Объективная психология 33 страница

Далее, в заведоваемой нами лаборатории доктор Никитин исследовал «психическое» влияние присутствия ягненка на отделение молока у мо­лочных овец. При этом у неоиерированных овец, как упомянуто, оказыва­лось всегда усиление отделения молока при виде своего ягненка. Так же действовал и крик ягненка. Уничтожение же соответствующих корковых

*° Белиц кий Ю< К. О влиянии коркового центра слюноотделения на рефлекторную работу елкшпых желез

51 Во кремя демонстрации оперированных жинотных V. А. Трекером, и одном на научных собраний Клиники душевных и нервных болемней в мае 1908 г, ныненшюсь, что в лабора­тории И, П. Пнилова не приступали к исследованию оперированных собак ранее (5 го дня, когда, очевидно, должны уже были наступить явления компенсации. Этим, без сомнения, объясняются отрицательные результаты исследований его лаборатории в указанном отно­шении.

центров, раздражение которых вызывало отделение молока, вызывало прекращение его отделения при показывании ягненка.

Наконец, можно укачать еще па тот факт, что при удалении корковых зрачковых центров п коре передних чжтен полушарий наблюдалось устранение расширения зрачки при испуге животного, что гонорит об отношении зрачковых корковых центров к иснхоцефлскториым движениям зрачков, участвующим в мимических движениях.

Клинические наблюдения равным образом пе остаиляют сомнения в том, что корковые центры чувство-двигательной оолагтм являются центрами некоторых из мимических дпиженни.

Известно, что при корковом параличе совершенно утрачивается к спо­собность выполнять жесты руками и только днустороине иннервируемые мимические движения в лице (смех и плач) еще сохраняются. И пользу отношения корковых двигательных центром к мимике говорит также и опубликованные мною и чатом другими антоцачи случаи корковых пара­личей, сопровождающихся насильственным смехом и плачем 2Й*.

Таким образом, имеются все основания полагать, что та особая катего­рия выразительных движений, которая может быть названа психорефлек­торной, выполняется главным образом при участии корковых центров, действующих, очевидно, при посредстве тех или других подкорковых цент­ров, связанных с корой особыми проводниками.

Происхождение мимики

Переходя к биологическому развитию мимики, необходимо заметить, что, как мы уже говорили выше, большинство исследователей стояли на точке зрения субъективной психологии, вследствие чего и при описании отдель­ных мимических движений, а равно и при их классификации авторы, имен в виду удовлетворить задачи и пели субъективной психологии, руко­водствовались главным образом предполагаемыми по аналогии с самими собою субъективными состояниями, которые и клались ими в основу объяснения тех или других мимических движений.

Лишь со времени Дарвина по отношению к мимике и жестам начи­нается приложение биологического метода исследования, в чем нельзя не видеть одну из крупных заслуг великого натуралиста.

Но из трех руководящих принципов Дарвина, собственно, лишь первый принцип, или принцип полезности, как уже ранее говорилось, встретил наибольшее число приверженцев.

К сожалению, и в проведении своего первого принципа великий натуралист, подобно многим психологам, не избежал субъективизма в объяснении тех или других мимических движений. Так, например, если животное поднимает шерсть на своем теле и скалит зубы, потрясает рогами или издает злобные звуки, то, но взгляду Дарвина, это делается с целью показаться своему врагу более страшным 52.

Вообще Дарвин в своей книге «О выражении ощущений человека и животных» излишне привлекает к объяснению мимики субъективный мир животного. Ярость, по его словам, «ведет у них к сильному напря­жению всех мышц, включая сюда и голосовые, и многие животные в злости стараются напустить ужас на своего врага своим ревом, как, например, лев, или, как собака, ворчанием. Я полагаю, что это делается с целью испугать врага на том основании, что у льва в то же время приподнимается шерсть гривы, а у собаки — шерсть вдоль спины, чтобы казаться как можно больше и страшнее* п'\

р Ч. О ныражннни ощущении у чоликека и животных. С. 29. Там же. С. 42.

