Поздний героизм 8 страница

Таков был путь становления римской поэзии - от долитературного периода до времени Империи, когда место поэзии в римской культуре уже ничем не отличалось от места поэзии в эллинистической греческой культуре; дальнейшее развитие их пошло уже параллельно.

Поэзия была детищем otium'a, досуга: сперва досуга праздничного, предоставляемого толпе, потом досуга будничного, доступного имущим, потом досуга всеобщего, чудом достигнутого после гражданских войн, и наконец, досуга самоподразумеваемого, которым будет питаться поэзия Империи.

На первом этапе это была поэзия для масс, но не для знати; на втором - для образованных верхов, но не для масс; на третьем, недолгом, - для всего общества; на четвертом, в эпоху Империи, это была поэзия для поэзии, живущая уже больше инерцией, чем спросом.

Средствами распространения этой поэзии были сперва сцена и школа; потом - книга в частном потреблении; потом - библиотеки, рецитации и книготорговля в Риме; а в эпоху Империи - то же самое в повсеместном масштабе.

Греки для римлян служили на первом этапе наемными мастерами; на втором этапе - советниками; на третьем - соперниками; а в эпоху Империи всякий контраст между римлянами и греками в поэзии стирается.

Наконец, образ поэта - это поначалу образ театрального поденщика и клиента высоких покровителей; потом - образ изысканно-ученого сибарита; потом - вещего пророка, несущего людям глас богов и богам молитвы людей; а потом опять происходит возвращение к началу: вещий пророк оказывается в то же время смешным чудаком и часто голодным клиентом в этой земной жизни. Этот двоящийся образ останется потом надолго в истории не только римской, но и позднейшей европейской литературы.

P. S. Подробный очерк истории римской литературы (и одновременной с ней греческой), где отмеченные здесь закономерности прослеживаются более детально, напечатан в "Истории всемирной литературы", т. 1. М., 1983. Из всего здесь рассказанного менее всего привычно для советской науки оказалось греческое, александрийское, эстетское происхождение высокоценимого жанра сатиры: до сих пор продолжают повторять патриотический домысел Квинтилиана, будто "сатира - целиком наша", и добавлять к нему романтические соображения о том, будто греческий дух стремился к идеальному, а римская Муза "ходила по земле".

 

Древнеримский поэт Энний, живший во II в.до н.э., издавая сборник своих разнообразных по содержанию и по размерам стихотворений, озаглавил их: "Saturarum libri", то есть "поэтическою смесью", по аналогии с термином " satura", обозначающим блюдо, наполненное разными плодами первого сбора для принесения их в жертву богам. Пестроте содержания соответствовало и богатство форм: сатиры могли быть в виде диалога, послания, наставления, путевой зарисовки и.т.д

Примеру Энния последовал и его племянник Пакувий, давший такое название сборнику своих мелких стихотворений разного содержания.

Вполне подходящим заглавие "Satura" оказалось и для разнообразных по метру и по содержанию полемическо - дидактических стихотворений Луцилия, в которых богатый и независимый кампанский всадник и сторонник аристократических стремлений Сципионов подвергал беспощадной и ожесточенной критике несимпатичные ему явления полтической и общественной жизни. Термином " satura" пользовался Луцилий для своих полемических стихотворений и тогда, когда, отказавшись от других размеров, остановился на дактилическом гекзаметре. Таким образом, название " satura", позже " satire", получил созданный Луцилием род поэзии, принадлежащий всецело римлянам и игравший в Риме такую же обличительную роль, как в Афинах играла древне-аттическая комедия. Древние различали два вида сатиры: одна - исключительно стихотворная - развивалась поэтами: Луцилием, Горацием, Персием и Ювеналом; другая, с характерным для нее смешением стихов и прозы, была введена в римскую литературу ученым и писателем Варроном. Блестящим развитием этого вида сатиры в римской литературе являются два произведения эпохи Нерона: "Апофеоз божественного Клавдия" и роман Петрония "Сатирикон".

Как литературный жанр сатира окончательно оформилась в творчестве Квинта Горация Флакка (65 - 8 гг. до н.э.). Поэтический путь Горация начался именно с опубликования "Сатир", первая книга которых вышла между 35 и 33 годами, а вторая - в 30 -ом году.

