I. На фронтах.

 

Никто не помнил, как это началось,

Как эта первая горсть солдат,

Подняв белый флаг,

Вызвала к себе неприятельских солдат

И, бросив ружья, объявила:

 

-- Мы прекращаем войну.

Убивайте нас, если хотите, но мы не будем больше стрелять в вас.

Потому что вы -- наши братья!

 

Бросайте и вы ружья.

И да здравствует мир, который мы заключаем сегодня с вами навеки!

 

Никто не помнил хорошо, кто был первый солдат, призвавший к этому товарищей обеих армий.

О нем знали только небесные птицы, клевавшие потом глаза его бездыханного тела, лежавшего, как распятое на кресте, с распростертыми руками, с тремя пулями в сердце, между двумя линиями окопов.

О нем знало только сиявшее над ним великое небо, с бесконечною любовью глядевшее на окровавленный труп этого первого мученика, павшего на поле сражений не за чью-то власть, корысть, ненависть, а за всеобщее братство.

 

Эти герои мира почти все были тут же перебиты по приказанью начальства вместе со всеми почти побратавшимися с ними неприятельскими солдатами.

Но их призыв, но весть об их поступке, как электри-

 

 

ческие искры, полетали по рядам обеих армий, стоявших уже много недель одна против другой, день изо дня зверски истребляя друг друга.

И за этой первой горстью героев, несмотря на все расстрелы, на все полевые суды, тотчас же начали сходиться друг с другом с обеих сторон новые и новые кучки солдат, потом целые взводы, роты, батальоны, -- целые полки, наконец, бросая оружие и объявляя:

"Мы не будем больше сражаться, потому что мы -- братья".

 

Их рассеивали ружейными залпами, пушками, но число их увеличивалось со страшной быстротой, и, наконец, ничего уже нельзя было с ними сделать.

 

Солдатская шинель свалилась с человеческой души, и вместо солдата явился брат-человек, для которого в тысячу раз легче умереть, будучи расстрелянным за отказ быть военным убийцей, чем убить брата-человека.

 

Как пламя, раздуваемое бешеным ветром, неслось проснувшееся сознание братства по рядам обеих армий, охватывая тысячи, сотни тысяч людей.

 

Пушечное мясо вдруг стало мыслить, и солдат сделался человеком.

 

-- Довольно! Мы не враги, а братья, -- только братья!

Мы -- люди, а не мясо для пушек!

Довольно!

 

Кто первый крикнул эти слова, никто почти не помнил этого. Но он вырвался, наконец, этот крик из измученной груди человеческой и поднялся к небу и, как вырвавшаяся на волю, на небесный простор, из силков птица, высоко понесся над человечеством.

 

Вся растоптанная войной, вся изорванная в кровавые клочья, вся изуродованная, она не умерла, душа человеческая, в окровавленном солдате.

Она вдруг поднялась в нем,

Воскресшая.

 

 

И закричала над всем миром:

"Довольно! Довольно!

Я не хочу больше, -- я не могу быть убийцей!"

 

И по всем армиям вдруг пронеслось это дыханье братства, поднялся в каждом солдатском сердце великий человеческий облик, -- душа, которая не может казнить, убивать, ранить, искалечить, замучить, схватить, связать, ударить, обидеть живое, дышащее, родное человеческое существо.

 

И вдруг все остановилось. Вдруг замолкли все, бешено рычавшие, не смолкая, пасти пушек. Вдруг смолк преступный, отвратительный, подлый сухой треск ружейного убийства.

 

Миллионы людей, до той минуты слепо, рабски повиновавшиеся своим офицерам, генералам, главнокомандующим, императорам, президентами миллионы людей вдруг сбросили с своих глаз кровавую пелену, кровавую слепоту, кровавое оцепенение.

 

Миллионы рабов вдруг сбросили с себя кровавую палку

И закричали своим повелителям:

-- Кто дал вам право над жизнью человеческой?

Жизнь -- это святыня,

И на нее больше никогда не поднимется наша рука!

 

Наши руки никогда больше не будут в крови человеческой.

Слышите вы, все правители, прежние господа наши:

"Больше никогда!"

 

Ибо нет больше такого обмана, нет больше такой силы в мирe, которая заставила бы нас быть братоубийцами!

 

----------

 

И не стало врагов, как будто их никогда и не было.

Их никогда и не было, потому что это только цари и начальники уверили солдат обеих сторон, мужиков и рабочих, что они враги друг другу.

 

И растаяли армии, как снег под горячим дыханьем весны.

 

 

И разбежались солдаты домой --

К плугам, к верстакам, к станкам,

К истомившимся по ним матерям, женам и детям.

 

И остались одни начальники,

И в страхе бежали они с полей сраженья, оставшись одни среди миллионов трупов зарезанных ими людей, среди сожженных ими деревень и ограбленных и разрушенных ими городов.

Они бежали, как Каины, преследуемые по пятам гнавшимися за ними окровавленными призраками их бесчисленных жертв.