Нечего и говорить, что здесь Дарвин погрешил сильно в сторону субъективизма и тем самым ослабил ценность установленного им принци­па. Но войдем ближе в рассмотрение дарвиновской точки зрения, которая получила особенное развитие в отношении значения кожных придатков как одного из частых орудий выражения. На одной из страниц вышеуказан­ного сочинения Дарвин говорит: «Едва ли существует другое столь общее выразительное движение, как непроизвольное приподымание волос, перьев и других кожных придатков, так как оно встречается в трех классах позвоночных животных. Придатки эти приподымаются под влиянием ужа­са или гнева, в особенности в тех случаях, когда оба ощущения смешаны вместе или следуют быстро одно за другим. Движение это служит к тому, чтобы сделать животное, по-видимому, больше и страшнее для врагов и соперников; оно сопровождается обыкновенно разными произвольными движениями, направленными к той же цели, как, например, издавание диких криков» 54.

Так же и раздувание тела земноводными и пресмыкающимися служит, по Дарвину, средством напугать врагов.

Вслед за Дарвином такого же субъективного толкования выражающих движений держатся и позднейшие биологи. Так, например, Фаусек, произ­водивший наблюдения над движениями угрозы у пресмыкающихся За­каспийской степи, говорит по их поводу, повторяя почти в точности слова Дарвина: «Мы видим, что животное старается казаться больше, чем оно есть на самом деле, высоко подымаясь на ногах и раздувая свое тело (агама, варан и др-Ь издает звуки, шипит, оттопыривает кожные придат­ки» 55. Нетрудно видеть, что здесь результат принимался за причину. Бели выражающие движения с поднятием кожных придатков действитель­но способны испугать другие особи, то это вовсе еще не значит, что мобилизация мышц, обнаруживающая готовность к нападению и обороне, обусловливается внутренним желанием напугать врага своим видом и что природа именно с целью создания страшного вида одарила животных способностью искусственно увеличивать кажущиеся размеры своего тела во время гнева.

Переходя к анализу вышеуказанного порядка явлений, прежде всего необходимо отметить, что как Дарвином, так и другими авторами в при­водимых выше цитатах подводятся под один общий принцип два совершен­но разнородных явления, имеющих только отдаленное внешнее сходство между собою, это подъем кожных придатков, с одной стороны, и разду­вание или наполнение воздухом дыхательной или ротовой полости, с дру­гой. На самом деле между теми и другими движениями нет ничего общего, так как оба они относятся к различным системам тела и удовлетворяют различные потребности. Наполнение воздухом легких в виде инспиратор-ной остановки дыхания мы имеем и у млекопитающих в начале всякой борьбы, и в этом отношении имеется полная аналогия между раздува­нием земноводных и инспирацией млекопитающих. Земноводные имеют склонность к чрезмерному надуванию своих воздухоносных путей для того, чтобы иметь достаточный запас воздуха для борьбы, причем вместе с постепенным выдыханием воздуха из груди они и шипят, по крайней мере при сильном раздражении.

Равным образом и млекопитающие обнаруживают предварительную инспирацию, удовлетворяя потребности иметь необходимый для борьбы запас воздуха, который благодаря напряжений голосовых связок и посте­пенному ослаблению диафрагмы мало-помалу выходит из легких, приводя

Там we. С. 47.

Фаусек В. А. Биологические исследования в Закаспийской области. 1906. С. 93.

к рефлекторному обнаружению голоса (ворчание собаки, рычание льва, глухое мяуканье кошки и т. п.).

Так как у земноводных нет кожных придатков, как у млекопитающих и птиц в виде шерсти и перьев, то, очевидно, нельзя отыскивать и аналогии между оттопыриванием шейных перьев или волос при драке у птиц и млекопитающих и надуванием земноводных, имеющих совершенно дру­гой смысл и значение.

Поэтому необходимо рассмотреть оба эти явления совершенно самостоя­тельно. Уже Дарвин совершенно правильно оценил значение гривы у льва и других животных как защиту столь важного органа, как шея. Такое же значение имеют, без сомнения, и длинные перья на шее самцов у птиц. В связи с этим, очевидно, должен иметь известный смысл и подъем шерсти и перьев на шее во время драки.

