ГОРОДА-ГОСУДАРСТВА СУАХИЛИ И ПОРТУГАЛЬСКИЙ КОЛОНИАЛИЗМ В XVI в.

 

Первое знакомство европейцев с Юго-Восточной Африкой произошло в 1487 г., когда португалец Ковильян посетил Софалу и услышал от проживавших там арабов о существовании бо­гатейших золотых рудников. Эти сведения, сообщенные Ко-вильяном в Лиссабон, были одной из причин отправки экспеди­ции Васко да Гамы, который, обогнув Африку с юга, в 1498 г. нашел новый путь к Индии, который был крайне необходим португальцам, так как старый сухопутный путь был блокирован турками, захватившими в 1453 г. Константинополь. В 1498 г., будучи в Восточной Африке по пути в Индию, Васко да Гама увидел процветающий город Малинди, правитель которого устроил да Гаме хороший прием и оказал ему помощь [43, дек. 1, кн. IV, с. 149—152]. Относительно причин столь радуш­ного приема дает ясное представление следующее свидетельство Жуана де Барруша: «Все это король очень оценил, а еще боль­ше, когда Васко да Гама сказал ему, что король, его сеньор, имеет такую артиллерию и такие большие корабли, что они мо­гут покрыть моря Индии и что они могут ему помочь против его врагов, потому что король сообразил, что таким путем он малой ценой приобрел для своих нужд могущественного коро­ля» [там же, с. 151]. Таким образом, на правителя Малинди произвела соответствующее впечатление мощь португальского флота и артиллерии, и он решил, что гораздо безопаснее и вы­годнее иметь Португалию другом, чем врагом, надеясь исполь­зовать ее в борьбе против своего давнего врага—правителя Момбасы.

В 1499 г. Васко да Гама вернулся в Португалию и рассказал о своих великих открытиях. Королевский двор понял их важность и немедленно приступил к колонизации вновь откры­тых земель. Как нам представляется, начало колонизации Восточной Африки было ускорено письмом офицера Диогу де Алкасова королю Мануэлу от 20 ноября 1506 г. В этом письме он касается вопроса, больше всего интересовавшего и волно­вавшего алчного португальского монарха,— вопроса о золоте. Он сообщает, что в королевстве, называемом Веаланга, есть золото, которое арабы вывозят через Софалу; описывает метод разработки золотых рудников, сообщает места, куда его вы­возят. В письме Алкасовы содержатся интересные сведения об истории «королевства» Веаланга, о войнах, которые оно вело с соседними племенами из-за золота, и приводятся некоторые данные о положении дел в Момбасе и Кильве [82, т. I, док. 47. с. 389—399].

Письмо Алкасова разожгло аппетиты лиссабонского двора и в значительной степени способствовало повышению его инте­реса к восточному берегу континента. Сведения, сообщенные Алкасовой, были подтверждены в письме Дуарти де Лемоса (30.1Х. 1508), в котором он сообщал, что «в этой стране много золота» [33, с. 203].

С этого времени Индийский океан стал ареной соперниче­ства между португальцами и арабами, принявшего форму оже­сточенной вооруженной борьбы за монополию на международ­ную торговлю специями и тканями из Индии, за обладание ос­новными коммуникациями, портами, наиболее удобными путями для судоходства, а также за африканское золото. Португаль­ский королевский двор довольно быстро пришел к пониманию того факта, что конечный результат в борьбе с арабами за об­ладание монополией на торговлю с Востоком в значительной степени зависит от того, в чьих руках будет находиться восточ­ное побережье Африки. Кроме того, Восточная Африка имела большое стратегическое значение как удобный плацдарм для наступления на бассейн Индийского океана.

Еще в 1504 г. в Лиссабоне был в основных чертах разрабо­тан план, предусматривавший захват некоторых важных пунк­тов на восточноафриканском берегу. Действительные экономи­ческие и стратегические цели планировавшейся военной акции португальский королевский двор со свойственным ему лицеме­рием и ханжеством, как всегда, пытался прикрыть религиозны­ми мотивами. В 1505 г. король Мануэл издал указ, предписы­вающий изгнать мусульманских торговцев Софалы, «ибо они враги нашей святой католической веры и мы ведем с ними по­стоянную войну».

В 1505 г. король направил письмо первому вице-королю Ин­дии Франсиску Алмейде, предписывая ему двинуться в Восточ­ную Африку. Эта инструкция от 5 марта 1505 г. представляет собой один из ценнейших документов для изучения целей и ха­рактера португальской колонизации Восточной Африки. В ней содержится детальный план оккупации всех главных стратеги­ческих пунктов в Индийском океане. Кроме крепостей в Софале и Кильве, которые должны были обеспечить португальский кон­троль над торговлей золотом, планировалось также строитель­ство крепостей в Красном море с целью блокировать проливы для арабского судоходства, а в Квилоне и Анжидива для обеспе­чения контроля над торговлей пряностями. Инструкция не ос­тавляет никаких сомнений относительно истинных целей Пор­тугалии на Востоке.

