Бенедикт Спиноза

(1632-1677)

Великий нидерландский философ, материалист, пантеист и атеист. Родился в Амстердаме, в еврейской купеческой семье. В детстве учился в еврейском религиозном училище. В юности, особенно после смерти отца (1654), когда Спиноза некоторое время возглавлял его торговое предприятие, он завел множество научных и дружеских свя­зей за пределами еврейской общины, среди лиц, радикально на­строенных по отношению к господствовавшим в Нидерландах по­рядкам, и в особенности к господствовавшей религиозной идео­логии. По мере этого усиливалось его отчуждение и от еврей­ской общины, которой руководили ревностные и нетерпимые поборники иудаизма. После ряда предупреждений они в 1656 г. подвергли Спинозу «великому отлучению» и изгнали его из об­щины, а вместе с тем и из Амстердама. Найдя поддержку и убе­жище у друзей, Спиноза отдался интенсивной научно-фило­софской деятельности. Основные произведения — «Этика», «Богословско-политический трактат». Последнее произведение вызвало бурю негодования среди церковников и реакционеров. В 1674 г. оно было запрещено голландским правительством, что, в частности, помешало публикации главного произве­дения Спинозы — «Этики», оконченной в 1675 г.

Панпсихизм

 

Под субстанцией я разумею то, что существует само в себе и представляется само через себя, т. е. то, представление чего не нуждается в представлении дру­гой вещи, из которого оно должно было бы образо­ваться. Под атрибутом я разумею то, что ум представ­ляет в субстанции как составляющее её сущность.

Под богом я разумею существо абсолютно бес­конечное (ens absolute infinitum), т. е. субстанцию, состоящую из бесконечно многих атрибутов, из кото­рых каждый выражает вечную и бесконечную сущ­ность. [...]

Теорема 13. Субстанция абсолютно бесконечная неделима. [...]

Теорема 14. Кроме бога, никакая субстанция не может ни существовать, ни быть представляема. [...]

Теорема 15. Все, что только существует, суще­ствует в боге, и без бога ничто не может ни существо­вать, ни быть представляемо. [...]

Есть люди, которые воображают, будто бог подобно человеку состоит из тела и души и подвержен страстям. Но уже из доказанного ясно, как далеки они от познания истинного бога. [...] …под телом мы понимаем некото­рую величину, имеющую длину, ширину и глубину и ограниченную какой-либо определенной фигурой; о бо­ге же, существе абсолютно бесконечном, нельзя ничего сказать бессмысленнее этого. [...] Протяженная субстан­ция составляет один из бесконечно многих атрибутов бога.

Отдельные вещи составляют не что иное, как состояния или модусы атрибутов бога, в ко­торых последние выражаются известным и определен­ным образом. И если пойдем таким образом далее до бесконечно­сти, то мы легко представим себе, что вся природа со­ставляет один индивидуум, части которого, т. е. все тела, изменяются бесконечно многими способами без всякого изменения индивидуума в его целом.

Теорема 17. Бог действует единственно по за­конам своей природы и без чьего-либо принуждения.

О природе и гармонии в ней

Природа не предназначает для себя никаких це­лей, и [...] все конечные причины составляют только человеческие вымыслы. [...] После того как люди убедили себя, что все, что про­исходит, происходит ради них, они должны были счи­тать главным в каждой вещи то, что для них всего по­лезнее, и ставить выше всего другого то, что действует на них всего приятнее. Отсюда они должны были обра­зовать понятия, которыми могли бы выражать природу вещей, как-то: добро, зло, порядок, беспорядок, тепло, холод, красота, безобразие и т. д. А так как люди счи­тают себя свободными, то возникли понятия о похваль­ном и постыдном, грехе и заслуге. [...]

Все то, что способствует их благосостоянию или по­читанию богов, люди назвали добром, противоположное ему — злом. А так как не понимающие природы вещей ничего не утверждают относительно самих вещей, а только воображают их и эти образные представления считают за познание, то, не зная ничего о природе ве­щей и своей собственной, они твердо уверены, что в ве­щах существует порядок. Именно если вещи располо­жены таким образом, что мы легко можем схватывать их образ в чувственном восприятии и, следовательно, легко припоминать их, то мы говорим, что они хорошо упорядочены, если же наоборот — что они находятся в дурном порядке или в беспорядке. А так как то, что мы легко можем вообразить, нам приятнее другого, то люди порядок ставят выше беспорядка, как будто бы порядок составлял в природе что-либо независимо от нашего представления, и говорят, что бог все сотворил в порядке, и таким образом, сами того не зная, припи­сывают богу воображение, если только не думают, что 6οιχ заботясь о человеческом воображении, расположил все вещи таким образом, чтобы они как можно легче могли быть воображаемы. [...]

