ФЕВРАЛЬ 11 страница

И хотя мы все хотели быстрой победы с односторонним счётом, полной ясности тут не было. Капитан Бёрк был прав. Ситуация выглядела странной. Мы никоим образом не были уверены, что эти парни действительно были ВК. С двухсот метров мы не видели никакого оружия или других явных признаков принадлежности к врагам. Сами события были подозрительными, но если бы она оказались местными гражданскими, и мы их убили бы, ущерб для нас был бы неисчислим. Дело того не стоило.

Никто не ворчал насчёт решения Бёрка. Мы его уважали. За то время, что он нами командовал, у нас появилось ощущение, что он хороший лидер, который держит себя в руках и знает, что делает. С этим парнем мы могли выжить. Было некоторое беспокойство насчёт того, что ВК могли заметить нашу преследующую группу и, зная, что мы здесь, могли бы нам что-нибудь устроить после захода солнца. Чтобы предупредить подобные попытки, 3-е отделение отправлялось на выход в качестве блокирующих сил, и должно было провести ночь в неглубокой низине на фермерской пашне, устроив пост прослушивания, примерно в семидесяти пяти метрах перед позициями роты.

Невероятно, но мы начали вечер с десятками стволов, нацеленными на отделение возможных ВК, застигнутых на открытой местности, а закончили сами на открытой местности, в темноте, надеясь, что они на нас не нападут.

После того, как утром мы вернулись обратно, меня вызвал Шарп. Взяв свою М-16 и подсумок с патронами, я последовал за ним за пределы территории лагеря. Он пригласил меня поучаствовать вместе с ним в антиснайперском патруле. Командир беспокоился насчёт отделения ВК, что мы видели предыдущим вечером. Вполне возможно было, что они знали, где мы находимся и оставили снайпера, чтобы убить нескольких из нас, когда утром мы соберёмся уходить. Шарп и я должны были полностью обойти вокруг роты в поисках снайпера. Если он там окажется, то, по всей вероятности, выстрелит. Мы стали живцом. Я не знаю, почему меня выбрали для этой сомнительной почести. Возможно, потому, что я был самым высоким во всем отделении. Может быть, Шарп считал, что раз я на пару дюймов выше него, то представляю собой лучшую мишень. Может быть, он думал, что я более доверчив, чем остальные члены отделения. Может быть, это оттого, что если кому-нибудь суждено оказаться подстреленным, то меня было бы жаль меньше всего.

Если бы мне удалось больше поспать предыдущей ночью или я успел бы утром выпить чашечку кофе, я, наверное, был бы более бдителен и отнёсся к ситуации более серьёзно. Это не укладывается ни в какие рамки воображения. Мы бродили по индейской территории, словно бродячие торговцы, продающие пушечное мясо. Я сам был и продавцом и товаром. Я надеялся, что, возможно, раз Шарп выглядит более опасным, чем я, и носит сержантские лычки, то они будут сначала стрелять по нему. Тогда я смогу отскочить и укрыться, пока остальные не придут к нам на помощь.

Через двадцать минут мы описали полный круг без ущерба для жизни и здоровья. Мы вернулись к остальным, когда они как раз собирались пройти по окрестным фермам в поисках подозрительных лиц и для проверки гражданских идентификационных карточек. Я всё ещё недостаточно проснулся, чтобы встретить кого-нибудь, кто мог оказаться симпатизантом ВК или очутиться в ситуации, где пришлось бы думать.

Древняя старуха на моей стороне ближайшего рисового поля выглядела достойным оппонентом. Насколько крутой она могла оказаться, если её возраст превышал её вес? Я помахал ей рукой, чтобы она подошла, и я смог бы проверить её документы, она ответила лишь щербатой, чёрной от бетеля улыбкой. Я был вынужден помахать ей повторно и направить винтовку ей под ноги. Вдобавок я заговорил с ней, словно крутой полицейский. Она была обязана подойти ко мне. Я ни за что не согласился бы идти к ней по рисовому полю сам. Было ещё слишком рано, чтобы наполнить свои ботинки заразной жижей.

