ОСОБЕННОСТИ «ТУЗЕМНОЙ» ПОЛИТИКИ ПОРТУГАЛИИ

 

Изучение и сопоставление рассыпанных в источниках сведе­ний, относящихся к вопросу о взаимоотношениях португальских колонизаторов с местным населением завоеванных ими терри­торий, приводит к выводу о том, что именно португальцы былипервыми колонизаторами нового времени, разработавшими с учетом опыта древнеримских колонизаторов и применившими в своей колониальной практике доктрину косвенного управления, которую у них спустя несколько веков заимствовала Англия.

Говоря об этом, известный португальский историк Кристован Пинту писал: «Португалия — первая европейская нация, которая мечтала управлять колониями с помощью туземных политических организмов. Этот курс Аффонсу де Албукерки 300 лет спустя приняла Англия» [цит. по: 349, с. 97, прим. 1].

Панегиристы португальского колониализма пытаются обос­новать тезис о том, что португальцы стремились жить в дружбе с «туземными» вождями и что «намерения португальцев всегда состояли в том, чтобы сохранить нетронутыми местные поли­тические организмы» [там же, с. 55]. Американский историк Д. Эбшайр уверяет, что король Мануэл мечтал о «сотрудниче­стве и равенстве» с африканскими правителями и что его меч­те не суждено было осуществиться только из-за «предрассуд­ков некоторых людей на местах» [368, с. 94].

В изданном в Португалии при Салазаре учебнике для уни­верситетов можно найти утверждение о том, что «такие города, как Луанда и Бенгела, центры, привлекавшие народы хинтерланда, с самого начала сделали возможными гуманные отноше­ния между белыми и черными, беспрецедентные в африканской истории» [209, с. 53]. Эти утверждения находятся в полном про­тиворечии с исторической действительностью.

Абсолютно несостоятелен тезис о том, что португальские правящие круги стремились к дружбе с местными вождями. Они стремились только к тому, что их больше всего интересовало в заморских странах, — к золоту, слоновой кости, рабам и т. п., которые сулили им баснословные прибыли, роскошь, богатство и беззаботную жизнь.

Переход к системе косвенного управления был для Португа­лии, безусловно, вынужденным, а не добровольным шагом. Пор­тугальские правящие круги были вынуждены перейти к систе­ме косвенного управления (т. е. к сотрудничеству с племенны­ми вождями и включению их в колониальный административ­ный аппарат) в силу двух главных обстоятельств.

Во-первых, Португалия не располагала достаточными люд­скими ресурсами, чтобы только своими силами оккупировать и сохранять эффективный контроль над обширной колониальной империей. «Одной из самых тяжелых проблем для португаль­ской политики в Анголе и Мозамбике всегда была хроническая неспособность создать достаточно большое белое население для продолжительной европеизации и развития этих двух районов. Только в нынешнем веке — и особенно в последние 20 лет — число белого населения в африканских колониях заметно уве­личилось», — писал Дж. Даффи [281, с. 79].

Во-вторых, вследствие упорного сопротивления, которое ока­зывали африканцы, особенно там, где существовали развитые общественные организмы, колонизаторы не всегда могли под­чинить их своей власти силой оружия. В этих случаях на смену шпагам и мушкетам приходили льстивые речи и улыбки: тем вождям, которых португальцы не могли подчинить себе силой, они предлагали свою «дружбу» и «покровительство» и подпи­сывали с ними договоры о дружбе и мире.

Анализ документов и хроник того времени приводит к вы­воду о том, что в ряде случаев договоры с вождями подписы­вались центральным правительством или делегированными для этого португальскими колонистами лишь после того, как терпе­ли неудачу попытки подчинить этих вождей военными, религи­озно-идеологическими, экономическими и другими средствами, или же после того, как осознавалась бесперспективность таких попыток. Так называемые договорные отношения с африканца­ми, в которые вступала Португалия и на которые так любят ссылаться буржуазные историографы для обоснования чистоты ее намерений, на самом деле были вынужденной политикой Португалии, имевшей чисто тактическое назначение.