Сатирам Гораций стремился придать более цельный характер, чем у его предшественников, причем не только в стихотворном метре, навсегда закрепив за ними дактилический гекзаметр, но также и в содержании.

Самым существенным новшеством, внесенным Горацием в его сатиры, является то, что их автор, изучая и показывая реальную жизнь и людей, всячески использует насмешку и шуткудоброжелательный. Его художественный принцип, заявленный в начальной сатире, - "смеясь говорить правду", то есть через смех приводить к знанию. Чтобы сделать своего читателя более восприимчивым к критике, Гораций нередко задумывает сатиру как дружеский диалог между читателем и собой. Этого скупость томит, того честолюбие мучит.

Этому нравятся женщины; этому мальчики милы;

Этого блеск серебра восхищает, а Альбия - бронза...

Сатиры свои Гораций называет "Беседами" и определяет впоследствии как "беседы в стиле Биона". Действительно, некоторые сатиры первой книги (1,2,3) построены как рассуждения на морально-философские темы - о недовольстве судьбой и корыстолюбии, об обхождении с друзьями и.т.д.

Некоторые стихотворения имеют даже характер мимических сценок в повесттвовательной форме; такова, например, живая и динамичная встреча с болтуном, пронырой, желающим втереться в окружение Мецената.

В годы написания первого сборника Гораций находился в состоянии антагонизма с окружающим его миром. Однако потом общественное положение поэта стабилизируется, он приобретает известность в литературных кругах.

Наибольшей художественной законченностью отличаются те сатиры, в которых Гораций больше всего говорит о себе, о своих вкусах, стремлениях, жизненных встречах. Он не стесняется своего происхождения, с гордостью вспоминает отца-вольноотпущенника, и отнюдь не стремится предать забвению свое республиканское прошлое. Осуждая чужие пороки, он не скрывает собственных недостатков и иронизирует над строгими судьями, которые не замечают собственных ошибок.

Гораций посвящает немало строк своих сатир и высказываниям о том, каким должен быть стих:

Краткость нужна, чтобы речь стремилась легко и свободно,

Чтобы в словах не путалась мысль и ушей не терзала,

Нужно, чтобы слог был то важен, то кстати шутлив, чтобы слышен

Был бы в нем голос не только оратора или поэта,

Но человека со вкусом, который щадит свои силы,

Зная, что легкою шуткой решается важное дело

Лишь подчас и верней, чем речью суровой и резкой.

(сатира 10, кн.первая)

Вторая книга сатир Горация была издана в 30 - е годы до н.э., когда положение Горация в литературном мире уже упрочилось. Диалогические и монологические сатиры в книге чередуются: 2-ая и 6-ая, 3-я и 7-ая, 4-ая и 8-ая тематически перекликаются, образуя параллельный ряд.

Первая сатира книги посвящена сатирической поэзии. Если в первой книге Гораций противопоставлял свои сатиры Луциниевским, то здесь - сближает с ними:

Ну, а я вот люблю в стихи оправлять свои думы.

Как и Луцилий любил, - хоть он и обоих нас лучше.

Все свои тайны, как верным друзьям, поверял он листочкам.

Горесть ли, радость ли - к ним, к ним одним всегда прибегал он!

Всю свою долгую жизнь, как на верных обетных дощечках,

Старец в своих начертал сочиненьях. Его-то примеру

Следую я...

В сатирах второй книги Гораций занят поиском гармонии между собой и личностью. Это нашло отражение в форме и тоне новых сатир, в которых теперь уже решительно преобладает диалог. Одна из лучших сатир Горация - шестая - о сельской жизни. Гораций начинает сатиру, рассказывая о своих желаниях. Предел его стремлений - уединенная и независимая жизнь вдали от городского шума("философия умеренности", эпикурейская мораль):

Вот в чем желания были мои: необширное поле,

Садик, от дома вблизи непрерывно текущий источник.

К этому лес небольшой! И лучше и больше послали

Боги бессмертные мне: не тревожу их просьбою боле,

Кроме того, чтобы эти дары мне оставил Меркурий.

Заканчивается эта сатира поучительной притчей о городской и полевой мыши Гораций учитывал не только литературные вкусы современного римского общества, но также и его духовные проблемы и интересы, он сделал сатиру жанром, целиком созвучным эстетическим запросам своего времени.