Дарвии и его приверженцы видят смысл в устрашении этим врага; животное, по взгляду Дарвина, ннмеренаетсн казаться больше и, следо­вательно, страшнее. Но, так как речь идет чаще всего о борьбе между особями одного й того же вида из-за самок, то прежде всего представ­ляется маловероятным, чтобы особи одного и того же вида особенно пуга­лись придатков, им вполне хорошо знакомых, которыми к тому же они обладают в более или менее одинаковой мере. Притом же не доказано, чтобы страх определялся именно размерами предмета. Как известно, мелкие животные бросаются на больших, ничуть не смущаясь их раз­мерами (собаки, например, бросаются на коров, лошадей). Да и между особями одного и того же вида размеры противника ничуть не внушают панический страх. Малые по размерам петухи, например, мужественно вступают в драку с большими и зачастую оказываются победителями.

Поэтому невероятно, чтобы подъем волос или шерсти мог служить специально для устрашения врага. Последнее объяснение тем более непра­вильно, что петухи во время драки вместе с подъемом шейных перьев прижимают остальные свои перья к телу, спускают крылья и вытягивают хвост, что вместе с принижением головы, несомненно, уменьшает разме­ры птицы во время драки.

Исследования над инстинктами животных также не подтверждают того, чтобы страх возбуждался размерами другого животного. Морган в своей работе «Привычка и инстинкт» сообщает некоторые относящиеся к инте­ресующему нас предмету наблюдения, которые мы заимствуем из книги Фаусека. Наблюдения над птенцами разных птиц привели автора к выводу, «что птицы не обнаруживают инстинктивного страха перед пчелами или осами, как таковыми, но что они отступают, вероятно, инстинктивно перед всяким сравнительно большим чуждым предметом, особенно если предмет этот энергично движется или производит шум, подобно жужжа­нию. Это заставляет нас предполагать, что инс кнктивный страх возникает не перед каким-нибудь особым зрительным предметом, а скорее перед известными видами действий» 56.

При этом выяснилось, что бегство возбуждается у молодых неопытных птенцов не видом и размерами возможного чрага, например человека или вюшки, а приближением «всякого быстр движущегося животного или даже листа, подгоняемого ветром» 57. Быстро движущийся малознако­мый предмет, хотя бы и малых размеров, jien.j возбуждает тревогу и страх не только у людей, что общеизвестно, но и у животных. Из­вестно, например, что молодые обезьяны легко пугаются всяких мелких зверьков и даже мышей. Тем те качеством отличаются наши собаки.

м Цит. по: Фаусек В А. Биологические исследования в Закаспийской области. С. 103. и Там же.

Общеизвестно также, что молодые животные, например лошади, легко • путаются всякого незнакомого им предмета, особенно движущегося.

Имея возможность произвести соответствующие наблюдения над трех­дневным теленком, я мог убедиться, что ни вид человека, ни показывание предметов его не приводило к бегству, но достаточно было, взяв в руки палку, к которой он также относился равнодушно, взбросить ею солому перед его глазами, чтобы это движение сейчас же вызвало стремительное движение бегства.

Даже у хищников обнаруживаются подобные же явления. Например, молодой котенок отстраняется от приближающегося к нему комка бумажки и устремляется за ним в погоню* как только комок бумажки будет от него удаляться.

Итак, ни размеры предмета, ни его окраска не возбуждают движение бегства у молодых, неопытных животных, и лишь движущийся на них предмет, каких бы размеров он ни был, возбуждает движение обороны и бегства. Правда, Морган указывает, что молодые птицы клюют мелких червей (личинок насекомых) и будто бы боятся более крупных; но если это наблюдение и справедливо* то самый факт может быть объяснен проще всего выбором подходящей для их клюва пищи.

Во всяком случае, нет основания признавать, что у взрослых животных неизбежно развивается «инстинкт страха», связанный с движением оборо­ны и бегства перед кажущимся увеличением размеров тела на счет подъема кожных придатков. -,.

