РАБОТОРГОВЛЯ И РАБСТВО

 

Первыми европейцами, появившимися в Африке в роли ко­лонизаторов, были древние римляне. Однако, хотя римляне и вели в Африке обширную торговлю, ни во времена республики, ни во времена империи они не вывозили оттуда рабов, посколь­ку их источники получения рабов в Европе и в Азии были практически неограниченными. Во времена республики основ­ным способом получения рабов было обращение в рабство военнопленных, захваченных в беспрерывных и победоносных войнах, которые вел Рим. Один только рейд на Эпир дал 150 тыс. невольников. В результате падения Карфагена почти все его жители были обращены в рабство. В течение многих лет не прекращался поток рабов из Малой Азии. Кроме того, существовали огромные рынки рабов в Средиземноморье, на­пример на острове Делос, где, по сведениям Страбона, прода­валось до 10 тыс. рабов в день. Если не считать статуэток-карикатур на африканцев и мозаики I в. н. э., сохранившейся в Помпее, до нас не дошли произведения искусства, которые бы свидетельствовали о существовании «черных рабов» в древнем Риме. Это было связано, по-видимому, с тем, что европейские и азиатские рабы в большей степени удовлетворяли требовани­ям римлян, чем африканцы [233, с. 45—46].

Позорный приоритет в межконтинентальной торговле людь­ми, которая была санкционирована специальным законодатель­ством в XVI в.и непрерывно продолжалась более трех веков, принадлежит Португалии. Представляется бесспорным истори­ческим фактом, что именно португальцы были первыми евро­пейцами, начавшими практиковать массовый экспорт африкан­ских рабов на другие континенты.

Юридическая сторона работорговли была обставлена очень просто. По традиции, унаследованной от римского права, раб рассматривался как вещь, т. е. объект купли, продажи, насле­дования или завещания. Он мог служить подарком или средст­вом платежа. Но, поскольку раб был физически способен к ра­зумной деятельности и, следовательно, с ним не всегда было возможно обращаться как с вещью, он был подчинен опреде­ленным юридическим ограничениям своей деятельности. Так, указ короля Португалии от 26 мая 1533 г. запретил продавать что-либо рабам или покупать у них под угрозой конфискации товаров в пользу муниципалитета. Другой королевский указ, от 1 февраля 1545 г., запретил рабовладельцам отпускать рабов на волю [342, с. 147].

Особенно значительное распространение рабовладельческая форма эксплуатации получила в период первоначального на­копления капитала. Буржуазные формы собственности, порож­денные антагонистическими общественными отношениями, на первых порах сосуществовали с рабовладельческой формой соб­ственности. Право владения рабами считалось первыми буржуа столь же естественным и священным, как и всякое право соб­ственности. Португальский епископ Азереду Коутиныо писал в в конце XVIII в.: «Жизненная необходимость, которая в усло­виях существования общества обусловила справедливость права собственности, была той самой необходимостью, которая обусловила и справедливость права рабовладения» [69, с. 239]. «Варварским народам» отказывалось в праве называться людь­ми; они могли рассматриваться только как вещи, на которые могло быть распространено право собственности. Обосновывая это «право», тот же автор писал: «Варварские народы не имеют ни искусства, ни науки, ни промышленности, ни какой-либо по­стоянной торговли (или столь малую, что она не заслуживает названия торговли). Их труд не выходит за рамки удовлетво­рения простых жизненных потребностей... Ввиду этого эти на­роды после выполнения работы, удовлетворяющей их жизнен­ные потребности, предаются лени и безделью, как животные, не зная, как использовать свое время и свои руки» [там же, с. 274—2751.

В своем знаменитом описании королевств Конго, Матамба и Ангола Кавацци писал: «Эти люди скорее подобны живот­ным, чем разумные. Нет ничего более странного, чем их танцы, которые вызываются отнюдь не целомудренной любовью к телодвижениям или ловкостью ног, а имеют лишь одну цель: по­рочное удовлетворение похоти» [104, т. II, с. 48].

Особенно большую роль в деле идеологического оправдания рабства играла церковь. Король Жуан III (XVI в.) с помощью пожалования земель и денег привлек в колонии толпы миссио­неров, которые только в 1607 г. получили из королевской казны на островах Зеленого Мыса 9015 милрейсов, на Сан-Томе — 3487, в Бразилии — 8057 милрейсов [326, с. 175].

