Второе свидетельство 14 страница

Разгром города длился трое суток.

После взятия Капуи Федерико понял, что сопротивление бесполезно, и, запершись в Кастельнуово, предоставил Гаэте и Неаполю самим вести переговоры с захватчиками. Гаэта откупилась от разграбления за шестьдесят тысяч дукатов, а Неаполь – ценою сдачи замка, который Федерико собственноручно передал д’Обиньи на условии, что ему будет позволено с деньгами, драгоценностями и пожитками удалиться на остров Искию, где он сможет оставаться с семьей в течение полугода, не подвергаясь никакой опасности. Условия капитуляции обе стороны выполнили честно: д’Обиньи вошел в Неаполь, а Федерико отправился на Искию.

Так, получив последний и страшный удар, чтобы уже никогда больше от него не оправиться, рухнула эта ветвь Арагонского дома, правившая шестьдесят пять лет. Ее глава Федерико добился охранной грамоты для проезда во Францию, где Людовик XII пожаловал ему герцогство Анжуйское и тридцатитысячную ренту при условии, что тот никогда не покинет его королевства. 9 сентября 1504 года Федерико скончался. Его старший сын дон Фердинанд, герцог Калабрийский, удалился в Испанию, где ему было разрешено жениться, даже дважды, но оба раза на женщинах, страдающих бесплодием; он умер в 1550 году. Второй сын Федерико, Альфонс, последовал за отцом во Францию и, по слухам, был отравлен в Гренобле в возрасте двадцати двух лет, а третий сын, Чезаре, скончался в Ферраре, когда ему не было еще и восемнадцати.

Что же касается дочери Федерико Карлотты, то она вышла во Франции замуж за адмирала и губернатора Бретани графа Никола де Лаваля; от этого брака родилась дочь, Анна де Лаваль, которая, сочетавшись браком с Франсуа де Ла Тремуйлем, передала тем самым его семейству права на Королевство Обеих Сицилий.

Взятие Неаполя развязало герцогу Валентинуа руки, и он, получив от французского главнокомандующего заверения в дружеском расположении к нему Людовика XII, оставил французскую армию и продолжил прерванную было осаду Пьомбино. Тем временем Александр, решив посетить завоеванные сыном земли, объехал всю Романью в сопровождении Лукреции, которая наконец утешилась после гибели мужа и пользовалась теперь таким благорасположением папы, что, вернувшись в Рим, поселилась в покоях отца. В результате этого нового приступа отцовской любви папа издал две буллы, по которым города Непи и Сермонета получили статус герцогств: одно было отдано Джованни Борджа, одному из сыновей папы, которых он прижил на стороне от Ваноццы и Джулии Фарнезе, а другое – дону Родриго Арагонскому, сыну Лукреции и Альфонса; территории обоих герцогств составили земли, отобранные у Колонна.

Но Александр мечтал еще об одном средстве увеличить свое богатство – выдать замуж Лукрецию за дона Альфонса д’Эсте, сына герцога Эрколе Феррарского, причем Людовик XII со своей стороны тоже хлопотал об этом браке.

И вот в один прекрасный день его святейшество оказался на вершине блаженства; он одновременно узнал, что герцог Валентинуа взял Пьомбино, а герцог Эрколе дал слово французскому королю.

Конечно, папу обрадовали обе новости, но одна из них по важности не шла ни в какое сравнение с другой, и весть о близком браке синьоры Лукреции с наследником герцогства Феррарского была встречена Александром с ликованием, от которого несколько отдавало дурным тоном, свойственным любому выскочке. Дабы разделить семейную радость, герцог Валентинуа был приглашен в Рим, и в день объявления счастливой вести губернатор замка Святого Ангела получил приказ от полудня до полуночи каждые четверть часа стрелять из пушки. В два часа Лукреция, облаченная в наряд невесты и сопровождаемая братьями, герцогом Валентинуа и герцогом Скуиллаче, вышла из Ватикана и во главе процессии, в которой участвовала вся римская знать, отправилась в церковь Санта-Мария-дель-Пополо, где были похоронены герцог Гандийский и кардинал Джованни Борджа, дабы возблагодарить небо за новую милость, оказанную ее семейству. Вечером же в сопровождении все той же кавалькады, которая при свете факелов и иллюминации выглядела еще более живописно, Лукреция объехала весь город под крики герольдов, одетых в золотую парчу: «Да здравствует папа Александр! Да здравствует герцогиня Феррарская!»

