ЭКСПАНСИЯ ПОРТУГАЛИИ В БАССЕЙНЕ ЗАМБЕЗИ. ПОРТУГАЛЬЦЫ И МОНОМОТАПА 2 страница

Таким образом, перед нами совершенно определенная карти­на массового героизма африканцев в борьбе с португальскими колонизаторами; народ Чикоа, поголовно ушедший в леса, про­демонстрировал не только большую силу духа, готовность к са­мопожертвованию, но и высокую степень организованности. Как видно из источников, не нашлось ни одного предателя, несмотря на «обещания и щедрые подарки, которые губернатор предложил каждому, кто покажет эти рудники» [там же].

 

В связи с этим Сантуш рассказывает весьма любопытный случай: «Одна­ко в стране нашелся один кафр, который, рассчитывая на выгоды, которые он мог получить... решил показать ему камни, содержащие серебро, добытые на этих рудниках, но зарытые в другом месте, уверяя, что это и было место рудников. Это решение он осуществил и однажды ночью тайно прошел к месту, где, как он знал, были рудники, и, вытащив два камня весом около четырех или пяти фунтов каждый, зарыл их на большом расстоянии от руд­ников». После этого «он пошел к губернатору и сказал ему, что желает тайно раскрыть ему место рудников... при условии, что он даст ему за это опреде­ленное количество тканей и бус. Губернатор с великой радостью обещал дать ему все, что он просил, и, чтобы удовлетворить его, приказал дать ему не­сколько кусков ткани, а также приказал собрать роту солдат и пошел с ними и с кафром к месту, где он зарыл камни... Выкопав большой кусок земли, они обнаружили камни, при виде которых португальцев охватила радость и вос­торг. Трубы и барабаны в лагере помогли в праздновании этого открытия. Поскольку наступили сумерки, кафр сказал губернатору, что хочет идти до­мой, и что, поскольку рудники уже открыты, он вернется рано утром. Губер­натор позволил ему уйти, думая, что на него можно надеяться, так как он должен вернуться за тканью, в добавление к той, которую уже получил, но он никогда не вернулся» [131, с. 283].

Когда обманутый португальский губернатор понял, что его попросту оставили в дураках, он решил отказаться от попытки завладеть рудниками.

 

«Видя, что нет средств открыть рудники и что все кафры страны бежали с провизией и он не может оставаться там много дней из-за нехватки продуктов, он спустился вниз по реке к Сене, оставив в Чикоа 200 солдат» [там же, с. 284]. Эти солда­ты, укрывшиеся за частоколом в Чикоа, оказались в необычайно трудном положении, будучи со всех сторон окружены враждеб­ным населением, стремившимся во что бы то ни стало-избавить­ся от ненавистных чужеземцев. «Солдаты оставались в этом ме­сте несколько месяцев, но не нашли никого, кто бы показал им то, что они желали знать, никого, кто бы продал им за деньги провизию, которую они просили, и потому они вынуждены были отнимать ее силой у кафров и предприняли несколько походов в окружающую страну, где захватили много провизии и коров» [там же].

Понимая, что штурм укрепленного португальского форта — дело рискованное, африканцы решили покончить со своими вра­гами с помощью хитрости. Они послали своих людей сказать португальцам, что, «так как они их друзья, они раскроют им место серебряных рудников, которые те так страстно желают знать, чему наши люди очень обрадовались, думая, что труд­ности и голод, от которых они страдали, после открытия руд­ников будут хорошо вознаграждены» [там же]. Оставив 40 че­ловек для охраны форта, 150 португальцев двинулись, вслед за проводниками к высокой горе, где, как те уверяли, и находились рудники. Но как только отряд вступил в густые заросли, на него набросились спрятанные в засаде три тысячи вооруженных африканцев, «убивая и раня как можно больше». И. поскольку португальцы «были окружены зарослями, и атакованы, со всех сторон врагом и не могли сражаться в соответствующем поряд­ке, они были почти все убиты» [там же, с. 285]. Вскоре после этого были уничтожены и остатки португальского гарнизона, на­ходившиеся в форте.