Ювенал.

Родился в правление Нерона(50-60 года 1в.). Первые стихи начал публиковать при Траяне. Написал 16 сатир, первые шесть - при Траяне, остальные - при Адриане. Ювенал выступил как сатирик - обличитель. При тех впечатлениях, которык римская жизнь приносит на каждом шагу, "трудно сатир не писать", "стих порождается возмущеньем". Задача сатирика формулируется ясно - обличать пороки своего времени, но в то же время Ю. говорит, что называть имена живущих небезопасно, поэтому он будет называть имена умерших. В отличие от "смеющейся" сатиры Горация, стихотв. Ю. принадлежат к числу негодующей сатиры. Ю. оперирует именами времен Домициана или даже Нерона, а из живущих называет только людей низкого соц. положения. Вместе с тем, автор дает понять, что его сатира, хотя и отнесенная к прошлому, направлена на настоящее. В тв-ве Ю. можно различить два периода.(1-9 сатиры). Поэт выбирает в это время острые темы, и сатира выступает против пороков и бедствий римской жизни, с иллюстрациями из хроники нескольких поколений. Большая сатира против женщин(6-ая) построена на прмерах из жизни представительниц высшего римского общества вплоть до императриц. Сатира содержит полный перечень недостатков, в число которых входит и отсутствие недостатков.

Во второй период тв-ва Ювенал обращается к морально - философским темам. Критика действительности приобретает более отвлеченный характер жалоб на моральный упадок, развращенную городскую жизнь; резкость тона ослабевает. Иногда пытается приблизиться к манере Горация(11-ая сатира, содержащая приглашение приятеля на загородную трапезу). Некоторые выражения Ювенала стали крылатыми, например, "В здоровом теле здоровый дух", "хлеба и зрелищ".

Своеобразна композиция сатир. Больше дорожит цепью образов, чем логической связью, резко переходит от одной темы к другой. Старается действовать средствами ораторского внушения. Ювенал - сатирик декламационного стиля.

ПОЭЗИЯ КАТУЛЛА

От произведений целого кружка поэтов-неотериков («новых») уцелели до наших дней лишь стихотворения Катулла. Нам известны имена других членов кружка: Гельвия Цинны, Лициния Кальва, Валерия Катона, Корнификия, Меммия, Тикиды и др. Все эти поэты были поклонниками ученой александрийской поэзии и писали небольшие эпиллии на мифологические темы (Цинна написал эпиллий «Смирна», Кальв— «Ио»), эпиграммы и элегии. В 50-х годах I в. до н. э. они составляли литературный кружок, объединенный общностью своего рода литературной программы. Неотерики, как и Каллимах, отрицательно относились к крупным жанрам (к большому эпосу), а для своих небольших поэм выбирали редкие мифологические темы и уснащали изложение изысканными «учеными» подробностями. Они придавали большое значение тщательной обработке самой литературной формы.
Увлечение александрийской поэзией было свойственно еще кружку Лутация Катулла, видного государственного деятеля II в. до н. э. Лирические стихотворения и ученые эпиллии писал и плохо известный нам поэт Левий, современник Суллы. От его произведений уцелели лишь отдельные строки. История появления и развития лирической поэзии в Риме известна плохо, но, по-видимому, именно поэты-неотерики были первыми лирическими поэтами, поэзия которых в известной мере близка лирике нового времени. Распад римского полиса приводит в это время к появлению личности, ищущей самовыражения в новых литературных жанрах, дающих больший простор субъективному «я», чем прежние традиционные жанры литературы.
Гай Валерий Катулл (87—54 гг. до н. э.) прожил недолгую жизнь. Он родился в Цизальпинской Галии, в Вероне и благодаря связям отца получил доступ в среду римской знати. В числе спутников пропретора Меммия он посетил Вифинию (об-