Говоря о планируемой операции по захвату Кильвы, король пишет: «Вы должны лишь постараться захватить богатства это­го места, а именно золото и товары, и, поскольку мы уверены, что тамошние король и купцы имеют огромные богатства, мы поручаем вам позаботиться, чтобы все это было, сохранено, а все, что будет захвачено, должно быть передано нашему факто­ру на борту вашего судна так же, как мы приказали вам сде­лать в отношении Софалы» [82, т. I, док. 18, с. 197].

В отношении арабских купцов Алмейде предписывалось про­водить бескомпромиссно жесткий курс: «Вы должны впредь за­хватывать всех маврских купцов... и все золото и товары, кото­рые при них найдете. Этим вы окажете нам ценную услугу, а этих мавров сделайте невольниками... [Из них] отберите 10— 12 самых знатных и, да будет на то воля господня, пошлите к нам первым же рейсом, а других оставьте служить в крепо­сти». Продажа оружия маврам была строжайшим образом за­прещена. Режименто содержит также огромное количество фик­сированных правил и предписаний, касающихся не только восточноафриканской, но и восточной торговли, обязанностей фак­торов и матросов, их торговых привилегий, а также торговых операций, учета и самых различных аспектов политической и экономической структуры, которую Португалия предпола­гала создать в бассейне Индийского океана [там же, с. 179—261].

Выполняя приказ, Алмейда с флотом из 20 кораблей подо­шел к восточноафриканскому побережью и 22 июля 1505 г. вошел с восемью кораблями в гавань Кильвы. Вот как описы­вал последовавшие затем события один из очевидцев: «Тотчас по прибытии командующий Франсиску де Алмейда послал дона Ажута Венезиану, чтобы позвать короля (султана.— А. X.). Тот с извинениями отказался идти, но послал тодарки. На следую­щий день командующий приказал кораблям привести артилле­рию в полную готовность. Капитаны в своей лучшей одежде и при полном вооружении поплыли в лодках в надежде, что ко­роль решит выйти. Тот, однако, прислал письмо, чтобы сооб­щить, что он не может прийти, так как у него гости, но что, если нужно, он пошлет дань королю Португалии. Это письмо было доставлено группой из пяти мавров, которые были немед­ленно схвачены... На рассвете 24 июля все поплыли в лодках к берегу. Первым высадился на берег командующий, за ним последовали другие. Они двинулись прямо к королевскому дворцу, и по дороге только тем маврам, которые не сражались, была сохранена жизнь».

 

Маврами португальцы называли тех, кто исповедовал ислам от Марокко до Индонезии, независимо от цвета кожи, а также от секты мусульманства (сунниты, шииты и т. д.).

 

По свидетельству Барруша, Алмейда низложил султана Аб­рахама, который бежал в глубинные районы, и поставил на его место марионеточного правителя Мухаммеда Анкони [43, дек. 1, кн. III, с. 323—328], который был в свое время свергнут и ко­торому португальцы, таким образом, помогли вернуть трон. Дамьян де Гоиш так описывал эти события: «Алмейда послал к нему [Мухаммеду] сказать, что он намерен сделать его ко­ролем Кильвы и что он может вернуться и со своей стороны сказать всем, кто бежал, что он им разрешает вернуться и бу­дет обращаться с ними справедливо как с вассалами короля Португалии... Махамед (siс) проехал на красивой лошади, а все другие шли пешком, причем впереди шел Гаопар, крича громким голосом по-арабски: „Это ваш король, которому вы должны повиноваться от имени короля Португалии дона Мануэла, нашего сеньора, вассалами которого вы являетесь". Так он проехал по всем главным улицам города, пока не подъехал к крепости... где дон Франсиску д'Алмейда на виду у всего народа и знати этого города водрузил ему на голову золотую корону, которую вез для короля Кочина, провозгласив его ко­ролем королевства Кильва, а тот присягнул по своему закону быть верным королям Португалии и быть их вассалом и пла­тить дань» [96, т. II, с. 7—8]. После этого Кильва была отдана на разграбление португальским солдатам. Для того чтобы укре­пить португальские позиции в этом районе, Алмейда построил в Кильве форт. Он был укреплен несколькими бастионами, снабженными бомбардами, и имел гарнизон из 80 солдат, ко­мандовать которым Алмейда поручил Перу Фогасу. Все дома вокруг португальского форта, по свидетельству очевидца, были «сровнены с землей» [82, т. I, док. 71, с. 527]. Докладывая о своем успехе королю и сознательно сгущая краски, чтобы уве­личить в глазах монарха значение своих заслуг, Алмейда писал: «Сеньор, из всех мест в мире, которые я знаю, Кильва имеет самую лучшую гавань и самую прекрасную землю... Остров тя­нется на две лиги в длину и менее чем на одну — в ширину... Там, сеньор, мы построили крепость, и я бы отдал несколько лет своей жизни, если бы это было возможно, за то, чтобы Ваше Величество ее увидело, ибо она столь сильна, что ее не смог бы взять даже французский король. Там имеются прекрас­ные жилые дома, в которых можно разместить вдвое больше людей, чем там находятся сейчас» [там же, док. 31, с. 327—328]. Кильва оставалась резиденцией португальских командующих до 1509 г., когда было решено перевести штаб-квартиру и гар­низон в Софалу [319, с. 99—100].