Первые рабы-африканцы были ввезены в Португалию в 1441 г. капитаном Антаном Гонсалвишем. Вот как описывает португальский хронист Зурара эту экспедицию, положившую начало эре «охоты на чернокожих». Когда Гонсалвиш и девять моряков сошли на африканский берег, «они увидели обнажен­ного человека с двумя дротиками в руке, шедшего за верблю­дом. Забыв об усталости, наши люди начали его преследовать. Хотя африканец был один и видел, что наших много, он все же решился не сдаваться без боя и оказал яростное сопротивле­ние. Но Аффонсу Гуттериш ранил его копьем, а это так испуга­ло мавра, что он сложил оружие и сдался... Когда португаль­цы отправились дальше, они увидели мавританку». Она была также захвачена в плен. Недалеко от Гонсалвиша оказался другой португальский капитан — Нуныо Триштан. Он присоеди­нился к Гонсалвишу, и они предприняли совместную «охоту на рабов». «И случилось так, — повествует Зурара, — что ночью, спустившись на берег, они подошли к месту, где расположились два лагеря туземцев... и, приблизившись, наши с яростью ата­ковали их, крича во все горло: „Португалия" и „Святой Яго". Туземцы были так напуганы, что бросились кто куда, удирая без оглядки, защищались дротиками. Тот, что схватился с Нунью Триштаном, дрался до последней капли крови. Кроме него португальцы убили еще троих и взяли в плен десять муж­чин, женщин и мальчиков. Несомненно, они бы уничтожили и захватили много больше, если бы с самого начала действовали более дружно» [см. 41]. 12 пленников были отвезены в Лисса­бон[59]. Характер путешествий в Африку с этого времени резко изменился. Португальские купцы быстро поняли, какие выгоды можно извлечь из захвата людей в Африке, если организовать его в «коммерческих масштабах». Португальские фермы нужда­лись в рабочей силе, и поставка черных рабов сулила большие прибыли.

Нарождавшаяся торговая буржуазия, не решавшаяся рань­ше вкладывать деньги в сомнительные предприятия принца Энрике, теперь начинает активно участвовать в заморских экс­педициях.

В 1443—1444 г. Нунью Триштан, пройдя вдоль западного берега Африки, захватил о-в Арген, который превратился в важный центр португальской работорговли. С 1469 г. экспедиции за рабами приняли систематический характер, причем главным рынком сбыта рабов до середины XVI в. была Португалия. «Поскольку все видели, — сообщает Барруш, — что те, кто пла­вают в Гвинею, обогащаются, возвращаясь с рабами, привезен­ными из тех мест, во всем королевстве нарастала алчность» [43, дек. I, кн. 1, гл. 8, с. 36]. Короли даровали своим предста­вителям право, которое было дано им самим папской буллой 18 июня 1452 г., — обращать в рабство «туземцев» вновь откры­тых земель. Фермеры в Португалии, а также португальские колонисты островов Зеленого Мыса, Мадейра и Сан-Томе по­лучали рабов, в которых они нуждались, из Аргена, Гвинеи к Конго. На африканском побережье появились многочисленные фактории португальских купцов, которые вели оживленную торговлю с африканцами, выменивая у них золото, серебро, но­жи на дешевые ткани и украшения. После открытия Америки и создания там плантационного хозяйства в огромной степени возрос спрос на «живой товар». Работорговля из занятия от­дельных купцов, авантюристов и пиратов, имевшего в XV в. весьма ограниченные масштабы, во второй половине XVI в. пре­вращается в движущую силу и сердцевину «колониального биз­неса» в Африке. Таким образом, эпоха великих географических открытий, помимо всего прочего, положила начало одной из самых страшных трагедий в истории человечества — порабо­щению и уничтожению десятков миллионов африканцев.

В XVI—XVIII вв. основное хозяйственное значение в систе­ме португальского колониального владычества приобрела не Африка, а Бразилия. После открытия Бразилии А. Кабралом в 1500 г. страна была разделена на капитании, предоставляв­шиеся королем в наследственное феодальное владение порту­гальским иммигрантам. Это предопределило возникновение в Бразилии крупного плантационного землевладения.

Однако с самого начала колонизации португальцы встрети­лись с серьезными трудностями. Главная из них заключалась в нехватке рабочей силы. Португалия не могла обеспечить свои колонии рабочими руками, так как сама испытывала в них острую нужду. Большая часть ее территории оставалась даже в середине XVI в. неосвоенной и безлюдной. Проблема рабочей силы в американских колониях была разрешена европейскими конкистадорами путем возрождения античных форм эксплуата­ции, путем беспощадного порабощения индейских и африкан­ских народов.

«Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, иско­ренение, порабощение и погребение заживо туземного населения в рудниках, первые шаги к завоеванию и разграблению Ост-Индии, превращение Африки в заповедное поле охоты на чер­нокожих — такова была утренняя заря капиталистической эры производства. Эти идиллические процессы суть главные момен­ты первоначального накопления» [4, с. 754].

Попытки обращения в рабство индейцев и использования их труда на плантациях и рудниках обычно не давали желаемых результатов. Хорошо знавшие страну, обладавшие определенной политической и военной организацией, индейцы оказывали упорное сопротивление своим поработителям, бежали от них в леса, откуда производили частые набеги на поселения колони­стов. Именно сопротивление автохтонных жителей колонии, трудность, а подчас и невозможность их «приручения», а также их высокая смертность на плантациях явились главными при­чинами формального запрещения обращать индейцев в рабст­во (1720 г.). Была выдвинута идея о ввозе в Америку рабочей силы из Западной Африки.

По свидетельству русского путешественника Ф. А, Литке, португальцы объясняли необходимость ввоза африканцев тем, что «большая часть здешних природных жителей не покорились португальцам и не имеют с ними никакого сношения, питая к ним непримиримую вражду» [21, с. 37]. Следует, таким обра­зом, думать, что массовый ввоз африканских рабов в Америку начался тогда, когда колонизаторы убедились в бесплодности попыток решить проблему рабочих рук за счет автохтонного населения.

Историкам неизвестна точная дата появления в Бразилии первых рабов из Африки. Некоторые полагают, что первая пар­тия была доставлена каравеллой Аффонсу де Соуза в 1531 г. и что на плантациях сахарного тростника в основанной им капитании Сан-Висенти работали африканцы [372, с. 2], По дру­гим сведениям, первые черные рабы были ввезены в Бразилию в 1538 г. на судне Лопиша Бишорда [331].

Рабы вывозились в Америку главным образом с западного побережья Экваториальной Африки, где европейские колониаль­ные державы имели свои гарнизоны, форты и фактории. По свидетельству современников, Португалия в начале XIX в. име­ла в Африке сильные форты: Кашеу, Бисау в Гвинее, Сан-Салвадор, Лоанго, Кабинда в бассейне Конго и Луанда и Бенгела в Анголе.

Со второй половины XVI в. и ообенно с 1570 г., с началом выращивания в Бразилии сахарного тростника, португальские поселения на западном побережье Африки функционировали почти исключительно как погрузочные пункты для работоргов­ли.

Голландец Даппер писал в XVII в.: «Самую большую тор­говлю португальцев составляют рабы, которых они транспор­тируют в Америку, чтобы заставлять их работать на сахарных заводах, в рудниках, так как эта работа столь тяжелая, что она быстро подтачивает европейцев и только эти негры Анголы могут ее выдержать в течение некоторого времени. Именно кровью этих несчастных португальцы приобрели великие блага, которыми они владеют в Новом Свете. Уверяют, что, когда хо­зяевами были испанцы, они ежегодно транспортировали из Ан­голы в Америку 15 тыс. рабов, и думают, что португальцы се­годня обезлюдивают эту страну не меньше» [73, с. 367—368].

Бразильская плантационная экономика XVII в. была тесно связана с Анголой. Она зависела в огромной мере от притока рабочей силы. Поскольку экспорт бразильского сахара пред­ставлял собой основу накопления богатств правящим классом Португалии, а производство сахара в Бразилии в XVII в. зави­село от ангольской рабочей силы, то одной из главных забот правительства Португалии стало осуществление монополии на работорговлю между Анголой и Бразилией. По словам англий­ского историка П. Андерсона, лозунгом XVII в. было: «Без са­хара нет Бразилии, а без Анголы нет сахара» [205].

Уже в 1600 г. в Бразилии было около 20 тыс. негров, т. е. вдвое больше, чем белых [392, т. I, с. 199]. В первой половине XVII в., в период расцвета сахарного производства, торговля неграми еще более усилилась. По подсчетам Р. Симонсена, в XVII в. Бразилия поглотила примерно 350 тыс. африканских рабов [там же, с. 202]. «Монокультура сахарного тростника была ненасытна, — замечает бразильский историк Л. Филью. — Это был Молох, который беспрестанно пожирал негров» [296, с. 49].

Разница в ценах на рабов в Африке и Бразилии гарантиро­вала работорговцам высокий уровень доходов. Стоимость това­ров, за которые можно было купить раба в Африке в XVII в., составляла в среднем около 4 ф. ст., в то время как его про­дажная цена в Бразилии равнялась примерно 20 ф. ст. [217а, с. 354]. Число экспортируемых из Африки рабов и цена на них удвоились в конце XVII в. По подсчетам Ф. Картина, средний ежегодный экспорт рабов из Африки в последней четверти XVII в. составлял 24 100 рабов [269, с. 119]. С конца XVII в. и до 1807 г. рабы были самой значительной статьей экспорта Аф­рики.