О теле и сознании человека

Тело человеческое слагается из очень многих ин­дивидуумов (различной природы), из которых каждый весьма сложен. Некоторые из индивидуумов, из которых слагает­ся человеческое тело, жидки, другие мягки, третьи, на­конец, тверды…. Человеческое тело нуждается для своего сохра­нения в весьма многих других телах, через которые оно беспрерывно как бы возрождается.

Человеческая душа есть часть бесконечного разума бога. Поэтому, ко­гда мы говорим, что человеческая душа воспринимает то или другое, мы этим говорим только, что бог….имеет ту или другую идею.

Объектом идеи, составляющей чело­веческую душу, служит тело… душа и тело составляют одну и ту же вещь, в одном случае представляемую под атрибутом мышления, в другом — под атрибутом про­тяжения.

Человеческая душа сознает тело че­ловеческое и знает о его существовании только через идеи о состояниях, испытываемых телом. [...]

Душа, имеет ли она идеи ясные и от­четливые или смутные, стремится пребывать в своем существовании в продолжение неопределенного времени и сознает это свое стремление.

Идея души соединена с душой точно так же, как сама душа соединена с телом.[...]… идея души и сама душа существуют в боге, вытекая с одной и той же необходимостью из одной и той же способности мышления, так как в дей­ствительности идея души, т. е. идея идеи, есть не что иное, как форма идеи, поскольку она рассматривается как модус мышления безотносительно к объекту. Ибо, раз кто-нибудь что-либо знает, он тем самым знает, что он это знает, и вместе с тем знает, что он знает, что он это знает, и так до бесконечности.

Идеи состояний человеческого тела, поскольку они относятся к одной только человеческой душе, не суть идеи ясные и отчетливые, но смут­ные. [...]

Я настаиваю на том, что душа имеет не адекватное познание о самой себе, о своем теле и о внешних телах, но только смутное и ис­каженное [...]

Душа может воображать и вспоми­нать о вещах прошедших, только пока продолжает су­ществовать ее тело. [...] Человеческая душа не может совер­шенно уничтожиться вместе с телом, но от нее остается нечто вечное. [...]

 

О познании мира

Человеческая душа способна к вос­приятию весьма многого и тем способнее, чем в боль­шее число различных состояний может приходить ее тело. [...] Идея всякого состояния, в которое тело человеческое приводится действием внешних тел, должна заключать в себе как природу человеческого тела, так и природу тела внешнего. [...] Отсюда следует, во-первых, что душа человеческая воспринимает вместе с природой своего тела и природу многих других тел.

Все люди родятся не знающими причин вещей, и [...] все они имеют стремление искать полезного для себя, что они и сознают. …Чем какое-либо тело способнее других к большему числу одновременных действий или страданий, тем душа его способнее других к одновре­менному восприятию большего числа вещей.

Все идеи, поскольку они относятся к богу, истинны. [...] Ложность состоит в недостатке по­знания, заключающемся в неадекватных, т. е. искажен­ных и смутных, идеях. [...]

…. мы многое постигаем и образуем всеобщие понятия, во-первых, из отдельных вещей, искаженно, смутно и беспорядочно воспроизводимых перед нашим умом нашими чувствами (см. кор. т. 29); поэтому я обыкновенно называю такие понятия познанием через беспорядочный опыт (cognitio ab experientia vaga). Во-вторых, из знаков, например из того, что, слыша или читая известные слова, мы вспоминаем о вещах и обра­зуем о них известные идеи, схожие с теми, посредством которых мы воображаем вещи…. Оба этих способа рассмотрения вещей я буду называть впослед­ствии познанием первого рода, мнением или воображе­нием. В-третьих, наконец, из того, что мы имеем общие поня­тия и адекватные идеи о свойствах вещей …. Этот способ познания я буду называть рассудком и познанием второго рода… Кроме этих двух ро­дов познания существует, как я покажу впоследствии, еще третий, который будем называть знанием интуи­тивным. Этот род познания ведет от адекватной идеи о формальной сущности каких-либо атрибутов бога к адекватному познанию сущности ве­щей.

