Герменевтика и философия

Как мы уже выяснили, центральной категорией герменевтики как искусства (техники, теории, метода) интерпретации “текстов” является категория понимания. Философская теория интерпретации бытия в целом и мира гуманитарной культуры в частности предоставляет средства для понимания гуманитарных явлений, для проникновения в их смысл. Проблематика понимания сближает герменевтику с философией культуры и с философией языка, открывает возможность для создания философской герменевтики, которая предполагает новое измерение человека. В ней ставится вопрос о человеке понимающем. Понимающим себя, свое место в мире, окружающую реальность и другого человека. Понимание также, как и способность к труду, способность к разумной деятельности, языку, вере, также, как социальность, является сущностным свойством человека. Век компьютерной и научно-технической революции, нарастающие информационно-коммуникативные связи, крушение и создание цивилизаций еще более обостряют актуальность проблемы понимания и всех связанных с ней герменевтических моментов.

Историческое нарастание значимости герменевтической проблематики от античности до наших дней подобно кумулятивному процессу. Герменевтика всегда была вплетена в живую ткань социальной деятельности людей, никогда не была абстрактной теорией, а являлась техникой, искусством интерпретации и применялась для решения задач, актуальных для жизни и нормального функционирования общественных институтов. Важнейшие переломные моменты развития герменевтического метода совпадали по времени и были существенно связаны с крупнейшими историческими событиями, определялись в конечном счете практическими потребностями жизни людей.

Среди практических и теоретических потребностей, повлиявших на развитие герменевтики, можно выделить запросы греческой педагогики в античности, позднее превращение христианства в религию широких народных масс, переводы и истолкования библейских и более поздних христианских источников. Далее еще можно отметить Реформацию и связанную с ней критику католической доктрины, Возрождение, переводы с классических древних языков на живые национальные языки литературных, философских и исторических памятников и их комментарии, превращение Библии в литературный памятник, интерес к истории, языкознанию, спасение авторитета гуманитарного знания от уничижительной критики философов позитивистской направленности. И, наконец, XX век — век коммуникации, необходимости установления понимания, диалога. Герменевтика занимается анализом политики, права, проблемами межконфессионального понимания, она используется в медицинской практике, понимание рассматривается как проблема бытия человека, возникает философская герменевтика.

И, наконец, несколько слов следует сказать о связи герменевтики с собственно философией. Философия возможна как особый тип знания со своим предметом, специфическими методами исследования и с собственными критериями познавательного значения. Наличие специфических признаков не мешает существовать философскому знанию в форме учений, теорий, концепций, направлений. Форма представления и функционирования философского знания может совпадать (и действительно совпадает) с формой других типов знания. Например, от конкретных наук философия отличается не формой представления знания, а критериями познавательного значения, наличием особенных (кроме общих) методов исследования. И разумеется, у философии есть свой особый предмет: принципы, основания, начала бытия (природы, человека и общества), его познания (в том числе научного), мыслительной и духовной деятельности.

Видимо, не вызовет больших споров утверждение о том, что философское знание есть знание принципиально интерпретационное. Интерпретация есть неустранимый момент, форма и способ функционирования философских знаний. Новое философское знание всегда является результатом интерпретации. Рост философского знания, его новизна, неустранимая (по принципиальным соображениям, касающимся природы философии) плюралистичность обеспечиваются интерпретационной природой философского знания. Интерпретация, в свою очередь, предполагает диалогическое отношение познающего субъекта с особым предметом, выделяемым из исторического, культурного, бытийного и со-бытийного контекстов с учетом специфики последних. Вопросно-ответные диалогические отношения, их всевозможные разрешения определяют основное содержание диалектики (в первоначальном значении этого термина) как метода философского исследования. Таким образом, философская рефлексия всегда стремится диалектически проникнуть в смысл диалогического отношения, стремится интерпретируя понимать, что, в свою очередь, “окрашивает” философское знание в герменевтические тона. Герменевтика — один из методов, при помощи которых возможно понимание, — соединяется с природными свойствами философского знания. Герменевтика — искусство интерпретации, постижения смысла диалогических отношений — “сплетается” с философскими методами исследования, обогащает их и сама выводится на рациональный уровень, приобретает философский статус.

^[1] Там же, с. 405-406.

^[2] Он был немецким ученым, служил профессором еврейского языка в Витенбергском университете до тех пор, пока его не разыскал Ф. Меланхтон, который, как известно, был ближайшим соратником Мартина Лютера и после смерти Лютера возглавил Реформацию. Фактически Флациус стал теоретическим вдохновителем движения, потому что Меланхтону уже некогда было заниматься теоретическими исследованиями. У Флациуса есть труд — “Ключ к истолкованию Священного писания”, в котором мы находим многие новые принципы, не содержащиеся в герменевтике Августина. Эти принципы легли в основу дальнейшего развития герменевтики.

