О Господи, до чего же мне омерзительны гнусные дела рук твоих и этитошнотворные уроды, которые кадят тебе и которые действительно созданы потвоему образу и подобию! Ненавидя тебя, я бежал от твоего конфетного царстваи от россказней твоих марионеток. Ты -- гаситель наших порывов и усмирительнаших мятежей, пожарник нашего пламени, агент нашего слабоумия. Еще до тогокак я заключил тебя в формулу, я попирал твою алхимию, презирал твоипроделки и все уловки, которые составляют твой наряд Необъяснимого. Какщедро оделил ты меня желчью, которую твое милосердие позволило тебесэкономить на своих рабах. Поскольку нет лучшего отдыха, чем под сенью твоейникчемности, для спасения какой-нибудь твари достаточно положиться на тебяили на твои подделки. И я не знаю, кто заслуживает большего сочувствия: твоиприспешники или я; мы все восходим по прямой линии к твоей некомпетентности,к тому, как ты творил, мастерил, изготовлял свои самоделки с кашей исумятицей в голове. Из всего, что было извлечено из небытия, существует ли что-нибудь болееничтожное, чем этот мир или идея, предшествовавшая его рождению? Повсюду,где что-нибудь дышит, одним увечьем становится больше: нет такогосердцебиения, которое не подтверждало бы ущербности живого существа. Плотьменя ужасает: эти мужчины, эти женщины -- требуха, хрюкающая от спазмов. Нехочется признавать своего родства с этой планетой, ведь каждый миг -- этобюллетень, брошенный в урну моего отчаяния. Исчезнет ли твое творение или будет существовать долго -- не имеетзначения! Твои подчиненные все равно не сумеют достойно завершить то, что тыначал строить, не имея таланта. Однако они, конечно, сбросят пеленуослепления, которую ты накинул им на глаза. Но хватит ли у них сил отомститьза себя, а у тебя -- защититься? Этот биологический вид насквозь прогнил, ноты прогнил еще больше. Оборачиваясь к твоему Врагу, я жду дня, когда онукрадет твое солнце и повесит его в другой вселенной. 116 ОБРАМЛЕНИЕ ЗНАНИЯ Наши истины стоят не больше, чем истины наших пращуров. Заменив их мифыи символы рациональными понятиями, мы стали считать себя "передовыми", но темифы и символы выражали едва ли меньше, чем наши понятия. Древо Жизни, Змий,Ева и Рай обозначают столько же, сколько Жизнь, Познание, Искушение,Бессознательное. Мифологические персонификации Добра и Зла как инструментыосвоения действительности не уступают категориям добра и зла в этике. Знание-- в глубинных своих чертах -- остается неизменным: варьируется лишь его "обрамление";. Любовь продолжается без Венеры, война -- без Марса, и, хотябоги больше не вмешиваются в ход событий, события от этого не становятся ниболее объяснимыми, ни менее озадачивающими. Тяжелый багаж формул заменилпомпезность древних легенд, а вот константы человеческой жизни так и неизменились, поскольку наука постигает их почти на том же уровне, на какомэто делали поэтические рассказы. Самонадеянность современного человека беспредельна: мы считаем себяпросвещеннее и проницательнее всех живших в минувшие столетия людей, забываяо том, что учение, например Будды, поставило проблему небытия передмиллионами живущих на земле существ. Мы же вообразили, что открыли этупроблему сами, поскольку сформулировали ее в новых терминах и приправиликрохами эрудиции. Хотя какой мыслитель Запада выдержит сравнение сбуддийским монахом? Мы теряемся среди текстов и терминов: медитация --понятие неведомое современной философии. Если мы хотим соблюстиинтеллектуальную благопристойность, нам следует изгнать из нашего духавосторги по поводу цивилизации, равно как и суеверие по имени История. Чтоже касается великих проблем, то у нас нет и тени превосходства над нашимидавними и недавними предками: человечество всегда все знало, по крайней мерео том, что касается наиболее Существенного; современная философия ничего недобавляет ни к древнекитайской философии, ни к древнеиндийской, ни кдревнегреческой. Впрочем, никаких новых проблем и не может быть, несмотря нато что наша наивность или наше тщеславие хотели бы убедить нас в обратном.