Таким образом, попытки Баррету и Омема овладеть богат­ствами междуречья окончились провалом, натолкнувшись на массовое сопротивление африканских племен.

Судьба двух экспедиций убедила португальскую корону в бесполезности попыток захватить хинтерланд Юго-Восточной Африки. Вскоре после этого Восточной Африке был дан статус капитании, подчиненной вице-королю Индии [281, с. 38].

Португальцы теперь не рисковали выходить далеко за пре­делы своих крепостей в Тете, Сене, Мозамбике, Софале и дру­гих местах, расположенных недалеко от побережья. Но и там их жизнь не была безмятежной.

В 90-х годах XVI в. португальцам пришлось вести изнури­тельную войну с воинственным и свободолюбивым племенем мазимба (зимба), обитавшим вдоль северного берега Замбези, напротив форта Сены, и принадлежавшим к этнической группе марави[28].

Историю этой войны незаслуженно обходят молчанием бур­жуазные историки, хотя она может служить неотразимым аргу­ментом против распространенной легенды о том, что африкан­ские народы легко подчинились португальской колонизации, ибо якобы были неспособны к сколько-нибудь длительному органи­зованному сопротивлению.

Сантуш рассказывает, что, когда он был в Сене, мазимба вторглись на территорию одного лояльного по отношению к пор­тугальцам вождя, захватили его крааль и убили многих его со­племенников. Этот вождь, бежавший под защиту португальцев в Сену, просил капитана Андре де Сантьягу о помощи. Капитан решил действовать, по-видимому, не столько из желания помочь вождю, сколько из опасения усиления мазимба, которые могли в будущем быть серьезной угрозой для форта Тете. «Поэтому, сделав все необходимые приготовления для этой войны, он вы­ступил, взяв с собой большое число португальцев из Сены с ружьями и двумя тяжелыми пушками из форта. Прибыв к тому месту, где были мазимба, они увидели их за сильным двойным деревянным палисадом с валом и амбразурами для стрел, окру­женным очень глубоким и широким рвом, за которым враги вели себя вызывающе» [131, с. 294].

Это и другие свидетельства источников дают основание по­лагать, что мазимба были знакомы с фортификационным искус­ством и были отличными военными тактиками.

Сантьягу, видя, что «предприятие будет гораздо серьезнее, чем он предполагал», и что «он привел слишком мало людей, чтобы атаковать столь сильного врага и его крепость», раскинул лагерь и послал письмо капитану Тете Чавесу. Тот поспешил на помощь с отрядом 100 человек. Однако мазимба узнали о под­ходе португальских подкреплений и решили любой ценой поме­шать их соединению. Они послали своих разведчиков, которые должны были вести постоянное наблюдение за колонной Чавеса и сообщать о ее маршруте. Узнав от этих агентов, что порту­гальцы расстроили свой боевой порядок и беззаботно спят в гамаках и паланкинах, которые несут рабы, мазимба ночью под покровом темноты тайно покинули крепость «и внезапно напали на них с такой стремительностью, что в короткое время они все были убиты, ни один не остался живым. Когда они были мертвы, мазимба отрезали им ноги и руки, которые унесли на спине вместе со всем их багажом и оружием» [131, с. 295].

По свидетельству Сантуша, который сам был очевидцем этих событий, мазимба «отпраздновали победу, играя на множестве дудок и барабанов. На следующий день на рассвете они вышли из крепости. Вождь был одет в ризу... неся в левой руке золотой кубок, а в правой — дротик. Все другие зимба несли на спинах конечности португальцев и голову капитана Тете на острие длинного копья и били в барабан, который они взяли у него. Так, с громкими криками и воплями они прошли на виду у Андре де Сантьягу и всех бывших с ним португальцев и по­казали им все эти вещи. После этого они отступили в свою кре­пость, угрожая, что то, что они сделали с людьми из Тете, ко­торые пришли на помощь их врагам, они сделают и с ними» [131, с. 296].