Её водяной буйвол, привлечённый моей деятельностью, помчался на меня. Кто-то мне говорил, что эти животные находят запах белого человека чрезвычайно вызывающим. Поднятая винтовка не смогла испугать буйвола ни в малейшей степени, так что я бросился наутёк. Запрыгнув для спасения своей жизни в ближайшие кусты, я приземлился спиной на тернистое ложе, колючки вонзились в меня под всеми углами.

Буйвол фыркал и гарцевал, вызывая меня выйти. Испуская поток пронзительной тарабарщины, старуха схватила повод буйвола, жёстко хлестнула его по морде и повела прочь. Не переставая болтать, она передала управление животным десятилетнему ребёнку, который вскочил буйволу на спину и ускакал. Там были тысячи таких детей, которые работали на полях по всей стране, управляя вьючными животными. Мы называли их "буффало-бойз".

Прежде, чем я успел выпутаться из колючек, Фэйрмен, который видел всё произошедшее, прошёл мимо. Он по-прежнему был так же приятен, как болячка на губе, и степень его сочувствия это подтверждала.

- Убьёшь этого буйвола - его стоимость вычтут из твоей зарплаты, - заметил он, проходя мимо меня и не остановившись.

- Нет, я не поранился, спасибо, что спросили, - таков был мой ответ, который он проигнорировал.

Старуха опять подошла ко мне, едва я успел отцепиться от колючего куста. Она широко улыбалась, протягивала свои документы и продолжала сыпать словами, которые я по-прежнему не понимал. Замахав на неё руками, я завопил во весь голос: "Хватить чирикать на своём трескучем говне, старая сморщенная сука, и отъебись от меня!"

Позже, мысленно вернувшись к этой минуте, я порадовался, что она не понимала по-английски. Обычно я не разговариваю с людьми в такой манере, но я страдал от лёгкой формы синдрома лишения сна, вызванного ночными вахтами каждый час в течение нескольких ночей подряд. При этом недомогании вы реагируете с почти патологической злостью и грубостью на любую угрозу или стресс. Лекарством был сон.

При недостатке сна, который в армии в дневное время рассматривался, как непростительный грех, моей непосредственной целью стало продержаться до захода солнца. День выдался не особо трудным, если не считать жары. Она была нечеловеческой. Мы вошли на территорию джунглей, столь густых, что даже намёки на ветерок сюда не проникали. Почва, мокрая после недавних дождей, отдавала влагу по мере роста температуры. От этого поднималась влажность, а с ней и наша чувствительность к жаре.

Вскоре произошёл третий за несколько дней случай, когда кто-то вырубился, как это называли джи-ай. Это означало, что кто-то упал в обморок. Поттер, которого я не знал по имени, и ещё один солдат вырубились от солнечного жара за несколько дней до того, но возвратились здоровыми, проведя ночь в тылу. Теперь настала очередь Кена Кейна. Тихий паренёк, он выглядел более интеллигентным, чем остальные. Он держался обособленно и был, как правило, ничем не примечателен, кроме того, что фотографировал больше всех остальных.

Как ни удивительно, большинство парней во взводе вообще не имели фотоаппарата и не делали снимков. Я этого не понимал. Как можно уехать за полмира и не взять фотоаппарат, особенно если можно будет пофотографировать отличную войну? Моя ошибка состояла в том, что я привёз камеру и делал недостаточно фотографий. Я всё ждал для фотографирования чего-то особенного, и закончилось всё тем, что я привёз домой слишком мало снимков. Надо было делать четыре-пять кадров каждый день, неважно, с чем.

