Филип К.Дик. Человек в Высоком замке 18 страница

- Головоломка? - эхом отозвался мистер Тагоми. - Это не головоломка.

- Разве это не одна из тех небольших проволочных головоломок, где

нужно разнять составные части? У моего сына их целая куча. Некоторые из

них очень трудные.

Полисмен пошел прочь.

"Все испорчено, - подумал мистер Тагоми. - Мой шанс погрузиться в

нирвану исчез, уничтожен этим белым варваром, неандертальцем - янки. Этот

недочеловек предположил, что я ломаю голову над детской пустой забавой".

Поднявшись со скамьи, он сделал несколько неуверенных шагов. "Нужно

успокоиться. Ужасная, свойственная низшим классам шовинистическая

расистская брань, совершенно меня недостойная".

В груди яростно столкнулись необъяснимые, не имеющие никакого

оправдания страсти.

Он пошел через парк. "Нужно двигаться, - сказал он себе. - Очищение в

движении".

Он вышел из парка. Тротуар Керни-стрит. Тяжелый гул уличного

движения. Мистер Тагоми остановился около бордюра.

Педикэбов не было видно. Он пошел пешком по тротуару и слился с

толпой. Никогда не найдешь педикэба, когда он особенно нужен.

Боже, что это? Он остановился, вытаращив глаза на чудовище,

безобразное сооружение вдали. Как будто продолжение кошмарной американской

горки, закрывающее все поле зрения. Огромное сооружение из металла и

бетона, будто повисшее в воздухе.

Мистер Тагоми обратился к прохожему, худому мужчине в мятом костюме.

- Что это? - спросил он.

Он указал на загадочное сооружение.

Мужчина ухмыльнулся.

- Жуткое зрелище, не правда ли? Это путепровод в порту. Очень многие

считают, что он испортил весь вид.

- Раньше я никогда не замечал его, - отозвался мистер Тагоми.

- Значит вам везло, - сказал мужчина.

Он пошел прочь.

"Безумный сон, - подумал мистер Тагоми. - Нужно проснуться. Куда

сегодня запропастились педикэбы?" Он пошел быстрее. Все вокруг было

каким-то тусклым, наполненным сизым дымом, вид имело мертвенный. Пахло

чем-то горелым. Угрюмые серые здания, тротуар, какой-то особенно бешеный

темп движения по тротуару. И до сих пор ни одного педикэба!

- Кэб! - крикнул он, все прибавляя шагу.

Безнадежно. Только автомобили и автобусы. Автомобили, похожие на

жестокие огромные орудия разрушения, невиданных доселе форм. Он старался

не глядеть на них и смотрел только перед собой. Это какое-то искажение

зрения особо зловредного свойства, расстройство, вызвавшее нарушение

чувства пространства. Горизонт впереди изгибался.

Будто какой-то жуткий астигматизм неожиданно поразил его.

Нужна передышка. Впереди грязная забегаловка, внутри одни белые, все

поглощены ужином. Мистер Тагоми толкнул деревянную вращающуюся дверь.

Запах кофе, нелепый музыкальный ящик в углу, оглушительно ревущий.

Он поморщился и стал проталкиваться к стойке. Все места были заняты

белыми.

Мистер Тагоми громко вскрикнул, давая понять о своем намерении.

Несколько белых оглянулись. Однако никто не покинул своего места, никто не

уступил ему стула. Они просто продолжали свой ужин.

- Я настаиваю, - громко сказал мистер Тагоми первому же белому.

Он прямо-таки крикнул ему в ухо.

Мужчина отодвинул чашку и сказал:

- Полегче, япошка.

Мистер Тагоми посмотрел на остальных белых. Все они следили за ним

враждебными глазами, и никто из них не шевельнулся.

"Загробное существование, - подумал мистер Тагоми. - Горячие ветры

занесли меня неизвестно куда. Что это за видение, чего? Выдержат ли мои

чувства все это? Да, "книга мертвых" подготовила нас к этому: после смерти

перед нами промелькнут многие, и все они будут казаться враждебными нам.

Каждый будет противостоять этому в одиночку. Ужасный путь - и всегда через

страдания, перерождение, будучи готовым воспринять какую-нибудь заблудшую,

павшую душу. Страшная иллюзия".