После захвата и разграбления Кильвы Ф. Алмейда с эскад­рой из 11 судов отплыл 9 августа 1505 г. в Момбасу. По сви­детельству Дамьяеа де Гоиша, он «направил через одного из лоцманов-мавров послание королю Момбасы, что он прибыл не для того, чтобы вести войну, а для того, чтобы привести его к повиновению королю Португалии, своего господина, дружба с которым, если он ее пожелает, даст ему почет и любовь, кото­рые она дает многим королям и сеньорам Африки и Индии, его вассалам и друзьям... [В то же время Алмейда] приказал взять языка. [Взятый в плен мавр], упав к его ногам, рассказал, что король Момбасы, получив известие о взятии Кильвы, начал го­товиться и что для этого в городе уже четыре тысячи солдат и много артиллерии, установленной на стенах и башнях, и что кроме этих людей он ожидает еще две тысячи человек... На другой день Алмейда приказал поджечь город с двух сторон, отчего загорелось несколько домов, причем его намерением было взять город штурмом прежде, чем его уничтожит огонь» [96, т. II, с. 10]. Вот как описывает эти и последовавшие события один из участников экспедиции: «Мавры Момбасы построили форт со многими пушками у входа в гавань, который очень узок. Когда мы вошли, первый корабль, которым командовал Гонсалу де Пайва... был обстрелян маврами с обеих сторон. Мы тотчас ответили на огонь, и с такой интенсивностью, что в их крепости загорелся порох... Мавры побежали, позволив таким образом всему флоту войти и встать на якорь перед городом... Город был обстрелян из всех пушек, но и оттуда на наш огонь ответили пушки. Когда командующий высадился на берег, он захватил одного мавра, который оказался членом королевской семьи, и получил от него хорошую информацию... 15 августа командую­щий разместил восемь судов с одной стороны Момбасы и три судна во главе со своим сыном Лоуренсу де Алмейдой — с дру­гой... и приказал начать высадку, как только будет дан сигнал из большого орудия. Все ждали в спущенных на воду лодках; когда выстрел раздался, все тотчас бросились на берег, соблю­дая при этом хороший порядок. Лучники и канониры двигались впереди, поднимаясь в город по крутому склону. Когда они во­шли, то обнаружили, что некоторые дома были покинуты... Ко­мандующий направился прямо к королевскому дворцу: его вел мавр, захваченный накануне. Когда командующий прибыл во дворец, капитан Бермудес тотчас поднялся наверх и вывесил наш флаг, восклицая: „Португалия, Португалия!!!" По дороге туда было убито много мавров. Они увидели оттуда примерно 60 мавров, покидавших город, одетых в роскошные халаты и тюрбаны. Говорили, что король был среди них» [95, док. 22. с. 108—109; 82, т. I, док. 71].

Источники не оставляют сомнений в том, что жители Момбасы, имевшие в своем распоряжении лишь самое примитивное оружие, тем не менее оказали массовое и героическое сопротив­ление вооруженным по последнему слову тогдашней техники конкистадорам [43, дек. 1, гл. VIII, с. 332—336]. Так, очевидец и участник этих событий свидетельствует о том, что, когда пор­тугальцы, прежде чем начать штурм крепости, попытались под­жечь город, «мавры вышли и встретили их стрелами и камня­ми, которые обрушились на них как град» [82, т. I, док. 71, с. 531].

По свидетельству Гонта, португальцы, «проходя по улицам, понесли большой урон от камней, дротиков и копий, которые бросали мужчины и женщины из окон и террас домов в таком количестве, что наши вынуждены были прятаться под балко­нами... и из-под них стреляли в тех, кто был в окнах и террасах» [96, т. II, с. 11].

