Текст в пространстве и времени

Подходы, принятые в библеистике.

Текст в пространстве и времени

Метафорическое выражение «укорененность текста» заимствовано

из высказывания Шлейермахера о библейской интерпретации, и к нему

мы очень скоро вернемся. Примерно с XVI или XVII века до середины

и даже конца XX века, в рамках традиционного подхода к интерпретации

в библеистике, отправной точкой считался замысел автора в историческом контексте, соответствующем времени его написания. Многие в ранней церкви также подчеркивали значимость замысла и цели, преследуемой авторами или писателями, особенно если те, по Божьему велению, выступали в роли апостолов или пророков. Именно они служили отправной точкой в определении смысла и последующем толковании текста. Это видно в работах Диодора Тарсийского (умер примерно в 390 году) и Иоанна Златоуста (примерно 347-407). Тот же подход прослеживается у Феодора Мопсуэстийского (примерно 350-428) и других толкователей антиохийской школы. Идеи Феодора Мопсуэстийского до недавнего времени часто понимались неправильно. В период Средневековья Петр Ломбардский (примерно 1100-1160) и Андрей Сен- Викторский (1110-1175) считали поиск авторского замысла наиболее важным, с осторожностью прибегая к аллегорической интерпретации.

Многие считают Жана Кальвина (1509-1564) первым библейским

комментатором в современном значении этого слова. Он привнес в

библейскую экзегезу знания гуманистов эпохи Возрождения, полученные

в университетах Парижа и Орлеана наряду с юридическим образованием.

Отправной точкой новой методологии должен был стать первоначальный

исторический контекст, а не последующие комментарии. Эти взгляды

вполне сочетались с желанием Кальвина-богослова вернуться к оригиналам писаний пророков и апостолов, к словам Иисуса, не искаженным более поздними комментариями и наслоениями церковной традиции. В то же время его подход оставался скорее контекстуальным, чем атомистическим и, подобно Лютеру, он сохранил искреннее уважение к традициям Отцов ранней церкви. Он почитал их достойными внимательного изучения, но не слепого подражания. Во вступлении к своему комментарию на Послание к Римлянам Кальвин ясно говорит о том, что главная обязанность толкователя - проникнуть в замысел автора.

Как и Лютер (1483-1516), Кальвин подчеркивал важность тщательных

историко-лингвистических исследований, хотя и с одной богословской

оговоркой: в основе библейской интерпретации должно лежать признание центрального места Иисуса Христа в божественном откровении. Сам

Христос трактовал древнееврейские священные писания таким образом,

что его мессианское служение воплощало истинный смысл книг Ветхого

Завета (Лк. 24, 27), а те, в свою очередь, проливали свет на суть служения

и учения Мессии (Лк. 24, 45-46). Впоследствии мы подробно остановимся на особенностях библейской интерпретации антиохийских богословов и реформаторов.

Позже, в XIX веке, Шлейермахер тоже утверждал, что интерпретация

библейского текста начинается с проникновения в замысел его автора,

разумеется, с учетом исторического контекста и обстоятельств создания

текста. «Только историческая интерпретация в состоянии отдать должное

неразрывной связи между новозаветными авторами и временем, а также

местом создания их произведений». В главе, посвященной Шлейермахе-

ру, я утверждаю, что речь идет не о едва осязаемом душевном состоянии или внутреннем психологическом процессе замысла, а о цели создания и предназначении текста, которые отражают желание, волю и действия автора, воплощенные в тексте. Смысл и толкование текста включают в себя множество других элементов, но все вышеупомянутое остается первостепенным в данном процессе.

Иногда забывают, что в основе герменевтических изысканий Шлейер-

махера лежали в равной степени забота о добросовестности научных

исследований и представление о действенной проповеди христианства.

Преподавая богословие в Берлинском университете, Шлейермахер каждое воскресенье проповедовал в церкви Троицы. Чтобы сделать свою проповедь по-настоящему действенной, писал он, проповедник должен «заставить музыку звучать» и пробудить «дремлющую искру». Но это возможно лишь при условии, что он сумеет понять, что вдохновило библейского автора взяться за перо. Неудивительно, что результатом исследований Шлейермахера в новой (для того времени) области вводного изучения Нового Завета должны были стать не сухие факты хронологии его написания, достоверности содержания или надлежащей последовательности евангельских повествований. Сегодня вводные курсы кажутся многим студентам скучными и не вызывающими интереса к предмету. Но их создатели преследовали совершенно противоположные цели: помочь читателю в понимании того, что именно связывает новозаветные документы с конкретной эпохой, местом и исторической ситуацией. Не входило в их планы и определение набора лингвистических средств, имевшихся в распоряжении автора исследуемого текста. Цель вводного курса в Новый Завет - вдохнуть жизнь в древние писания, чтобы они ожили и заговорили в соответствии с замыслом авторов.

Такой подход преобладал в библеистике до второй половины

двадцатого века, и на это было несколько причин. Прежде всего, следует

помнить, что для достижения своей цепи автор выбирает конкретный

язык и жанр, лексические, грамматические и синтаксические средства.