Эта демонстрация, проведенная мазимба, имела именно тот психологический эффект, на который они рассчитывали. Приве­денные в ужас этим зрелищем, португальцы решили с наступле­нием ночи незаметно уйти от крепости. Однако улизнуть незамеченными им не удалось. В тот момент, когда они пытались переправиться через реку, «их услышали мазимба, которые сде­лали вылазку из своей крепости и обрушились на них на берегу реки. Среди убитых был и Андре де Сантьягу». Всего они убили в этих боях 130 португальцев, в том числе капитанов фортов Тете и Сена. При этом их собственные потери были ничтожны­ми. Эти чувствительные поражения мазимба нанесли португаль­цам в 1592 г. После этого победоносные мазимба практически стали хозяевами обоих берегов Замбези в районе Сены, чиня препятствия португальскому судоходству и торговле. В 1593 г. капитан Мозамбика Педру де Соуза решил наказать и отогнать от Замбези это ставшее опасным для португальцев племя. Он двинулся против них во главе большого войска из 200 порту­гальцев и 1500 африканцев. Переправившись на другой берег Замбези, он прошел сушей к крепости мазимба и разбил лагерь в том же месте, что и его неудачливый предшественник Санть­ягу. Там он приказал открыть огонь из пушек по стенам крепости, но зто не дало эффекта, так как они были сделаны из дерева и усилены земляным валом [131, с. 297].

Педру де Соуза, «видя, что его артиллерия не смогла поко­лебать вражескую стену, решил войти в крепость и взять ее штурмом и для этой цели приказал наполнить часть рва, что и было сделано, — рассказывает Сантуш, — с великими трудностя­ми и опасностью для наших людей, так как зимба со стены ранили и убили некоторых из них стрелами. Когда часть рва была заполнена, большое число людей с топорами в руках при­близились к частоколу и начали его срубать, но зимба со стены начали лить на них столько кипящего жира и воды, что почти все были ошпарены и тяжело ранены, особенно нагие кафры, так что никто не осмеливался подойти близко к частоколу, по­тому что они боялись кипящего жира и из-за страха перед же­лезными крюками, похожими на длинные гарпуны, которые зим­ба просовывали через амбразуры в стене, раня и захватывая всех, кто подходил близко». Поэтому капитан приказал отсту­пить, и остаток дня был посвящен оказанию первой помощи ра­неным и получившим ожоги. На следующее утро де Соуза при­казал собрать сучья деревьев, из которых были сделаны огром­ные плетеные башни, которые он распорядился поставить на­против крепостной стены и наполнить землей, «чтобы солдаты могли на них сражаться спомощью ружей, а зимба не посмели появиться на стене и лить кипящий жир на людей, срубающих частокол» [131, с. 298].

Самонадеянный де Соуза считал, что его остроумная идея неизбежно приведет мазимба к гибели. Но изобретательному португальскому командующему трудно было конкурировать с еще более изобретательными мазимба. На военную хитрость они ответили военной хитростью. Через своих агентов они распро­странили в лагере португальцев ложный слух о том, что форт Сена осажден большим войском какого-то могущественного аф­риканского вождя и что жены и дети португальцев подвергают­ся там смертельной опасности. «Эта ложная информация была распространена по лагерю, и жители Сены пошли к капитану и просили его оставить осаду зимба и обратить внимание на то, что гораздо важнее, так как в противном случае они вынуждены будут вернуться домой и покинуть его» [131, с. 298—299].