^[3] Интересно, что у В. Гумбольдта тоже имеется похожий прием. Он разделяет язык и речь. Известно, что разделение языка и речи в дальнейшем использовалось Соссюром и всеми, кого мы называем структуралистами. Для Гумбольдта, как и для Шлейермахера, было существенно, что речь мы воспринимаем, а язык понимаем. На этом моменте следует остановиться и рассмотреть его более пристально. Идея восприятия речи и понимания языка как внутреннего содержания в дальнейшем была использована в нашей русской семиотике. В частности, мы находим подобную идею у Бахтина. Бахтин в книге “Марксизм и философия языка” писал, что сигнал (внешняя, вещественная сторона знака) узнается, а знак понимается. Он различал внешнюю сторону того, при помощи чего мы обозначаем, и внутреннюю сторону, которая понимается. Понимается содержание, мысль. Шлейермахер, Гумбольдт, Соссюр, Бахтин работают, как сейчас модно говорить, в рамках единой парадигмы.

В рамках этой же парадигмы работал очень глубокий исследователь идей В. Гумбольдта и Ф. Шлейермахера, русский ученый Г. Г. Шлет, который, опираясь на Гумбольдта, разработал весьма плодотворную концепцию внутренней формы слова, в дальнейшем нашедшую свое применение во многих разделах искусствоведения, театроведения, литературоведения, философии. У Шпета структура слова разделялась на чувственно воспринимаемые моменты и моменты формально-идеальные, т. е. у него мы можем проследить такую же идею, что была у Шлейермахера, Гумбольдта и Бахтина. Но только у Шпета концепция была более разработана в деталях. Существенно, что у Шпета мы находим верную интерпретацию Шлейермахера, которая жизненна до сих пор. Шпет считал, что субъективная, точнее, психологическая интерпретация как бы накладывается на основной смысл слова. Слово окутано психологическими моментами, как земля окружена атмосферою. Мы ничего не можем сказать об “атмосфере”, если нам ничего не известно об общезначимом смысле слова. Общезначимый смысл слова можно анализировать независимо от его “оболочки”, “атмосферы”, от психологических моментов. Просто в каждом из этих случаев ставятся и решаются разные задачи. Когда мы рассматриваем общезначимый смысл слова, мы занимаемся лингвистическими задачами. Когда мы изучаем психологический, “задний план” слова, мы решаем задачи психологии, методы исследования которой не должны иметь ничего общего с методами лингвистики, поэтики и пр. И тогда получается, что психологический “подтекст”, “второй план” мы симпатически понимаем, сочувствуем ему, сопереживаем его, т. е. здесь используются иные методы познания, отличные от методов чистого искусствознания, чистой поэтики и пр. Тогда, по мнению Шпета, если быть предельно точным, симпатическое понимание есть понимание без понимания. И это не каламбур, потому что понимание есть постижение смысла, а смысл суть со-мысль, общее достояние многих, он существует в общении, возникает в со-общении, а симпатическое понимание возникает не в со-общении, а в психологическом сочувствии. Это нечто индивидуальное, в отличие от общего смысла, оно не есть понимание в подлинном смысле.

^[4] Schleiermacher Fr., Werke. Auswahl in vier Bдnden. Bd. 4., 1911, S. 143.

^[5] Schleiermacher Fr., Werke. Auswahl in vier Bänden. Bd. 4., 1911, S. 147.

^[6] Schleiermacher Fr., Werke. Auswahl in vier Bänden. Bd. 4., 1911, S. 146.

^[7] Schleiermacher Fr., Werke. Auswahl in vier Bänden. Bd. 4., 1911, S. 149.

^[8] Schleiermacher Fr., Werke. Auswahl in vier Bänden. Bd. 4., 1911, S. 152.

^[9] Schleiermacher Fr., Werke. Auswahl in vier Bänden. Bd. 4., 1911, S. 155.

^[10] Schleiermacher Fr., Werke. Auswahl in vier Bänden. Bd. 4., 1911, S. 159.

^[11] Дильтей В. Введение в науки о духе // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX — XX вв. Трактаты, статьи, эссе. М., 1987, с. 114.

^[12] Там же, с. 123.

^[13] Там же, с. 122.

^[14] Дильтей В. Наброски к критике исторического разума // Вопросы философии, 1988, 4, с. 141.