На ранней фазе колонизации Португалия не имела ни ре­сурсов, ни опыта, чтобы завоевать те африканские государства, которые были достаточно сильными в военном отношении, чтобы сопротивляться европейской агрессии. Примеры этого мы видели, рассматривая историю взаимоотношений Португалии и Мономотапы. Убедившись в могуществе, прочности и значитель­ной «сопротивляемости» этого африканского государства, пор­тугальский королевский двор отказался от попыток подчинить его военным путем, взяв курс на введение системы косвенного управления, т. е. на сохранение как урезанного суверенитета, так и самого правителя страны каранга, но в качестве вассала португальской короны. Последнее стало максимумом желаний Лиссабона, ибо это был тот макимум максиморум, которого он мог добиться.

В этой связи заслуживает внимания имеющееся в коллек­ции документов Тила письмо короля вице-королю от 31 апреля 1631 г., в котором он писал: «Я приказал тщательнейшим и усерднейшим образом изучить копию контракта, который вы подписали с Нуно Алваришем Перейрой относительно завоева­ния Мономотапы... Неизвестно, каковы намерения Нуно Алвариша Перейры в этом деле, ибо они не определены в контрак­те, но там говорится о завоевании Мономотапы, каковое не кажется необходимым, поскольку и вы и Нуно Алвариш одно­временно сообщаете мне, что я господин этого королевства, а упомянутый король — мой вассал» [137, т. IV, с. 215].

Нередко португальские колонизаторы вынуждены были идти на заключение договоров с рядом наиболее сильных и хо­рошо организованных политических образований. При этом до­говорные отношения, в которые вступала с ними Португалия, бывали весьма разнообразны и включали в себя целый спектр различных взаимосвязей, начиная от отношений «партнерства» и «равенства» и кончая отношениями вассальной зависимости, низводящей африканского суверена до положения простого ис­полнителя воли колониальной администрации, обязанного пла­тить королю Португалии большую дань[39].

Последнее чаще всего бывало следствием военного пораже­ния, нанесенного португальцами африканскому суверену, и юри­дически оформлялось в виде вассальной клятвы последнего ко­ролю Португалии.

 

Как явствует из источников, относящихся к португальским завоеваниям в бассейне Конго, такие клятвы приносились там следующим образом. Побеж­денный, распростершись на земле у ног победителя, должен был сказать гром­ким голосом: «Я был врагом Муэна Пута (на языке киконго и кимбунду — король Португалии), был побежден им и теперь обещаю никогда больше не причинять ему зла. Если я нарушу это обещание, пусть мое тело будет разор­вано львами и пантерами» [267, с. 253].

 

Соба, давшие клятву вассальной верности или подписавшие формальные соглашения, были обязаны, по крайней мере тео­ретически, помогать португальцам в их военных кампаниях, в получении товаров и рабов. Кроме того, африканские «вассалы» должны были платить королю Португалии дань в виде золота, слоновой кости, рабов, предоставления носильщиков, а позже — в денежной форме. Размеры этой дани бывали различными — от очень значительных до чисто номинальных.

Другой важной обязанностью вассальных вождей было пре­доставление португальцам вспомогательных войск («герра прета», т. е. «черная война»). Вначале «герра прета» не оплачива­лись португальцами, а довольствовались лишь захваченной до­бычей, но к XVII в. они представляли собой уже организованные по образцу португальской армии наемные и хорошо опла­чиваемые войска. Первым командующим ангольской «герра прета» был африканец Антониу Диаш Музунго [418, с. 36—37]. Условия договоров зависели в значительной степени от воен­ной силы африканских контрагентов португальских колониза­торов.

Для отношений Португалии с африканскими политическими структурами можно вывести следующую формулу, которая имела характер универсального правила, действовавшего с не­отвратимостью и последовательностью закона: обременитель­ность договоров для африканских политических структур стояла в обратно пропорциональной зависимости к их военному могу­ществу и способности к сопротивлению захватчикам. Чем выше была эта способность, тем мягче были для них условия догово­ра. Бывали случаи, когда, учитывая высокую «сопротивляе­мость» контрагента, португальцы, стремясь сделать его своим союзником, вынуждены были брать на себя сравнительно тя­желые и даже явно невыгодные обязательства. Однако в боль­шинстве случаев эти договоры устанавливали ту или иную сте­пень зависимости африканских обществ от Португалии, которая почти всегда была «выигравшей стороной».