Ну кому под силу соревноваться в игре идей с греческим или китайскимсофистом, кто в состоянии столь же дерзко, как они, оперироватьабстракциями? Все вершины мысли были покорены давным-давно, причем во всехцивилизациях. Соблазненные демоном Несказанного, мы слишком быстро забываем,что являемся всего лишь эпигонами первого питекантропа, который началразмышлять. Самую большую ответственность за современный оптимизм несет Гегель. Какже это он не разглядел, что сознание меняет лишь свои формы и модальности,но совершенно не прогрессирует? Становление исключает возможность абсолютнойзавершенности, как исключает оно и цель: приключение времени развертываетсяпри отсутствии какой бы то ни было вневременной задачи и закончится, когдаисчерпаются его возможности идти 117 вперед. Качество сознания меняется вместе с эпохами, но количество егопри смене эпох не растет. У нас сознания не больше, чем в греко-романскоммире, в эпоху Ренессанса или в XVIII в.; каждая эпоха совершенна сама посебе -- и обречена на смерть. Бывают такие особые моменты, когда сознаниенапрягается до предела, но такого помрачения ума, чтобы человек не знал, какподступиться к своим важнейшим проблемам, не было еще никогда. Проблемынужно решать постоянно, потому что история -- это вечный кризис1и вечное преодоление наивности. Негативные состояния, которые как раз иинтенсифицируют работу сознания, распределены по истории неравномерно, ноприсутствуют во всех периодах. Когда они уравновешенные и "счастливые", товлекут за собой Скуку -- естественный термин для обозначения счастья. Акогда торжествует хаос, то они заканчиваются Отчаянием, за которым следуютрелигиозные кризисы. Идея земного Рая была составлена из разных элементов,не совместимых как с Историей, так и с заполненным негативными состояниямипространством. Все пути, все методы познания в одинаковой степени пригодны: логика,интуиция, отвращение, восторг, стон. Видение мира, основанное нарациональных понятиях, не более оправдано, чем видение, порожденное слезами:аргументы и вздохи представляют собой модальности, в равной мередоказательные и в равной мере никчемные. Вот я строю некую форму вселенной;я в нее верю, и тем не менее эта вселенная обрушится под натиском какой-либоиной уверенности или же от столкновения с каким-либо сомнением. И последнийневежда, и Аристотель равно неопровержимы -- и неубедительны. И непреходящийхарактер, и обветшалость в равной мере свойственны и произведениям, которыевынашивались долгие годы, и стихотворению-экспромту. Разве можно утверждать,что в "Феноменологии духа"2 больше истинности, чем в"Эпипсихидионе"? Молниеносное озарение и кропотливый труд дают результатыстоль же окончательные, сколь и смехотворные. Сегодня я предпочитаю одногописателя какому-нибудь другому, а завтра вдруг полюблю произведение, котороераньше было мне противно. Творения духа и сопутствующие им принципы зависятот наших настроений, от нашего возраста, от нашего энтузиазма и нашихразочарований. Мы ставим под сомнение все, что некогда любили, и мы всегда иправы, и неправы, ибо все доказательства одинаково вески и ничто не имеетникакого значения. Я улыбаюсь -- и рождается некий мир; я хмурюсь -- и онисчезает, готовый вот-вот уступить место какому-то новому миру. Нет такихмнений, систем, верований, которые не были бы обоснованными и в то же времяабсурдными в зависимости от того, принимаем ли мы их или отвергаем. В философии обнаруживается не больше строгости, чем в поэзии, а винтеллекте -- не больше, чем в сердце; строгость суждений существует лишь втой степени, в какой мы идентифицируем себя с принципом или предметом,который рассматривается нами или же оказывает на нас воздействие; со сторонывсе представляется произвольным: и разум, и чувство. То, что мы называемистиной, является недостаточно прочувствованным, еще не исчерпанным,недостаточно обветшалым, новым заблуждением, которое ждет, когда его новизнабудет подвергнута сомнению. Знание расцветает и умирает одновременно снашими чувствами. Переходя от одной истины к 118 другой, мы исчерпываем себя вместе с ними и в конце концовобнаруживаем, что в нас осталось не больше жизненного сока, чем в них.