^[15] Дильтей В. Введение в науки о духе // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX — XX вв. Трактаты, статьи, эссе. М., 1987, с. 128.

^[16] Там же, с. 129.

^[17] Дильтей В. Наброски к критике исторического разума // “Вопросы философии”, 1988, N 4, с. 141.

^[18] Там же.

^[19] Там же, 142.

^[20] Там же.

^[21] Там же, с. 144.

^[22] Там же, с. 148.

^[23] Там же, с. 143.

^[24] W. Diltheys gesammelte Schriften. 5. Band. Leipzig; Berlin, 1924, S. 319.

^[25] Ионин Л. Г. Понимающая социология. М., 1979, с. 27.

^[26] Zöckler Chr. Dilthey und Hermeneutik. Stutgart, 1975, S. 72.

^[27] Ионин Л.Г. Понимающая социология. М., 1979, с. 37.

^[28] Gadamer H.-G. Wahrheit und Methode. Tübingen, 1960, S. 260-261.

^[29] Там же, с. 250.

^[30] Подробный анализ герменевтики Г.Г. Шпета см.: В.Г. Кузнецов. “Герменевтическая феноменология в контексте философских воззрений Густава Густавовича Шпета” (Логос № 2, 1991).

^[31] Аподиктическое знание, по Канту, есть знание доказательное, всеобщее и необходимое.

^[32] Линия положительной философии исходит от Платона, а отрицательной — от Канта. Оба направления резко отличаются друг от друга. См. по этому поводу статью о Шпете в “Философы России XIX — XX столетий”, М., 1995.

^[33] Данная позиция Г. Г. Шпета была подвергнута критике Д. С. Лихачевым (см.: Лихачев Д.С. О филологии. М., 1989). Д. С. Лихачев доказывает, что “историческое” и “психологическое” есть не некая “атмосфера” вокруг слова, а сама суть литературного памятника, и последний в свою очередь сам является “фактом истории”.

Критика Д. С. Лихачева созвучна критике М. М. Бахтина, который, отвергая субъективно-психологический подход к анализу языка и желая обосновать социально-исторический (как “подлинно марксистский”) метод его исследования, писал: “Итак, теория выражения, лежащая в основе индивидуалистического объективизма, должна быть нами отвергнута. Организующий центр всякого высказывания, всякого выражения — не внутри, а во-вне: в социальной среде, окружающей особь” (Волошинов В.Н. (псевдоним М.М. Бахтина) Марксизм и философия языка. Л., 1929, с. 111). Любое высказывание социально, имеет тему, значение и оценку. Последнее понятие и призвано связать высказывание с социумом (через контекст, сообщение, диалог). Как считал М. М. Бахтин, каждое высказывание и любой его элемент не только значат, но и оценивают.

М. М. Бахтин и Г. Г. Шпет идейно расходятся не в своем отношении к психологизму в гуманитарных исследованиях, а в вопросе о том, какой метод исследования является основным. Шпет считал, что поскольку предметом анализа являются тексты, то и основными методами их исследования должны быть лингвистические, семиотические, логические и феноменологические приемы. Исторические, социологические и психологические методы исследования данного специфического предмета должны быть важными (для некоторых особых задач), но вспомогательными приемами анализа. Шпетовское разделение методов чистой феноменологии (в философии), поэтики, языкознания, искусствознания, с одной стороны, и методов психологии, с другой, основанное на отличии предметных областей этих двух сфер, было принято М. М. Бахтиным за разрыв предметного значения и оценки: “В русской литературе об сценке, — писал М. М. Бахтин, — как о созначении слова, говорит Г. Шпет. Для него характерно резкое разделение предметного значения и оценивающего созначения, которые он помещает в разные сферы действительности. Такой разрыв совершенно недопустим и основан на том, что не замечаются более глубокие функции оценки в речи. Предметное значение формируется оценкой, ведь оценка определяет то, что данное предметное значение вошло в кругозор говорящих — как в ближний, так и в более широкий социальный кругозор данной социальной группы. Далее, оценке принадлежит именно творческая роль в изменениях значений. Изменение значения есть в сущности, всегда переоценка: перемещение данного слова из одного ценностного контекста в другой” (Там же, с. 126).

К сожалению, научная полемика и 20—30-е годы использовалась дилетантами, которые и “навешивали” Г.Г. Шпету ярлыки, приобретающие в связи с “усилением классовой борьбы” идеологический оттенок. Так, некто С. Канатчиков в своей статье в “Литературной газете” от 30 января 1930 г. называл Шпета “известным идеалистом-мистиком”, “субъективным идеалистом”; игнорируя подлинное содержание текстов Шпета, приписывал ему концепцию божественного происхождения творческого образа художника, упрекал в отходе от изучения “истории классовой борьбы, быта современников, борьбы политических партий”.