В каждом договоре нашло свое отражение соотношение военных сил португальцев и их африканских контрагентов. Как правило, эти договоры фиксировали в юридической форме воен­ное превосходство Португалии, что выражалось в признании африканскими правителями своей вассальной зависимости от португальского короля, признаваемого верховным сюзереном, с обязательством платить ему дань. По сути дела, установление такого рода отношений означало не что иное, как учреждение той или иной формы португальского косвенного управления территориями и превращение их в такие политически зависимые территориальные единицы, которые позже получили название протекторатов.

Краеугольным камнем доктрины косвенного управления был принцип искусственной консервации родо-племенных институтов и традиций. Стремясь расширить социальную опору и тем са­мым укрепить свою власть, португальские колонизаторы не только сохранили институты вождей племен и родовых старей­шин, но и включили их в аппарат колониальной администрации, чтобы, опираясь на них, проводить через них свое политическое и идеологическое влияние. С этой целью португальское прави­тельство постоянно заботилось о том, чтобы лояльные по отно­шению к нему вожди сохранили свои привилегии и часть своих прежних функций, а также имели право оставлять в свою пользу часть взимаемых ими с населения податей.

Генерал-губернатор Анголы Пайва Коусейру в опубликован­ной в начале XX в. книге «Ангола. Два года правления» писал, что в глубинных районах португальцы осуществляли свою власть через соба, причем никогда не вмешивались в их функ­ции, за исключением совещательного арбитража в вопросах, ка­савшихся суда и налогов.

Выработанная португальцами в ходе колониальной практи­ки система, при которой вожди и правители оказались вассалами короны и в то же время промежуточным звеном между колониальной администрацией и местным населением, оконча­тельно лишила этих вождей инициативы и сделала их целиком зависимыми от европейских администраторов. В то же время она оказалась весьма удобной для Португалии, так как позво­ляла значительно уменьшить расходы и без того обычно пустой королевской казны на содержание административного аппарата, а также использовать освященный традицией авторитет племен­ных вождей как инструмент политического и идеологического влияния на массы африканского населения.

Таким образом, португальские колонизаторы создали такую модель колониального общества, при которой традиционные ин­ституты власти местного населения стали составными элемента­ми навязанной ему извне военно-бюрократической диктатуры белого меньшинства. По словам реакционного португальского историка Тейшейры де Мота, «туземные вожди и старейшины поселений были интегрированы в португальскую иерархию и сотрудничают с администрацией» [401а, т. II, с. 54].

Однако следует подчеркнуть, что, как видно из содержащих­ся в источниках многочисленных свидетельств, племенные вож­ди включались в колониальную административную систему лишь в качестве ее низшего звена. Их функции были ограни­ченны, они не могли влиять на направление и характер порту­гальской политики, последней инстанцией, принимавшей окон­чательные решения по всем сколько-нибудь важным вопросам, всегда были португальские власти.

Феодально-сеньориальный принцип, лежавший в основе от­ношений между Португалией и крупными африканскими госу­дарствами на самой начальной стадии их контактов, как нам кажется, нашел свое отражение в геральдике и титулах порту­гальского монарха.

Еще в 1489 г. король Жуан II добавил к своим титулам ти­тул «сеньор Гвинеи». После путешествий Васко да Гамы и Каб­рала в Индию король Мануэл, принимая во внимание, по сло­вам Барруша, «универсальное правило земли», что «вся честь, которую приобретают люди, если они подданные, а не суверены, заключается в их имени, а у королей — в их титуле», решил в 1501 г. добавить к титулу «сеньор Гвинеи» титул «сеньор море­ходства, завоевания и торговли Эфиопии, Аравии, Персии и Ин­дии» [43, дек. I, кн. 6, гл. 1, с. 227]. Папа Александр VI утвер­дил эти титулы в 1502 г.

«Он взял этот титул не без основания и не случайно, — го­ворит Барруш, — а очень умело, справедливо и благоразумно, ибо с возвращением Васко да Гамы и особенно Педру Алвариша Кабрала он с их помощью действительно овладел всем, что они открыли, и это было одобрено и даровано ему папами» [там же].