История немыслима вне того, что разочаровывает. И постепенно мы чувствуемвсе большее желание предаться меланхолии и умереть от нее... Подлинное знание сводится к бдению во тьме: только совокупность нашихбессонниц отличает нас от животных и от себе подобных. Разве способна зародиться плодотворная или необычная идея в мозгукакого-нибудь любителя поспать? У вас крепкий сон? У вас приятныесновидения? Значит, вы всего лишь увеличиваете собой на одну единицубезымянную толпу. День враждебен мыслям, солнце их затемняет; они сияют лишьтемной ночью... Вот вывод ночного знания: всякий, кто приходит кутешительному выводу о чем бы то ни было, обнаруживает либо свою глупость,либо свою притворную снисходительность. Разве можно найти хотя бы однурадостную истину, которая соответствовала бы действительности? А комудовелось спасти честь интеллекта дневными разговорами? Блажен тот, кто можетсказать себе: "Знание мое печально". История -- это ирония в движении, зубоскальство Духа, проявляющееся влюдях и событиях. Сегодня, например, торжествует верование; завтра оноокажется побежденным, преданным хуле, изгнанным с позором в угоду новомуверованию, и те, кто разделял то верование, разделят с ним это поражение.Затем придет новое поколение, и старое верование снова войдет в силу;разрушенные памятники будут восстановлены... чтобы когда-нибудь быть сновауничтоженными. Нет такого неколебимого принципа, который управлял бымилостями и жестокостями судьбы: их чередование вносит свою лепту вграндиозный фарс Духа, в котором перемешиваются самозванцы и романтики,коварство и энтузиазм. Посмотрите на полемику в любом столетии: она непокажется вам ни обоснованной, ни необходимой. А ведь она определяла лицотого или иного столетия. Кальвинизм1, квиетизм2,Пор-Ро-яль3, Энциклопедия4, Революция,позитивизм5 и так далее -- какая череда нелепиц... которые должны были возникнуть, какая бестолковая, но при этом роковая трата энергии! ОтВселенских соборов до современных политических споров разнообразные видыортодоксии и ереси испокон веков обременяли человеческое любопытство своейнеотразимой абсурдностью. Есть столько различных масок для великогомножества "за"; и "против"; в диапазоне от Неба до Борделя. Тысячи людейпострадали из-за мудрствований, касающихся Богоматери и Сына Божьего; тысячидругих мучили друг друга из-за менее безосновательных, но столь женевразумительных догм. Совокупность истин неминуемо превращается в секты,которые, подвергаясь нападкам и гонениям, разделяют судьбу загубленногоПор-Рояля. Ну а потом проходит время, руины, украшенные нимбом мученичества,становятся святынями и превращаются в места паломничества... Не менее неразумными, чем средневековые дискуссии о номинализме иреализме являются в наши дни дискуссии о демократии и ее формах. Всякаяэпоха оболванивает себя каким-нибудь абсолютом -- маловажным, скучным истоящим других абсолютов, ведь невозможно же не быть современникомкакой-нибудь веры, какой-нибудь системы, какой-нибудь идеологии, 119 короче говоря, невозможно не принадлежать своему времени. Чтобывырваться за пределы своего времени, нужно было бы быть холодным, словно богпрезрения... Так что остается лишь утешать себя тем, что история не имеет ни смысла,ни направления. Стоит ли еще терзаться по поводу счастливого конца будущего,по поводу заключительного праздника, оплаченного только нашим потом и нашимибедствиями? Терзаться оттого, что грядущие идиоты, злорадно смеясь наднашими мучениями, будут плясать на наших могилах? Видение грядущего рая вкачестве итога превосходит по своей абсурдности абсурднейшие бредни надежды.Все, что можно сказать в оправдание Времени, сводится к тому, что порой внем встречаются кое-какие моменты, более благополучные, чем остальные,кое-какие происшествия без последствий в нестерпимой монотонностинедоумений. Вселенная начинается и заканчивается вместе с каждыминдивидуумом, будь то Шекспир или последний бедолага; ведь каждыйвоспринимает свое достоинство или свое ничтожество внутри абсолюта... С помощью какой же уловки то, что кажется существующим, ускользнулоиз-под надзора того, чего нет? Миг невнимания или недуга в недрах великогоНичто, чем воспользовались некие личинки, пролезшие в прореху егобдительности, отчего появились мы! И подобно тому как жизнь вытесниланебытие, ее, в свою очередь, вытеснила история: так существование включилосьв цикл ересей, которые подточили ортодоксию небытия. КНИГА ОТРЕЧЕНИЙ
