216
например, священнослужитель, виновный в смертном грехе, не может даровать благодать и совершать причастие. К такому последовательному выводу (харизматическое дарование благодати) пришли, например, монтанисты, донатисты и
вообще все те религиозные сообщества античности, которые видели в церкви господствующую организацию пророчески-харизматического характера, не каждый имеющий «сан» епископа и признанный таковым, а только тот, кто подтверждает это пророчеством или другими свидетельствами духа, может действительно даровать благодать, во всяком случае при покаянии в смертном грехе. Как только это требование отсутствует, мы оказываемся в сфере другого понимания. Тогда спасение дается благодатью, которую постоянно дарует учреждение, обладающее ею в силу того, что оно основано Богом или пророком (институциональная благодать). Оно, в свою очередь, может действовать либо непосредственно с помощью чисто магических таинств, либо пользуясь переданным ему правом распоряжаться сокровищницей преизбытка добрых дел, совершенных его должностными лицами или сторонниками Однако при постоянной деятельности подобного учреждения всегда остаются в силе три положения: 1. Спасение дает только принадлежность к учреждению, обладающему правом даровать благодать 2. Действенность дарования благодати - следствие не харизматических качеств священнослужителя, а возложенного на него сана 3. Личные религиозные качества нуждающегося в спасении совершенно безразличны священнослужителю, дарующему благодать в силу своего сана Тем самым спасение становится доступным всем, а не только религиозным виртуозам Более того, религиозный виртуоз может очень легко вызвать сомнения в своих шансах на спасение и в подлинности своей религии, в частности в том случае, если он надеется собственным, особым путем прийти к Богу, вместо
того чтобы довериться учреждению, дарующему благодать Исполнить требования Бога в такой степени, чтобы в сочетании с дарованной церковью благодатью этого было достаточно для спасения, в принципе доступно всем людям. Поэтому уровень требуемого собственного этического участия в деле спасения должен быть установлен сообразно средним возможностям, т. е. достаточно низко. Тот, кто способен на большее, следовательно, виртуоз, может помимо того, что необходимо для его собственного спасения, совершать добрые дела для сокровищницы церкви, которые она зачтет другим, нуждающимся в спасении. Такова специфическая точка зрения католической церкви, конституирующая ее существование в качестве учреждения, дарующего благодать, эта точка зрения складывалась в течение ряда веков и получила свое завершение при Григории Великом282 На практике она
может приближаться и к более магическому, и к более этически сотериологическому пониманию В какой степени харизматическое дарование благодати, с одной стороны, и дарование благодати учреждением - с другой, воздействуют на жизненное поведение, зависит от предпосылок, которыми обусловлено предоставление средств для обретения благодати Ситуация здесь примерно такая же, как в ритуализме, к которому благодать, обобщаемая посредством таинств, и благодать, даруемая учреждением, очень близки И еще в одном важном при известных обстоятельствах пункте любой вид предоставления благодати определенным лицом, независимо от того, имеет ли оно на это право в силу своих харизматических качеств или в силу своего сана, привносит в этическую религию особенность, ослабляющую этические требования. Эта особенность заключается в том, что нуждающийся в спасении ощущает как бы внутреннее освобождение от бремени, следовательно, чувство вины облегчается, и это ведет к тому, что при прочих равных условиях человек оказывается значительно менее склонен к разработке собственной этически систематизированной методики жизненного поведения. Ибо грешник знает, что посредством религиозного воздействия он всегда может получить отпущение грехов И прежде всего важно то, что грехи остаются отдельными поступками, которым в качестве компенсации или покаяния могут быть противопоставлены другие поступки. Ценность придается здесь не всему поведению человека, постоянно контролируемому аскезой,
созерцанием или самоанализом, а отдельным конкретным его