На следующий день по городу было объявлено, что между замком Святого Ангела и площадью Святого Петра будут проведены соревнования наездниц, раз в три дня станут устраиваться бои быков на испанский манер, а начиная с октября, который уже стоял на дворе, и до первого дня Великого поста на улицах Рима разрешены карнавалы.

Так праздновал город, что же до торжеств в Ватиканском дворце, программа их обнародована не была, поскольку, по свидетельству Бурхарда, они выглядели примерно следующим образом:

 

«В последнее воскресенье октября в спальне герцога Валентинуа был дан ужин, на который пригласили пятьдесят куртизанок; после ужина они принялись танцевать с конюхами и слугами – сперва в одежде, затем обнаженные. Затем стол убрали, на полу симметрично расставили канделябры и разбросали много каштанов, и пятьдесят обнаженных женщин, передвигаясь на четвереньках между горящими свечами, стали собирать их. Папа Александр, герцог Валентинуа и его сестра Лукреция, наблюдавшие с возвышения за спектаклем, ободряли рукоплесканиями самых ловких и проворных и награждали их вышитыми подвязками, бархатными сапожками и шляпками из парчи и кружев. Затем перешли к новым развлечениям и…»

 

Смиренно просим прощения у читателей и особенно читательниц, однако, найдя слова, которыми нам удалось описать первую часть спектакля, для второй мы подобрать их так и не смогли; ограничимся лишь замечанием, что там были призы не только за ловкость, но и за сладострастие и даже скотство.

Через несколько дней после этой своеобразной вечеринки, напомнившей нравами древний Рим времен Тиберия, Нерона и Гелиогабала, Лукреция в платье из золотой парчи, шлейф которого несли девушки в белом, увенчанные розами, вышла из своего дворца, ступая под звуки труб и рожков по коврам, устилавшим улицы до самого Ватикана; в сопровождении дворян самых благородных родов и красивейших женщин Рима она прошествовала до резиденции его святейшества, где в Павлиньем зале ее поджидали сам папа, герцог Валентинуа, уполномоченный герцога Альфонса дон Фердинанд и двоюродный брат жениха кардинал д’Эсте. Папа уселся по одну сторону стола, а посланцы из Феррары остались стоять по другую; синьора Лукреция вышла на середину зала, и дон Фердинанд надел ей на палец обручальное кольцо, после чего к невесте приблизился кардинал д’Эсте и вручил ей четыре великолепных перстня с драгоценными камнями. Затем на стол была поставлена шкатулка, богато инкрустированная слоновой костью, откуда кардинал извлек множество ожерелий, цепочек, жемчужин и алмазов такой превосходной работы, что она стоила не меньше самих драгоценностей, и попросил Лукрецию принять их, имея в виду, что жених вскорости сам вручит ей другие, более достойные невесты. Приняв дары с выражениями живейшей радости, Лукреция, опираясь на руку папы, удалилась в сопровождении пришедших с нею дам в соседнюю залу, оставив герцога Валентинуа оказывать гостям знаки внимания. Вечером приглашенные собрались снова и под роскошный фейерверк, устроенный на площади Святого Петра, протанцевали полночи.

Покончив с церемонией обручения, папа и герцог Валентинуа стали готовиться к отъезду Лукреции. Папа, желавший, чтобы путешествие дочери происходило с большой помпой, включил в ее свиту, помимо двоих зятьев и приехавших с ними вассалов, весь римский сенат и тех сеньоров, которые благодаря богатству могли блеснуть своими нарядами и роскошными ливреями слуг. Среди этой великолепной свиты выделялись Оливио и Рамиро Маттеи, сыновья канцлера Пьетро Маттеи и дочери папы, не от Ваноццы, а прижитой на стороне. Кроме того, папа с согласия консистории пожаловал Франческо Борджа, кардиналу Козенцы, титул легата а latere специально для того, чтобы тот сопровождал его дочь до границ Папской области.