Душа наша, поскольку она правильно воспри­нимает вещи, составляет часть бесконечного разума бога…и, следовательно, необходимо, чтобы ясные и отчетливые идеи нашей души были так же истинны, как идеи бога.

Об аффектах

Под аффектами я разумею состояния тела …, которые увеличивают или умень­шают способность самого тела к действию, благоприят­ствуют ей или ограничивают ее, а вместе с тем и идеи этих состояний. [...]

Душа наша в некоторых отношениях является активной, в других — пассивной, а именно: поскольку она имеет идеи адекватные, она необходимо активна, поскольку же имеет идеи неадекватные, она необходимо пассивна.

Различные люди могут подвергаться со стороны одного и того же объекта различным аф­фектам, и один и тот же человек может в разные вре­мена подвергаться от одного и того же объекта разным аффектам. [...]

Названия аффектов возникли скорее из обыкновенного словоупотребления, чем из точного их познания. [...] Существует столько же видов удо­вольствия, неудовольствия и желания, а следовательно, и всех аффектов, слагающихся из них (каково душев­ное колебание) или от них производных (каковы лю­бовь, надежда, страх и т. д.), сколько существует видов тех объектов, со стороны которых мы подвергаемся аф­фектам.

Между всеми аффектами, относя­щимися к душе, поскольку она активна, нет никаких, кроме относящихся к удовольствию ижеланию. [...] Думаю, что я изъяснил, таким образом, главнейшие аффекты и душевные колебания, происхо­дящие из сложения трех первоначальных аффектов, именно желания, удовольствия (радости) и неудоволь­ствия (печали), и показал их первые причины. [...] Аффекты могут слагаться друг с другом столь­кими способами и отсюда может возникнуть столько новых видоизменений, что их невозможно определить никаким числом. [...] Желание есть самая сущность человека, пос­кольку она представляется определенной к какому-либо действию каким-либо данным ее состоянием. [...] Удовольствие есть переход человека от меньшего совершенства к большему. Неудовольствие есть переход человека от боль­шего совершенства к меньшему. Любовь есть удовольствие, сопровождаемое иде­ей внешней причины. [...] Ненависть есть неудовольствие, сопровождаемое идеей внешней причины.

Аффект может быть ограничен или уничтожен только противоположным и более сильным аффектом, чем аффект, подлежащий укрощению.

Аффект, составляющий пассивное со­стояние, перестает быть им, как скоро мы образуем яс­ную и отчетливую идею его.[...] Всякий обладает способностью ясно и отчетливо познавать себя и свои аффекты если не аб­солютно, то по крайней мере отчасти, а следовательно, и достигать меньшего страдания от них. [...] Должно забо­титься о том, чтобы самый аффект был отделен от пред­ставления внешней причины и соединен с представле­ниями истинными. [...] Влечения или желания, обык­новенно возникающие из подобных аффектов, не будут чрезмерными. Ибо прежде всего должно заметить, что одно и то же влечение делает человека и активным и пассивным. [...]

Естественный образ жизни человека

Так как разум не тре­бует ничего противного природе, то он требует, следо­вательно, чтобы каждый любил самого себя, искал для себя полезного, что действительно полезно, и стремился ко всему тому, что действительно ведет человека к большему совершенству, и вообще чтобы каждый, насколько это для него возможно, стремился сохранять свое суще­ствование. … отсюда следует, во-первых, что основа­ние добродетели составляет самое стремление сохранить собственное существование и что счастье состоит в том, что человек может сохранять его. Во-вторых, следует, что добродетели должно искать ради нее самой и что нет ничего лучше нее или полезнее для нас, ради чего должно было бы к ней стремиться. Наконец, в-третьих, следует, что самоубийцы бессильны духом и совершен­но побеждаются внешними причинами, противными их природе.

… для человека нет ничего полезнее человека; люди, говорю я, не могут, желать для сохранения своего существования ничего лучшего, как того, чтобы все, таким образом, во всем согласова­лись друг с другом, чтобы души и тела всех составляли как бы одну душу и одно тело, чтобы все вместе, на­сколько возможно, стремились сохранять свое сущест­вование и все вместе искали бы общеполезного для всех.

Но так как люди… подвержены аффек­там, далеко превосходящим способность или доброде­тель человека…, то часто они влекутся в разные стороны… и бывают противны друг другу…. Поэтому, для того чтобы люди могли жить сог­ласно и служить друг другу на помощь, необходимо, чтобы они поступились своим естественным правом и обязались друг другу не делать ничего, что может слу­жить во вред другому.