поступкам. Поэтому нет необходимости все время своими силами добиваться certitudо salutis283, и эта столь этически действенная категория вообще теряет свое значение. Имевший подчас большое значение постоянный контроль над поведением, осуществляемый лицом, дарующим благодать (духовником), в ряде случаев теряет свое значение потому, что благодать все время даруется вновь и вновь. Особенно действенное практическое значение может иметь - в зависимости от того, как он применяется, - институт отпущения грехов, связанный с исповедью. Общее признание греховности, часто в виде коллективного покаяния, - которое, в частности, практикуется в русской церкви, - нельзя считать должным средством длительного влияния на жизненное поведение, незначительное воздействие оказывала, без сомнения, и практика исповеди в раннем лютеранстве. Перечень грехов и покаяний в индийских священных книгах связывает отпущение как ритуальных, так и этических прегрешений едва ли не только с чисто ритуальным (или связанным с сословными интересами брахманов) послушанием, так что влияние на повседневное жизненное поведение могло идти по линии традиционализма, а сакраментальная благодать индуистских
218
гуру скорее еще ослабляла это воздействие. Католическая
церковь Запада с непревзойденной силой провела христианизацию западноевропейского мира посредством в своем роде единственной в мире системы исповеди и покаяния, сложившейся под влиянием римской правовой техники и германского представления о вергельде284, но ее отрицательное влияние на развитие рациональной методики жизненного поведения существовало бы и независимо от препятствовавшей этому развитию практики отпущения грехов. Тем не менее влияние исповеди на благочестивых католиков сказывается еще сегодня. Однако то, что в иудаизме, с одной стороны, в аскетическом протестантизме - с другой, отсутствуют исповедь и дарование благодати каким-либо человеком, а также магическая благодать посредством таинств, оказало неимоверно серьезное историческое влияние на формирование этически рационального жизненного поведения, которое свойственно обеим этим религиям, как ни сильно они в остальном отличаются друг от друга. В них нет той возможности освобождения от грехов, которая создана институтом исповеди и учреждением, дарующим благодать К типу подобной исповеди можно, пожалуй, отнести покаяния в собраниях двенадцати у методистов, однако по своему смыслу и воздействию они сильно отличаются от католической исповеди и отпущения грехов. Из методистского института исповеди возникла полуоргиастическая покаянная практика армии спасения.
Благодать, даруемая учреждением, по самой своей
природе предполагает послушание, подчинение авторитету
(будь то авторитет учреждения или харизматической личности) как основную добродетель и решающее условие спасения, в Индии, например, гуру обладает подчас безграничным авторитетом. В этом случае преобразование жизненного поведения идет не изнутри, не из некоего центра, созданного самим индивидом, но устанавливается центром, находящимся вне его, что не может способствовать систематизации жизненного поведения, более того, ведет к противоположному результату. Правда, это облегчает - с другим следствием, чем при этике убеждения, - приспособление к изменившимся условиям конкретных священных заповедей, делая их более эластичными. Так, например, в XIX в католическая церковь, несмотря на запрещение Библией и папскими декреталиями взимания процентов, фактически не считалась с ним. Конечно, запрещение это не отменялось (что было невозможно), делалось это незаметно посредством указания из Рима, чтобы священники во время исповеди не задавали вопросов о взимании процентов и не принимали во внимание это обстоятельство при отпущении грехов, предполагалось, что, если папская курия вернется к прежним принципам, исповедующиеся
219
покорно подчинятся такому решению. Во Франции клир некогда ратовал за такое же решение вопроса относительно семей
с двумя детьми. Следовательно, высшей религиозной ценностью считается подчинение институту как таковому, а не конкретное содержание этического долга и не методически вырабатываемые этические качества виртуоза. При последовательном даровании благодати учреждением единственным принципом, пронизывающим всю жизнь верующего, является смиренное послушание, близкое по своим последствиям специфической «сломленности» мистика. В этом смысле значимость замечаний Маллинкродта свобода католика состоит в возможности послушания папе, - универсальна.