Небывалого размаха достигла работорговля в XVIII в., что было связано с особенностями португальской колонизации Бра­зилии. Португальцы сравнительно поздно, почти на два века позже испанцев, открыли в своей американской колонии золо­то, в связи с чем еще больше возрос спрос на привозных рабов. В официальной переписке того времени то и дело встречаются упоминания о жалобах собственников на нехватку рабов [см., например, 77, т. 70, с. 25]. Англичанин Э. Берк писал в середи­не XVIII в., что португальцы ввозят в Бразилию ежегодно от 40 тыс. до 50 тыс. рабов [52, т. I, с. 363]. Эти данные Э. Берка, к свидетельствам которого следует относиться крайне крити­чески, подтверждаются официальными документами того време­ни, согласно которым в колонию ввозилось в среднем около 50 тыс. рабов в год. По некоторым данным, с 1580 по 1680 г, из Анголы было экспортировано около миллиона и из Конго — около полумиллиона рабов [205, с. 96].

Невозможно с точностью определить общее число рабов, перевезенных в Бразилию за время существования работоргов­ли, ввиду отсутствия документальных данных. Предположения историков на этот счет весьма различны и колеблются между 3 млн. и 18 млн.[60]. Во всяком случае, даже если принять за истину минимальные оценки импорта рабов в Бразилию, ока­жется, что он значительно превосходил импорт рабов в другие районы Америки. Согласно данным, приводимым У. Фостером, к 1850 г. в одну лишь Бразилию было ввезено 12 млн. рабов, в то время как к 1860 г. в Соединенные Штаты было доставле­но около миллиона, а в испанские колонии в Америке — один или два миллиона рабов [179а, с. 35]. По мнению Д. Уилера, только из Анголы было вывезено примерно 4 млн. рабов [418, с. 39].

Главными центрами сосредоточения рабов в Бразилии были:

Байя и Пернамбуко, где было занято значительное число ра­бов на сахарных плантациях, на домашних работах, а начиная с XVIII в. на добыче алмазов;

Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу, где было занято большое чис­ло рабов на домашних работах и на плантациях;

Параиба и Мараньян, где рабский труд в широких масшта­бах использовался на плантациях сахарного тростника и хлопка;

Пара, где большое число рабов работало на хлопковых плантациях;

Мату-Гросу, Гояс и внутренние районы Минас-Жераиса, где рабский труд с конца XVII в. применялся главным образом в рудниках.

Изучение источников показывает, что удельный вес порту­гальской работорговли в мировой работорговле не оставался не­изменным. В XVI в. работорговля была, по существу, порту­гальской монополией, так как англичане и французы, появив­шиеся на Гвинейском побережье, не проявляли серьезного инте­реса к приобретению невольников. Первые конкуренты для португальских работорговцев появились в XVII в. Ими были гол­ландцы, англичане и французы.

В начале XVII в., воспользовавшись восстанием населения Золотого Берега, изгнавшего португальцев из всех опорных пунктов, за исключением Аксима и Эльмины, голландцы по­строили в Аксиме форт, положив этим конец 150-летнему гос­подству португальцев в Золотом Береге. Одновременно гол­ландцы захватили часть Бразилии и монополизировали ввоз ра­бов не только в Бразилию, но и в английские и французские колонии в Америке. Но вскоре голландский контроль над атлан­тической работорговлей пришел к концу, так как с 1650 г. Анг­лия и Франция запретили Голландии торговать с их колониями и сами начали снабжать их рабами. К концу XVIII в. крупней­шим поставщиком рабов стала Англия, на втором месте была Голландия, на третьем — Португалия и Франция. По данным Дж. Даффи, в 1790-х годах Англия ввозила в Новый Свет еже­годно 38 тыс., Голландия — 26 тыс. и Португалия—10 тыс. рабов.

Что касается Бразилии, то вначале основная масса рабов поступала туда из Гвинеи, но в XVII в. главными районами, поставлявшими рабов, стали Ангола и Конго, а в XVIII в. — Мина[61].