Он отпрянул от стойки и выбежал из закусочной. Дверь пропищала за

спиной, следующая ее створка подтолкнула его на тротуар. "Где я? Вне

своего мира, своего пространства и времени. Серебряный треугольник сбил

меня с толку. Я сорвался со своих швартовых, и меня ничто не удержит: вот

конец всех мои попыток, урок мне навсегда. Зачем идти вразрез своему

мироощущению? Для того, чтобы полностью заблудиться, потеряв все свои

указательные столбы и остальные знаки, которыми можно было бы

руководствоваться? Нужно прекратить это ужасное брожение среди теней,

снова сосредоточиться и вернуться в свой мир".

Он ощупал карманы, но серебряного треугольника не обнаружил. Он

исчез, остался на скамейке в парке вместе с портфелем. Катастрофа.

Согнувшись, он побежал по тротуару назад в парк. Дремавшие

бездельники удивленно глядели ему в вслед, когда он бежал по дорожкам.

Вот та скамья, и портфель стоит возле нее.

Серебряного треугольника не было видно. Он стал искать вокруг. Да,

вот он, упал в траву и лежит почти незаметно там, куда он его в ярости

зашвырнул.

Он снова сел, стараясь восстановить дыхание - слишком уж он

запыхался.

"Еще раз внимание к треугольнику, - сказал он себе немного

отдышавшись. - Внимательно гляди на него, даже насильно, и считай, ну,

хотя бы до десяти, но медленно и громко. Что за идиотские сны наяву!

Соперничество наиболее пагубных аспектов, присущих юности, но совсем

нечистая непорочная невинность истинного детства. И не причем здесь мистер

Чилдан или ремесленники. Надо винить только собственную жадность. Разве

можно силой что-нибудь понять?"

Он медленно считал вслух, а затем вскочил на ноги.

- Проклятая глупость, - резко сказал он.

Туман рассеялся.

Он огляделся.

Муть уменьшилась, так ему, во всяком случае, показалось. Теперь он

должным образом оценил язвительные слова святого Павла о том, что иногда

мы видим мир в кривом зеркале. Это не просто метафора, а проницательный

намек на оптические иллюзии.

Мы действительно все видим астигматически, в самом глубоком смысле

этого слова: наши ощущения пространства и времени - порождение нашей

собственной души, и иногда эти ощущения изменяют нам - ну, как

расстройство среднего уха лишает нас равновесия, и это бывает даже тогда,

когда просто каким-нибудь необычным образом наклонить голову - и чувство

равновесия исчезает.

Он положил серебряную безделушку в карман пальто и некоторое время

сидел с портфелем на коленях. "Что я должен сейчас сделать, - сказал он

себе, - так это пойти и снова посмотреть на это отвратительное сооружение.

Как это назвал его прохожий? Портовой путепровод. Если его еще можно

видеть".

Но он чувствовал, что ему страшно двинуться с места.

"И все же я не могу просто так сидеть здесь. На мне лежит бремя

обязанностей, которые я должен выполнять. Как разрешить эту дилемму?"

Два маленьких мальчика-китайца с шумом бежали по дорожке. Стайка

голубей захлопала крыльями и взлетела. Мальчики остановились.

- Эй, молодые люди, - позвал их мистер Тагоми.

Он стал рыться в кармане.

- Подойдите сюда.

Мальчики настороженно приблизились.

- Вот десять центов.

Мистер Тагоми бросил им монету, и мальчики стали, толкаясь, бороться

за нее.

- Выйдите на Керни-стрит и посмотрите, есть ли там педикэбы. Потом

вернитесь и скажите мне.

- А вы дадите нам еще одну монету, когда мы вернемся? - спросил один

из мальчиков.

- Да, - ответил мистер Тагоми. Но мы должны сказать мне правду.

Мальчики пустились по дорожке.

"Мне могут посоветовать, - подумал мистер Тагоми, - подать в отставку

и жить в уединении, может даже покончить с собой".

Он вцепился руками в портфель. Внутри все еще лежало оружие, так что

с этим никаких затруднений не будет.

Мальчишки примчались назад.