Взятие Момбасы сопровождалось страшными жестокостями озверевших колонизаторов. По свидетельству Барруша, во вре­мя этой кровавой бойни португальцы убили «1530 мавров и 200 из более чем тысячи невольников, которых они захватили потом при грабеже города» [43, дек. 1, гл. VIII, с. 334]. При­мерно такие же данные о количестве жертв при штурме города приводит другой очевидец событий, который пишет, что «на улицах и в домах было много трупов, коих, как говорят, насчи­тывалось 1500»[25] [82, т. I, док. 71, с. 535]. В то же время сами португальцы потеряли всего: по Гоишу — пять, а по Баррушу — четыре человека убитыми и немногим более 70 ранеными.

Следуя традиции португальских конкистадоров, Ф. Алмейда приказал разграбить город, причем, по словам очевидца, «каж­дый должен был нести на свой корабль все что найдет, с тем чтобы позже, когда будет раздел добычи, каждый получил одну двадцатую того, что им было принесено. То же правило было установлено для золота, серебра и жемчуга. Тогда все броси­лись грабить город и обыскивать дома, выламывая двери топо­рами и железными ломами. В городе было много хлопчатобу­мажной одежды для Софалы, так как это место снабжает одеж­дой весь берег. Командующий взял себе большую долю товаров, предназначенных для Софалы. Было захвачено большое коли­чество дорогого шелка и расшитой золотом одежды и ковров. Один из них, не имеющий себе равных по красоте, был отправ­лен королю Португалии вместе с другими драгоценностями... Утром 16 августа они снова грабили город, но, так как люди устали от сражения и от отсутствия сна, многое было оставле­но... Они также увезли провизию, рис, мед, масло, маис, бес­счетное число верблюдов, скота и даже двух слонов» [95, док. 22, с. 110].

Не довольствуясь кровавой резней и варварским грабежом Момбасы, Алмейда «после двух дней пребывания в городе, ре­шив на третий день уйти, приказал предать город огню со мно­гих сторон и поскольку дома стояли тесно прижатые друг к другу, пламя разгорелось так быстро, что когда он отплывал, дым и языки огня настолько отравили воздух, что невозможно было дышать» [43, дек. 1, кн. VIII, гл. 8, с. 335].

Яркое описание этой трагедии мы находим в письме султана Момбасы, которое он направил сразу же после этих событий султану Малияди: «Да хранит тебя Бог, саид Али. Сообщаю тебе, что здесь прошел великий господин, выжигающий огнем. Он ворвался в город с такой яростью и жестокостью, что не по­щадил никого, ни женщин, ни молодых, ни старых, ни детей, как бы малы они ни были. Никто не спасся, кроме тех, кто убежал. Не только людей они убивали и сжигали, но даже птиц в небе они сбивали на землю. Зловоние от мертвых таково, что я не решаюсь войти в город. Невозможно установить или подсчи­тать, какие огромнейшие богатства они взяли из этого города. Я счел нужным сообщить тебе эти печальные новости, чтобы ты «мог позаботиться о своей безопасности» [82, т. 1, док. 71, с. 537].

Мы приводим так много выдержек из источников потому, что в современной буржуазной исторической литературе суще­ствует стремление преуменьшить масштабы и значение ущерба, который был нанесен народам Африки, Азии и Латинской Аме­рики португальской колониальной экспансией и представить в искаженном свете ее последствия для исторических судеб этих народов. В частности, реакционными историографами предпри­нимаются попытки преуменьшить масштабы к последствия разрушения португальцами процветающих городов-государств суа­хили на восточноафриканском побережье в начале XVI в. Так, С. Р. Боксер и С. Азеведу в своей книге «Форт Жесус и порту­гальцы в Момбасе» всем ходом изложения и с помощью тенден­циозно поданных фактов и аргументов стремятся подвести чи­тателя к мысли о том, что колонизаторы не должны нести бре­мя исторической ответственности за разрушение африканских цивилизаций в Восточной Африке, поскольку, дескать, их опу­стошительные набеги ничем, в сущности, не отличались от опу­стошительных набегов и войн, которые вели друг с другом сами африканцы. Развивая этот тезис, эти авторы дают понять, что португальцы не более виновны перед историей, чем сами афри­канцы, ибо они не были единственной разрушительной силой в Восточной Африке в XVI и XVII вв., и утверждают, что упадок суахилийских городов не был полностью их делом, ибо «еще до их прибытия соперничество среди суахилийских государств, на­шествия племен из Центральной и Северо-Восточной Африки нанесли даже более жестокие удары по поселениям суахили, чем португальское разграбление Кильвы и Момбасы» [242, с. 19].