Кроме того, даже в повседневном общении, желая точнее понять смысл

сказанного, мы часто просим собеседника пояснить, что он имеет в виду.

И, наконец, в богословии право священного писания называться открове-

нием часто объясняется божественным помазанием автора - пророка или

апостола - словами самого Иисуса Христа.

История библейской интерпретации и восприятия библейских

текстов (обсуждаемая в XV главе) ясно свидетельствует о необходимости

изучения истории и цели создания текста. В одной из лекций в университете Честера я привел несколько примеров, в том числе эпизод истории Иакова и Лавана (Быт. 29 - 31). В Быт. 31, 49 Лаван восклицает: «Да надзирает Господь надо мною и над тобою, когда мы скроемся друг от друга». Многие глубоко верующие христиане повторяют эти слова при расставании, с любовью вверяя друг друга Богу. Этот стих используется в качестве благословения, произнося которое люди призывают Бога позаботиться об их друзьях и близких.

Но верно ли такое толкование? Один ученый назвал это вымыслом.

В некоторых контекстах древнееврейский глагол «надзирать» (tsaphah)

действительно может иметь такое значение, но гораздо чаще он означает необходимость остерегаться кого-то или чего-то, как правило, врага.

Книга Бытия, начиная с двадцать девятой главы, повествует о бесконечной череде уловок Иакова и Лавана, не уступающих друг другу в коварстве.

Изобретательность обоих не знает границ. Иаков присваивает себе овец

Лавана, потому что тот навязал ему нелюбимую жену. Язык древнееврейского оригинала в Быт. 29, 25 поистине драматичен. Иаков, уверенный, что берет в жены свою возлюбленную Рахиль (вероятно, скрытую под густой вуалью), проводит с ней брачную ночь. Далее в еврейском тексте мы читаем: bhabhoqer hinneh-hu Пия. «Утром же посмотрел Иаков, а перед ним (подставьте любое восклицание, выражающее чувства человека, испытавшего невероятное потрясение) - Лия!» После этого разве мог Лаван сказать Иакову: «Надеюсь, милостивый Господь позаботится о тебе, пока мы вдали друг от друга, и сохранит тебя в безопасности»? Этот стих значит совсем другое: «Пусть Господь неусыпно следит за тобой и воздаст тебе, если ты снова попытаешься меня обмануть!»

Если мы не до конца понимаем, что стоит за текстом, его смысл легко

ускользает от нас. Можно пи толковать этот текст так, как это принято

в рамках христианской церковной традиции? В чисто описательном смысле можно. Но стоит ли, если контекст полностью исключает как возможность подобного толкования текста, так и замысла рассказчика и героя повествования? Мы вернемся к этому вопросу, когда будем говорить о тех, кто считает, что смысл текста создает не автор, а читатель.

В той же лекции я использовал еще один пример из 1 Кор. 6,1-8. Павел пишет: «Как смеет кто у вас, имея дело с другим, судиться у нечестивых, а не у святых?» (1 Кор. 6, 1). «Но брат с братом судится... И то уже весьма унизительно для вас, что вы имеете тяжбы между собою» (1 Кор. 6, 6-7). По мнению многих, в этих стихах Павел на основании некого принципа

осуждает христиан, решивших прибегнуть к помощи закона. Но в этом ли

заключается истинный смысл текста, в частности, для читателей XXI века?

Историко-археологические исследования свидетельствуют, что, хотя

географически Коринф оставался греческим городом, во времена Павла его

конституция, политическое устройство, законы и методы управления

были построены по римскому образцу. В 44 году до н. э. Юлий Цезарь

превратил его в Римскую colonia, и со времен Павла до самого правления Адриана практически все надписи делались не на греческом, а на латыни. Все сказанное имеет непосредственное отношение к нашему отрывку, ибо если римское уголовное судопроизводство проходило относительно беспристрастно, то гражданские дела рассматривались иначе. Предполагалось, что каждый из участников попытается склонить на свою сторону судью (а в случае необходимости и присяжных) и добиться решения вопроса в свою пользу. В порядке вещей были откровенные взятки, предложения выгодных контрактов, щедрые приглашения, подарки в виде недвижимости или рабов и тому подобное.

В такой ситуации только богатым и влиятельным христианам могла

прийти мысль возбудить гражданский иск против своих собратьев-христиан. Павел порицает их не за искреннее желание добиться справедливости

законными средствами. Ведь он и сам считал, что находится под защитой

римского права. Апостол осуждает попытки манипуляции своими

собратьями по вере за счет богатства, власти, покровительства, общественного

влияния и деловых связей. Таким образом более состоятельная сторона

опосредованно добивается благоприятного для себя решения. Истинный

смысл этих стихов заключается не в запрете прибегать к помощи закона.

Изменять смысл по своему усмотрению значит полностью пренебречь

исторической ситуацией, проливающей свет на цели, которые Павел

преследовал в своем послании. Внимательное изучение замысла Павла, разумный подход и уважение к контексту помогают нам проникнуть в смысл текста, неразрывно связанный с временем и местом его написания. Традиционные подходы в библеистике строились на основе этого

принципа со времен Реформации, а во многих случаях и задолго до нее.