Мгновения проходят одно за одним; ничто не наделяет их даже иллюзиейсодержания или хотя бы видимостью смысла. Они бегут, но их бег -- это не нашбег; пленники бессмысленного восприятия, мы созерцаем их течение. Пустотасердца перед пустотой времени: два зеркала, отражающие отсутствие другдруга, -- один и тот же образ пустоты... Все нивелируется, словно подвоздействием какого-то мечтательного слабоумия: ни тебе вершин, ни тебебездн... Где она, поэзия лжи, где соль загадки? Тот, кому совершенно неведома скука, все еще обретается в детстве мира,когда эпохи дожидались своего рождения; он так и остается закрытым для этогоутомленного времени, которое переживает само себя, которое смеется надсобственными измерениями умирает на пороге собственного... будущего, увлекаяза собой и материю, внезапно возвышающуюся до лиризма отрицания. Скука --это отзвук в нас разрывающегося времени... откровение пустоты, затуханиебреда, который поддерживает -- или же выдумывает -- жизнь... Создатель ценностей, человек является преимущественно узником бредовыхвидений, узником веры в то, что нечто существует, тогда как стоит емузадержать дыхание, как все останавливается, стоит подавить свои эмоции, какпрекращается дрожь, стоит побороть свои капризы, как все поблекнет.Реальность является всего лишь плодом наших крайностей, результатомотсутствия у нас чувства меры, следствием необузданности нашего во-
ображения. Тише пульс -- и движение мира тоже замедлится; без нашеготепла пространство становится ледяным. Время течет только потому, что нашижелания созидают некую декоративную вселенную, которую способно превратить вдым малейшее проявление трезвомыслия. Крупица прозорливости возвращает нас кнашему изначальному состоянию -- к наготе; капелька иронии срывает с насмаскарадный костюм надежд, позволяющих нам обманывать самих себя и житьиллюзиями: всякий другой путь ведет за пределы жизни. Тоска лишь началоэтого маршрута... Она заставляет нас ощутить чрезмерную протяженностьвремени, не имеющего ни конца ни края. Оторванные от какой-либо предметностии не настроенные усваивать что-либо из внешнего мира, мы медленно разрушаемсебя, поскольку из будущего нам уже не брезжит смысл существования. Тоска открывает нам вечность, которая, перестав казаться преодолениемвремени, выглядит как его погибель; теперь время -- это бесконечная чередадуш, разлагающихся от недостатка суеверий; это тусклый абсолют, где ничтоуже больше не препятствует вещам двигаться по кругу в поисках собственногопадения. Жизнь творится в бреду и разрушается в скуке. (Тот, кто страдает от явного недуга, не имеет права жаловаться: у негоесть занятие. Великие страдальцы никогда не скучают: болезнь переполняет их,подобно тому как угрызения совести переполняют души великих грешников. Ведьвсякое сильное страдание порождает иллюзию полноты и предлагает сознаниюужасную реальность, реальность, от которой оно не в силах уклониться; а вот беспредметное страдание, погруженное в преходящий траур, каковым являетсятоска, не требует от сознания ничего, что обязывало бы к плодотворномупоступку. Как исцелиться от неуловимого и в высшей мере неясного недуга,который поражает тело, не оставляя на нем отпечатка, недуга, которыйпрокрадывается в душу, не отмечая ее никаким знаком? Это напоминает болезнь,оправившись от которой мы бы лишились наших возможностей и запасов внимания,оказались бы неспособными заполнять ту пустоту, что возникает послеокончания наших мук. Ад -- это тихая гавань по сравнению с таким вотчувством затерянности во времени, с такой вот пустой и бессильной апатией,порождаемой зрелищем разлагающейся у нас на глазах вселенной. Какую терапию применить против болезни, о которой мы и думать забыли,страдая, однако, в наши дни от ее последствий? Как изобрести лекарствопротив существования, как закончить это исцеление без края и конца? И какприйти в себя от его начала? Скука -- это неисцелимое выздоровление...)