Спасение может и непосредственно связываться с верой. Если это понятие не отождествляется с подчинением
каким-либо практическим нормам, оно всегда предполагает
убеждение в истинности каких-либо метафизических фактов,
следовательно, развитие «догматов», принятие которых служит существенным признаком принадлежности к данной вере. Как мы видели, степень развития догматов внутри отдельных религий очень различна. Однако наличие «учения» является в некоторой степени признаком, который отличает пророчество и религию священнослужителей от чистой магии Конечно, всякая магия притязает на веру в магическую силу колдуна. И прежде всего она требует его собственной веры в себя и в свое умение Это относится и к любой религии, в том числе к раннехристианской Иисус объяснял своим ученикам, что они не могли исцелить бесноватого потому, что усомнились в своей силе Вера того, кто полностью убежден в своей способности совершить чудо, может сдвинуть горы285 С другой стороны, однако, и магия требует (еще в наши дни), чтобы тот, кто ждет магического чуда, верил в него На своей родине, и иногда в некоторых других городах, Иисус не может сотворить чуда и «удивляется их (жителей этих городов) неверию»286 Он исцелял бесноватых и калек потому, что они уверовали в его силу, как он постоянно повторяет Это сублимируется и этически. Так, поскольку женщина, застигнутая в прелюбодеянии, поверила в его силы, он простил ей ее грехи Но тем самым, что особенно важно, складывается вера в истинность интеллектуально постигнутых положений, к которым приводят интеллектуальные размышления. Поэтому конфуцианство, где догматы отсутствуют, не является религией спасения. В раннем исламе и раннем иудаизме нет собственно догматических притязаний, требуется только, как во всех религиях на их ранней стадии, вера в могущество (а следовательно, и в существование) своего Бога, теперь признанного «единственным», и в миссию его пророков Но поскольку это религии книжные и священные книги считаются вдохновенными, а в исламе даже
созданными Богом, то их содержание должно считаться истинным Помимо космогонических, мифологических и исторических рассказов Закон и пророки Ветхого Завета, а также Коран содержат преимущественно практические заповеди и сами по себе не требуют интеллектуального понимания определенного рода. Вера как священное знание существует лишь в непророческих религиях. В них священнослужители еще, подобно колдунам, являются хранителями мифологического и космогонического знания, а в качестве священных певцов – и хранителями сказаний о героях Ведийская и конфуцианская этика связывают этические качества с традиционным литературным образованием, которое получено в учебном заведении и в значительной степени идентично знанию, основанному на запоминании. Обязательное требование интеллектуального «понимания»287 ведет уже к философской или гностической форме спасения. Однако это создает неодолимую пропасть между интеллектуалами и массой. Подлинная официальная догматика тем самым еще не создана, существуют лишь считающиеся более или менее ортодоксальными мнения философов, как, например, ортодоксальная веданта или неортодоксальная санкхья в индуизме. Напротив, христианские церкви с растущим проникновением в них интеллектуализма и борьбой против него создали беспримерное число обязательных официальных догматов, теологическую веру. Требование всеобщего знания и понимания этих догматов веры практически неосуществимо. В настоящее время трудно даже себе представить, что члены общины, принадлежащие (преимущественно) к низшим городским слоям, в самом деле полностью усваивали сложное содержание. Послания к римлянам, между тем так оно, по-видимому, и было. Правда, здесь еще применяются сотериологические представления, бытовавшие в этой среде городских прозелитов, привыкших размышлять об условиях спасения и так или иначе знакомых с иудейской или греческой казуистикой, известно также, что в XVI и XVII вв широкие круги мелкого бюргерства усваивали догматы Дордрехтского и Вестминстерского синодов288 и множество сложных компромиссных формул реформированных церквей. Однако в обычных условиях подобное требование религий, действующих в общинах, невыполнимо без ограничений, которые либо исключают из числа спасенных всех, кто не обладает философским знанием (не является гностиком) и лишен мистического просветления, либо уменьшает степень блаженства, что свойственно гностицизму и ряду индийских интеллектуальных религий. В раннем христианстве в первые века его существования открыто или подспудно идет спор о том, что является
единственным условием высшей или единственной благодати
теологический «гносис» или простая вера - «пистис»289
221
В исламе мутазилиты290 следуют теории, согласно которой
«верующие» в обычном смысле слова, т е люди, не имеющие догматической подготовки, вообще не относятся к общине собственно верующих. Повсюду своеобразие религии в значительной степени определялось взаимоотношениями между теологически образованными интеллектуалами (интеллектуалами-виртуозами религиозного знания) и благочестивыми не интеллектуалами, прежде всего виртуозами религиозной аскезы и созерцания, - хотя тем и другим «мертвое знание» в равной мере казалось не имеющим никакого значения для спасения. Уже в Евангелиях парабола благовещения дана в
преднамеренно эзотерической форме. Во избежание таких
методов, применяемых интеллектуальной аристократией, вера должна отказаться от подлинного понимания и утверждения системы теологических догматов. И в самом деле, такова
она во всех пророческих религиях либо с самого начала, либо
в ходе развития догматики с того момента, когда формируются религиозные общины. Приятие догматов всюду имеет значение, его отрицают только аскетические и особенно мистические виртуозы. Однако безоговорочное признание догматов,
именуемых в христианстве «fides explicita»291, распространяется обычно лишь на определенные, считающиеся в отличие
от остальных наиболее существенными, «догматы веры». Что
касается других догматов, то дело обстояло различным образом Требования, которые в этой области ставил на основе «оправдания верой»292 протестантизм, были особенно высоки, прежде всего (хотя и не только) в аскетическом протестантизме, для которого Библия была кодификацией божественного права. Создание общих народных школ по типу еврейских,
интенсивное обучение молодого поколения в значительной
степени связано с этим религиозным требованием, знание
Библии голландцами, а также англосаксонскими пиетистами и
методистами (в отличие от обучавшихся в других английских
школах) еще в XIX в. вызывало удивление путешественников.