У Кейна это был уже второй обморок за последнюю неделю, что служило плохим признаком. Стоило вам пережить тепловой удар, и вы становились более подвержены к его повторениям в будущем. Нам это было ни к чему. В настоящий момент Кейн находился в центре внимания, а Док лил на него флягу за флягой, чтобы снизить температуру тела. Вода впитывалась в одежду и скапливалась под головой. Между флягами Док обмахивал Кейна истрепанным экземпляром "Старз энд Страйпс". Периодически он постукивал по лбу Кейна, чтобы понять, нет ли каких-нибудь заметных изменений в его состоянии или других признаков, что принятие меры действуют. Вскоре пациент пошевелился и тихо застонал. Когда он открыл глаза, они смотрели в разные стороны.

Наверху медицинский вертолёт висел, покачиваясь, в поисках места для посадки. Поблизости не было подходящей площадки, так что они сбросили носилки и ненадолго улетели в сторону. Шарп и Фэйрмен изучали карты. К ним присоединился Бёрк, пытаясь понять, в какую сторону нести Кейна. На жаре задержка казалась нескончаемой. Они разве что не собрали комиссию для изучения вопроса. Наконец, мы двинулись к западу, меняясь по четверо, чтобы нести брезентовые носилки с их перегретым грузом.

После более чем часа поисков мы нашли пятачок, где заросли были слишком густыми, чтобы там мог приземлиться вертолёт, но достаточно редкие, чтобы мы с некоторыми усилиями могли превратить его в посадочную площадку. Как обычно, половина роты стояла в защитном периметре, окружающем участок, тогда как остальные размахивали лопатами и мачете.

Затем Фэйрмен приказал зажечь дымовую шашку. Где-то через полминуты фиолетовый дым частично прополз через кроны деревьев и стал виден экипажу вертолёта. Это подсказало им, где мы находимся. Вертолёт завис над нами и спустил на верёвке две бензопилы. Это ощутимо ускорило процесс создания посадочной площадки. Пилы специально возили в вертолёте для таких случаев. Вскоре Кейна увезли.

Погода постепенно менялась, становилась немного прохладнее и гораздо более сносной. Проблема тепловых ударов решилась. Для нас это было удачей, потому что операция затягивалась ещё на несколько дней, и Чёрные Львы продолжали патрулировать окрестности Фу Лой.

Мы нашли несколько мелких лагерей и схронов с рисом, которые мы уничтожили. Вьетконговцы в этом регионе, военнослужащие 9-й дивизии Вьетконга, были так же неуловимы, как всегда, мы их почти не видели. Однако, мы обнаружили неприятный сюрприз, который они нам оставили в одном из лагерей. Он состоял из нескольких двухдюймовых отрезков пустотелого бамбукового стебля, воткнутого вертикально в землю перед одним из рисовых схронов. Из земли торчал только верхний кончик. В нижней части бамбукового стебля был гвоздь, а поверх гвоздя стоял винтовочный патрон, так что если бы кто-нибудь наступил на патрон, он насадился бы на гвоздь, отчего сработал бы капсюль, и пуля вылетела бы в ногу тому, кто на неё наступил. Устройство было простым и дешёвым, но могло бы оказаться эффективным, случись кому-нибудь из солдат на него наступить. К счастью, никто не наступил. Эти штуки возродили мои страхи о кастрации, стоило мне представить себе пулю, пролетающую сквозь мою ногу прямо в промежность.

Через два или три дня после убытия Кейна, рота "С" осторожно патрулировала густые заросли. Головной испытывал трудности, прорубая путь. Джи-ай позади него толпились и временами наглухо застревали.