Те авторы, которые согласны с Дарвином, признают, что, собственно, в виде primum movens для развития известной части мимических движений является желание сделаться как можно страшнее, чтобы напугать врага, могли бы сослаться на существование у некоторых животных таких придатков, которые служат будто бы исключительно для устрашающих движений (например, воротник у Chlamydosaurus, ротовые придатки у Phrynocephalus mystacens по Фаусеку),

Но таких придатков в действительности нет, так как те придатки* которые, по словам авторов, служат исключительно для реакции угрозы, полезны животному в другом отношении, при действительном на них нападении или в борьбе. И действительно, воротник у крупной австралий­ской ящерицы Chlamydosaurus, в спокойном положении животного мало­заметный, при обороне и нападении оттопыривается так, что образует вокруг головы и шеи большой круглый шит, закрывающий, если смотреть спереди на животного, не только шею, но и его туловище. Таким образом, ясно, что назначение этого воротника не в том, чтобы производить впечат­ление угрозы, а в действительно создаваемой им защите шеи животного. Такое же значение, очевидно, имеет и раздувающийся при раздражении шейный мешок у варана, бородовидный мешок у Agama sanguinolenta, у Amphibosaurus barhatus, раздувающийся при раздражении животного, а также ротовые придатки у Phrynocephfilus mystaceus, в спокойном состоя­нии прижатые к бокам головы и раздувающиеся в крайне резкой степени при раздражении животного и тем защищающие его шею от нападения спереди.

Со своеобразным, но совершенно аналогичным по значению приспособ­лением мы встречаемся и у некоторых видов хамелеонов (Chamaeleo monacbus, Ch. melleri, Ch. gracilis и др.). У них на боках головы сзади имеются большие кожные складки, плотно прижатые к шее при аокое и оттопыривающиеся вследствие надувания до перпендикулярного положе­ния к телу; в таком виде вместе с надутым мешком на глотке эти образования напоминают вышеописанный воротник австралийской ящери-

Наконец, подобное же защитное значение, очевидно, имеют аналогич-

ные приспособления и у некоторых змей. Очковые змеи, но словам Дарви*' на, «в раздражении раздуваются несколько и шипят умеренно, но в то же-время они поднимают голову вверх и расширяют при помощи своих удлиненных передних ребер кожу вокруг шеи в виде большого круга» S8t.

Ц

справедливо мнение, что длинная грива и шейный перья для, зацднты столь важной части тела, как шея, то есть полное основание признать, что и подъем шерсти и перьев на шее имеет значение защиты*-,, так как этим путем скрывается сама шея до такой степени, что. они, несомненно, представляется менее уязвимой для врагов, нажгли к том слу­чае, если бы она была прикрыта хотя и длинными, но гладко лрн-ложен--ными кожными придатками. Очевидно, что и надувание шейных горловых мешков некоторыми пресмыкающимися (агама, варан и др.), а равно и под­нимание плоского круга вокруг шеи очковой змеей имеют одинаковое значение защиты важнейших частей идеи от нападения врага.

Заслуживает внимание в числе мимических движений покраснение кожи и кожных образований в рассерженном состоянии животных и пря брачном их возбуждении. Покраснение кожи составляет довольно paqnpov страненный признак возбужденного состояния животных. У человека при. этом краснеют лицо, уши, шея и часть груди. У животных красиеет иногда вся кожа, по узнается краснота на тех местах, где шерсть короче и реже, например на ушах у кролика.

У некоторых же видов имеются оголенные места на коже, которые под-, вергаются резкому изменению окраски в период раздражения. Также у мандрилла (CynocephaUts mormon) мы имеем красные и синие полосы/ на морде и особенно бросающийся и глаза голый красный облезлый зад. Точно, так же и иавианы имеют ярко красны» зад. Некоторые из птиц особенно из рода куриных, имеют большие мясистые коншые придатки' красного или синего цвета. Таковы гребни и другие мясистые придатки й». голове петухов и кур, хоботооиразная висюлька индюка, бусовидные «шей-1 ные украшения») у него же и т. п.

У некоторых пресмыкающихся также имеются кожные» области и кож-1 ные придатки, которые краснеют или синеют при раздражении животного*' Например, воротник у Chlamydosaunis Kingi в передней свошг части при» раздражении животного расцвечивается красными, желтыми и, синими цветами: кроме того, у животного наблюдается покраснение:кожи около*-глаз и по краям челюсти. У Phrynncephalns mystacens краснеют при pa;*updJ жени и животного не только раскрытая паст1>. по и углоные кожные irpnAat~? ки рта. У Cololes verfcirolor принимают красный цвет при раздражении1 голова животного и передняя часть тела. Изменения цнета хамелеон» приу раздражении общеизвестны, хотя бы по описаниям. Но слонам проф. Фау-' сека, «у возбужденной агамы (Agama sangnioo-lonta. Я, Л/. Бехтерев) кожа на раздутом горловом мешке интенсивно синеет, синеют бойа: тела и верхняя сторопа плечевой части передних ног» w. У некоторых агам вместо синевы нижней части тела выступают на ней разные пятна