ласть Малой Азии), незадолго до этого ставшую римской провинцией (74 г. до н. э.), побывал в знаменитых в древности городах Малой Азии и на могиле своего брата, похороненного в легендарной Трое. Во время своего пребывания на Востоке он мог наблюдать жизнь эллинистических городов и познакомиться с восточной религией и искусством. К сожалению, биография поэта известна плохо, и сведения о его жизни приходится черпать из самих произведений.
Дошедший до нас сборник Катулла построен таким образом: сначала идут небольшие лирические стихотворения, за ними следуют крупные поэмы: «Аттис», «Свадьба Пелея и Фетиды», элегия на смерть брата, свадебные стихотворения. Замыкается книга эпиграммами.
Небольшие стихотворения Катулла разнообразны по тематике и эмоциональной окраске. Стихи, проникнутые возвышенной страстью к возлюбленной, перемежаются грубо-насмешливыми, нежная лирика, обращенная к друзьям, соседствует со злыми выпадами против врагов. Поэт всегда находится во власти своих пламенных эмоций. Он не ищет жизненной мудрости в учениях философов и не пытается «обуздывать» свои страсти, как это делают поэты «века Августа», Вергилий и Гораций. Его внутренний мир, полный противоречий, кажется ему сам по себе достойным поэтического воплощения. Поэт как бы прорывает установившиеся литературные традиции, его чувства не укладываются в привычные литературные рамки, и он ищет новых оригинальных форм выражения.
Любой, казалось бы, самый незначительный факт реальности, если он затрагивает личность поэта, становится объектом его поэзии. Вот он встретился с одной из знакомых римлянок, и та спросила его, не привез ли он из Вифинии рабов, чтобы носить его носилки. Поэт ответил утвердительно, и его собеседница тут же попросила, чтобы он одолжил их ей. Солгавший Каттул вынужден заявить, чтобы выпутаться из неловкого положения, что рабов привез не он, а его друг, но ведь все, что принадлежит другу, принадлежит и ему... но тут же, не удержавшись, он осыпает ругательствами женщину, причинившую ему эту неприятность. Катулла интересует не столько самый факт, сколько его собственная реакция на него, эта реакция порой дается в его стихотворениях с беспощадной искренностью, без всякого «возвышающего обмана».
В насмешливых стихотворениях он клеймит гневными словами своих личных обидчиков.
Так, некий Асиний Марруцин крадет у зазевавшихся собеседников носовые платки, он стащил и у Катулла дорогой для него как память платок. Поэт требует возвращения похищенного и грозит в противном случае ославить вора по всему Риму. Катулл не дает никаких обобщений по данному поводу, как это сделал бы какой-нибудь сатирик, ищущий примеров нравственной деградации своих современников. В другом стихотворении он обращается

к собственным стихам, как к существам одушевленным, призывая их окружить девушку, похитившую деревянные таблички, на которых написаны его произведения. Сначала похитительницу ругают:

Кто она, если спросите, отвечу:
Та, что нагло идет, кривляясь дерзко,
И смеется своей собачьей мордой,
Окружите ее и заклеймите:
«Дрянь продажная, отдавай таблички,
Отдавай, продажная дрянь, таблички!»
(Пер. Н. В. Вулих)

Когда ругательства не оказывают должного действия, поэт, внезапно меняя тон, обращается к девушке в иронически-почтительной форме:

Дева чистая, мне отдай таблички!
(Пер. А. И. Пиотровского)

Грубые, простонародные выражения, типичные для италийской фольклорной инвективы 1, часто встречаются в его насмешливых стихотворениях. Только в эпиграммах, требующих по самому характеру жанра краткости и заостренности мысли, его насмешка несколько меняется:

Я не стремлюсь ведь, о Цезарь, тебе понравиться, также
Мне безразлично, поверь, бел ты иль черен душой.
(Пер. Н. В. Вулих)

Насмешливые стихотворения, темпераментные, но подчас грубые и резкие, соседствуют в сборнике с полными душевной тонкости и нежности посланиями, обращенными к друзьям. Катулл приглашает на обед своего друга Фабулла, обещая ему вместо богатого угощения ласковый прием и веселье (9), радуется возвращению в Рим Верания, мысленно осыпая его поцелуями (8), просит приехать в Верону любимого друга поэта Цецилия (35):

Задушевному другу и поэту,
Пусть Цецилию скажут эти строки,
Чтоб в Верону летел он, Новум Комум
И Ларийское озеро покинул.
(Пер. А. И. Пиотровского)

Трогательно жалуется Катулл в другом стихотворении на свою мучительную болезнь.
Радостные чувства, вызванные наступлением весны и предстоящим возвращением из Вифинии в Рим, изливаются в такой форме:

1 «Инвектива» — фольклорное ругательство, подчас имевшее обрядовое или магическое значение.