Следует отметить, что для известных видов художественных произведений отвлечение от социальных и психологических реалий оправдано. Для понимания некоторых текстов не нужно знать истории классовой борьбы. Но существуют особые виды литературы, для анализа которых необходимо использование психологических и исторических методов, в частности, литературные памятники, древняя литература.

В критике Д. С. Лихачева, М. М. Бахтина и даже С. Канатчикова (если можно было бы забыть обидные, несправедливые и далеко небезопасные для того времени формулировки последнего) есть рациональное зерно, оправданное целью обоснования исторического метода в литературоведении. Но вряд ли со стороны Шпета для этого метода была большая угроза! Вот что по этому поводу писал сам Шпет: “Наконец, я, действительно, высказался против крайних увлечений в собирании биографических фактиков, когда в ущерб анализу самого художественного произведения это собирание приобретает самодовлеющее значение. Но я не отрицаю своего, хотя и подчиненного значения биографических изысканий в историческом исследовании. Тем более не отрицаю зависимости художника и его биографии от среды, социальных и материальных условий его жизни” (Шпет Г. Г. Письмо в “Литературную газету” в связи со статьей Канатчикова “Ответ Беспалову”. 1930. янв. 20. Отдел Рукописей ГБЛ, ф. 718.24.3, л. 4).

^[34] Hermeneutik und Wissenschaften. Fr. a. M., 1978, S. 17.

^[35] Gadamer H.-G. Wahrheit und Methode. Tübingen, 1960, S. 252.

^[36] Там же, с. 251.

^[37] Там же, с. 254.

^[38] См.: Hermeneutik und Wissenschaften. Fr. a. M., 1978.

^[39] См. Введение в Hermeneutik und Wissenschaften. Fr. a. M., 1978.

^[40] Hermeneutik und Wissenschaften. Fr. a. M., 1978, S. 69.

^[41] Hermeneutik und Wissenschaften. Fr. a. M., 1978, S. 99—100.

^[42] Emilio Betti. Allgemeine Auslegungslehre als Methodik der Geisteswissenschaften. Tübingen. 1967, S. 50.

^[43] Там же.

^[44] Betti E. Problematik einer allgemeinen Auslegungslehre als Methodik der Geisteswissenschaft // Hermeneutik als Weg heutiger Wissenschaft. Salzburg; München, 1971, S. 17.

^[45] Там же, с. 18.

^[46] Там же, с. 20.

^[47] Там же, с. 21.

^[48] Там же, с. 23.

^[49] Gadamer H.-G. Wahrheit und Methode. Tübingen, 1960, S. 159.

^[50] Там же.

^[51] Там же, с.161.

^[52] Там же, с. 160—161.

^[53] Там же, с. 255.

^[54] Там же, с. 261.

^[55] Gadamer H.-G. Das Problem der Sprachen Schleiermachers Hermeneutik // Gadamer H.-G. Kleine Schriften. B. 3. Tübingen, 1960, S. 129 — 130.

^[56] Более подробный анализ концепции Э. Корета см. в статье: Кузнецов В. Г., Алексеев А. П. Гносеологическая функция герменевтического понимания // Познание и язык. М., 1984.

^[57] Koreth E. Grundlagen der Hermeneutik. Freiburg; Basel; Wien, 1969, S. 71.

^[58] Там же. с. 74.

^[59] Там же, с. 166.

^[60] Там же.

^[61] Там же.

^[62] Там же, с. 179.

^[63] Там же, с. 180.

^[64] Микеладзе З. Н. Об аристотелевском понятии топа (TOPOS) // Модальные и интенсиональные логики. М., 1978.

^[65] Щерба Л. В. Языковая система и речевая деятельность. Л., 1974, с. 26.

^[66] Например, рассмотрим понятие “средневековый город”. Его объем составляет неопределенное количество элементов. Но можно выбрать некоторое количество городов с типичными для средневековых городов признаками (крепостные стены, ров с водой, поднимающиеся запорные ворота, наличие посада вокруг города и пр.) Каждый из этих городов будет ясно представлять все неопределенное множество, в котором могут существовать элементы, отличающиеся друг от друга по набору признаков.

^[67] Троп — слово или выражение, употребленное в переносном значении для достижения большей выразительности; примеры тропов: метафора, метонимия, эпитет и др.