Барруш много и подробно говорит о смысле и юридическом значении этих титулов. Он объясняет, что если Жуан II ква­лифицировался как сеньор Гвинеи, а не король Гвинеи, то это означало, что он не имел юридической власти над народом этой страны. Он приобрел лишь право владения (senhorio) над стра­ной [там же, с. 227—228]; По мнению крупного знатока порту­гальских хроник XVI в. Рэндлеса, «эти объяснения Барруша, видимо, указывают, что дон Жуан II считался скорее номиналь­ным собственником территории, чем правителем над ее жите­лями. Значение senhorio должно было быть аналогично совре­менному значению протектората» [373, с. 169].

Что касается титулов дона Мануэла, подчеркивавших, что он является сеньором мореходства, завоевания и торговли Эфио­пии, Аравии, Персии и Индии, то они должны были означать, что он считает себя имеющим право на эти три монополии. Бар­руш писал по этому поводу: «И так как он в этом открытии, которое послал сделать дона Васко да Гаму и Педру Алвареса (Педралвареса) Кабрала, открыл три вещи, которые ни один король и ни один принц по всей Европе никогда не пытался открыть, то он захотел принять титул, включавший эти вещи, самые важные на всем Востоке» [там же, с. 228—229].

В отличие от испанцев, португальцев в XVI в. мало интере­совали проблемы юридического порядка, поставленные откры­тием новых земель и народов. В то время как в Испании поло­жение индейцев в Америке стало предметом яростных дебатов теологов, философов и юристов и потребовалось вмешательство папы Павла III в 1537 г., чтобы индейцы были официально признаны не зверями, а людьми, португальцы вовсе не заботи­лись о том, чтобы найти какие-то юридические аргументы для обоснования своей колониальной политики [373, с. 170—173].

Однако с самого начала после вступления Португалии в до­говорные отношения с африканскими обществами в ее политике явно прослеживается тенденция, направленная на изменение юридического статуса зависимых территорий, с тем чтобы пре­вратить протектораты в колонии. В соответствии с этим после установления системы косвенного управления Португалия стре­милась модифицировать ее, заменив ее в конечном счете систе­мой прямого управления, которая лишила бы какой-либо авто­номии африканские политические институты, превратив их просто в органы исполнительной власти колониальной админи­страции.

Изучение взаимоотношений Португалии с африканскими государствами выявляет явно выраженную тенденцию к посте­пенной модификации этих отношений. Даже там, где на первых порах договорные отношения имели видимость равноправных партнерских отношений (как это было вначале с Конго, Ндонго, Мономотапой), португальские колонизаторы, не оставляя своих претензий на монопольную власть, постепенно трансфор­мировали эти отношения, сведя их к системе протектората с характерным для него принципом косвенного управления, а затем установили монопольное прямое политическое господство, превратив эти территории в колонии в современном смысле это­го слова.

Таким образом, отношения Португалии с ранними африкан­скими государствами претерпели значительную эволюцию, ха­рактернейшей чертой которой является постепенная трансфор­мация отношений равенства и партнерства в отношения господ­ства и подчинения. Эту тенденцию отмечает Э. Мондлане, кото­рый пишет: «Там, где традиционная политическая власть была сильна, а военная машина была в состоянии оказать серьезное сопротивление европейскому завоеванию, португальцы действо­вали более осмотрительно и проявляли большую осторожность. Для начала они завязывали контакты с сильными африкански­ми государствами, устанавливая дипломатические отношения и направляя португальских „послов" ко дворам крупнейших аф­риканских правителей. Затем, после того, как португальцы в достаточной мере разведывали внутренние сильные и слабые стороны правительства, они вторгались в страну, используя в качестве предлога обычные измышления о „провокациях" или „защите белых поселенцев и миссионеров"» [343, с. 27].

Мы полагаем, что в «туземной» политике Португалии в Аф­рике в XVI—XVIII вв. можно наметить три главные фазы:

XVI — середина XVII в. В этот период португальская «ту­земная» политика вынуждена быть политикой признания суве­ренной власти правителей крупных африканских государствен­ных образований и установления с ними дипломатических от­ношений вследствие высокой степени их «сопротивляемости» ев­ропейской экспансии;

середина XVII — конец XVIII в. На этом этапе португаль­ская «туземная» политика становится политикой признания лишь ограниченного суверенитета африканских правителей в качестве политически и экономически зависимых вассалов пор­тугальской короны. Иначе говоря, на этой фазе африканские общественные организмы теряют статус суверенных государств и переходят на положение протекторатов;

конец XVIII в. — 1974 г. На этой фазе португальская «ту­земная» политика становится политикой безраздельного и ничем не ограниченного политического контроля. Африканские госу­дарства теряют даже формальную независимость, а правящая элита включается в колониальную административную систему в качестве низших чиновников. Коренное население в этот период живет в условиях колониального режима, подвергаясь беспощадной эксплуатации, принудительному труду, расовой дискри­минации и ассимиляции.