Здесь желание самому знать содержание своей веры было
основано на уверенности в догматической однозначности
Библии. При наличии множества догматов церковь может
требовать лишь fides implicita293, всеобщую готовность подчинить любое убеждение решающему в каждом данном случае авторитету в области веры, что католическая церковь использовала и использует в большом масштабе. Однако fides
implicita - уже не личная вера в догматы, а выражение доверия и преданности пророку или авторитету учреждения. Тем самым религиозная вера теряет свою интеллектуальность Как только религия становится по преимуществу этически рациональной, интеллектуальность сохраняется в ней как нечто второстепенное. Ибо вера только в истинность познанного
222
служит в «этике убеждения» в лучшем случае низшей ступенью веры, как подчеркивает Блаженный Августин Вера должна стать компонентом убеждения. Личная приверженность определенному Богу есть нечто большее, чем «знание», и именно потому называется «верой», как в Ветхом, так и в Новом Завете Вера, которая была «вменена Аврааму в праведность», - не интеллектуальное проникновение в сущность догматов, а доверие обетования» Бога Именно таков главный смысл веры у Иисуса и апостола Павла Знание и осведомленность в догматах отступают на второй план. Организованная как учреждение церковь исходит - во всяком случае на практике - из того, что обладание знанием ограничивается кругом получивших догматическое образование священников, проповедников; теологов Внутри каждой создающей систематическую теологию религии формируется эта аристократия, догматически образованная, и она в различной степени и с различным успехом притязает на то, чтобы стать подлинным носителем этой религии. Распространенное еще теперь среди мирян - особенно в крестьянских кругах - представление, что священник должен обладать большим пониманием и большей верой, чем это доступно разумению обычных людей, является лишь одной из форм, в которых выступает преимущество «сословных» качеств, приобретенных «образованием», в кругах государственной, военной, церковной и предпринимательской бюрократии. Более исконно, в отличие от этого, названное выше, также новозаветное, представление о вере как специфической харизме, в силу которой обретается выходящее за рамки повседневности доверие к божественному провидению, которым должны обладать пастыри душ и герои веры. Эта харизма уверенности в помощи Господней, выходящая за пределы обычных человеческих возможностей, позволяет доверенному лицу общины в качестве виртуоза веры
совершать иные практические деяния и достигать иных практических результатов, чем обычным мирянам. Здесь вера
служит как бы суррогатом магических способностей
Специфически антирациональная внутренняя установка, свойственная религиозности при безграничном доверии к Богу, религиозности, которая достигает иногда акосмического безразличия к рациональным практическим соображениям и
очень часто побуждает столь безусловно доверять божественному провидению, что следствия собственных действий, рассматриваемых как дозволенные Богом, относит единственно к Богу; эта установка находится в христианстве, в исламе и вообще повсюду в резком противоречии к «знанию», именно к теологическому знанию. Это может быть гордая виртуозностью вера или, напротив, если такая установка стремится избежать гордыни, связанной с обожествлением рукотворного, - безусловная
223
религиозная преданность Богу и смирение, требующие прежде всего уничтожения интеллектуального высокомерия. Она играет главную роль в раннем христианстве у Иисуса и апостола Павла, затем в борьбе против греческой философии, во враждебности мистически боговдохновенных сект к теологам в Западной Европе в XVII в, в Восточной Европе в XVIII-XIX вв. Каждая подлинно благочестивая вера, каков бы ни был ее характер, прямо или косвенно в каком-либо пункте включает «жертвование интеллектом» ради специфического надинтеллектуального убеждения в необходимости абсолютно отдаться на волю Бога в соответствии с преисполненными доверия словами credo non quod, sed quia absurdum est294 Здесь, как