась сгустившейся тьмой. Где я, и как долго здесь? Кхм… Мастерская! Чистая и ухоженная. Простенькая обстановка, но всё, что нужно для работы, как говориться, на месте. Опустила глаза, мои пальцы сжимали порванную марионетку-пупса. Медленно встала, устроилась за столом и принялась чинить. Пузо заштопала, а скрывая шов, повязала белую тряпку вместо памперса. Пришила глазки – чёрные круглые пуговицы, которые нашла в ближайшей коробке. Закрепила руку. Лоб подлатала и, состряпав из ниток подобие пучка волос, уместила на макушке. Соединила веревки. Подвязала к кресту и покрутила поделку - движения не нарушены… Вновь подкатила тяжесть… Нужно лечь. Подняла голову и чуть не упала - вскочила. Мужчина замер в дверях, с удивлением смотря на марионетку. Тот самый – лет семидесяти, с копной тёмных волос, слегка тронутых сединой. Взгляд переключился на меня, опять на игрушку. - Пожалуйста, - выдохнула, когда мужчина подошёл к столу и забрал пупса. Критический осмотр – хуже устного ответа на экзамене. Я знала, что и где не очень получилось, от этого становилось не по себе. Одно дело для кого-то делать, а другое просто так. Всегда знаешь косяки. – Не выгоняйте! Пауза затягивалась, мужчина на меня даже не покосился. Может, не понимал? Волнение на грани паники накатывало с силой девятого вала, я жалась как школьница у доски непонимающая реакции учителя: верно ответила или нет. - Ты должен ехать, - сожалеющим тоном нарушил он повисшее молчание на грубом английском. – Мне не нужен проблем. Я - маленький человек... Вернул пупса – на лице явная внутренняя борьба. Я упала на колени, припала к подолу светлого одеяния спасителя: - Пожалуйста. Я умру, если уйду. Помогите! Мужчина отступил, но противоборство разума и сердца усилилась. Я поползла следом: - Я могу… - Чёрт! Не знала, как на английском «стирать». Показала жестами. – Могу... – замахала, обозначая уборку. – И я… - подскочила к столу и, взяв иголку с ниткой, принялась разными стежками шить. – Я - актриса, парикмахер. Пишу. Умею рисовать, если нужно. Прошу... Мужчина заговорил. Ничего не поняла, но мужской голос не сулил положительного вердикта. Уставилась на спасителя – в глазах щипало. Безысходность давила и вновь подступал мрак. Я оторвалась от подола и обхватила плечи руками - больше нет сил. Мужчина шумно выдохнул и, склонившись, воздел меня на ноги. Пошатываясь, умоляла взглядом - не прогоняйте! Уже готовился сорваться стон, но тёплые карие глаза, смотрящие с лаской, заткнули. Мужчина опять что-то сказал. Умолк. Долго присматривался и руками показал, что имел в виду. Как игра: «Загадай, покажи без слов и угадай!» Смутно догадавшись, подхватила со стола длинный лоскут и намотала на лицо, оставив глаза. Мужчина кивнул и снова заговорил. Я замерла – отдельные слова понятны, но в целом - пусто. Он вновь показал жестами – уходить, нельзя, дом… Рьяно закивала в ответ. Выдержал незначительную паузу и подвел меня к столу: - Masa![1] – медленно сказал и покосился. Несмело открыла рот: - Masa… Мужчина кивнул и приложил ладонь к груди: - Сулеман! Я как попугай повторяла каждое слово, «выпрыгивая из штанов», чтобы запомнить. - Сулеман! Я – Татьяна. Он протянул моё имя и улыбнулся: - İyi![2] – сложил кулак с большим пальцем вверх. Открыл створку шкафа, выудил мои пожитки. Деньги, пистолет, магазин патрон и пакетик с героином. Я гипнотизировала наркоту. Лекарство… успокоительное… - Atmak mı?[3] - вырвал из низменных мыслей голос Сулемана. Мужчина размахнулся, словно выбрасывая - я подскочила: - Нет! – почти зарычала на турецком. Взгляд Сулемана посуровел. Я отшатнулась: - Должна их видеть, - перешла на английский. - Хочу помнить: моя жизнь - другая. Будущее - прошлое. Пусть лежат. Они придают сил для мести. Когда их увижу, напомнят о грязном прошлом. Я больше не хочу в темноту! Должна вырваться на свободу, обрести покой. Не отступлюсь… Я сильная, верьте. После минутного размышления, лицо спасителя всё же просветлело. Сулеман протянул мои вещи. Смотрела с минуту и спрятала обратно - в шкаф. Деньги отдала Сулеману: - Вам. Он помотал головой и вернул мне. Я настаивала: - Они нужны вам, а мне нужно время. – Чуть обдумав, мужчина спрятал их в складках одеяния. Я с облегчением выдохнула на турецком: - А пистолет… – сунула к наркоте - Сулеман только неодобрительно кивнул и вышел.
|