Эту эволюцию можно изобразить в виде следующей схемы, отражающей ее главные этапы.

Таблица

 

ФАЗЫ РАЗВИТИЯ ОТНОШЕНИЙ ПОРТУГАЛИИ

С АФРИКАНСКИМИ ГОСУДАРСТВАМИ

Характер отношений	Контрагенты	Статус афри­канского правителя	Степень авто­номии афри­канских госу­дарств	Конкретные примеры	Примерная датировка
Суверенные	Суверенное государство — суверенное государство	Суверен	Суверенитет	Португалия — Конго   Португалия — Мономотапа Португалия — Ндонго	XVI — середина XVII в. XVI — начало XVII в.   Начало XVII в.
Полуко- лониальные	Суверенное государство — протекторат	Вассал португальско-го короля	Ограниченная автономия	Португалия — Конго   Португалия — Мономотапа Португалия — Ндонго	Середина XVII— XVIII в. "     "
Колониаль-ные	Метрополия — колония	Номинальный правитель, не имеющий фактической власти	Отсутствие автономии. Полная политическая зависимость	Португалия — Ангола Португалия — Мозамбик Португалия — Гвинея	С конца XVII в. С XVIII в.   "

 

Следует заметить, что если вторую и третью стадии отноше­ний (полуколониальные и колониальные) прошли все без иск­лючения африканские политические структуры, то первая ста­дия была скорее исключением, чем правилом, и имела место лишь в отношении самых крупных и сильных с военной точки зрения африканских государств, и притом очень непродолжи­тельное время.

Разумеется, предложенная нами схема крайне условна и не дает полной картины межгосударственных связей между Пор­тугалией и ранними африканскими обществами. Естественно, тот или иной тип отношений никогда не существовал в чистом виде. В тот период, когда отношения Португалии и Конго строи­лись по принципу «суверенное государство — суверенное госу­дарство» и когда в официальной переписке каждый из королей называл другого своим «братом» (XVI — начало XVII в.), в этих отношениях фактически уже было много элементов буду­щего полуколониального и колониального статуса Конго. Точно так же в период, когда Мономотапа оказалась на положении протектората Португалии и когда ее правитель признал свою вассальную зависимость от португальского сюзерена, в полити­ке Португалии явно прослеживалась и реализовалась тенден­ция к установлению монопольной власти, введению системы прямого управления, ликвидации какой-либо автономии и госу­дарственности и превращению страны в обычную колонию.

Подписанным с вождями договорам колонизаторы не прида­вали большого значения, рассматривая их лишь как ловушку для подчинения не слишком покорных и строптивых, и в слу­чае нужды легко нарушали условия и не выполняли обещании и обязательств, зафиксированных в этих договорах.

Мы полагаем, что именно с этим обстоятельством следует связать тот бросающийся в глаза при изучении истории порту­гальской колонизации и действовавший почти с неотврати­мостью закономерности исторический феномен, что, когда ка­кой-либо вождь подписывал договор о дружбе с португальцами и становился христианином, его преемник в девяноста случаях из ста бывал убежденным противником португальцев и возвра­щался к язычеству.

Следует сказать, что, как видно из документов, сами афри­канские правители куда более уважительно относились к под­писанным ими договорам. В источниках можно найти много сви­детельств, показывающих, как честно и неукоснительно выпол­няли африканцы условия договоров и как они противились стремлениям колонизаторов нарушить договорные обязательст­ва. Хронист Б. де Резенди (XVII в.) свидетельствует: «Земли, через которые мы привыкли проходить, очень надежны. Но ког­да мы пытаемся пройти через новые районы или сделать что-нибудь такое, чего нет в договорах, они сопротивляются этому насмерть» [137, т. II, с. 411].

Главная цель португальцев при подписании договоров с вождями состояла в том, чтобы навязать им вассальную зави­симость от португальского короля и включить их в феодально-иерархическую систему на правах колониальных администра­торов низшего звена.