Со своей стороны герцог Валентинуа разослал по всей Романье гонцов с приказом принимать Лукрецию как государыню и повелительницу, и города, выполняя приказ герцога, стали готовиться к торжественной встрече. Однако гонцы донесли герцогу, что опасаются, как бы в Чезене народ не стал роптать: как мы помним, Чезаре, дабы прекратить в этом городе волнения, оставил там губернатором Рамиро д’Орко, снабдив его всею полнотой власти. Свою задачу Рамиро д’Орко выполнил превосходно, и бунта опасаться больше не приходилось: шестая часть жителей города кончила свою жизнь на плахе. Именно поэтому от находившегося в трауре города трудно было ждать проявлений радости, на какие рассчитывали в Имоле, Фаэнце и Пезаро, однако герцог Валентинуа отвратил и эту беду со свойственными ему быстротой и решительностью. В одно прекрасное утро жители Чезены, пробудившись, обнаружили на главной площади города эшафот, на нем четвертованного человека, рядом – плаху, украшенную отрубленной головой.

Человека этого звали Рамиро д’Орко.

Никто не знал ни чьими руками был сооружен за ночь эшафот, ни что за палачи совершили эту страшную казнь; когда же Республика Флоренция спросила у Макиавелли, своего посла в Чезене, что он думает по этому поводу, тот ответил:

 

«Сиятельные синьоры!

Я ничего не могу вам сообщить относительно смерти Рамиро д’Орко, кроме того, что Чезаре Борджа – государь, который казнит и милует людей по своему разумению.

Никколо Макиавелли».

 

Герцог Валентинуа не ошибся в своих предположениях: будущую герцогиню Феррарскую ждал замечательный прием во всех городах, которые она проезжала, и особенно в Чезене.

Пока Лукреция направлялась в Феррару к своему четвертому мужу, Александр и герцог Валентинуа решили навестить свое последнее завоевание – герцогство Пьомбино. Формальной целью визита было предоставить новым подданным Чезаре возможность принести ему присягу на верность, но на самом деле отец с сыном хотели устроить в столице Якопо Аппиани арсенал, поскольку Тоскана была рядом, а они еще не отказались от мысли завоевать ее. В порту Корнето Александр и Чезаре, сопровождаемые большим числом кардиналов и прелатов, погрузились на шесть галер и тем же вечером прибыли в Пьомбино. Папская курия пробыла там несколько дней, дабы дать возможность герцогу Валентинуа познакомиться с жителями города, но главное – чтобы принять участие в кое-каких церковных празднествах, и в первую очередь в торжественном богослужении, назначенном на третье воскресенье Великого поста и проведенном кардиналом Козенцы в присутствии папы и кардиналов. После столь серьезного дела папа велел созвать самых красивых девушек города, которые стали исполнять перед ним народные пляски.

За танцами последовала неслыханно обильная трапеза, во время которой папа на глазах у всех, несмотря на Великий пост, отнюдь не морил себя голодом. Впрочем, все эти торжества имели целью, не считаясь с затратами, сделать герцога Валентинуа популярным среди населения, дабы оно забыло несчастного Якопо Аппиани.

После Пьомбино отец с сыном нанесли визит на остров Эльбу, однако лишь затем, чтобы осмотреть старые укрепления и велеть выстроить новые.

Наконец высокие путешественники возвратились на галеры, которые взяли курс на Рим, но едва они оказались в море, как погода перестала им благоприятствовать, а поскольку папа не пожелал возвращаться в Портоферрайо, суда пробыли в море пять дней, хотя запасов там было только на два. За последние три дня папа съел лишь несколько жареных рыбин, пойманных с большим трудом из-за скверной погоды. Наконец показался Корнето, и находившийся на другой галере герцог Валентинуа, видя, что она не сможет подойти к берегу, прыгнул в лодку и велел отвезти себя в гавань. Папа же распорядился продолжать идти в сторону Понтерколе, куда в конце концов и прибыл после страшнейшего шторма, во время которого все, кто находился вместе с ним на борту, буквально лежали пластом – кто от морской болезни, кто от страха перед гибелью. Один Александр, не выказывая ни тени испуга, сидел в кресле на палубе, призывая Господа и осеняя море крестным знамением. Наконец его галера стала на рейд Понтерколе, где папа сошел на берег и, послав за лошадьми в Корнето, вскоре присоединился к ожидавшему его герцогу. Короткими переходами, через Чивитавеккью и Пало они после месячного отсутствия вернулись в Рим. Примерно в то же время туда приехал за своей кардинальской шапкой кардинал д’Альбре. Он привез с собою инфантов Наварры, которые были приняты не только с почестями, соответствующими их рангу, но и как родственники, причем герцог Валентинуа лез вон из кожи, показывая им, как он рад союзу с их домом.