Никто из нас не возражал против остановок. Нам нравились дополнительные перерывы. Во время одного из них сержант Кондор, болтавший со своим отделением, оставил его и подошёл к нашему отделению. Когда он проходил слева от меня, мы услышал чёткий металлический щелчок. Мы непонимающе переглянулись, как будто ожидая получить друг от друга объяснение этому звуку. Затем мы пожали плечами и принялись искать ответ. Долго искать не пришлось. Левая нога Кондора запуталась в растяжке. Рядом лежала китайская граната с выдернутой чекой, которая не сработала от растяжки. Может быть, взрывчатка отсырела. Может быть, не сработал взрыватель. Что-то неподвластное мне спасло меня от участи оказаться разорванным на части. Мой разум застрял на распутье. Он говорил мне быстро отскочить, чтобы покинуть опасную зону, но в то же время двигаться медленно, чтобы не зацепить и не привести в действие другую мину-ловушку. Стараясь выглядеть спокойным, я нервно повернулся и отошёл. Кондор выпутал свой ботинок и подобрал несработавшую гранату. Бог или удача или что-то ещё вмешалось и сохранило мне жизнь и здоровье.

Когда в тот же день я снова увидел Кондора, мы находились в той же позиции. Его отделение стояло справа от меня. В эту минуту наше продвижение снова застопорилось из-за густых зарослей. Солдаты снова скучились. Соня, стоявший в строю прямо передо мной, повернулся ко мне и неловко ухмыльнулся. Стоя на цыпочках, словно балерина-прима, он пытался взглянуть себе под ноги, сначала под одну, потом под другую. Нервным голосом он сообщил: "Мы на минном поле". Несмотря на обстоятельства, его вечная улыбка не покинула лица.

Он был прав. Десятки полузакопанных, оливково-коричневых мин глядели на нас из земли под нашими ногами. Некогда они были скрыты, но время и погода частично обнажили их. Они были размещены аккуратными рядками, словно цветы на грядках. Мы раньше не видели мин этого типа и не знали, противопехотные они или противотанковые. Никто, похоже, даже не знал, в какой стране они сделаны и во время какой войны установлены. Невероятно, но наши пехотные колонны неумышленно прошли между рядами мин. Мы проскочили, словно компания мистеров Магу, не замечая опасности, нас спасла только судьба. Мы уцелели вопреки, а не благодаря себе.

Плохие новости быстро расходятся. Вскоре каждый в роте узнал о нашем положении и выполнил поворот кругом. Сто пятьдесят пар глаз были прикованы к земле, пока мы пытались оттуда выбраться. Мы стояли на своих местах, пока парень, находящийся ближе всех к краю минного поля, не вышел за его пределы. Следующий в строю прошёл по его следам, стараясь наступать точно на те же места и не пытаться обнаружить новые мины методом Брайля. Мы все выбрались благополучно. Я не знаю, докладывал ли кто-нибудь о нашей находке в штаб дивизии, чтобы минное поле можно было бы добавить на наши карты этой территории.

Вскоре после того, как мы покинули минное поле, мы выбрались из джунглей и провели большую часть остатка дня на относительно открытом месте между лесов. Обычно на открытых местах я чувствовал себя мишенью, что вызывало у меня ощутимое беспокойство. В тот день, однако, открытая местность стала облегчением. У меня вышел перебор с минами и ловушками и мне хотелось некоторое время пройтись по местам, где я смогу увидеть следующую пакость до того, как наступлю на неё.

Несколько раз на открытой местности нам приходилось менять курс, потому что мы натыкались на обширные участки, утыканные кольями-пунджи. Это были длинные бамбуковые копья, воткнутые в землю примерно на фут, а ещё полфута торчало из земли. Верхние концы были остро заточены. Они стояли рядами с дистанцией около фута, так что при попытке пройти между ними они истрепали бы нам штаны и ноги. Что ещё хуже, если бы началась стрельба, среди них было бы трудно залечь, не поранившись. Конечно же, существовала одна стойкая легенда джунглей, я слышал её несколько раз, что когда ВК проходят мимо кольев-пунджи, то они обязательно помочатся или испражнятся на них, чтобы повысить возможность заражения, если мы об них поранимся.