Сохранился документ — королевская инструкция капитан-жералу Анголы (1666), в которой мы находим, в сущности, чет­ко сформулированную колониальную доктрину и развернутую программу португальской колониальной тактики в отношении местных вождей. В этой, инструкции говорится: «Вы должны знать всех соба, находившихся у меня в повиновении... Вы должны знать причины, вызывающие их мятежи, и должны ин­формировать об их намерениях, а также о намерениях короля Анголы и других королей... Тем соба, которые высланы и лишены земель, вы должны их восстанавливать, снова селить их там и сохранять институты местного суда. Вы должны, не жалея сил, работать с королем Анголы, чтобы сохранить и мир и его дружбу. Для того чтобы привести к повиновению мне всех соба, используйте мягкие средства — благосклонность и доброту. Если оии разрешат проповедовать в своих государствах нашу святую веру, не требуйте от них, чтобы они платили мне дань... делайте со своей стороны все необходимые и возможные уступ­ки, для того чтобы они оставались в мире с вами и с моими вассалами, и таким путем вы им и поможете — даже если они этого не хотят — стать моими вассалами» (подчеркнуто мною. — А. X.) [349, с. 152—155].

Португальская колониальная доктрина предусматривала со­вершенно различный социально-правовой статус тех вождей, которые подписали договор о вассалитете и, следовательно, ста­ли вассалами португальского короля, и так называемых неза­миренных вождей, отказывавшихся признать себя вассалами Португалии. Первых сразу же можно было отличить от вторых даже по чисто внешним признакам и атрибутам. На ранней ста­дии колонизации при подписании договоров с вождями послед­ние в знак своего вассалитета должны были наносить на тело особую татуировку [там же, стр. 198]. Кроме того, португальцы ввели обычай, согласно которому вожди, ставшие их вассалами и принявшие христианство (последнее, как правило, было обя­зательным условием для первого), должны были принимать имена знаменитых португальцев[40].

Принявших вассалитет вождей португальский королевский двор щедро одаривал, обхаживал и обласкивал, стремясь пре­вратить их в послушные инструменты своей политики. Порту­гальские короли имели обыкновение приглашать наиболее влиятельных африканских правителей и вождей или их детей в Португалию, где их обучали христианской доктрине, порту­гальскому языку и стремились перевоспитать в «европейском духе»[41]. Эта политика была начата, когда король Жуан II в те­чение трех лет принимал в Лиссабоне вождя племени жалофо [96, т. IV, гл. 3].

Таким образом, колониальная политика Португалии отлича­лась известной гибкостью. Преследуя всюду одну и ту же стра­тегическую цель — выкачать из колоний как можно больше бо­гатств (вначале это были драгоценные металлы, затем — рабы), португальские колонизаторы меняли свою тактику в зависи­мости от места, времени и обстоятельств. Действуя то мечом и огнем, то крестом и кадилом, то кнутом, то пряником, исполь­зуя то насильственные, то дипломатические методы, они устано­вили свой контроль над многими африканскими племенами и народностями.

Практика заключения договоров с местными правителями и вождями и включение их в систему косвенного управления ис­пользуются реакционными историографами в качестве аргумен­та при их попытках обосновать тезис о том, что португальская колониальная политика всегда была гуманной и дружественной в отношении колонизуемых народов.

Эти утверждения не находят подтверждения в исторической реальности. Эти сознательные и несознательные фальсификато­ры истории, строя свои концепции, всегда упускают одно суще­ственное обстоятельство, без которого любая из этих концепций оказывается построенной на песке, а именно, что само подписа­ние договоров африканскими правителями было, как правило, не добровольным, а вынужденным актом, и что поэтому в боль­шинстве случаев мы имеем здесь дело не со «свидетельствами дружбы», а с актами насилия.

Принуждая с помощью грубой силы вождей подписывать «договоры о дружбе», колонизаторы, пользуясь их неграмот­ностью, незнанием португальского языка и неосведомленностью в области европейской юриспруденции, нередко обманывали их, скрывая подлинное содержание документов.

Характернейшей чертой португальской колониальной прак­тики был высокий коэффициент насилия, который увеличивался по мере роста, расширения и углубления колониальной экспан­сии. Этот коэффициент был тем выше, чем больше были воз­можности для безнаказанного функционирования военно-поли­цейского репрессивного аппарата, составлявшего ядро и глав­ную рабочую часть огромной и сложной машины португальско­го колониализма.