Выяснение этнического состава рабов, ввозившихся порту­гальцами в Америку, представляет значительные трудности. По утверждению известного бразильского исследователя Ж. Родригеса, двумя наиболее крупными группами, прибывшими в Бра­зилию в XVI—XVII вв., были банту и западноафриканские негры. Последние были особенно распространены в Пернамбу­ко, Баие и Рио-де-Жанейро. Западноафриканские негры, импор­тировавшиеся главным образом из Мина, включали много йоруба (которые были известны под названием нагос), а также хау­са, мандинго, фула. Наиболее крупным центром экспорта рабов-йоруба был порт Лагос [379, с. 53—54].

Социальное происхождение африканских рабов было столь же неоднородным, как и их этническое происхождение. Среди них были представители не только низших эксплуатируемых слоев африканского общества, но и выходцы из элиты — родо-племенной и феодальной верхушки. Французский путешествен­ник Толленар рассказывает, что в Бразилии он видел одну ра­быню по имени Тереза. «Она была королевой в Кабинде, но была приговорена к рабству за адюльтер... Она носила брасле­ты из позолоченной меди на руках и ногах, и ее земляки ока­зывали ей знаки уважения. Она держалась высокомерно и от­казывалась работать. Мы, европейцы, понимали, что она жертва превратностей судьбы, однако ее жестоко избивали, и, подчинившись своему жребию, она превратилась из плохой ко­ролевы в превосходную рабыню» [405, с. 425—426].

Однако в целом следует признать, что родо-племенная и феодальная знать была единственным социальным слоем афри­канского общества, практически не пострадавшим от работор­говли. Более того, феодальный класс использовал работорговлю для укрепления своего экономического и политического могу­щества. «Работорговля не только укрепляла власть вождей, — пишет Б. Дэвидсон — она служила им также средством избав­ления от недовольных. Было нетрудно устранить тех, кто вы­ступал от имени людей, больше всех страдавших от работоргов­ли и стремившихся ее уничтожить. В этом отношении власть имущих в Западной Африке мало чем отличалась от власти их собратьев в Европе: „недовольных" и „смутьянов" они также отправляли в далекие заморские земли» [152, с. 265].

Губительное влияние работорговли проявилось, в частности, в том, что под ее непосредственным воздействием правящий класс африканского общества использовал свою политическую власть для изменения норм обычного права путем установле­ния, а затем постепенного расширения категории преступлений и проступков, наказываемых продажей в рабство, причем, как видно из источников, обвинения в этих проступках (например, в адюльтере) часто предъявлялись совершенно невинным лю­дям [50, т. III, док. 23, с. 146].

Монахи, жившие в Анголе в XVI в., свидетельствуют: «Ко­роли и сеньоры всей Эфиопии посылают на эти ярмарки для продажи своих рабов... причем они служат вместо денег для покупки одежды и всего необходимого. Наиболее распростра­ненные основания и причины того, что сеньоры обращают чер­ных в неволю и продают другим, следующие: первое, если какой-либо вассал изменяет сеньору, или собирается восстать, или совершает адюльтер с женами сеньора, то его убивают, а все его потомки становятся рабами. Второе, как король, так и соба имеют определенное число рабов, распределенных по раз­личным деревням, оставленным им их предшественниками, и это число увеличивается посредством войн и покупок. Их детей используют как деньги и посылают на продажу на ярмарки» [там же, т. IV, док. 132, с. 561].

Имеются документальные доказательства, что португальские колониальные власти всячески поощряли такого рода измене­ния обычного африканского права, добиваясь замены всех традиционных наказаний за проступки единственным — прода­жей провинившихся в рабство. Так, в письме королю Португа­лии некий Гаспар де Роза писал в начале XVII в.: «Губернато­ры и капитаны... приказывают, чтобы применялись наказания продажей и обращением в рабство мужчин, женщин, детей и родителей, что и было причиной того, что вассалы стали ухо­дить в леса и на побережье» [67, с 23].

Однако главным источником получения рабов были войны. Специально изучавший этот вопрос английский исследователь Уиндхэм пришел к заключению, что «подавляющее большинст­во рабов были военнопленными», т. е. побочным продуктом по­литического конфликта между государствами [419а, с. 225]. Согласно подсчетам другого английского историка, Фэйджа, приблизительно три четверти всех рабов, проданных африкан­цами белым работорговцам, были получены во время войн и рейдов с целью захвата рабов, причем около половины всех рабов были военнопленными [292].

Хотя эксплуататорская верхушка африканского общества принимала участие в работорговле, следует отвергнуть как со­вершенно ненаучные и бездоказательные спекуляции некоторых буржуазных ученых, пытающихся возложить равную долю от­ветственности за работорговлю на европейцев и африканцев. Так, в опубликованной в апреле 1968 г. в журнале «Форин эфферс» статье Р. В. Хауи пишет: «Стыд за работорговлю и раб­ство следует разделить поровну между черным вором и белым покупателем». К этой точке зрения близок и. Б. Дэвидсон, ко­торый пишет о «торговом партнерстве» европейцев и африкан­цев, деливших и опасности и выгоды торговли рабами [152, с, 197].