Рискуя потерять все свое войско, де Соуза вынужден был согласиться на возвращение в Сену. Однако когда он снял оса­ду и пытался ночью бесшумно перейти на другую сторону реки, мазимба атаковали португальцев, убили многих из них и за­хватили обоз и артиллерию. После этого поражения де Соуза с остатками разбитой армии вернулся в Сену, а оттуда в Мо­замбик.

Положение мазимба после этого значительно улучшилось, а их могущество окрепло. Одержав ряд военных побед над пор­тугальцами, мазимба почувствовали себя настолько уверенно, что решили совершить поход на северо-восток к богатым горо­дам побережья.

Как свидетельствует Сантуш, «они вышли из своей страны и начали обрушивать свою ярость на соседей, и они пересекли все королевства Кафрии, двигаясь все время на восток». Далее Сантуш, который не избежал присущих португальцам того вре­мени предубеждения и ненависти к мазимба, явно утрируя фак­ты, пишет: «Они двигались через эти земли, разрушая и грабя все, что находили, и пожирая всякое живое существо... не щадя никого, за исключением кафров, которые приходили к ним и же­лали сопровождать в этой экспедиции и которых они принимали в свою армию».

Далее Сантуш пишет, что «они собрали более 15 тысяч вои­нов, с которыми они оставили опустошенными все земли, кото­рые пересекли, так что они, видимо, были жестоким бичом и карой, которую Бог решил послать на Кафрию» [131, с. 300].

Попытки представить мазимба в виде кровожадных канниба­лов скорее всего были связаны с необходимостью найти какое-то оправдание позорным поражениям, которые терпела от этого племени португальская армия, пользовавшаяся репутацией од­ной из лучших армий того времени.

 

Нельзя не заметить одну характерную особенность португальских хроник и сочинений XVI—XVII вв.: как только португальцы терпят военное пораже­ние от какого-либо африканского племени или народа, так это племя или на­род оказывается под пером португальских хронистов «племенем варваров-людоедов», с которыми невозможно сражаться, так как они едят человеческое мясо. Обвинение в людоедстве происходило, по-видимому, не столько из реальных фактов, сколько из желания спасти репутацию португальского ору­жия и португальской короны и попытаться найти причину поражений не в военно-тактических ошибках и просчетах португальских военачальников и мужестве и стойкости африканцев, а в физическом отвращении португальцев к антропофагам.

Некоторые источники дают повод думать, что наблюдавшееся среди ряда африканских племен людоедство было не более чем актом мести, долженствовавшим символизировать ненависть и презрение к врагу. Прав был француз­ский просветитель XVIII в. Рейналь, который писал: «Кажется, что одно мщение приправляет пищу, противную человечеству».

 

Достигнув о-ва Кильва, мазимба подвергли его длительной осаде, разбив лагерь на материке и лишив остров подвоза про­довольствия. После нескольких месяцев блокады один араб — предатель, желавший получить часть добычи, провел мазимба на остров по известному ему броду. Мазимба ворвались в го­род и начали убивать спавших и не подозревавших об измене жителей.

По данным, приводимым Сантушем, всего было убито более трех тысяч мужчин и женщин. «Они ограбили весь город Кильва, в котором нашли огромную добычу и богатства» [там же, с. 301]. В связи с этим Сантуш рассказывает любопытный эпи­зод, который показывает, что мазимба были присущи почти ры­царские понятия о чести и римское благородство и ненависть к предателям. Когда город был разграблен, вождь мазимба по­слал за тем арабом, который показал секретный брод. Когда к нему подвели предателя и всех его родственников, «он повернул­ся к этому мавру и сказал: „Я не хочу, чтобы продолжало жить такое ничтожное существо, как ты, ибо ты столь жесток, что ради собственной корысти предал свою страну и своих сооте­чественников в руки врагов". И, повернувшись к кафрам, он сказал: „Возьмите этого ничтожного человека и всю его семью, свяжите им руки и ноги и бросьте в море на съедение рыбам, ибо не годится, чтобы кто-нибудь, принадлежащий к столь жал­кой расе, остался живым". Приказ был приведен в исполнение, и этот приговор был, конечно, приговором не варвара, каким был этот человек, а мудрого человека, и он показывает, на ка­ком основании Александр Великий сказал, что, хотя он пользо­вался предательством тех, кто сдавал ему города, он ненавидел предателей» [там же, с. 301—302].