Возникает, конечно, вопрос, как можно объяснить эти «циетные 'яЧнле'г' ния» и возбужденном состоянии животных, иначе гопоря, какое бнологи.чё-ское значение им может быть приписано? Несомненно, что развитие неко­торых нерассмотренных выше «украшений», по крайней мере, когда речь идет об особых мясистых образованиях, связано с полом жипоткого. Тан». упомянутые выше мясистые придатки птиц отличаются большим разви*

Дарвин Ч. О выражении ощущений у человека и животных. С. ГЛ. Цит. пи: Фаусёк В. А. Указ. соч. С. 95. vf!

Фаусек Б. А. Биологические исследовании и Зак;«-иимеьч>й области. С. fiS.

тием у самцов, нежели у самок. Это обстоятельство, а также тот факт, что эти придатки, как и оголенные места кожи у других животных, например зады у обезьян, красгиеют при брачном возбуждении, заставили Дарвина высказать гипотезу, что эти своеобразные «украшения* связаны с брач­ными отправлениями.

«Ни один факт не заинтересовал и не смущал меня так сильно, как яркая окраска зада и прилежащих частей у некоторых обезьян. Так как эти части ярче окрашены у одного пола, чем у другого, и так как они стано­вятся еще ярче во время брачного периода, то я заключил, что эта окраска была приобретена как половое украшение» 60.

Что касается головных и шейных мясистых «украшений» у птиц, то они уже издавна рассматривались как вторичные половые признаки, ввиду их преобладающего развития у самцов. Всем хозяевам известно, что покрасне­ние гребней в конце зимы у петухов и кур обозначает период, когда они начинают нести яйца.

Дарвин, создавший теорию полового подбора, признавал как выше­указанные придатки, краснеющие при брачном возбуждении, так и яркую окраску кожных придатков, а равно и большее развитие этих последних у самцов за особые «украшения», привлекающие самок. Вот, например, как высказывается в этом отношении великий биолог по отношению к сам­цу аргуса, который обладает замечательным оперением и у которого малые маховые перья чрезвычайно развиты в длину и обладают большими пятна­ми: «Эти великолепные украшения остаются скрытыми, пока не покажется в виду самка. Тогда самец поднимает хвост и развертывает перья крыльев в большой, стоящий прямо, круглый веер или щит, который носит внереди тела».— «Случай, представляемый аргусом, в высшей степени интересен, так как он служит нам ясным доказательством, что самая утонченная красота может служить лишь средством нравиться самке и не имеет ника­кого другого значения; мы это можем заключить из того, что первостепен­ные (большие) маховые перья и глазчатые украшения второстепенных (малых) перьев выставляются напоказ в полном блеске лишь в случаях, когда самец ухаживает за самкой*.

«Многие считают совершенно немыслимым, чтобы птица была способна оценивать тонкость оттенения и изящество рисунка. Обладание такой почти человеческой степенью вкуса представляет, без сомнения, удивительный факт; но, может быть, самки аргуса восхищаются скорее общим видом, чем отдельными деталями. Кто думает вообще, что у низших животных можно безбоязненно отрицать присутствие вкуса и неспособность различения, тот будет, конечно, отрицать и в самке аргуса способность оценить такую утон­ченную красоту; но тогда он должен допустить, что все те необыкновен­ные позы самца во время ухаживания, при посредстве которых выказы­вается во всем блеске удивительная красота его оперения, не имеют ника­кой цены; такое заключение я со своей стороны не могу допустить»,

Но дарвиновская теория полового подбора встретила, как известно, не­мало возражений. Из этих возражений главное заключается в том, что не доказан прежде всего основной факт, будто бы в природе выбирают сам­цов самки, а не наоборот, что на самом деле наблюдается в огромном боль­шинство случаев. Руководясь этим, а также тем, что самцы в большин­стве случаев наиболее драчливы, особенно в период брачного возбуждения, некоторые из позднейших авторов начали склоняться к мысли, что яркая

60 Дарвин Ч. Происхождение человека и половой отбор / Полный пер. с послед, англ. изд. М. Филиппова. СПб., 1896. К». 1, 2 м*. Цит. по; Фаусек Я. А, Указ. соч. С 129.