Между тем пришло время герцогу Валентинуа продолжить свои завоевания. Первого мая предыдущего года папа в присутствии консистории постановил отрешить от власти Джулио Чезаре ди Варено: в наказание за убийство своего брата Родольфо и предоставление убежища врагам папы тот лишался своей вотчины Камерино, которая поступала в распоряжение папской курии. И вот теперь Чезаре покидал Рим, дабы привести этот приговор в исполнение. Прибыв на границу Перуджи, которая принадлежала его наместнику Джованни Паоло Бальони, он отправил Оливеротто да Фермо и Гравино Орсини опустошать пограничные местности Камерино и попросил Гвидо д’Убальди ди Монтефельтро, герцога Урбино, одолжить ему для этой цели своих солдат и артиллерию. Бедняга Урбино, который был с папой в самых лучших отношениях и не имел никаких оснований опасаться Чезаре, не посмел ему отказать. Но в тот самый день, когда войска герцога Урбино двинулись на Камерино, отряды Чезаре вторглись в герцогство Урбинское и овладели Кальи, одним из четырех городов этого небольшого государства. Герцог понял, что его ждет, если он попробует сопротивляться, и сбежал, переодевшись крестьянином. В результате Чезаре меньше чем за неделю оказался хозяином его герцогства, за исключением крепостей Майоло и Сан-Лео.

После этого герцог Валентинуа тут же повернул на Камерино, который еще держался, вдохновляемый своим синьором Джулио Чезаре ди Варено и его двумя сыновьями Венанцио и Аннибале; что же до старшего сына по имени Джанмариа, то он был послан отцом в Венецию.

С появлением Чезаре между осаждающими и осажденными начались переговоры. Были выработаны условия капитуляции, по которым Варено согласился сдать город при условии, что ему с сыновьями позволят беспрепятственно уехать в собственных экипажах, забрав с собой казну и домашнее имущество. Однако у Чезаре были другие намерения: воспользовавшись тем, что после объявления капитуляции гарнизон потерял бдительность, он ночью, накануне сдачи города, неожиданно ворвался в него и взял в плен Чезаре ди Варено и двух его сыновей; все они позже были задушены: отец – в Перголе, а сыновья – в Пезаро; сделал это дон Микеле Коррелья, выросший от сбира до военачальника, но тем не менее порой возвращавшийся к прежней профессии.

Тем временем Вителоццо Вителли, имевший уже титул генерала церкви и командовавший тремястами латников и тремя тысячами пехотинцев, следуя секретным распоряжениям Чезаре, которые он получил лично из его уст, продолжал захват земель, в результате которого Флоренция должна была оказаться в железном кольце и утратить таким образом возможность защищаться. Достойный ученик своего учителя, впитавший науку быть то хитрым, как лиса, то могучим, как лев, он завязал дружбу с несколькими молодыми синьорами из Ареццо, чтобы те сдали ему город. Однако Гульельмо ди Пацци, представитель Флорентийской республики, раскрыл заговор и арестовал двоих злоумышленников, но остальные, которых оказалось гораздо больше, чем можно было подумать, разбежались по городу, призывая взяться за оружие сторонников республики, и те, увидев возможность освободиться от гнета Флоренции, быстро собрались вместе, освободили арестованных, взяли в плен Гульельмо, после чего, провозгласив восстановление прежней конституции, осадили крепость, где укрылся Козимо ди Пацци, епископ Ареццо и сын Гульельмо; увидев, что его обложили со всех сторон, он срочно послал гонца во Флоренцию за помощью.

К несчастью для кардинала, войска Вителоццо Вителли были гораздо ближе к осаждающим, нежели солдаты светлейшей республики – к осажденным, и поэтому к нему вместо подмоги прибыла неприятельская армия. Вместе с командирами Вителоццо Вителли, Джанпаоло Бальони и Фабио Орсини при армии находились двое Медичи, которые появлялись повсюду, где что-то затевалось против Флоренции, и держались подле Борджа, дабы на любых условиях вернуться в город, из которого были изгнаны. На следующий день прибыло подкрепление в виде денег и артиллерии, присланных Пандольфо Петруччи, и 18 июня цитадель Ареццо, так и не получив никаких вестей из Флоренции, сдалась.