Разрушив и разграбив Кильву, мазимба продолжили свой поход на север и, двигаясь вдоль побережья, захватили и под­вергли разграблению Момбасу, после чего направились к Малинди. Султан Малинди был крайне встревожен известиями о приближении непобедимой армии мазимба, только что разру­шившей Кильву и Момбасу. Он возлагал все свои надежды на португальский гарнизон из 30 солдат во главе с опытным капи­таном Мендишем де Васконселушем. Сантуш так описывает последовавшие за этим события: «Зимба подошли к Малинди с великой наглостью и хвастовством, как люди, которые никогда не боятся никакой нации, и атаковали город с огромной стре­мительностью. Хотя наши солдаты убили многих из них из ру­жей, некоторые сумели вскарабкаться в разных местах на сте­ну, которая была низкой, и уже почти овладели валом. Жесто­кая битва разгоралась со всех сторон. В это время более трех тысяч кафров, называемых моссегуэжо, друзей короля Мелинди, пришли к нему на помощь... Они атаковали зимба с тыла с такой храбростью и силой, что в короткое время помогли раз­бить и обратить их в бегство» [там же, с. 303]. Почти все ма­зимба были убиты. Только вождь и около 100 человек спаслись и, держась одной группой, вернулись в свою страну тем же пу­тем, каким и пришли. Так были разбиты в Малинди с помощью племени моссегуэжо грозные враги португальцев — мазимба, долгое время наводившие трепет на колонизаторов. Так за­кончился беспримерный в XVI—XVII вв. в Африке поход племе­ни мазимба от Сены до Малинди, во время которого они побе­доносно прошли 300 лиг (1500 км), разбивая и уничтожая встре­чавшихся на пути бесчисленных противников.

Наряду с мазимба другим могущественным противником поргугальцев в Восточной Африке в конце XVI в. было воинствен­ное племя макуа, жившее неподалеку от о-ва Мозамбик. В 80-х годах XVI в. это племя совершало частые набеги на принадлежавшие португальцам на побережье материка плантации, сады и пальмовые рощи, опустошало их, убивая при этом мно­гих европейцев. Напуганные набегами макуа, португальцы даже стали покидать свои фазенды на побережье. По словам Сантуша, макуа имели также обыкновение «подходить к домам и тре­бовать ткани, пищу и вино, и, если им в этом отказывали, они забирали силой и часто сжигали дома и срубали пальмовые деревья» [там же, с. 312].

С целью положить конец набегам макуа капитан Мозамбика Нуно Велью Перейра, собрав войско в 400 человек, из которых 40 были португальцами, двинулся в 1585 г. к краалю вождя ма­куа по имени Мауруза. Тайно под покровом ночи переправив­шись на материк, португальцы напали на крааль, сожгли его и убили многих африканцев. Оставшиеся в живых макуа бежали в леса, где, собравшись вместе, решили отомстить португальцам за смерть своих соплеменников. С этой целью они устроили за­саду на их обратном пути в Мозамбик. Сантуш так рассказыва­ет об этом: «Португальцы, видя, что нечего больше делать в краале, так как он сожжен, а кафры, которые в нем жили, или сбежали, или были убиты, полагая, что нет больше опасности, отдали рабам свои ружья, а сами залезли в гамаки, которые несли на плечах другие рабы, и так отправились в Мозамбик в отдалении друг от друга и без всякого порядка, как если бы они путешествовали в безопасности. Поджидавшие их кафры... обрушились на них с такой стремительностью и яростью, что убили всех, за исключением двух-трех португальцев и несколь­ких кафров, которые бежали в леса, где прятались три дня, а затем вернулись в Мозамбик с вестью о несчастье, постигшем их товарищей» [там же, с. 313].