•' Там же. С. 114. м Там же.

окраска кожных придатков, в том числе и оперения, как и их величина, в тех или других областях тела является орудием угрозы для самцов того же вида (Тэйер, Ламекр, Фаусек и др.).

Особенно подробно об этом говорит в своей книге Фаусек, изучавший эти цветные придатки у некоторых экземпляров фауны Закаспийской об­ласти.

«В очень большом числе случаев, однако,— говорит он,— те половые от­личия и связанные с ним движения, которыми Дарвин приписывал значе­ние украшения и ухаживания за самками, на самом деле имеют совсем дру­гое значение: специальные движения самцов суть движения угрозы, а связанные с ними особенности строения и окраски служат для усиления выражения этой угрозы...» в*.

Сущность влияния этих цветов заключается в том, чтобы усиливать впечатление угрозы, если можно так выразит*;я, сильнее ее оттенить. С этой точки зрения автором сближаются вышеуказанные цветные явле­ния у пресмыкающихся, большей частью свойственные в более или менее одинаковой мере обоим полам, со вторичными половыми признаками птиц, у которых имеется резкий половой деморфизм, благодаря тому, что у них происходят сильные драки между самцами в период спаривания. Поэтому и яркие цвета кожных придатков, не исключая и красного оперения, на­блюдаются у самцов, нуждающихся в этих реакциях угрозы в большей ме­ре, чем самки. Даже колибри, ярко оперенные особенно мужского пола, обладает этими знаками, или «пятнами угрозы», потому что она отличается поразительной драчливостью, а с дракой связаны и движения угрозы, «Из всего вышеизложенного,— говорит автор,— я думаю, мы вправе сде­лать заключение, что у самцов многих птиц наблюдается большая драчли­вость, направленная преимущественно против других самцов того же вида (но и вообще против врагов), что с этой драчливостью бывают связаны характерные движения угрозы, что для движений угрозы чрезвычайно увеличиваются в размере кожные придатки (перья) в хвосте, крыльях, на голове и шее (хохлы и воротники) и что эти придатки с целью усиления производимого впечатления бывают особенно интенсивно окрашены. Обра­зование разнообразных окрасок и металлического блеска облегчается у птиц морфологическими свойствами кожных придатков, строением перь­ев, легко дающих субъективные физические цвета и явление игры цветов путем интерференции света. Биологическое значение ярких цветов заклю­чается в увеличении впечатления угрозы, производимого данными придат­ками при их движении. Их же так называемая крастота есть совершенно побочный результат, существующий только для сознания человека» б5.

Указав на генетическую связь между движениями урозы у пресмыкаю­щихся и «вторичными половыми признаками» у птиц, связанными с драка­ми самцов и токованием, автор говорит: «У ящериц сильно развита способ­ность и наклонность к движениям угрозы; в связи с этой наклонностью развиваются разные, служащие для украшения кожные придатки, а также иногда и яркие цвета: или ящерица может менять цвет кожи в данный момент, вли известный орган, участвующий в движении угрозы, является постоянно ярко окрашенными. Движения угрозы ящерицы делают в при­сутствии врага, но также и друг перед другом, в драках самцов из-за самки; есть указания, что характерные движения угрозы, предшествующие обык-

в* Thayer // Nature. 4901 — 1902; Lamecre A, devolution des ornements sexuels // Bull, de l'acad. de Biologique. 1904; Фаусек В, А. Биологические исследования в Закаспийской области.

" Там же. С. 106-107,

" Там же. С. 120-121.

новенно драке, самец проделывает и перед самкой — как бы. символиче­ская угроза на всякий случай отсутствующему сопернику»66.