Эти утверждения реакционных историографов находятся в противоречии с исторической реальностью. Именно португаль­ские колонизаторы нанесли смертельную рану африканским ци­вилизациям, существовавшим в зоне их экспансии. В частности, на них история должна возложить ответственность за разру­шение и уничтожение своеобразных городов-государств суахи­ли, находившихся на весьма высоком уровне социально-эконо­мического и политического развития, а также за искусственный разрыв исторически сложившихся связей между народами Аф­рики и Азии.

В 1505 г. португальский флот во главе с Перу Фогасой по­лучил приказ осуществлять блокаду арабского торгового судо­ходства вдоль восточноафриканского побережья вплоть до Со­фалы. Этот флот блокировал район Мозамбика — Софалы, ста­раясь помешать арабской торговле.

Еще в королевском режименто вице-королю Франсиску Алмейде подчеркивалась необходимость строительства крепостей в разных местах и предписывалось приравнять гарнизоны крепо­стей в жалованье и привилегиях с экипажами военных судов [82, т. I, док. 18, с. 179—261]. Инструкцией предусматривалось, в частности, строительство форта в Софале. Это должно было, по расчетам королевских советников, нанести удар по арабской торговле в Восточной Африке и поставить торговлю золотом под португальский контроль. «И там весь флот сможет бросать якорь в полной безопасности,— писал король,— а этих мавров вы сделаете невольниками, но туземцев этой страны, их рабов и собственность не трогайте... расскажите им, что, обращая в неволю мавров и забирая их собственность, мы делаем это по той причине, что они враги нашей святой католической веры» [там же, с. 181]. Выполняя этот приказ, Перу де Анайя, назна­ченный комендантом Софалы, вступил в переговоры с султаном Софалы, добиваясь его согласия на строительство в городе пор­тугальской фактории и крепости. Опасаясь, как бы его не по­стигла судьба правителей других суахилийских городов, султан Софалы принял это предложение. Определенную роль здесь, ви­димо, сыграли посулы и подарки, на которые не скупились колонизаторы. В сохранившемся приказе Перу де Анайи пере­числяются эти подарки, среди которых фигурирует позолоченный кожаный ковер, мавританский плащ, медные котелки из Германии, коралловые и янтарные бусы, венецианские стеклян­ные бусы, английские и португальские скатерти и т. п. [82, т. I, док. 23, с. 299]. Заручившись согласием султана, португальцы построили в Софале крепость и основали факторию.

В военно-экономической системе, созданной Португалией в Восточной Африке, Софале отводилось особое место. Она долж­на была стать не только главным портом для вывоза африкан­ского золота, но также и главной военной крепостью для защи­ты этой торговли от соперников — арабов. «Это истинная правда, сеньор,— писал королю в декабре 1506 г. Перу Фогаса,— что Софала относится и всегда будет относиться к лучшему из того, что Ваше Величество здесь имеет» [там же, док. 116, с. 757].

Почти тотчас же после основания португальцами торговой фактории и форта в Софале (1505) там вспыхнуло восстание мусульманского населения. Местные арабы и народность ка-ранга под руководством вождя Мокондо, доведенные до отчая­ния произволом и насилием португальских властей, предприняли попытку разрушить форт. Но гарнизон, во главе которого стоя­ли Перу де Анайя и Мануэл Фернандиш, подавил восстание [327, кн. III, с. 32].

Португальцы стремились укрепиться на восточном побережье прежде всего, чтобы монополизировать торговлю золотом. Для этого им нужно было устранить конкурентов — арабов, высту­павших в качестве торговцев-посредников, и самим вступить в прямой контакт с жителями хинтерланда, привозившими золото в прибрежные порты. Однако усилия португальцев принесли на первых порах лишь частичный успех. Арабы обосновались в Во­сточной Африке слишком давно и были слишком многочислен­ны, чтобы их можно было легко одолеть с теми незначительны­ми военными силами, которыми располагали тогда португальцы. Один из португальских военачальников писал королю в 1511 г., что, «по его мнению, мавров Софалы не следует выгонять, а луч­ше оставить их в покое и позволить им посещать дома кафров. И что требуется много людей, чтобы изгнать мавров. И что даже если они будут изгнаны, от этого ничего не изменится, ибо он узнал, что в стране Мономотапы находятся более 10 000 мав­ров, которые там всюду бывают, и изгнать их невозможно» [82. т. III, док. 3, с. 16]. Дела у португальцев складывались неудач­но еще и потому, что происходивший в это время распад им­перии Мономотапы привел к частым межплеменным войнам, которые мешали притоку золота из хинтерланда к побережью [235, с. 33].

Несмотря на подавление восстания в Софале, арабская угро­за для португальского присутствия в Восточной Африке не толь­ко продолжала существовать, но и увеличивалась с каждым днем. Арабы мешали транспортировке золота из глубинных райо­нов в португальскую факторию в Софале и с помощью местных вождей неоднократно прерывали этот поток золота, непрерыв­ное функционирование которого было главным предметом забот португальских властей.