В связи с этим Сантуш отпускает следующее многозначи­тельное замечание, которое, несомненно, было результатом бога­того и горького опыта: «Многие другие подобные катастрофы случались в этих землях с португальцами из-за великой само­уверенности и презрения, с которым они относились к кафрам» [там же].

Таким образом, даже португальский хронист, сам отнюдь не отличавшийся избытком теплых чувств к африканцам, вынужден признать, что конкистадоры часто терпели военные неудачи в борьбе с африканцами из-за своей невероятной кичливости, ари­стократической спеси, зараженности расовыми и сословными предрассудками и недооценки интеллектуальных возможностей африканцев. Замечание Сантуша любопытно еще и в другом отношении. Получившие не один горький урок в сражениях с африканцами, португальцы постепенно вынуждены были менять свои оценки и стали считать их серьезными и опасными противниками, отличающимися силой, ловкостью, храбростью, умом, а также необыкновенной сметливостью и находчивостью.

После разгрома войска Перейры Мауруза еще некоторое вре­мя продолжал вести ожесточенную войну против португальцев, но потом, понимая бесперспективность борьбы против имевших огнестрельное оружие европейцев, заключил с ними мир [там же, с. 313].

В начале XVII в. Мономотапа переживала внутренние труд­ности из-за восстаний вассально-зависимых князей против цент­ральной власти. Правителем государства в это время был Гат­си Русере (1596—1627), первый из правителей империи, власть которых зависела от европейской поддержки.

Самым ценным источником для изучения истории взаимоот­ношений этого правителя с португальцами является написанная Антониу Бокарро в 1630-х годах «История Индии» [137, т. III]. Бокарро был хранителем архивов в Гоа с 1631 г. и имел воз­можность читать все документы, которые проходили через руки вице-короля. Его «История», которая была послана в Лиссабон в 1636 г., охватывает главным образом период 1612—1617 гг., но события, связанные с мономотапой, излагаются с 1597 г. Как видно из свидетельств этого хрониста, португальцы неодно­кратно приходили на помощь мономотапе и при этом каждый раз стремились извлечь из этого для себя максимальные выгоды в торговле и в использовании золотых и серебряных рудников. Первый раз они помогли Гатси Русере в 1597—1599 гг., когда против него восстал вождь Чунзо, который с большим войском подошел к столице Мономотапы — Зимбабве. Чунзо послал про­тив мономотапы две большие армии. Одна из них под руковод­ством вождя Капампо подошла к Замбези и продвинулась до Массапа. Гатси Русере обратился за помощью к португальцам, и объединенная армия португальцев и каранга во главе с его дядей нингомоаша выступила навстречу мятежному войску. Услышав об этом, Капампо начал отступать, уничтожая все продовольственные запасы на своем пути. В результате, сооб­щает Антониу Бокарро, «нашим людям, которые преследовали его, нечего было есть, и голод заставил их вернуться и оставить преследование врага» [137, т. III, с. 362]. Вспыльчивый и жесто­кий мономотапа был столь разгневан неудачей похода нинго­моаша, что приговорил его к смерти, хотя «тот был его дядей и вторым лицом в королевстве». Второе войско Чунзо продви­нулось до р. Мотамбо и заняло позицию неподалеку от резиденции мономотапы [там же].