и в других случаях, религии спасения с их верой в надмирного Бога подчеркивают ничтожность собственной интеллектуальной силы по сравнению с божественным величием. Поэтому они по своей сущности являют собой нечто совершенно иное, чем отказ буддистов от знания потустороннего мира, поскольку оно бесполезно для созерцания, единственно дарующего спасение, или чем общий для интеллектуалов всех времен скептический экстаз от знания «смысла» мира, служащего для них объектом постоянной борьбы такой скепсис обнаруживается в греческих эпитафиях, и в высочайших произведениях Ренессанса (например, в произведениях Шекспира), в европейской, китайской, индийской философии и в современном интеллектуализме. Вера в «абсурдное», сквозящее уже в словах Иисуса торжество по поводу того, что харизма божественной веры дана младенцам и неразумным295, а не мудрым, указывают на невероятно напряженное отношение этой религиозности к интеллектуализму, который она вместе с тем все время стремится использовать в собственных целях. Уже в древности, по мере того как христианское учение воспринимало тип греческого мышления, а затем еще значительно сильнее в средние века церковь способствовала созданию университетов, где развивалась диалектика, которую она вызвала к жизни под влиянием деятельности романских юристов, поддерживавших в борьбе за первенство королевскую власть. Религиозная вера всегда предполагает представление о Боге как личном существе, о посреднике, пророке, во имя которого в какой-то момент необходимо отказаться от уверенности в своей правоте и от собственного знания. Поэтому она в такой форме совершенно чужда азиатским религиям.
«Вера» может, как мы видели, в зависимости от своей
направленности принимать различные формы. Известная,
правда, очень различная в отдельных случаях, близость к
созерцательной мистике свойственна не вере воина в могущество своего Бога, преобладающей в раннем исламе и в
религии Яхве, но мирным сторонникам религии «спасения»
224
Ибо подобная благодать, к которой стремятся как к «спасению», всегда предполагает «сопричастность» Богу, unio mystica. И чем больше систематизируется практическая сторона убеждений верующего, тем легче, как во всякой мистике, это ведет к аномии. Уже послания апостола Павла и ряд противоречий в
словах Иисуса свидетельствуют, насколько трудно привести собственно религию «спасения», основанную на «вере» как доверии к Богу, в однозначное соответствие с определенными этическими требованиями Апостолу Павлу все время приходится бороться с очевидными следствиями его собственных воззрений, прибегая к сложным дедукциям Последовательное применение Маркионом296 веры апостола Павла в спасение полностью продемонстрировало аномистские следствия этого учения. Обычно вера в спасение, укореняясь в рамках повседневной религии, мало способствует активной рационализации жизни, которая, однако, вполне может быть свойственна самому пророку этой религии. При известных обстоятельствах такая вера может воздействовать в антирациональном смысле, как в отдельных случаях, так и в принципе. Подобно тому как ряду верующих лютеран заключение договоров о страховании представлялось отсутствием доверия к провидению Господнему, так и каждая рациональная методика спасения, надежда на спасение делами, и особенно стремление превзойти аскетическим поведением требования принятой нравственности, воспринимаются сторонниками религии спасения как святотатственная вера в силу человека. Там, где эта религия развивается последовательно, отвергается во всяком случае - как в раннем исламе - внемирская аскеза, в первую очередь монашество. Это может, как в лютеранском протестантизме, пойти на пользу религиозному представлению о ценности мирской профессиональной деятельности и, в частности, усилить ее импульсы, особенно в том случае, если данная религия отвергает благодать священника, действующую при покаянии и причащении, заменяя ее единственно существенным личным отношением верующего к Богу. Именно к этому вело лютеранство с самого начала, и это воззрение утвердилось в его дальнейшем развитии после полного устранения исповеди, с особой очевидностью позиция лютеранства проявилась в формах пиетизма под аскетическим влиянием Шпенера и Франке297 через посредство квакеров и по другим им самим малоизвестным каналам. Само слово «призвание» (немецкое «Beruf») взято из лютеровского перевода Библии, а отношение к мирской профессиональной добродетели как единственно угодной Богу с самого начала характерно для лютеранства. Но поскольку «добрые дела» не принимались во внимание ни в качестве реальной предпосылки спасения души, как в католицизме, ни в качестве основы знания о спасении, как в