Подобная постановка вопроса противоречит исторической действительности и способна лишь увести в сторону от пра­вильного понимания проблемы. Известно, что до появления европейцев в Африке рабство хотя и существовало; но имело патриархальный характер, а работорговля была лишь спора­дическим явлением. Только с приходом колонизаторов, по их инициативе и при их непосредственном участии был создан тот чудовищный механизм работорговли, который, подобно колос­сальному прессу, раздавил и уничтожил прежние социально-политические структуры в зоне португальского владычества.

Португальская работорговля прошла несколько этапов своего развития. Первая фаза работорговли охватывает вторую половину XV — первую половину XVI в. До 1481 г. работоргов­ля практиковалась отдельными купцами, пиратами и авантюри­стами и имела ограниченные размеры. Особенно много рабов вывозилось португальцами в это время из государства Конго.

Кроме Конго к концу XV в. португальцы покупали рабов и на Верхнегвинейском побережье — в Золотом Береге, в ряде районов современной Либерии, около р. Шербрб и в других об­ластях побережья Сьерра-Леоне [144, с. 14]. По сведениям Пашеку Перейры, в конце XV в. из прибрежных районов от Се­негала до Сьерра-Леоне ежегодно вывозилось не менее 3,5 тыс. рабов [119, с. 105—106].

С 1481 г. работорговля была объявлена королейсйой моно­полией. Чтобы обезопасить столь прибыльную торговую моно­полию от посягательств со стороны своих подданных, а также со стороны соперничающих европейских держав (сначала ка­стильцев, позже — французов, англичан и голландцев), порту­гальская корона с самого начала стала заботиться о строи­тельстве на западноафриканском побережье крепостей, фортов и укрепленных торговых факторий. Первая и наиболее важная из этих крепостей, Сан-Жоржи-да-Мина, была построена в 1482 г. [43, дек. I, кн. III, гл. 1]. В последующие годы порту­гальские форты и укрепленные торговые станции появились во многих местах вдоль всего западноафриканского побережья. В этих торговых станциях жили агенты португальского прави­тельства, клерки, кладовщики, сборщики налогов, ремесленни­ки, купцы, солдаты, сержантц, священники и т. д. Ни один частный гражданин не мот жить в этих факториях, не имея на то специального королевского разрешения.

Жившие в факториях представители королевской казны раз­вернули бурную деятельность, направленную на добычу мак­симального количества «живого товара». С этой целью они по­сылали в глубинные районы страны агентов, мулатов и афри­канцев, хотя иногда это бывали и португальцы, заключали тор­говые сделки на покупку рабов с африканскими правителями, а чаще нанимали небольшие отряды вооруженных кондотьеров, организовывавших грабительские нападения на мирные селения с целью похищения жителей. Такого рода «киднэпинг», прово­дившийся агентами, приобретшими квалификацию, опыт и по­вадки профессиональных охотников за людьми и пользовав­шихся покровительством и поддержкой португальской чинов­ничьей бюрократии, осуществлялся в XVI в. в массовых масш­табах в государстве Конго.

Жалуясь на насилия, бесчинства и необузданный произвол португальских чиновников и торговцев, король Конго Аффонсу I писал в 1526 г. королю Португалии Жуану III: «Сеньор, Ваше Величество должно знать, что нашему королевству наносится такой урон, что мы должны принять необходимые ме­ры. Это вызвано тем, что ваши факторы и чиновники предо­ставили людям и торговцам, прибывшим в это королевство, полную свободу открывать торговые лавки и продавать многие вещи, запрещенные нами (по-видимому, Аффонсу имеет в виду огнестрельное оружие. — А. X.), которые распространились по нашим королевствам и владениям в таком изобилии, что многие вассалы, обязанные нам повиноваться, восстают, так как имеют этих вещей больше, чем мы... Нам наносится большой ущерб, ибо упомянутые торговцы ежедневно уводят уроженцев страны, сыновей земли и сыновей наших дворян, вассалов и наших родственников, как воров и негодных людей, сознательно кра­дут их, чтобы получить таким путем вещи и товары этого ко­ролевства, которые они желают иметь, а похитив их, ведут продавать, и поэтому, сеньор, наша земля опустошается и обезлюдевает» [118, док. XXVII, с. 54].