Командующий этим войском Чиканда послал подарок моно­мотапе и сообщил, что он изменит Чунзо и станет вассалом мо­номотапы при условии, если ему будет дано право владеть райо­ном, который он занял. Мономотапа согласился на это, но через два года, когда Чиканда ограбил нескольких рабов, занимав­шихся торговлей по поручению своих хозяев-португальцев, война была возобновлена. Жители Сены и Тете сформировали армию, состоявшую из 75 португальцев и двух тысяч африканцев. Во главе войска етал капитан Тете Бельчиор де Араужу. К ним присоединились 30 тыс. воинов Мономотапы. Обнаружив лагерь Чиканды, в котором находилось 600 воинов, каранга и порту­гальцы подвергли его осаде, обстреливая из кремневых ружей [там же, с. 363]. Поняв, что его положение безнадежно, Чикан­да предложил сдачу при условии, что будут пощажены его люди. Мономотапа не согласился на это. Тогда ночью группа осажденных предприняла попытку вырваться из окружения, и Чиканде и нескольким его приближенным удалось ускользнуть от врагов. На следующее утро осаждающие ворвались в лагерь, убили оставшихся там воинов и захватили большую добычу.

После этого португальцы вернулись в Тете и Сену, получив благодарность мономотапы, а также разрешение свободно пере­секать земли и носить оружие в его стране — привилегия, кото­рую они не имели прежде [137, т. III, с. 364; 212, с. 30—31; 403, т. II, с. 382—383]. Узнав об этом, король Испании и Португа­лии Филипп потребовал подробной информации об этих собы­тиях от вице-короля Индии.

Между тем империя Мономотапа попала в полосу острого внутреннего кризиса. Ослабление центральной власти, а также привилегии, пожалованные мономотапой европейцам, имели сво­им следствием целую серию новых восстаний. Многие князья, воспользовавшись как предлогом казнью нингомоаша, отдали­лись от мономотапы и заявили, что они не признают больше верховной власти правителя, который служит белым чужезем­цам. Один из вождей поднял крупное восстание и овладел райо­ном Тавара. На помощь мономотапе явился португальский отряд во главе с Франсиску де Кунья [137, т. III, с. 364]. Услышав о приближении объединенных войск португальцев и мономотапы, повстанцы бежали в крааль одного вождя, который, как они полагали, был к ним дружески настроен. Но этот вождь отка­зался предоставить им убежище и, отрубив голову вождю пов­станцев, отослал ее мономотапе. После этого другой повстанче­ский командующим, человек огромной энергии и незаурядных способностей по имени Матузианье, о котором говорили, что раньше он был пастухом, стал главой инсургентов и повел вой­ну столь искусно, что в течение нескольких лет стал хозяином почти всей страны [137, т. III, с. 365; 403, т. II, с. 384].

Многочисленные сведения об этом восстании, принявшем в 1607 г. исключительно широкие масштабы и охватившем всю страну, сообщает Бокарро. Эти сведения подтверждаются дан­ными Б. де Резенди (около 1630 г.), который считает возму­щение аборигенов следствием португальской политики аннек­сий, подавления и грубого вмешательства в дела местных жите­лей [см. 178, с. 17].

Матузианье, провозгласивший себя правителем каранга, совершал рейды на территорию вождей, лояльных по отношению к мономотапе, и блокировал торговые пути, лишив португальцев возможности получать золото и рабов из внутренних районов Мономотапы[29] [137, т. III, с. 365]. Поэтому на помощь мономо­тапе пришел богатый португальский купец из Тете Диогу Симоэнс Мадейра, который явился в Зимбабве и предложил свои услуги в борьбе против «мятежников». Инструкции, составлен­ные в марте 1608 г., указывали на интерес короля Испании иПортугалии к событиям в Юго-Восточной Африке, поскольку он «знает о значении и богатствах золотых и серебряных рудников королевства Мономотапа... Завоевание и исследование не могли быть предприняты раньше,— говорится в этом документе,— так как эта страна не была достаточно известна и из-за арабов, ко­торые сильно мешали португальской торговле. Этих трудностей не ощущается в настоящее время, так как арабы все исчезли из этих мест, а португальцы проникли в глубинные районы, где их хорошо принимают туземцы и ведут с ними постоянную тор­говлю. Король Мономотапы в настоящее время очень слаб и ве­дет войну с соседними вождями и вассалами и очень желает союза и благосклонности португальцев, предлагая взамен сереб­ряные рудники своей страны» [137, т. IV, с. 64].