Вителоццо предоставил аретинцам самим защищать свой город, разместил в замке Фабио Орсини с тысячным отрядом и, пользуясь ужасом, который вызвал в этой части Италии захват герцогства Урбино, Камерино и Ареццо, двинулся на Монте-Сен-Северино, Кастильоне-Аретино, Кортону и другие города долины Кьяно, которые сдались, даже не пытаясь обороняться. Оказавшись всего в десятке лье от Флоренции и не решаясь сам ничего предпринять, он сообщил герцогу Валентинуа, где находится. Поняв, что настало время для решительного удара, о котором он так давно мечтал, тот сразу отправился в путь, чтобы лично руководить своими военачальниками.

Однако флорентийцы, хотя и не помогли Гульельмо ди Пацци, попросили помощи у Шомона д’Амбуаза, губернатора Милана, посаженного на эту должность Людовиком XII, и объяснили, что он не только подвергается опасности, но что Чезаре, захватив сперва мелкие княжества, потом вотчины покрупнее, теперь в своей гордыне намерен напасть на самого короля Франции. Поскольку же вести из Неаполя приходили тревожные – там происходили серьезные выступления против графа д’Арманьяка и Гонсальво Кордуанского, Людовик XII, которому всегда преданная Флоренция могла понадобиться в самое ближайшее время, решил остановить продвижение Чезаре и не только отправил ему приказ оставаться на месте, но и подкрепил его четырьмястами копейщиков под командованием Энбо.

И вот, стоя на границе Тосканы, герцог Валентинуа получил копию договора между Флоренцией и французским королем, по которому тот обязывался оказать помощь своей союзнице в случае нападения, а также категорический запрет следовать дальше. Одновременно Чезаре узнал, что, кроме четырехсот копейщиков под началом Энбо, которые уже двигались в сторону Флоренции, Людовик XII, прибыв в Асти, немедленно направил в Парму Луи де Ла Тремуйля с двумястами латников, тремя тысячами швейцарцев и большим количеством артиллерии. Эти враждебные действия герцогу Валентинуа не понравились; со своей обычной ловкостью резко переменив взгляды и воспользовавшись тем, что распоряжения отдавались им лишь устно, он написал Вителоццо разгромное письмо, в котором обвинял его в том, что ради своих личных интересов тот поставил его в неловкое положение, приказывал немедленно вернуть Флоренции отобранные у нее города и крепости и угрожал в случае промедления прийти с войсками и самому отобрать их.

Написав письмо, Чезаре Борджа тут же отправился в Милан, куда только что прибыл Людовик XII; фактом возвращения городов герцог хотел продемонстрировать, что его оклеветали. Кроме того, у него было поручение от папы продлить на полтора года кардиналу д’Амбуазу, скорее другу, чем министру Людовика XII, полномочия легата a latere во Франции. Благодаря этим доказательствам своей невиновности и тайного влияния Чезаре быстро помирился с французским королем.

Но это было еще не все: поскольку Чезаре всегда умел с честью выйти из любого, казалось бы, катастрофического положения, он сразу же понял, какую выгоду может извлечь из мнимого непослушания своих военачальников, и, поскольку давно уже беспокоился относительно их растущего влияния, равно как и зарился на их города, решил, что пора с ними разделаться и за счет принадлежащих им земель возместить потерю Флоренции, в очередной раз выскользнувшей у него из рук.

Чезаре и в самом деле надоели эти крепости и города, над которыми развевались чужие знамена, – крепости и города, находившиеся в самом центре его милой Романьи, которую он хотел сделать своим королевством. Вителоццо Вителли принадлежала Читта-ди-Кастелло, Бентивольо – Болонья, Джанпаоло Бальони – Перуджа, Оливеротто недавно завладел Фермо, а Пандольфо Петруччи был синьором Сиены; теперь пришла пора Чезаре завладеть этими землями. Капитаны герцога Валентинуа, подобно военачальникам Александра, начали приобретать слишком большое влияние, и Борджа должен был стать их наследником, если не хотел, чтобы вышло наоборот.

Для похода на них герцог Валентинуа получил у Людовика XII триста копейщиков.

Когда Вителоццо Вителли получил письмо Чезаре, он сразу догадался, что тот из страха перед королем Франции приносит его в жертву, однако Вителоццо был не из тех, кто позволил бы врагу уничтожить себя во искупление своей вины; этот буйвол Романьи готов был насадить на свои рога жреца, приближающегося к нему с ножом, да и примеры Варено и Манфреди еще были свежи у него в памяти, поэтому он решил: если уж умирать, то, по крайней мере, с оружием в руках.