- Шесть! - кричал один из них. - Я насчитал шесть.

- А я пять, - тяжело дышал второй.

- Вы уверены, что это педикэбы? - спросил мистер Тагоми. - Вы

отчетливо видели, что водители крутят педали?

- Да, сэр, - вместе выпалили они.

Он дал каждому по десятицентовику.

Они поблагодарили его и убежали.

"Назад в контору и за работу", - подумал мистер Тагоми. Он встал и

поудобнее взял портфель. Обязанности зовут. Еще один, заполненный текущими

будничными делами день".

Он еще раз прошел по дорожке вниз вышел на тротуар Керни-стрит.

- Кэб! - громко позвал он.

Тотчас же из уличного потока отделился педикэб. Водитель остановился

у бордюра, на его худом лице блестел пот, грудь тяжело вздымалась.

- Да, сэр.

- Отвезите меня в "Ниппон Таймз Билдинг", - велел мистер Тагоми.

Он поднялся на сиденье, водитель принялся ловко лавировать среди

других кэбов и автомобилей.

 

 

До полудня оставалось совсем немного, когда мистер Тагоми добрался до

"Ниппон Таймз Билдинг". Еще в вестибюле первого этажа он велел дежурной

связать его с мистером Рамсеем наверху.

- Это Тагоми, - сказал он, услышав ответ мистера Рамсея.

- Доброе утро, сэр. Это большая радость для всех нас. Мы не видели

вас утра, и со страхом позвонил вам домой в десять часов. Но ваша жена

сказала, что вы ушли.

- Там наверху весь беспорядок полностью устранен?

- Никаких следов.

- Абсолютно никаких?

- Даю вам честное слово, сэр.

Удовлетворившись, мистер Тагоми положил трубку, направившись к лифту.

Уже наверху, войдя в свою контору, он позволил себе бегло осмотреть

обстановку краем глаза. Действительно, как и утверждал мистер Рамсей,

никаких следов не было. Ему стало легче. Никто бы не узнал о том, что

здесь было, если бы сам не видел. Однако, теперь даже нейлоновый ковер на

полу обладал историчностью.

В конторе его встретил мистер Рамсей.

- Ваша смелость - сегодняшняя тема для восхваления на страницах

"Таймс", - начал он. - В статье описывается...

Однако, увидев выражение лица мистера Тагоми, он внезапно умолк.

- Что можно сказать о текущих делах? - спросил мистер Тагоми. - Где

генерал Тадеки, то есть бывший мистер Ятабе?

- Тайно возвращается в Токио на самолете с копченой селедкой,

совершающем челночные рейсы.

- А что насчет мистера Бейнеса?

- Я не знаю. За то время, что вы отсутствовали, он появился на

короткое время, как-то даже украдкой, но ничего не сказал.

Мистер Рамсей в нерешительности замолчал.

- Возможно, он вернулся в Германию.

- Для него было бы куда лучше отправиться на Родные Острова, - сказал

мистер Тагоми.

Он обращался главным образом к самому себе. "Во всяком случае, -

подумал он, - сейчас важнее всего генерал, а это уж вне пределов моего

поля зрения. Никакого отношения не имеет ни ко мне, ни к моей конторе:

мною здесь воспользовались, но это, конечно, так и должно быть. я был их -

как это называется? - прикрытием. Я - ширма, прикрывающая

действительность. За мною, спрятанная от чужих жадных глаз протекает

главная реальность. Странно. Иногда важно быть просто картонной ширмой,

неотъемлемой частью создаваемой иллюзии. И по закону экономии, присущему

природе, ничто не пропадает зря, даже то, что нереально. Сколько всего

скрыто в процессе генезиса природы".

Появилась взволнованная мисс Эфрикян.

- Мистер Тагоми, меня послали с телефонной станции.

- Успокойтесь, мисс, - сказал мистер Тагоми.

"Ведь жизнь продолжается", - подумал он.

- Сэр, здесь германский консул. Он хочет с вами переговорить.

Она перевела взгляд с него на мистера Рамсея и вновь посмотрела на

мистера Тагоми. Лицо было неестественно бледным.