аскетическом протестантизме, и поскольку вообще преобладающей формой уверенности в спасении оставалась привычка чувствовать себя под защитой божественной доброты и милосердия, то и отношение к миру выражалось в терпеливой
попытке «примениться» к его порядкам, что являлось полной
противоположностью всем тем формам протестантизма, которые для того, чтобы увериться в спасении, требовали подтверждения (у пиетистов fides efficax)299, у исламских хариджитов300 «amal») добрыми делами или методическим образом жизни, и уж тем более противоположностью религии виртуозов аскетических сект. В лютеранстве полностью отсутствуют какие бы то ни было импульсы к социальной или политической революционной или хотя бы рационально-реформаторской деятельности. Важно сохранить в мирской жизни и вопреки ей благодать, дарованную верой в спасение, а не рационально этически преобразовать мир. Там, где Слово Божье вещается в своей чистоте и ясности, все необходимое будет дано христианину, а внешний порядок мира, даже церкви езразличны (Adiaphoron) Впрочем, это покорное, относительно индифферентное отношение к миру, эта отличающаяся от аскезы «открытость миру» - продукт постепенного развития. Религия веры с трудом создает антитрадиционалистские рациональные черты жизненного поведения, в ней отсутствуют импульсы к рациональному господству и преобразованию мира.
«Вера» в той форме, которая свойственна военным
религиям раннего ислама и даже позднему этапу религии Яхве, отличается простым, непреклонным следованием велениям Бога или пророка совершенно так же, как это исконно свойственно вообще отношению к антропоморфным богам. За
верность Бог награждает, за неверность – карает. Это чисто
личное отношение к Богу обретает другие свойства только
тогда, когда носителями религии становятся мирные общины,
и прежде всего представители городских слоев. Только тогда вера как средство спасения может обрести эмоционально
окрашенный характер и стать проявлением любви к Богу или
спасителю - черты такой любви обнаруживаются уже в иудаизме периода вавилонского пленения и после него, и особенно в раннем христианстве, в первую очередь у Иисуса и апостола Иоанна Бог выступает как милостивый господин или
отец Полная нелепость видеть в отцовстве Бога, о котором говорит Иисус, влияние несемитской религии, исходя из того,
что боги народов пустыни (в большинстве своем семитского
происхождения) людей «создают», греческие же - «порождают»
Христианский Бог никогда не помышлял о том, чтобы порождать людей (рожденный, а не созданный – характерный предикат тринитарно обожествленного Христа, отличающий его от людей), и хотя Бог дарует людям сверхчеловеческую.
любовь, он похож совсем не на нежного современного отца, а
скорее на благожелательного, но гневного и строгого патриарха,
каким был уже иудейский Бог. Во всяком случае эмоциональная
сторона религии еще усилилась вследствие осознания себя
детьми божьими (вместо аскетического представления о себе
как орудии божьем), единства жизни стали тем самым еще в
большей степени искать в эмоциональной искренности и доверии к Богу, а не в сознании этического подтверждения своей избранности к спасению, и таким образом рациональный характер жизненного поведения находил все меньшее выражение. Об этом господстве чувства свидетельствует уже «язык Ханаана», характерный для лютеранских проповедей в Германии после возрождения пиетизма, надломленный, плаксивый тон которых так часто заставлял сильных духом людей уходить из церкви.