Со второй половины XVI в. начинается вторая фаза рабо­торговли, когда главным рынком рабов становится Бразилия. Своего апогея португальская работорговля достигает в XVII— XVIII вв., когда в результате усилий иезуитов и отказа индей­цев работать на плантациях королевскими указами было запре­щено обращать индейцев в рабство и единственным источником получения рабочей силы стала работорговля. Эти указы были вызваны отчасти и тем обстоятельством, что королевская каз­на получала значительную прибыль, вынуждая плантаторов по­купать африканских рабов, так как работорговля была обло­жена высокими налогами [326, с. 156].

В этот период в поисках новых источников «живого товара» для снабжения огромного рынка рабов в Бразилии португаль­цы начали военную интервенцию в Анголе. Именно с этого вре­мени португальская работорговля приобрела характер хорошо организованного широкомасштабного предприятия, имевшего многие черты зарождавшегося в процессе первоначального на­копления крупного капиталистического предпринимательства.

В этот период работорговля от спорадических пиратских налетов отдельных авантюристов переходит к системе органи­зованного грабежа. Возникают работорговые компании, моно­полизировавшие торговлю рабами [подробнее см. 251а]. В экспедициях участвуют уже целые контингенты регулярных войск. В 1689 г. была отменена королевская монополия и введе­на «свобода» торговли рабами для всех лиц. Началась ожесто­ченная конкуренция между компаниями и частными торговца­ми [288, с. 20]. Один из очевидцев этих скорбных событий, ран­ний португальский автор (XVIII в.) С. Корреа, свидетельствует, что в его время только из Луанды ежегодно экспортировалось примерно 8 тыс. рабов и столько же из Бенгелы. «Эти 16 тыс. рабов до сегодняшнего дня удовлетворяют большую часть Бра­зилии»,— пишет он. По сведениям этого автора, в 1786 г. из Луанды было вывезено 9200 невольников, главным образом в бразильскую капитанию Пара. В капитанию Баия вывозились в основном рабы из Мина, которые, «будучи очень здоровыми, сильными и активными, не уступают рабам из Анголы» [134, т. I, с. 61].

Во второй половине XVIII в. результаты промышленной ре­волюции в Англии, Франции и других странах стали чувство­ваться и в Африке. Африка стала интересовать развивающуюся буржуазию не только как источник золота и рабов, но и как источник 'Промышленного сырья и рынок сбыта европейских то­варов. С этим была связана начавшаяся европейская экспансия в глубь континента. К концу XVIII в. после французской рево­люции в связи с быстрым развитием капитализма и Америке и Европе начинается период упадка работорговли.

На протяжении всего периода существования работорговли ее методы не оставались неизменными. До 1605 г. насильственный захват рабов в португальских колониях еще не имел ха­рактера массового явления. Монахи-иезуиты, жившие в Анголе, писали в конце XVI в., что из всех вывозимых оттуда рабов «число тех, кто является пленниками в войне, ничтожно по сравнению с теми, кого покупают на ярмарках» [50, т. IV, док. 132, с. 561]. С начала XVII в. получают значительное распространение военные методы захвата рабов. К этому времени работорговля стала основой всей португальской колониальной деятельности, вытеснив горнодобычу на второй план. Был даже издан королевский указ, запретивший разведку минералов, так как она мешает развитию торговли рабами[62]. Чтобы обеспечить себе возможность заниматься торговлей рабами, португальские работорговцы вели настоящие войны.

В этот период португальская работорговля отличалась не только внушительными размерами, но и весьма сложной орга­низацией. В ней были заняты сотни судов и тысячи торговых агентов, надсмотрщиков, погонщиков и других лиц. В порту­гальских фортах в Африке размещались войска, предназначен­ные для охоты за рабами. Когда рабов не удавалось захватить силой, работорговцы получали их путем обмена или обмана (что часто было одно и то же).

В XVII—XVIII вв. португальские работорговцы практикова­ли три главных способа получения рабов. Первый состоял в от­правке торговцев (помбейруш) для покупки рабов на рынках в отдаленных от берега африканских селениях. Помбейруш часто проходили большие расстояния, находясь в пути недели, меся­цы и даже годы и приводя или присылая по 400, 500 или 600 рабов. Одним из важнейших рынков, на которых помбей­руш приобретали рабов, был рынок в Мпумбу около Стенли-Пула. (От названия Мпумбу и возникло слово «помбейруш», а рынки, которые они посещали, стали называться «помбо».)