Однако, как ни слабо учение Дарвина о половой подборе, основанное на принципе прельщения самок «украшениями», не может быть признано достаточно обоснованным и новейшее учение, явившееся на смену первого и гласящее, что яркая окраска кожных придатков служит для угрозы самцов того же вида. Прежде всего опять спросим себя, какое может иметь значение орудие угрозы, когда подобное же орудие угрозы имеется и у дру­гого самца. Если дело заключалось бы в неодинаковом развитии этих ору­дий угрозы, то, казалось бы, больше значения имели действительные бое­вые орудия, а не кажущиеся или мнимые. Странно в самом деле, что приро­да вместо действительных орудий, которые имеют для всех и каждого ре­альное значение, создает еще орудия защиты вроде изображений китай­ских драконов. С вышеуказанной точки зрения и токование некоторых куриных пород не имеет какой-либо иной цели, кроме драки между сам­цами, тогда как более чем очевидно, что хотя токование и приводит к дракам между самцами, но его главная цель есть спаривание, так же как и все так называемые ухаживания самцов за самками.

Это ясно, например, из следующего описания Брема об ухаживании тех же самцов-аргусов за самками: «Пока он не возбужден половым чув­ством, он походкой и осанкой вполне походит на павлина; он плотно прижи­мает к телу свои красивые крылья и в горизонтальном направлении вытяги­вает свой хвост. Во время же спаривания самец с распущенными и прижа­тыми к земле крыльями, токуя, гордо разгуливает по лесным прогалинам; в это время слышится своеобразный, напоминающий собою мурлыканье звук, привлекающий сюда самок...» 6Т. Вот, например, очень характерное описание тетеревиного токования, которое мы находим у Брема: «Самцы-тетерева, собираясь на площадях, издают при токовании своеобразные звуки и производят особые, не менее своеобразные движения. Перед бормо­танием косач держит хвост вертикально и, распустив веером, вытягивает кверху шею и голову, перья которой взъерошиваются, и отставляет крылья вбок и книзу. Затесы он проделывает несколько скачков то в одну, то в дру­гую сторону, иногда поворачиваясь кругом, и держит нижнюю половину клюва так отвесно вниз, что последняя трется о перья подбородка. Во время всех этих движений косач хлопает крыльями и делает полные обороты на месте» м. К токовищам, конечно, прилетают и тетерки, так что самцы, по словам Брема, «по окончании турниров могут получить награду за свои труды» 6й. При этом токование, точнее, вслед за токованием, как известно, действительно происходят обыкновенно сильные драки между самцами, благодаря чему у самцов голова и шея часто бывают изранены и перья на них ощипаны. Но более чем очевидно, что эти драки являются лишь допол­нением к токованию, своего рода брачной прелюдией, а не целью токова­ния, так как они сами по себе способствуют подъему полового возбужде­ния и в этом отношении играют известную роль в брачной церемонии, ко­торая имеет своим прямым назначением следующий за ней брачный союз. Поэтому трудно согласиться с В. Фаусеком, который по доводу токования тетеревов замечает происходит ли, однако, действительно настоящий выбор самцов самками, на этот счет едва ли существуют точные наблюдения; еще более сомнительно, чтобы украшения самца играли роль в этом выборе. Но что самцы дерутся и прогоняют друг друга, это факт. Поэтому все дви-

• Тшц же. С. 121. " -••--

67 Бр*м 4- 3. Жвэць животных. Цит. по: Фаусск В. Д. Указ. соч.

* Тю* же. ст т.

* Tait 288

жения токующего тетерева, по аналогии с движениями сердитого индюка, с большею справедливостью следует отнести к движениям угрозы; в таком случае и яркая окраска самца» и его красные брови, так резко бросающиеся в глаза, относятся к категории цветных пятен, связанных с движениями угрозы 70.

Того же мнения держится автор и по отношению к токованию глухарей и вообще всех пернатых. По Брему, «токующий глухарь, подобно косачу, поднимает и распускает хвост, оттопыривает крылья, опускает шею, под­нимает и даже закидывает голову и медленно передвигается но ветви, от ствола к ее концу, чтобы, окончивши свою песню, боком вернуться назад» 71 По Мензбиру, у глухарей в период токования «развиваются особые жиро­вые наросты, отчего шея значительно раздувается против своего обыкно­венного размера и между перьями даже просвечивают голые места»72. «Я вижу во всем этом,— говорит Фаусек,— движения, звуки, придатки и цвета угрозы. Половые отличия у самцов Tetrao cupido и Т. urophasianus, о которых говорит Дарвин, несомненно, также связаны с дракой и служат для целей угрозы» 3.