Стремясь укрепить свои позиции в борьбе с арабами и обес­печить за собой контроль над торговыми путями, связывающими Европу с Азией, португальские колонизаторы предприняли в начале XVI в. строительство широкой цепи фортов вдоль во­сточноафриканского побережья. В 1508 г. была построена кре­пость Мозамбик, а несколько позже — крепости Моссуриси, Сан-Лоренсу, Санту-Антониу, Сан-Жуан-до-Ибо, Носса-Сеньора-да-Консейсан, Сан-Жуан-да-Боа-Виста и др. [344, с. 76].

Цепь португальских фортов в первые десятилетия XVI -в. протянулась вдоль всего восточноафриканекого побережья, про­ходя по береговой линии современных Кении, Танзании и Мо­замбика. Главными целями создания этой системы укреплен­ных фортов были захват плацдармов для дальнейшей экспансии на восток, получение доступа к восточноафриканскому золоту и установление контроля над великим восточным торговым пу­тем, проходившим через Красное море и контролируемым ара­бами, чтобы заменить его морским путем вокруг Африки, кон­тролируемым португальцами. Португальцы, таким образом, при­лагали максимальные усилия, для того чтобы заблокировать арабскую торговлю и сохранить в своих руках морской путь вокруг Африки, что не только давало им полную монополию на торговлю с Востоком, но и освобождало от тяжелых пош­лин, налагаемых на контролируемую арабами торговлю на Ближнем Востоке. Поскольку оккупация Восточной Африки бы­ла подчинена этим главным задачам, Лиссабон, учитывая недо­статок материальных и людских ресурсов, сознательно стремил­ся ограничить ее только стратегически важными пунктами вдоль побережья, избегая распространения экспансии на внутренние районы континента. Кроме того, португальцев интересовали на побережье удобные порты и гавани, через которые можно было бы вывозить из Африки золото, слоновую кость и другие цен­ные товары. Поэтому они основательно «прочесывали» восточно-африканское побережье, не намереваясь, по выражению одного современного историка, «оставить хоть одну гавань непосещен­ной и хоть один камень неперевернутым» [413, с. 237].

Наряду с оккупацией ряда пунктов на побережье в начале XVI в. португальцы захватывают также прибрежные острова Занзибар и Пемба. Еще в 1503 г. одно из судов флотилии, имев­шей задачей чинить препятствия арабскому судоходству, кото­рым командовал Раваску Маркиш, наткнулось на острова, ко­торые он назвал «Земзибар». Двигаясь на север между Занзи­баром и материком, Раваску захватил и ограбил 20 богатых су­дов, нагруженных слоновой костью, шелком, рисом и т. д. После этого он обогнул остров и вошел в порт, где стояло на якоре множество арабских судов [43, дек. I, кн. VII, гл. 4, с. 270]. По свидетельству Барруша, султан Занзибара, разгневанный бесчинствами португальских пиратов, пытался захватить чуже­земное судно, послав против него войско в четыре тысячи чело­век во главе со своим сыном, но занзибарцы были рассеяны огнем корабельных пушек [там же, с. 271]. Султан вынужден был просить мира. Как сообщает Барруш, португальцы «увиде­ли мавра, бежавшего с водруженным на шест знаменем, на ко­тором были изображены королевские гербы Португалии, и кри­чавшего по-арабски: „Мир! Мир! Мир!" Когда он [Раваску] узнал знамя, то, поскольку он видел священную и достойную почи­тания вещь, он снял с головы шлем и встал на колени, низко кланяясь, как если бы он видел своего короля, что повторили и все другие, бывшие с ним» [там же].

Мир был заключен на борту португальского судна. Султан вынужден был признать себя вассалом короля Португалии и обязался ежегодно платить дань в 100 миткалей золота и 30 ба­ранов капитану Раваску, «который будет за ними приезжать». Такая тяжелая дань была наложена на султана, по словам Бар­руша, «не только потому, что тот стал вассалом короля дона Мануэла», но «и за то, что прятал у себя знамя с королевскими гербами Португалии, которое (по словам занзибарцев) Жуан да Нава дал племяннику короля Мелинды для беспрепятственных плаваний» [там же, с. 272].