- Мне сказали, что он был здесь в здании и раньше, но им было

известно, что вы...

Мистер Тагоми знаком остановил ее.

- Мистер Рамсей, напомните, пожалуйста, фамилию консула.

- Фрейер Гуго Рейсс, сэр.

- Да, теперь я припоминаю.

"Что ж, - подумал он. - Очевидно мистер Чилдан в конце концов сделал

мне одолжение, отклонив просьбу вернуть пистолет".

Взяв с собой портфель, он вышел из конторы и зашагал по коридору.

В коридоре стоял аскетически сложенный, хорошо одетый белый. Коротко

подстриженные, выгоревшие соломенные волосы, блестящие черные кожаные

туфли европейского производства, напряженная поза и изысканный портсигар

слоновой кости. Несомненно, это был он.

- Герр Гуго Рейсс? - спросил мистер Тагоми.

Немец поклонился.

- Случилось так, - сказал мистер Тагоми, - что в прошлом вы и я

поддерживали свои отношения по почт6, посредством телефона и тому

подобного, но до сих пор ни разу не встретились лично.

- Это большая честь для меня, - сказал Гуго Рейсс.

Он сделал шаг навстречу.

- Даже несмотря на досадные недоразумения.

- Какие же, интересно? - осведомился мистер Тагоми.

Немец поднял бровь.

- Простите меня, - сказал мистер Тагоми. - Мне еще не совсем ясно, на

какие недоразумения вы ссылаетесь. И как можно заключить заранее,

объяснения ваши будут шиты белыми нитками.

- Ужасно, - сказал Гуго Рейсс.

Он покачал головой.

- Когда я впервые...

- Прежде, чем вы начнете свой молебен, позвольте сказать мне. Я лично

застрелил двух ваших эсэсовцев, сказал мистер Тагоми.

- Полицейское управление Сан-Франциско вызвало меня, - сказал Гуго

Рейсс.

Он окутывал обоих клубами противно пахнувшего дыма сигареты.

- За несколько часов мне удалось побывать и в участке на Керни-стрит,

и в морге, а затем меня ознакомили с показаниями ваших людей, данными ими

следователю полиции. Это был кромешный ужас с начала и до конца.

Мистер Тагоми не проронил ни слова.

- Однако, - продолжал герр Рейсс, - утверждения о том, что эти

головорезы каким-то образом связаны с Рейхом, оказались необоснованными.

Мое собственное мнение заключается в том, что все это акция каких-то

безумцев. Я уверен, что вы действовали абсолютно правильно, мистер Тагоми.

- Тагоми.

- Вот вам моя рука, - сказал консул.

Он протянул руку.

- Давайте пожмем друг другу руки в знак джентльменского соглашения не

вспоминать больше об этом. Особенно в эти критические времена, когда любое

глупое измышление может воспламенить умы толпы во вред интересам обоих

наших народов.

- И все же бремя вины лежит на моей душе, - сказал мистер Тагоми. -

Кровь, герр Рейсс, никогда нельзя смыть так легко, как чернила.

Консул, казалось, был в замешательстве.

- Я страстно жду прощения, - сказал мистер Тагоми, - хотя вы и не

можете мне его дать, а возможно, и никто не может. я собираюсь почитать

дневник знаменитого богослова из Массачусетса, преподобного Мэсера. Мне

сказали, что он пишет о виновности, об адском огне и тому подобное.

Консул делал быстрые затяжки сигаретой, внимательно изучая мистера

Тагоми.

- Позвольте мне довести до вашего сведения, - сказал мистер Тагоми, -

что ваша страна опустится до еще большей подлости чем прежде. Вам известна

гексаграмма "Бездна?" Говоря как частное лицо, а не как представитель

японских официальных кругов, я заявляю: сердце останавливается от ужаса.

Нас ждет кровавая бойня, не имеющая аналогов. Но даже сейчас вы стремитесь

к своим, не имеющим никакого значения эгоистическим целям и выгоде.

Например: добиться какого-либо преимущества над соперничающей

группировкой, скажем, над СД, не так ли? Устроить холодный душ герру Бруно

Краусу фон Мееру...