Вителоццо Вителли созвал в Маджоне всех, чьей жизни и имуществу угрожал новый поворот в политике Чезаре: это были Паоло Орсини, Джанпаоло Бальони, Эрмете Бентивольо, представлявший своего отца Джованни, Антони Венафро, посланец Пандольфо Петруччи, Оливеротто да Фермо и герцог Урбино; первым шестерым было что терять, а седьмой уже потерял все, что мог.

Союзники образовали лигу и договорились дать Чезаре отпор в любом случае – попробует он справиться с ними поодиночке или же нападет на всех вместе.

Чезаре узнал о существовании лиги по первым плодам, которые принесло ее образование; едва герцог Урбино, весьма любимый своими подданными, подошел с кучкой солдат к крепости Сан-Лео, как она тут же сдалась, потом и другие города и крепости последовали ее примеру, и герцог меньше чем за неделю вернул себе все владения. Одновременно каждый из союзников открыто заявил о своем неподчинении общему врагу и начал проявлять враждебность по отношению к нему.

Герцог Валентинуа находился в Имоле почти без войск, где поджидал французскую армию, и если бы Бентивольо, защищавший свою вотчину, и герцог Урбино, только что отвоевавший свою, попробовали на него напасть, им, возможно, удалось бы захватить его в плен или заставить сбежать из Романьи, тем более что два человека, на которых Чезаре очень рассчитывал, дон Уго де Кардона, пришедший к нему на службу после взятия Капуи, и Микелотто, превратно истолковав его намерения, оказались внезапно далеко от хозяина. Чезаре и в самом деле приказал им отступить к Римини и привести оттуда находившихся у них под началом двести всадников и пятьсот пехотинцев. Они же, не зная о тяжести его положения, попытались захватить врасплох Перголу и Фоссомброне и были окружены солдатами Гравино Орсини и Вителоццо. Уго де Кардона и Микелотто сражались, как львы, но, несмотря на все усилия, их небольшой отряд был разгромлен наголову. Уго де Кардона попал в плен, а Микелотто избегнул той же участи, притворившись мертвым, после чего с наступлением ночи ему удалось бежать в Фано.

Между тем, несмотря на то, что Чезаре сидел в Имоле без войск, союзники так и не решились пойти в наступление – то ли из-за страха, который он им внушал, то ли уважая в нем друга короля Франции, и ограничились лишь тем, что захватили близлежащие города и крепости. Вителоццо овладел Фоссомброне, Урино, Кальи и Аггоббио, Орсини занял Фено вместе со всею областью, а Джанмариа Варено, тот самый, что отсутствовал в городе и не был поэтому убит вместе со всей семьей, вернулся в Камерино, где подданные встретили его с триумфом.

Все это не подорвало веры Чезаре в свою удачу: он торопил французские войска, одновременно начав собирать под свои знамена мелких дворян, прозванных «ломаными копьями» за то, что, разъезжая с несколькими всадниками по стране, они предлагали свои услуги кому угодно, и, кроме того, решил вступить с врагами в переговоры, пребывая в уверенности, что стоит им явиться, как он с ними разделается. И действительно, Чезаре был награжден столь могучим даром убеждения, что человек, даже зная о его двуличности, не имел сил сопротивляться, причем не столько красноречию Чезаре, сколько его искренности и добродушию, которые он так ловко умел напускать на себя, что даже вызвал восхищение Макиавелли, при всех своих талантах политика не раз попадавшегося на эту удочку. Чтобы залучить Паоло Орсини в Имолу на переговоры, Чезаре послал союзникам в качестве заложника кардинала Борджа, и Орсини без колебаний прибыл в Имолу 25 октября 1502 года.