Это был один из ярких примеров режима морских захватов, которые в ту эпоху были обычной нормой международных отно­шений и которые колонизаторы считали столь же естественны­ми, как и право на войну. В захваченных ими районах восточно-африканского побережья и на прибрежных островах португаль­цы ввели режим ничем не ограниченного произвола, насилия и разбоя. Даже дружественно настроенный к португальцам «союз­ник» короля Португалии султан Малинди по имени Али вынуж­ден был пожаловаться ему в одном из писем: «Наша предан­ность вам... столь велика, что вряд ли можно найти такую дру­гую в мире в наши дни... Когда мы видим ваших людей, мы готовы носить их на головах, но их дела и слова в отношении нас грубы, они плохо относятся к тем, кто приезжает в наш порт, и даже захватывают их... ваши люди захватывают здесь много тканей и товаров мавров и индийцев и отняли у них 9500 рулонов ткани» [82, т. VI, с. 46]. В другом письме Али сообщал: два португальских судна «прибыли в порт Малинди, и [португальцы] начали его разорять, давать взятки и захва­тывать ткани... А когда мы потребовали, чтобы они прекратили делать такие вещи, они ответили: „Нам повелел так делать король"». Они захватили суда, направлявшиеся в Малинди, и избили матросов, «причинив им огромный вред» [там же].

Местное население—суахили — было лишено элементарных человеческих прав, подвергалось беспрерывным унижениям, на­силиям и грабежам, для которых использовались самые нелепые поводы.

 

В этой связи весьма характерно следующее свидетельство португальского хрониста Ж. душ Сантуша. «Если цыпленок, принадлежащий мавру,— рас­сказывает Ж. душ Сантуш,— забрел в жилище христианина и этот мавр спро­сит о нем, христианин отвечает, что цыпленок пришел в его дом, так как хо­чет стать христианином, и поэтому он не может его вернуть. С помощью того же метода грабежа они берут коз и свиней, которых мавры выращивают для продажи португальцам. Если христианин, перешагнувший порог дома мавра, случайно ушибется или споткнется о камень или причинит себе иной вред, несчастный мавр или мавританская женщина, которым принадлежит жилище, должны полностью возместить этот ущерб тканями, курами или мешками риса, по желанию этого христианина» [131, гл. XI].

 

В 1508 г. лиссабонский двор назначил Дуарти де Лемоса губернатором провинций Эфиопия и Аравия. С 1509 г. резиден­цией губернатора стала Софала. Исходя из признания султа­ном Занзибара своего вассалитета в отношении короля Порту­галии, де Лемос выехал для сбора дани с островов Занзибар, Пемба и Мафия. Мафия подчинилась, но жители Пембы, унич­тожив урожай и ничего не оставив в своих домах, бежали в Момбасу. Отчаянное сопротивление португальцам оказали жи­тели города Занзибара, но город был захвачен и, как обычно, отдан на разграбление солдатам. Султан Мвени Мкуу отступил на север, а население бежало в леса, после того как, по словам современника, значительная часть «была изрублена на куски остро отточенными мечами наших людей» [319, с. 100].

2 февраля 1509 г. у острова Диу вице-король Ф. де Алмейда разбил объединенный флот Египта и султана Гуджарата. Его победа обеспечила Португалии морское превосходство в Индий­ском океане на целое столетие. В ее руках оказалось господство над торговлей Индийского океана. Мусульманская торговля была подорвана, а мелкие индийские государства признали себя вассалами португальского короля. По словам американского ис­торика Р. Чилкоута, португальцы «взялись за решение задачи по созданию империи» [254, с. 5].

Сменивший Ф. Алмейду Аффонсу де Албукерки непосред­ственно приступил к решению этой задачи. В 1510 г. он захва­тил Гоа, ставшее столицей восточных владений Португалии. Через год Албукерки овладел Малаккой, а затем захватил кон­троль над торговлей в Красном море. В 1513 г. его флот был разбит у Адена, но через два года незадолго до своей смерти грозный португальский завоеватель захватил Ормуз, где по­строил сильный форт.

Албукерки придавал особо важное значение захвату бассей­на Красного моря, так как таким путем он надеялся перехва­тить у арабов торговлю, которую они осуществляли через Ближ­ний Восток между Индией и Европой.

Когда флот Албукерки в 1513 г. вступил в Красное море, Албукерки направил королю депешу, в которой писал: «Что я думаю о Красном море и о моем вступлении туда, так это то, что Ваше Величество нанесло потомкам Мухаммеда самый силь­ный удар из всех, какие им были нанесены за сто лет, ибо Вы задели за живое и очень глубоко всю их самонадеянность... Я также думаю, что если Вы станете сильным в Красном море, то Вы будете иметь в руках все богатства мира и будете полу­чать от пряностей и товаров этих мест столь огромную сумму, что я не осмеливаюсь даже ее назвать. Потом Вы увидите, что через Каир в Индию из этих мест не выйдет ни один товар, кро­ме тех, которые повезут Ваши суда, и это даст такие огромные деньги, что я боюсь о них говорить, когда вижу, какой спрос в Индии на здешние товары» [82, т. III, док. 85, с. 498].