Полностью антирациональное воздействие оказывает
на жизненное поведение характер веры обычно там, где отношение к Богу или Спасителю переходит в страстную набожность, где, следовательно, вера приобретает - подспудно или открыто - эротический оттенок. Это обнаруживается в любви к Богу во многих разновидностях суфизма, в бернардинской
мистике Песни песней, в культе Марии и сердца Иисуса и во многих других формах набожности, а также в отдельных преисполненных чувствительности ответвлениях лютеранского пиетизма (Цинцендорф)301 Но больше всего - в индуистском благочестии любви (бхакти)302, популярной форме массовой религии спасения (особенно сотериологических форм вишнуизма)303, вытеснившей начиная с V-VI вв. гордую аристократическую религиозность интеллектуалов. Поклонение Кришне304, возведенному в Махабхарате в ранг спасителя, особенно младенцу Кришне, проходит здесь четыре ступени созерцания любви слуги, друга, сыновней или родительской любви и в завершение ярко выраженной эротической любви к нему гопис (возлюбленных Кришны).
Этот тип религиозности, который в деле спасения уже
вследствие своей враждебности повседневности всегда предполагает для обретения благодати известную степень сакраментального посредничества в лице гуру и госаинов, является в своем практическом воздействии сублимированным подобием популярной в низших слоях индуистов религии шакти, поклонения женскому началу, нередко связанного с эротическим, оргиастическим культом и всегда близкого оргиастической религиозности. Она во всех отношениях далека, в частности, от христианских форм религии чистой веры, постоянного непоколебимого доверия божественному провидению. Эротически окрашенное поклонение спасителю в Индии достигается как технический результат упражнений Христианская же вера в провидение - харизма, сохраняемая усилиями воли
227
И, наконец, спасение может быть совершенно свободным, ничем не обусловленным даром милосердия Бога в силу его всеведения, Бог не меняет своего решения, поведение
человека вообще не способно оказать на него какое бы то ни
было влияние - это благодать, даруемая предопределением. Она наиболее непререкаемо предполагает существование надмирного Бога-творца и поэтому полностью отсутствует во всех античных и азиатских религиях. От воинственных религий героев с их представлением о судьбе, властвующей и над богами, она отличается своей верой в провидение, т е в рациональный установленный Богом порядок, хотя он и представляется иррациональным человеку, в божественное управление миром Вера в предопределение исключает всеблагость Бога, Бог становится суровым, преисполненным величия правителем Доктрину предопределения объединяет с верой в непреклонную судьбу убежденность в необходимости воспитывать в людях суровость и ощущение избранности, несмотря на то, или, вернее, именно потому, что перед лицом Бога предпосылкой спасения из чистого милосердия может быть только полное пренебрежение человека собственными силами Бесстрастные, строгие в своей нравственности натуры, подобно Пелагию, могли верить в значение своих дел В предопределение верят люди, которых либо беспредельно воодушевляет, как Кальвина или Мухаммеда, рациональное стремление к религиозной власти, ощущение, что выполнение их миссии зависит не столько от их личной незапятнанности, сколько от ситуации в мире и Воли Божьей; либо те, кто, подобно Августину и тому же Мухаммеду, стояли перед необходимостью обуздать огромные страсти и жили в сознании того, что это возможно (если вообще возможно) только с помощью некоей стоящей вне их и над ними силы. Известны были такого рода страсти и Лютеру в период его сильного возбуждения непосредственно после трудного борения с греховностью, однако это состояние все более забывалось им по мере того, как он стал приноравливаться к мирской жизни.
Предопределение дает обладающему милостью Божьей величайшую уверенность в своем спасении, если он не
сомневается в том, что принадлежит к числу немногих избранных. Однако должны быть определенные симптомы, указывающие на то, что данный человек действительно обладает этой ни с чем не сравнимой по своей важности харизмой, так как переносить постоянно полную неизвестность невозможно. Поскольку Бог снизошел до того, чтобы открыть людям ряд положительных признаков угодного ему поведения, указанные симптомы могут состоять здесь, как и во всякой религиозной активной харизме, только в решающем подтверждении своей способности служить орудием Бога и выполнять его требования, причем