Герцог Валентинуа принял его, как старого друга, с которым разлучился на несколько дней из-за пустяковой ссоры, и откровенно признал, что был не прав, оттолкнув таких преданных людей и отважных военачальников, но, добавил он, для людей их уровня достаточно объясниться начистоту, как он делает это сейчас, и все станет, как прежде. Затем, чтобы доказать Орсини, что он позвал его по доброй воле, а вовсе не из боязни, Чезаре продемонстрировал ему письмо от кардинала д’Амбуаза, где говорилось о скором приходе французских войск, представил его своему окружению, добавив при этом, что желает, чтобы эти люди были убеждены в его глубоком сожалении по поводу случившегося, которое вызвано не столько потерей столь выдающихся военачальников, бывших душою его грандиозных замыслов, сколько тем, что могло создаться пагубное впечатление, будто он недооценивает их заслуг. Вот потому-то он и доверился именно ему, Паоло Орсини, которого всегда любил больше других, и просит его склонить союзников к миру, столь же выгодному для всех, сколь губительна для каждого война; сам же он готов подписать любые условия, не наносящие ущерба его чести.

Орсини был как раз такой человек, в каком нуждался Чезаре: заносчивый и самоуверенный, он верил в истинность старой пословицы, гласившей: «Папа не усидит на троне и недели, если против него выступят Колонна и Орсини». Поэтому он поверил – пусть не в чистосердечие Чезаре, но, по крайней мере, в то, что тот вынужден с ними помириться, и 18 октября 1502 года был подписан, правда без ратификации, договор, текст которого мы воспроизводим здесь в том виде, в каком Макиавелли послал его Республике Флоренция.

 

«Договор между герцогом Валентинуа и союзниками.

Да будет известно упомянутым ниже сторонам, а также всем, кто увидит настоящий документ, что его высочество герцог Романьи, с одной стороны, и Орсини с союзниками – с другой, дабы положить конец спорам, вражде, раздорам и подозрениям, возникшим между ними, решили нижеследующее:

стороны заключают между собой истинный и вечный мир и союз, сопровождаемый полным забвением обоюдных оскорблений и ущерба, кои могли иметь место вплоть до нынешнего дня, и обещанием не держать друг на друга взаимных обид, а во исполнение вышеупомянутого мира и союза его высочество герцог Романьи принимает поименованных синьоров к себе в лигу и коалицию; при этом каждый из них обязуется защищать все государства вместе и каждое в отдельности от любого, кто вознамерится посягнуть или же напасть на них по какой бы то ни было причине, исключая Александра VI и его христианнейшее величество Людовика XII, короля Франции; с другой же стороны, упомянутые синьоры обязуются участвовать в защите персоны и государства его высочества, равно как и светлейших синьоров Гоффредо Борджа, князя Скуиллаче, дона Родриго Борджа, герцога Сермонеты и Бизелли, дона Джованни Борджа, герцога Камерино и Непи, а также всех братьев и племянников его высочества герцога Романьи;

кроме того, поскольку мятеж в герцогствах Урбино и Камерино, равно как захват их произошли во время упомянутых недоразумений, все перечисленные союзники вместе и каждый в отдельности обещают всеми имеющимися у них силами способствовать возвращению упомянутых и прочих взбунтовавшихся и захваченных территорий;

его высочество герцог Романьи обязуется снова взять на военную службу Орсини и Вителли на прежних условиях;

он обещает вдобавок требовать личной службы только от одного из них, по их выбору, другие же оказывают ему услуги добровольно;

он к тому же обязуется составить и ратифицировать другой договор с первосвятителем римским, по коему кардинал Орсини сможет жить в Риме лишь тогда, когда это ему будет угодно;

кроме того, поскольку между папой и синьором Джованни Бентивольо существуют известные разногласия, упомянутые выше союзники условились, что эти разногласия будут окончательно и бесповоротно решаться третейским судом, состоящим из кардинала Орсини, его высочества герцога Романьи и синьора Пандольфо Петруччи;

каждый из названных союзников обязуется также по первому требованию герцога Романьи передать в его руки в качестве заложника своего законного сына в том месте и в то время, какие он соизволит указать;

упомянутые союзники, буде кто-либо из них узнает о злоумышлении против одного из членов союза, обязуется сообщать об этом друг другу.

В довершение того герцог Романьи и союзники условились считать общим врагом того, кто нарушит настоящие условия, и предпринять все для уничтожения государства, которое им не подчинится.

Подписано: Чезаре, Паоло Орсини.

Секретарь: Агапит».

 

Пока Орсини вез союзникам составленный им и Валентинуа договор, Бентивольо, не желая подчиняться упомянутому в нем третейскому суду, предложил Чезаре покончить с разногласиями, подписав двустороннее соглашение, и отправил своего сына для обсуждения условий, которые в результате выглядели следующим образом:

Бентивольо отказывается от сотрудничества с Вителли и Орсини;