Один из современников оставил следующее описание порту­гальской системы работорговли в Конго: «В этих краях многие португальцы стали торговцами и отправляются в Конго и дру­гие места, чтобы торговать. Существуют два вида торговцев: одни, которые называются помбейруш, уходят в глубинные районы и торгуют и с язычниками и с христианами, покупая и продавая товары. Покупают они рабов, которых отправляют в Конго (Сан-Салвадор) или Пинду и другие места, где живут их компаньоны. Другие — это жители города Конго (Сан-Салвадора. — А. X.) или порта Пинда, которые получают рабов, ко­торых им присылают помбейруш» [72, док. 18, с. 152].

О том, что африканцы оказывали в ряде случаев сопротив­ление помбейруш, свидетельствует тот факт, что 16 февраля 1720 г. был издан королевский декрет, запретивший обмен ра­бов на порох и оружие, «поскольку эти народы ненадежны», Помбейруш, проникая далеко в глубь континента, выменивали у местных вождей рабов на раковины-каури, табак, бусы, тка­ни, вино и разные дешевые безделушки, которые работорговцы привозили в Африку. Рабов, которых перевозили через Атланти­ку в Бразилию, в свою очередь, обменивали на золото, серебро, шкуры и сахар и везли все это на продажу в Европу. Здесь «большой круг торговли» замыкался. Как пишет Б. Дэвидсон, эта система торговли приносила Европе тройную прибыль: от продажи потребительских товаров работорговцам, от продажи рабов на плантации и от продажи заморских товаров в Европе [152, с. 72].

Второй способ получения рабов состоял в обложении по­датью местных вождей. Эта подать должна была уплачиваться в виде молодых здоровых рабов, причем мерой служила особая единица, называемая «песа да Индия».

Третьим способом приобретения рабов была война. Во вре­мя войн за расширение территории торговцы, сопровождавшие португальские армии, покупали у солдат захваченных ими плен­ных. Когда португальские войска, ведшие войны против местных племен, терпели поражение, торговцы часто теряли свой «то­вар». Так, например, в битве при Нголеме (1590), где порту­гальская армия встретилась с коалицией местных вождей Анго­лы и была принуждена отступить, работорговцы понесли убыт­ки, равные стоимости 24 кораблей, нагруженных товарами [225, с. 25].

В XVII в. общей практикой португальских губернаторов в Анголе, Гвинее и Мозамбике стала организация войн специаль­но для захвата рабов. Эти военные кампании никогда не раз­решались официально и оправдывались такими аргументами, как наказание вождей, которые дали убежище беглым рабам или отказались платить налог.

Губернаторы были лично заинтересованы в военных экспе­дициях, ибо служба в далеких африканских колониях соблазня­ла. Кроме того, с целью получения большого числа рабов из военнопленных португальцы провоцировали войны между афри­канскими государствами и между отдельными племенами. Од­ним из источников доходов губернаторов были взятки работор­говцев за предоставление лицензий на экспорт определенного числа рабов. Некоторые губернаторы имели экономические ин­тересы в Бразилии и старались обеспечить свои плантации ра­бами [там же]. Подавляющее большинство рабов в XVII — XVIII вв. добывалось именно в так называемых справедливых войнах, как именовали португальцы «охоту на черноко­жих».

Работорговля на протяжении сотен лет служила одним из главных источников дохода многих португальцев, имевших к ней прямое или косвенное отношение. Прежде всего и больше всего на ней подрабатывали колониальная чиновная бюрокра­тия, работорговцы, помбейруш, маклеры, посредники, надсмотр­щики, капитаны невольничьих судов и т. п.

Яркое представление об этом дает следующее свидетельство очевидцев (монахов, живших в Конго в XVIII в.): «Жители этих мест не допускают, чтобы какая-либо торговля велась без их посреднических услуг. Они знают немного европейские языки и служат переводчиками и маклерами при продаже всех рабов. Именно к ним сначала ведут своих рабов торговцы... Этот мак­лер отправляется потом вместе с торговцем и его рабами в кон­тору европейца... и говорит торговцу, что цена составляет 15 или 20 единиц товара, и тому вручают это количество, а... 15 или 10 единиц остаются в конторе капитана и вручаются ему (маклеру) после ухода торговца» [81, док. 24, с. 115].

Таким образом, помбейруш не имели права продавать рабов непосредственно европейским работорговцам, а должны были сначала иметь дело с маклерами. Те, в свою очередь, должны были руководствоваться правительственными инструкциями, ко­торые, между прочим, содержали требование, чтобы на европей­ские рынки продавались только невольники, взятые в войне или купленные вне Конго [368, с. 99]. Б. Дэвидсон пишет, что эта система торговых контактов «изолировала народы хинтерланда от каких-либо контактов с Европой, кроме ра