Дальше продолжать он не смог. Грудь его сдавило. "Как в детстве, -

подумал он, - когда перехватывало дыхание, стоило мне рассердиться на свою

старую воспитательницу".

- Я страдаю, - объяснил он герру Рейссу.

Тот уже выбросил свою сигарету.

- От болезни, развивающейся все эти долгие годы, но принявшей опасную

форму с того самого дня, когда я услышал о шальных выходках наших

безнадежно безумных вождей. В любом случае, шансов на излечение никаких. И

для вас тоже, сэр. Говоря языком преподобного Мэсера, если я правильно

помню - покайтесь!

Германский консул хрипло сказал:

- У вас хорошая память.

Он кивнул и дрожащими пальцами зажег новую сигарету.

Из конторы появился мистер Рамсей, неся пачку бланков и бумаг.

Обратившись к мистеру Тагоми, который молча пытался перевести дух, он

сказал:

- Пока он еще здесь. Текущие дела, связанные с его функциями.

Мистер Тагоми машинально взял бумаги.

Форма двадцать-пятьдесят. Запрос из Рейха через представителя в ТША,

консула Фрейера Гуго Рейсса, о высылке под стражей какого-то уголовника,

ныне находящегося под опекой Управления полиции города Сан-Франциско,

еврея по фамилии Фрэнк Финк, гражданина - согласно законам Рейха -

Германии, разыскиваемого с июня 1960 года, для передачи под юрисдикцию

рейха и так далее. Он пробежал взглядом бумагу.

- Вот ручка, сэр, - сказал мистер Рамсей, - и на сегодня наши дела с

германским представительством закончены.

Он с неодобрением взглянул на консула, протягивая ручку мистеру

Тагоми.

- Нет, - сказал мистер Тагоми.

Он вернул форму двадцать-пятьдесят мистеру Рамсею, затем снова

выхватил ее и наложил внизу резолюцию:

"Освободить. Главное торговое Представительство, одновременно

представляющее гражданскую власть Империи в Сан-Франциско. В соответствии

с протоколом 1947 года. Тагоми".

Он вручил один экземпляр германскому консулу, а остальные копии,

вместе с оригиналом отдал мистеру Рамсею.

- До свидания, герр Рейсс.

Он поклонился.

Германский консул также поклонился, едва удостоив взглядом врученный

ему лист бумаги.

- Пожалуйста, в будущем все дела ведите посредством промежуточных

инстанций, как то: почта, телефон, телеграф, - сказал мистер Тагоми, чтобы

исключить уличные контакты.

- Вы возлагаете на меня ответственность за общие положения,

находящиеся вне моей юрисдикции, - сказал консул.

- Дерьмо собачье, - сказал мистер Тагоми. - Вот что я имел в виду.

- Разве такими методами ведут дела цивилизованные люди? - сказал

консул. - Вами руководят обида и месть, в то время как это должно быть

просто формальностью, в которой нет места личным чувствам.

Он швырнул на пол сигарету, повернулся и зашагал прочь большими

шагами.

- Подберите свою вонючую сигарету, - тихо сказал мистер Тагоми.

Но консул уже скрылся за углом.

- Я вел себя как ребенок, - сказал мистер Тагоми мистеру Рамсею. - Вы

были свидетелем моей инфантильности.

Он нетвердой походкой направился в контору. Теперь он уже совсем не

мог дышать.

Боль пронизала всю его левую руку, и одновременно с этим как будто

огромная рука схватила его ребра и сдавила их.

- Ух, - произнес он.

Там, впереди, он увидел не ковер, покрывающий пол, а фейерверк из

искр, красных, обжигающих рот.

"Помогите, пожалуйста, мистер Рамсей", - хотел сказать он, но не смог

вымолвить ни звука. Он весь подался вперед и споткнулся. И ничего вокруг,

за что можно было бы ухватиться.

Падая, он сжал в руке, засунутой в карман, серебряный треугольник,

навязанный ему мистером Чилданом. "Он не спас меня, - подумал он. - И не

помог мне. Все было впустую".

Тело его грохнулось на пол. Задыхаясь, он ткнулся носом в ковер,

свалившись на четвереньки. Лопоча какую-то чушь, к нему устремился мистер

Рамсей, плетя какую-то ерунду, чтобы самому не потерять голову.