Как ни странно, они очень приглянулись мне в качестве сувенира. Я долго и задумчиво смотрел на них, когда мы проходили мимо первого встретившегося нам небольшого участка. Там их было штук пятьсот. Воспоминания о кисло-сладких сосках и всех его выдумках, дурацких историях из школы джунглей всплывали у меня в голове. Он предупреждал нас о взрывающихся кольях-пунджи и других сувенирах на память. Наверное, он хорошо справился со своей работой. Проходя мимо, я передумал искушать судьбу и бросать вызов богам кольев-пунджи. Я оставил бамбуковые копья там, где нашёл их.

АПРЕЛЬ

Следующий день начался с опасной ситуации, но закончился благополучно. Нас доставили вертолётами на прогалину чуть южнее камбоджийской границы, в головном слике первой волны. Мне досталось место на левой стороне, на стороне пилота, и мои ноги свисали из вечно открытой боковой двери. Полёт продолжался дольше обычного, пожалуй, часа полтора. Я периодически вытягивал ноги, распрямляя колени и некоторое время удерживая ступни на весу, а затем подгибал их, точно так, как делают дети на качелях.

Наш вертолёт был каким-то гибридом, частично слик, частично ганшип. На каждой стороне имелся небольшой контейнер с дюжиной ракетных направляющих. Такие обычно бывают на ганшипах с примерно двумя дюжинами ракет. На нормальных сликах их нет вообще.

В течение большей части полёта я не задумывался о ракетных контейнерах. Через тридцать минут горизонтального полёта мы начали постепенное снижение. Внезапно пилот резко наклонил нос вертолёта и вошёл в короткое, но крутое пикирование. Это заставило меня отодвинуться от двери и вцепиться во что-то ради спасения своей жизни. Затем, безо всякого предупреждения, пилот выпустил все ракеты с обоих бортов. Меня это потрясло. Всего лишь несколькими секундами ранее мои ноги находились напротив контейнера, прямо на пути ракет. Если бы резкое снижение не застало меня врасплох и не заставило отодвинуться назад, мои ноги оказались бы в опасности! Их отстригло бы на уровне лодыжек.

Если пилот постоянно запускал ракеты, не предупреждая пассажиров, рано или поздно кто-нибудь должен был пострадать. Может быть, ему до сих пор везло. Может быть, у него IQ был, как у поганки. Так или иначе, я ничего не мог поделать или хотя бы пожаловаться. Когда мы добрались до земли, надо было выходить из вертолёта побыстрее и срочно отходить.

Ракеты были выпущены просто на тот случай, если какие-нибудь плохие парни засели внизу и поджидали нас. Их не было. Мы отошли от зоны высадки без помех. Через несколько часов жаркого и несколько утомительного марша нам, наконец, встретилось то, о чём стоило бы написать домой - с полдюжины домов десять на двадцать футов, стоящих в ряд, деревянные каркасы с покрытыми листьями стенами и крышами. Поначалу я подумал: странно, что они стоят в линейном строю, а не кругом или квадратом, как в большинстве деревень. Однако потом меня осенило: стоя в ряд, как здесь, дома лучше используют предоставляемое джунглями укрытие. В большинстве деревень, что я видел, уничтожали, по крайней мере, часть крон деревьев, чтобы могло проникать солнце. Но не в этой деревне. Эта деревня пряталась.

Дом, который обыскивали мы с Сиверингом, был полон деревянной мебели, одежды, кухонной утвари и всевозможных принадлежностей для повседневной жизни. Ясное дело, никто там не жил. Я не заметил внутри ничего такого, что меня привлекло или сподвигло бы это что-то украсть. С учётом того, что мы были частью вторгшейся армии, наверное, было бы правильнее употреблять глагол "грабить", а не "красть". На самом деле, я не видел, чтобы кто-то что-то взял, даже когда передали команду сжечь поселение.