Главным и доминирующим методом в обращении португаль­цев с коренным населением было насилие, основанное на при­менении военной силы. Португальская колониальная империя создавалась далеко не так мирно, как это пытаются изобра­жать историографы, утверждающие, что главным методом соз­дания империи было заключение добровольных и дружествен­ных союзов с «туземными» правителями. Так, американский историк Р. Чилкоут, явно искажая историческую перспективу и стремясь задним числом реабилитировать португальских коло­низаторов, пишет: «Черты колониальной политики четко опреде­лились в течение раннего периода экспансии и колонизации. Политическая цель состояла в том, чтобы контролировать Аф­рику и другие районы, чтобы строить империю, основанную на дружественных союзах» [254, с. 14]. С этим тезисом нельзя со­гласиться. В действительности империя создавалась не мирны­ми, а военными средствами: путем кровавых завоевательных войн, беспощадного подавления всякого сопротивления, кара­тельных экспедиций, во время которых колонизаторы уничто­жали африканское население, культуру и цивилизацию. Весьма характерно, что в течение нескольких веков наиболее употре­бительным официальным термином для обозначения португаль­ских заморских владений было слово «конкистас», т. е. «завое­вания». Применение этого термина в официальной документа­ции того времени свидетельствует о том, что в ранние века ко­лонизации португальцы признавали, что главный метод их по­литики на Востоке — прямой военный захват, подавление и на­силие.

«Христианская конкиста, — пишет в этой связи Д. Уилер, — подразумевала существование языческого или неверного насе­ления, причем характер португальского завоевания и админист­рации был чисто иберийским и средневековым» [418, с. 36]. На­силию отводилась первостепенная роль не только в колониаль­ной практике, но и в колониальной теории португальских кон­кистадоров. Их идеологи пытались с помощью всякого рода теоретических и чаще всего теологических аргументов оправ­дать применение силы, ссылаясь при этом на «неполноценность» черной расы. Так, например, наш старый знакомый хронист Жуан де Барруш в оправдание садистской политики португаль­цев приводил следующий аргумент: «Если души тех, кто не исповедует христианство, все равно прокляты, то какой смысл считаться с их телами?»

Миссионер Франсиску де Гувейа, проживший несколько лет в государстве Ндонго, писал, что банту — это «дикари и варва­ры», которых нельзя обратить в христианство методами мирно­го убеждения. «Христианство в Анголе, — писал он, — должно быть введено силой, причем, как только банту будут обращены, они станут превосходными христианами» [235, с. 30]. Эту точку зрения разделял и хронист (XVII в.) Оливейра Кадорнега, про­живший в Анголе более 40 лет, который доказывал, что «все эти языческие народы могут быть управляемы или подчинены не с помощью любви, а только с помощью грубой силы». Он утверждал, что банту можно держать в повиновении только драконовскими мерами. «С этими язычниками больше, чем с какой-либо другой нацией, действуй по принципу: „Да здравст­вует победитель!" Будучи неграми, они ничего не боятся, кроме телесных наказаний и бича... Это единственный метод, которым держали их в повиновении прежние губернаторы и завоеватели, и только таким путем мы могли сохранить то, что завоевали силой оружия в этих королевствах». Описав массовую зверскую экзекуцию над многочисленными вождями, которые были запо­дозрены в заговоре против португальского правления в 1624 г., Кадорнега наставительно замечает, что «этот пример останется незабываемым для будущих поколений, запугав и терроризиро­вав всех язычников этих королевств, ибо только с помощью силы и страха мы можем сохранять наше положение над этими непокорными язычниками» (подчеркнуто мною.— А. X.) [цит. по: 238, с. 26—27].

В этих словах одного из самых известных участников и ме­муаристов португальской конкисты в Африке заключена та фор­мула, которая и лежала в основе всей колониальной теории и практики Португалии. Эта магическая формула насилия стала альфой и омегой португальского колониализма, ибо она давала универсально исчерпывающий и мотивированный ответ на воп­рос о том, какими средствами и почему португальские колониа­листы могут сохранить свое господствующее «положение над этими непокорными язычниками».