О, как сердце пьянит желанье странствий!
Как торопятся в путь веселый ноги!
(Пер. А. И. Пиотровского)

Единственное застольное стихотворение перевел А. С. Пушкин:

Пьяной горечью Фалерна
Чашу мне наполни, мальчик,
Так Постумия велела,
Председательница оргий.
Вы же, воды, прочь теките
И струей, вину враждебной,
Строгих постников поите.
Чистый нам любезен Бахус.

Пушкин оставил без перевода одну строчку стихотворения, в которой Постумия сравнивалась с пьяной виноградной ягодой.
Любовные стихотворения Катулла обращены к женщине, которая носит псевдоним Лесбия (лесбиянка). По античным свидетельствам, героиней его романа была римлянка Клодия, сестра трибуна Клодия, прославившегося своей враждой к Цицерону. В любовных стихотворениях чаще чем в других поэт использует привычные мотивы древнегреческой любовной лирики, встречающиеся у Сапфо, Мимнерма и в эллинистической эпиграмме. Он даже переводит одно из стихотворений Сапфо («Мнится мне, как боги, блажен и волен...»). Однако перевод неожиданно заканчивается обращением поэта к себе самому:

От безделья ты, о Катулл, страдаешь,
От безделья ты необуздан слишком.
От безделья царств и царей счастливых
Много погибло.
(Пер. С. Ошерова)

Прося поцелуев у своей возлюбленной, Катулл употребляет сравнения, встречающиеся уже в древнейшей поэзии греков, но при помощи этих сравнений он иллюстрирует мысль о беспредельности глубокого всепоглощающего чувства:

Ты спросила меня о поцелуях —
Сколько, Лесбия, мне б довольно было.
Сколь великое множество песчинок
Покрывает Ливийскую пустыню,
Меж оракулом знойного Аммона
И священною Баттовой гробницей,
Или сколько несчетных звезд на небе
Смотрят вниз на любви немые тайны.
Столько раз целовать тебя хотел бы,
Чтобы страстную мне насытить жажду.
(Пер. Н. В. Вулих)

Катулл обращается к сфере особо почитаемых в Древнем Риме семейных отношений, несколько неуклюже сравнивая свои чувства к Лесбии с любовью отца к своим детям и зятьям.
Поэт не стыдится своей высокой страсти и впервые в античной лирике воспевает всепоглощающую безумную любовь без шутливой иронии и игривой улыбки, свойственных эллинистическим эпиграмматистам. Любовь предстает в его поэзии как могучее чувство, возвышающее человека, и его стихотворения, обращенные к Лесбии, напоминают лучшие образцы любовной лирики нового времени.
Однако эта возвышенная любовь вступает в резкое противоречие с реальной действительностью. Лесбия изменяет Катуллу, и он клеймит ее стихами, полными глубокой боли и злой издевки:

Со своими пусть кобелями дружит,
Пусть три сотни их обнимает разом,
Не любя душой никого, но печень
Каждому руша.
Пусть мою любовь поскорей забудет!
По ее вине моя страсть погибла,
Как цветок в лугах, проходящим плугом
Раненый насмерть!
(Пер. А. Фета)

Поэт обращается к богам, моля их, чтобы они исцелили его от этой мучительной страсти, похожей на тяжелую болезнь. Свое душевное состояние он пытается проанализировать в эпиграммах:

Я ненавижу любя. Возможно ли это, ты спросишь.
Сам не знаю, но так чувствую я и томлюсь.
(Пер. Н. В. Вулих)

Крупные произведения Катулла свидетельствуют о его «учености». Поэт хорошо знал эллинистическую литературу и особенно увлекался, по-видимому, творчеством Евфориона Халкидского.
Евфорион был последователем Каллимаха и противником классического искусства 1. Его произведения отличались сложной ассиметричной («барочной») композицией, пестрели редкими словами (глоссами) и поражали изысканными звуковыми сочетаниями.
Эпиллий Катулла, посвященный свадьбе Пелея и Фетиды, свидетельствует об увлечении Евфорионом. Поэма сложна по композиции. В рамку основного повествования неожиданно вставляются все новые и новые эпизоды. Вступление посвящено плаванью Аргонавтов и внезапно вспыхнувшей любви Пелея и Фетиды, затем рассказывается о свадьбе, справляемой в богатом фессалийском дворце; взоры гостей поражает своим убранством брачное ложе, покрытое пурпурным покрывалом, на котором изображена покинутая Тезеем на острове Наксосе Ариадна. Как бы забывая

1 Об Эвфорионе см. раздел «Греческая литература», стр. 222.