Диогу Симоэнс Мадейра сформировал небольшое войско из европейцев, вооруженных аркебузами, и, одержав ряд побед над Матузианье, вернул мономотапе почти все потерянные террито­рии. За оказанную услугу пришлось дорого заплатить. Порту­гальцы, как всегда, воспользовались случаем, чтобы извлечь для себя максимальную выгоду из ситуации, и еще более укрепили и расширили свои политические и экономические позиции в стране.

Видимо, под их прямым нажимом мономотапа в благодар­ность за оказанную ценную услугу пожаловал Мадейре район Иньябанзо на правах личной собственности. Кроме того, пор­тугальцы поспешили составить документ, согласно которому мо­номотапа уступал королю Испании и Португалии все рудники золота, меди, железа и олова в своей стране. Все серебряные рудники были пожалованы Диогу Мадейре, который в том же документе передал их королю. Под этим документом 1 августа 1607 г. мономотапа собственноручно поставил три креста. С пор­тугальской стороны документ подписали Диогу Мадейра и пор­тугалец-нотариус [137, т. III, с. 367—370].

Это кабальное соглашение, фактически отдававшее в руки испано-португальской короны все минеральные богатства Мо­номотапы, было насильственно навязано африканскому прави­телю энергичным негоциантом и конкистадором Диогу Мадейрой. Бокарро свидетельствует, что Мадейра дал понять моно­мотапе, что он должен включить в договор и золотые рудники и все другие залежи минералов и что их следует подарить не ему, а королю Португалии [там же, с. 366—367]. По-видимому, для того чтобы подкрепить эти требования более убедительны­ми аргументами и сделать их более «доходчивыми» для моно-мотапы, португальцы 1 августа 1607 г. устроили в его присутствии на берегу р. Мазоэ парад своих войск. Это, видимо, возы­мело эффект, так как мономотапа в тот же день согласился подписать документ и публично объявил, что дарит королю Пор­тугалии все золотые, медные, железные и оловянные рудники своей империи. Однако действия Гатси Русере отнюдь не сви­детельствовали о его полной капитуляции перед европейцами.

Изучение документов приводит к выводу, что Гатси Русере представлял собой крупную и колоритную фигуру в африканской истории, деятельность и роль которой пока еще не получили должного освещения и оценки в исторической литературе.

Мы не можем согласиться с укоренившимся в литературе традиционным взглядом на мономотапу Гатси Русере как на «коллаборациониста», сотрудничавшего с завоевателями в ущерб интересам своей страны. Изучение документов привело нас сначала к необходимости взглянуть на этот вопрос по-ново­му и пересмотреть традиционную точку зрения, а затем к убеж­дению в ее ошибочности.

«Сотрудничество» Гатси Русере с португальцами действи­тельно имело место, но оно было отнюдь не предательством ин­тересов своего народа, а тактическим маневром со стороны ум­ного африканского правителя. Не имея достаточных сил для вооруженного отпора завоевателям и вынужденный отбивать атаки восставших вассалов, Гатси Русере на первом этапе своих контактов с португальцами умело использовал их в своих инте­ресах, расправляясь с их помощью с опасными соперниками. В то же время с большой долей уверенности можно предположить, что, оставаясь лояльным по отношению к португальцам, Гатси Русере рассматривал их как потенциальных противников и, не теряя времени, накапливал силы для отпора завоевателям, воен­ную тактику и оружие которых он тщательно изучал. Подпи­сание мономотапой кабального соглашения с португальцами обычно рассматривается буржуазными историками как триумф португальцев и полная капитуляция мономотапы. Такое тради­ционное изображение этого вопроса в исторической литературе нам представляется поверхностным и упрощенным.