Наш вывод о том, что тезис Кадорнеги был фактически вы­ражением общепринятой официальной точки зрения, подтверж­дается и тем, что эту точку зрения мы находим в подавляющем большинстве документов и в официальной корреспонденции, шедшей из Луанды в течение более чем двух столетий.

Так, например, известный герой португальско-голландской войны в Бразилии (1645—1654) Фернандиш Виейра, который был губернатором Анголы в 1658—1661 гг., напоминал королю о старом и испытанном обычае — «никогда не позволять негру поднимать руку против белого, ибо сохранение этого королев­ства зависит от этого повиновения и страха» [там же, с. 27].

Подобные рекомендации находили полное понимание и под­держку королевского двора в Лиссабоне. Вся история порту­гальского колониализма — это история беспримерных актов же­стокости и насилия, неслыханных по своему изуверству рас­прав над непокорным населением. История завоевания Африки португальскими колонизаторами — это своего рода мартиролог африканских народностей и племен, имевших несчастье обитать в зоне португальской экспансии.

По словам современного историка, «примечательно, что эти позорные факты были зафиксированы самими португальцами наряду с примерами гуманности, вежливости и великодушия арабов, которые заботились об оставшихся в живых после ко­раблекрушений португальцах, но, когда правители арабских го­родов посылали на португальские суда подарки и гарантии ми­ра, они получали в ответ бомбардировки и грабежи» [257, т. III, с. 224].

Вот как описывал «цивилизаторские» методы, практиковав­шиеся португальцами в отношении жителей островов Керимба, живший там в конце XVI в. Ж. Сантуш: «В то время, когда я жил здесь, еще было несколько мавров, которые помнили пер­вых португальцев, которые прошли вдоль этого побережья, и жестокость, с которой они обращались с туземцами, не хотев­шими мира и дружбы с ними, и которых они наказывали столь сурово, что не щадили ничьей жизни, даже женщин и детей» [131, ч. I, кн. 3, гл. 5].

Один испанский идальго, побывавший в 1621 г. в Восточной Африке, тоже заметил, что горькая память о жестокости пио­неров-конкистадоров еще сохранилась среди жителей и что были еще видны развалины мечетей и городов, которые они раз­рушили в своем религиозном фанатизме.

 

В источниках можно найти немало свидетельств изощренной жестокости и коварства португальских колонизаторов. Побывавший на о-ве Сан-Томе в конце XVII в. капитан Томас Филипс рассказывал, что «португальцы — столь искусные отравители, что... когда они режут кусок мяса, та сторона, которую они хотят дать врагу, будет отравлена ядом, в то время как другой его даже не почувствует, поскольку нож отравлен только с одной стороны» (140, т. VIII, с. 121].

 

В официальной корреспонденции и миссионерских отчетах то и дело встречаются многочисленные жалобы на акты жесто­кости и произвола, чинимые португальскими солдатами и тор­говцами на восточноафриканском побережье в отношении суа­хили. В этом вопросе Сантуш, Гаспар де Сан-Бернардину, А. Бокарро и др. единодушны больше, чем в каком-либо другом. В частности, у них можно найти свидетельства о возмути­тельных актах жестокости португальских солдат на о-ве Пемба, где они терроризировали местных жителей, забирая из их ку­хонь приготовленную ими пищу, чтобы избавить себя от забот по приготовлению своей собственной, а также крали и конфи­сковывали все, что попадалось им под руку.

Жестокая и жадная португальская солдатня вела себя та­ким образом, что доведенные до отчаяния жители то и дело восставали, хотя полностью сознавали безнадежность этих по­пыток освободиться от гнета и произвола [242, с. 33].

В 1627 г. вице-король Индии П. Перейра жаловался королю на жадность и вымогательства португальцев в Момбасе. Он описывал их как «не признающих законов и неистовых людей, которые и не помышляли о справедливости и были виновны во многих нападениях и грабежах» [308, с.41—42].

А вот как описывается в одной португальской хронике XVI в. поведение португальской солдатни и чиновников в Марокко, которое, впрочем, было ско­рее не исключением, а общим правилом и для других колоний: «Они [порту­гальцы] вышли ночью, чтобы утром подойти к Азро... Войдя туда, они начали сражение, убили много жителей ударами копий и овладели городом со все­ми,