Мы не знали, кто там жил. Они все исчезли до нашего прибытия. Мы не нашли никакого явного оружия или коммунистических флагов для подсказки. Мы надеялись, что они были симпатизантами ВК. Если, впрочем, они и не были, то это ничего не меняло. Деревня находилась на запретной зоне, зоне свободного огня. Если мы не патрулировали территорию, то наши части время от времени выпускали сюда артиллерийские снаряды или сбрасывали бомбы.

Для местного населения это была жестокая политика. Они ловили рыбу, вели хозяйство и вырастали в деревнях наподобие этой в течение сотен лет. Затем власти в Сайгоне вдруг объявляли территории размером с округ Лос-Анджелес запретной зоной из-за слишком усилившейся вражеской деятельности. Идея заключалась в том, чтобы попытаться облегчить задачу отличать своих от чужих. Если вас обнаруживали в запретной зоне, вы не были нашим другом, пытающимся нам помочь. Мы надеялись, что политика выжженной земли лишит ВК укромных убежищ и побудит не-ВК переезжать в зоны переселения, пока никто не пострадал. Это было сурово.

Сожжение деревни мне пришлось по душе. Хоть я и не был выраженным пироманьяком, но мне всю жизнь очень нравилось играть со спичками и огнём. В начальной школе я однажды поджег соседский дом. В другой раз это было многоквартирное здание. Оба раза я играл со спичками. И дом и здание были основательно повреждены, но не спалены дотла. К счастью, пожарная часть Лонг-Бич оба раза прибыла вовремя и потушила огонь.

Хижина, в которой я побывал, была сухой, словно скомканная старая газета, гонимая ветром по пустыне. Она легко загорелась бы, если её поджечь. Просто первоклассное веселье, поджечь чей-то дом, особенно если это легально. Несколько спичек вдоль края крыши сделали дело. Хижина бешено пылала, и вместе с ней все остальные постройки. От них исходил такой жар, что нам пришлось отступить назад, чтобы, наблюдая за зрелищем, самим не превратиться в пепел. Мы глазели минут пятнадцать, а затем ушли. Теперь нам предстояло выбраться до темноты.

Впереди меня Шарп внезапно покинул строй и отошёл метров на пять в джунгли, чтобы совершить первое из многократных, неудержимых, жидких опорожнений кишечника. Вскоре у него закончилась туалетная бумага, и он начал одалживать её у остальных. Пожертвования делались охотно, с молчаливым сочувствием и невысказанной радостью от того, что прихватило его, а не нас.

Приступы продолжались весь день. Не желая отставать, сидя со спущенными штанами, пока мы проходили мимо, Шарп стал перемещаться ближе к голове строя. Так он мог отойти на несколько метров в джунгли и сделать свои дела прежде, чем конец строя скрывался из виду. Обычно было так заведено, что мы прикрывали туалетную бумагу землёй или листьями, чтобы скрыть её. У Шарпа не было времени проделать это, не рискуя отстать, так что мы, словно Гензель и Гретель оставляли за собой цепочку отметок, только это были не хлебные крошки. Мы надеялись, что никто из ВК не заметит нашего следа и не пойдёт по нему.

Мини-эпидемия разрасталась. Боли в желудке стали таким же обычным делом, как пупок на животе. Многие другие вслед за Шарпом исполняли восточный тустеп на обочине тропы. Маленькие рулоны туалетной бумаги из пайков становились такими же ценными, как рулоны долларовых банкнот. Постепенно выданные запасы сократились до нуля, и я начал раздавать свою книжку в мягкой обложке, "Путешествие с Чарли" Джона Стейнбека, по несколько страниц за раз.

К середине дня заболела примерно половина роты. В добавление к поносу некоторое солдаты страдали от головокружения и рези в желудке. Окинув взглядом строй, повсюду можно было видеть бледных солдат, готовых метнуть харчи, и потных солдат, только что их метнувших. Пришёл, увидел, поблевал.