- У меня небольшой сердечный приступ, - удалось выговорить мистеру

Тагоми.

Теперь уже несколько человек оказалось рядом и перенесли его на

диван.

- Спокойнее, сэр, - говорил ему один из них.

- Уведомите жену, пожалуйста, - сказал мистер Рамсей.

Скоро донесся шум скорой помощи, визг ее сирены на улице. И жуткая

суматоха. Какие-то леди входили и выходили. Его накрыли одеялом почти до

самой шеи, развязали галстук и расстегнули воротник.

- Теперь лучше, - сказал мистер Тагоми.

Ему было удобно лежать, и он даже не пытался пошевелиться. "Все равно

моя карьера закончена, - решил он. - Генеральный консул, несомненно,

поднимет крупный шум, будет жаловаться на неучтивость, вероятно даже на

нанесенное ему оскорбление. Но в любом случае, что сделано, то сделано. Да

и в более важном деле мое участие закончилось. я сделал все, что было в

моих силах. Остальное - забота Токио и германских группировок. Но так или

иначе, борьба будет проходить без меня. А я думал, что это всего-навсего

пластмассы. Важный торговец прессформами. Оракул - то догадался, намекнул

мне, а я..."

- Снимите с него рубашку, - раздался голос.

Скорее всего, местный врач. В высшей степени уверенный голос. Мистер

Тагоми улыбнулся. Голос - это все.

А может быть, то, что сейчас с ним произошло, и есть ответ? Каким-то

таинственным образом организм сам знает, что делать, что настало время

бросить работу, хотя бы частично, временно. "Я должен на это согласиться.

Что сказал мне Оракул в последний раз? Тогда, когда я обратился к нему в

кабинете, где лежали те двое мертвых или умирающих. Гексаграмма шестьдесят

один. Внутренняя правда. Свиньи и рыбы наименее разумны из всех животных,

их трудно убедить. Таков и я. Книга имела в виду меня. Никогда я не мог до

конца понять происходящего: это естественно для подобных созданий. Или

именно это и есть внутренняя правда - все то, что со мной произошло? Я

подожду и увижу, в чем она состоит.

 

 

В этот же вечер, как раз после обеденного приема пищи к камере Фрэнка

Финка подошел служащий полиции, отпер дверь и велел ему идти в дежурку и

забрать свои пожитки.

Вскоре он стоял перед участком на тротуаре на Керни-стрит среди толпы

прохожих, спешащих по своим делам, среди автобусов, сигналящих

автомобилей, выкриков рикш. Было холодно. Длинные тени легли перед каждым

зданием. Фрэнк Финк какое-то мгновение постоял, а затем стал машинально

переходить улицу вместе с другими в зоне перехода.

Он подумал о том, что был арестован безо всякой существенной причины,

без какой-либо цели и так же безо всякой причины отпущен.

Ему ничего не объяснили, просто отдали сверток с одеждой, бумажник,

часы, очки, личные вещи и вернулись к своим делам. Пожилой пьяница вывел

его на улицу.

"Чудо, - подумал он, - это чудо, что меня выпустили. В какой-то мере

счастливая случайность. По всем правилам, я уже давно сидел бы на борту

самолета, следующего в Германию, на пути к уничтожению".

Он все еще не мог поверить ни тому, что его арестовали, ни тому, что

его отпустили. Все это казалось нереальным. Он брел мимо закрытых лавок,

переступая через всякий мусор, разносимый ветром.

"Новая жизнь, - подумал он. - Как будто заново родился после того,

как побывал в аду, а теперь очутился в другом аду. Кого же мне

благодарить? Может быть помолиться? Хотел бы я все это понять, - сказал он

себе, шагая вечерним тротуаром, забитым людьми, мимо неоновых реклам,

хлопавших дверей баров на Грант-авеню. - Я хотел бы постичь это. Я

должен".

Но он знал, что никогда этого не поймет.

"Просто радуйся, - подумал он, - и иди дальше".

Что-то в мозгу подсказало, что нужно возвращаться к Эду, что он

должен разыскать эту мастерскую, спуститься в подвал, продолжить дело,

работать руками и не думать, не поднимать головы и не пытаться что-либо

понять, всецело отдаться работе и сделать уйму вещей.