Претворяя в жизнь свой план захвата Красноморского бас­сейна с целью задушить арабскую торговлю, связывающую Ин­дию и Юго-Восточную Азию с Европой, Албукерки произвел опустошительные набеги на города, расположенные на Сомалий­ском побережье, служившие перевалочными пунктами и базами снабжения для арабских купцов.

Народ Сомали, первое знакомство которого с европейцами произошло под грохот орудийных залпов эскадры Васко да Гамы, обстрелявшей в 1499 г. г. Могадишо, несколько лет спустя опять подвергся новому насилию со стороны другого завоевате­ля— Аффонсу де Албукерки. В это время на территории Сома­лийского полуострова существовали довольно сильные султана­ты: Зейла (Адал), Ифат, Хадья и др. [186, с. 5—6].

Португальские конкистадбры разрушили эти цветущие и многолюдные города. Вот как описываются эти события в одном из сохранившихся документов: «Албукерки подошел к проливам Мекки, командуя шестью кораблями... и прибыл в расположен­ный на материке город под названием Брава. С помощью ору­жия он вошел туда, убив много мавров и похитив великие бо­гатства, которые их владельцы и не пытались спасти, думая лишь о том, как бы защитить себя и своих женщин, которые были очень богаты и элегантны и имели по семь-восемь брасле­тов на каждой руке и столько же на ногах, причем браслеты были очень толстыми и ценными. Это дало повод для великой жестокости, ибо люди, более ослепленные алчностью, чем по­буждаемые милосердием, чтобы не тратить время, отрубали им руки, ноги и уши, где они носили драгоценности, без какой-либо мысли о жалости... Женщины брели по улицам, обливаясь слезами и кровью. Другие бежали с детьми на руках, не находя убежища. Многие из них защищались. После того как было приказано сжечь город дотла, что и было сделано, [португаль­цы] двинулись против другого города, называемого Могадишо... Уйдя оттуда, они прибыли в Сокотру... Христиане вошли и взя­ли крепость, где не уцелел ни один мавр, так как они предпо­читали умереть, чем сдаться и спасти свою жизнь... и победители сделались хозяевами страны. Когда окончилась зима, испанцы (португальцы.— А. X.) двинулись против города Ормуз во главе с А. Албукерки... завоевали и захватили его» [82, т. III, док. 106, с. 624—628].

Однако с самого начала колониальной экспансии в этом районе непрошеным пришельцам пришлось столкнуться с сопро­тивлением свободолюбивого сомалийского народа. В 1506 г. г. Брава мужественно защищался, выставив против португальцев армию в 6 тыс. воинов, вооруженных копьями. «Их сопро­тивление было столь упорным,— пишет английский историк Р. Куплэнд,— что, прежде чем город был взят, было убито более 40 и ранено более 60 португальцев. Захватчики оставили его, превратив, как и Момбасу, в разграбленные и тлеющие руины» [265, с. 46].

Одновременно португальцы укрепляли свое владычество над африканскими территориями. Исключительно важное стратеги­ческое значение в вынашиваемых в Лиссабоне планах создания всемирной колониальной империи придавалось Восточной Афри­ке, где португальцы создали сильные и хорошо укрепленные опорные пункты в Софале, Кильве, Момбасе и на о-ве Мо­замбик.

Самым важным звеном в системе португальских укреплен­ных пунктов в Восточной Африке был остров Мозамбик. Осно­ванная в 1508 г. крепость на острове стала играть роль главно­го бастиона португальского колониального владычества к югу от мыса Делгадо. Со временем остров Мозамбик превратился и в административно-политический центр португальских коло­ниальных владений в Восточной Африке. Это было связано в первую очередь с его экономическим значением. Здесь находил­ся порт, наиболее часто посещаемый индийскими и другими азиатскими купцами и близко расположенный к арабским го­родам на севере. Кроме того, именно сюда стекались золото и слоновая кость из Софалы, которые в Мозамбике перегружались на суда, идущие в Индию. В гавани Мозамбика постоянно стоя­ли на якоре корабли из Индии и Португалии. «Через порт про­езжали вице-короли, преступники, поэты, случайные иностран­ные визитеры, все, влекомые на восток соблазном неожиданной удачи. Порт острова процветал как склад людей и товаров и превратился в центр местной торговли, из которой португальцы в Индийском океане извлекали больше прибыли, чем из тор­говли между Востоком и метрополией» [281, с. 33].

В марте 1509 г. из Португалии в Восточную Африку вышла эскадра во главе с маршалом Т. Коутинью, которая прибыла в порт Мозамбик 25 августа [43, дек. II, к