об основном сюжете эпиллия, поэт описывает драматические переживания героини.
Эпизод, посвященный Ариадне, заканчивается полным интересной звукописи описанием экзотического вакхического кортежа во главе с самим Дионисом — новым возлюбленным Ариадны. Вновь возвращаясь к прерванному повествованию о Пелее и Фетиде, Катулл дает еще одну вставку: он рассказывает, как во время свадебного пира дряхлые парки, прядущие дрожащими руками белоснежную шерсть, поют песню, в которой предсказывается рождение могучего богатыря Ахилла. В песне часто повторяется рефрен:

Мчитесь быстрей, выводящие нити, быстрей веретена!

Заканчивается поэма меланхолическим рассуждением о том, как все изменилось в мире к худшему со времени блаженного «героического века».

Прежде бессмертные боги являлись в собраниях смертных,
Было тогда благочестье в почете в домах у героев.
...
Но осквернилась земля преступлением тяжким, и люди
Прочь справедливость изгнали из сердца алчного, братья
Братьев кровь проливают, залиты братскою кровью.
Сын не рыдает уже над прахом отца дорогого,
И желает отец преждевременной смерти для сына.
(Пер. Н. В. Вулих)

В эпиллии встречается много редких вариантов мифологического предания, которые всегда разыскивали и «ученые» александрийские поэты, тщательно отрабатываются различные детали и многочисленные побочные темы. Многие описания свидетельствуют о тонкой наблюдательности Катулла.
Катулл сознательно избегает в своих крупных произведениях гармонической, классически ясной композиции.
Тема эпиллия — счастливый брак мифологических героев и горе покинутой Тезеем Ариадны — была близка Катуллу и как бы перекликалась с постоянными мотивами его лирических стихотворений. Другие крупные его произведения также в той или иной мере связаны с волновавшими его глубокими чувствами.
К числу крупных произведений Катулла относятся два эпиталамия (61 и 62), в которых традиционные мотивы греческой свадебной поэзии сочетаются с обрядовыми элементами римской свадьбы. В эту группу входит и элегия «К Аллию» (66), в которой поэт пишет о смерти своего брата и о любви к Лесбии. Эти две темы как бы переплетаются между собой. Катулл рассказывает о своей любви и об ответном чувстве Лесбии, вспоминает о счастливых днях и приводит мифологический рассказ о любви Лаодамии к Протесилаю, трагически погибшему под Троей вскоре после свадьбы (73—86). Упоминание о Трое вызывает горькие чувства в

душе поэта, так как именно там находится могила его умершего брата (91—100). Описав свое горе, вызванное тяжелой утратой, поэт вновь возвращается к теме любви к Лесбии.
Подобного рода композиция, когда отдельные эпизоды связаны определенной последовательностью и как бы заключены в известную рамку, называется «рамочной».
В эпиллии «Аттис» поэт повествует о том, как юноша Аттис, охваченный экстатическим исступлением, оскопляет себя в честь восточной богини Кибелы. Лишь позже он понимает, что с ним произошло нечто непоправимое и трагическое. Катулл как бы делает попытку проникнуть в «темные тайны» психологии участников тех восточно-экстатических культов, которые он мог наблюдать во время своего пребывания на востоке.
Сложный метрический размер, так называемые «галлиамбы», должен передать здесь стремительный и исступленный характер действий Аттиса:

По морям промчался Аттис на летучем легком челне,
Поспешил проворным бегом в ту ли глушь фригийских лесов,
В те ли дебри рощ дремучих по святым богини местам.
Подстрекаем буйной страстью, накатившей яростью пьян,
Убелил он острым камнем молодое тело свое.
(Пер. А. И. Пиотровского)

Сам автор в конце эпиллия обращается к Кибеле от своего имени и выражает желание остаться в стороне от ее темных и страшных таинств:

Пусть пребуду в отделеньи от твоих чудовищных тайн!
Пусть других пьянит твой ужас! Твой соблазн безумит других!
(Пер. А. И. Пиотровского)

В эпоху распада римского полиса, в период острой социальной борьбы, когда старое мировоззрение и старые крупные жанры, эпос и трагедия, переживают острый кризис, растет интерес к личному, интимному миру переживаний, к индивидуальности человека.
Катулл находится во власти этих веяний, он прокладывает новые пути римской лирике, те пути, которые приведут и к поэзии «Мантуанского лебедя» Вергилия и к филигранным одам «Мудреца» Горация.
Новый синтез в искусстве, которое создаст позже поколение «века Августа», стал возможен лишь на основе тех находок и открытий, которые сделал Катулл, раскрепостивший римскую поэзию от старых традиций и раздвинувший ее границы.

 

Неотерики

Неотерики

Неотерики (лат. neoterici; досл. младшие) — Этим именем Цицерон обозначил группу молодых римских поэтов I в. до н. э., которые, порвав с традициями большого исторического эпоса (Энния и Луцилия), взяли за образец эллинистическую поэзию, исповедуя поэтические принципы Каллимаха. Подражали они и другим поэтам: Аполлонию Родосскому, Феокриту, Эвфориону. Неотерики, в соответствии с александрийскими образцами, провозгласили превосходство малых литературных жанров (они охотно писали, в частности, так называемые nugae, то есть «безделушки») и стремление к формальному мастерству в области языка, метрики и композиции. Поэзия неотериков была насыщена эрудицией и часто сентиментальна. Самым выдающимся из них был Катулл. К неотерикам принадлежали также Валерий Катон, Гельвий Цинна, Лициний Мацер, Корнифиций. С ними были связаны Корнелий Галл и, в ранней юности, Вергилий. Неотерики часто язвительно высмеивали в своих произведениях современных им политических деятелей, яростно нападали на сторонников древних римских поэтических традиций, а особенно на представителей августианской поэзии (Вергилий, Гораций, Овидий, Проперций, Тибулл). Некоторые произведения неотериков сохранились в Appendix Vergiliana.

 

Принципат.

В течение целого столетия история Рима была заполнена сплошной гражданской смутой. Случалось то, что гораздо раньше и в меньших размерах происходило в Греции. Когда-то маленький полис, непрерывно росший и в области производительных сил, и тех потребностей, которые при этом тоже возрастали, уже давно перешел к завоеваниям, к добыванию огромного количества рабов, к передаче необходимого для страны производства рабским массам и тем самым к разорению мелкого свободного производителя, к обезземеливанию крестьянства, к возникновению люмпен-пролетариата, к обогащению общественной верхушки и к необходимости сдерживать недовольные слои населения при помощи военной силы и единовластия. Принципат (princeps - первый) был естественной формой власти и означал уже переход от республики к империи. Обезземеленное, безработное свободное население шло теперь в армию какого-нибудь вождя. Аристократия и финансово-административное сословие всадников пошли теперь на службу принцепсу и превратились в его чиновный аппарат, а всякая оппозиция со стороны республиканских остатков, как аристократических, так и демократических, подавлялась огнем и железом.

Так возникла Римская империя - принципат, который на первых порах возглавил Октавиан Август, сумевший к 30 г. до н.э. побороть всех своих противников, менее удачливых военных вождей.

В короткое время Август захватил все главнейшие руководящие посты прежнего республиканского государства, оставляя, таким образом, видимость республики, на самом же деле становясь единоличным владыкой.

2. Писатели эпохи принципата.

С водворением единоличной власти Августа прекратилась вековая гражданская смута в Риме и вместе с тем затихли и те бурные политические страсти, которыми отличалась литература периода кризиса республики.

Однако это "умиротворение" отнюдь не было абсолютным, и оппозиция против Августа все же продолжала существовать, как не замолкла она и против возрастающего в Риме цезаризма.

Весьма внушительным в римской литературе периода ее классики было то официальное направление, в центре которого был кружок Гая Цильния Мецената, куда входили Варий Руф, Вергилий, Про-перций. Самым крупным поэтом здесь был Вергилий, завоевавший своими произведениями мировую известность.