Он быстро, квартал за кварталом пересек кутавшийся в сумерки город,

изо всех сил, как можно быстрее стараясь вернуться к устойчивому,

надежному месту, где он был до случившегося, и где все было понятно.

Добравшись, он увидел, что Эд Мак-Карти сидит за верстаком и обедает.

Два бутерброда, термос с чаем, банан, несколько штук печенья.

Фрэнк Финк встал на пороге, стараясь отдышаться.

Наконец, Эд услышал его дыхание и повернулся.

- Я было подумал, что ты погиб, - сказал он.

Он прожевал еду, проглотил прожеванное и откусил еще.

Возле верстака стоял включенным небольшой электрокалорифер. Фрэнк

подошел к нему и склонился, согревая руки.

- Как я рад, что ты вернулся, - сказал Эд.

Он дважды хлопнул Фрэнка по спине и вернулся к бутербродам. Он не

сказал больше ничего. Единственным звуками были гудение вентилятора

калорифера и чавканье Эда.

Положив пальто на стул, Фрэнк набрал горсть наполовину завершенных

серебряных сегментов и понес их к полировальному станку. Он насадил круг,

войлочную шайбу на ось, включил мотор, смазал шерсть полировочным

компаундом, надел защитные очки и, усевшись на высокий стул, начал снимать

с сегментов, одного за другим, огненную чешую.

 

 

 

Капитан Рудольф Вегенер, теперь уже путешествующий под именем Конрад

Гольп, оптовый поставщик медикаментов, смотрел в окно ракетного корабля

Люфтганзы.

Впереди уже была Европа.

"Как быстро, - подумал он. - Мы сделаем посадку на аэродроме

Темпельхоф примерно через семь минут. Интересно, чего же я добился?"

Он глядел на то, как быстро приближается земля.

"Теперь очередь за генералом Тадеки. Что он сможет предпринять на

Родных Островах? Мы, по крайней мере, сообщили ему эту информацию. Мы

сделали то, что могли. Однако, особых причин для оптимизма нет, - подумал

он. - Вероятно, японцы ничего не смогут сделать для того, чтобы изменить

курс германской внешней политики. В правительстве у власти Геббельс, и

скорее всего, это правительство удержится. После того, как оно укрепит

свое положение, оно снова вернется к идее "Одуванчика". И еще одна важная

часть планеты будет уничтожена вместе со всем населением ради сумасшедших

идеалов фанатиков. В сущности можно предположить, что они, фашисты,

уничтожат всю планету, оставят на ее поверхности лишь один стерильный

пепел. Они на это способны: у них есть водородная бомба. Несомненно, в

конце концов, они так и сделают. Их образ мышления ведет к этой "Гибели

богов". Возможно, что они даже жаждут этого, активно стремятся к этому

фатальному светопреставлению, уничтожению всего на свете. Что же они

оставят после себя, этот безумный третий Рейх? Будет ли он причиной конца

всей жизни на земле, любого ее проявления, повсюду? И наша планета станет

мертвой планетой от наших же собственных рук?"

Он не мог в это поверить.

"Даже если вся жизнь на нашей планете будет уничтожена, то должна же

быть где-то еще другая жизнь, о которой мы просто ничего не знаем.

Невозможно, чтобы наш мир был единственным. Должны быть и другие миры,

нами незамеченными, в д ругой области пространства, либо даже в другом

измерении, и мы просто не в состоянии их постичь. Даже если я не смогу

доказать этого, даже если это не логично, я верю в это", - сказал он себе.

Громкоговоритель объявил:

- Майнен дамен унд геррен, ахтунг, битте.

"Мы заходим на посадку, - сказал про себя капитан Вегенер, - я

совершенно уверен в том, что меня встретят агенты СД. Вопрос только в том

- какую из группировок они будут представлять? Поддерживающую Геббельса

или Гейдриха? Допуская, что генерал СС Гейдрих еще живой. Пока я на борту

этого корабля, его могли окружить и пристрелить. Все происходит так быстро

во время переходного периода в тоталитарном обществе. В фашистской