Это было уже слишком - микробы поставили нас на колени. Со временем, командование на вершине пищевой цепочки осознало, что делается у нас, в её низу, и изменило наш маршрут. Это стало умным решением, потому что мы уже больше не представляли собой эффективную боевую единицу. Мы едва могли шагать в одну линию и шутить насчёт того, что всё это похоже на нью-йоркский парад Мэйси⁸¹ в честь Дня Благодарения, когда все срут, где попало. Это ли не зрелище, достойное созерцания? Нам пришлось прервать своё патрулирование и направиться на более безопасные позиции в ночной лагерь.

Всю дорогу нас атаковали орды сухопутных пиявок. Эти необыкновенно отвратительные маленькие создания напоминали обычных садовых слизней или огромные слоновые сопли, которые приобретали коричнево-красный цвет, насосавшись человеческой крови. Они оставляли на коже крупные отметины в тех местах, где присасывались, а затем мигрировали вниз к вам в штаны или носки, отдыхать до следующего приёма пищи.

Мне периодически приходилось останавливаться, расшнуровывать и снимать ботинки и вытряхивать носки, чтобы изгнать их. Красные пятна от укусов немного чесались, но не болели. К счастью для нас, сухопутные пиявки были локальным явлением, на которое мы натыкались лишь изредка. Они не были столь вездесущи, как москиты. И они были не такими страшными, как водные пиявки, те, что нападают на людей, пересекающих реки или болота в приключенческих фильмах и чуть не сожрали Хэмфри Богарта в "Африканской королеве"⁸². Однако встречи с ними всё равно не хотелось пожелать даже худшему врагу, и я остался при мысли, что единственной скверной, дерьмовой вещью, которой не хватало этой стране, были аллигаторы.

Желудочно-кишечная инфекция и пиявки настолько замедлили наше движение, что когда мы остановились на ночёвку, уже стемнело. Тем не менее, надо было окапываться. Моя ячейка выглядела жалко. Углубившись всего на фут, я наткнулся на корни в несколько дюймов толщиной. Обрубив их своим мачете, я получил пучок острых пеньков, торчащих из ячейки. Очень кстати. Ячейка была слишком мелкой, чтобы в ней мог спрятаться хотя бы карлик, а из-за обрубков я не мог даже присесть в ней, не поранившись в самом неудобном месте.

Звук рубящих мачете раздавался достаточно громко, чтобы привлечь всех ВК в провинции. Как будто его было мало, щепки, во все стороны разлетающиеся от толстых корней с каждым взмахом, светились ярко-бирюзовым цветом. Они выглядели, как искры от сварки. После падения на землю щепки продолжали светиться ещё минуту или около того. Я раньше никогда не видел ничего подобного и оттого казался себя ещё более уязвимым. Посмотрев на часы при свете луны, я увидел, что было около 2200. Моё терпение иссякло. Я был вымотан, и хотелось блевать. Для меня с рытьём было покончено. Смиттерс и Джилберт со мной согласились и бросили попытки дальнейших земляных работ на эту ночь.

На следующий день нас подобрали грузовики, и нас отвезли к каменоломне около Сайгона, которую обычно охраняли АРВН. Мы временно заняли их бункеры. Сама по себе каменоломня была малозначительным объектом, не представляющим интереса для ВК. Вид этого места напомнил мне о листовках, которые дома распространяла Американская Коммунистическая Партия. Там утверждалось, что мы во Вьетнаме не для того, чтобы кому-то помогать. Мы там только для собственных целей, одна из которых - контроль над вьетнамскими месторождениями вольфрама. Там на листовке даже была карта, показывающая расположение месторождений, как будто это что-то доказывало. От воспоминания меня передёрнуло.

Пока мы находились около каменоломни, часть парней блевала с одного конца, часть испускала шоколадные потоки с другого, а некоторые делали и то, и другое. Моей главной проблемой были периодические рези в желудке. Чувство было такое, как будто маленький грызун забрался ко мне в живот и пытался процарапать себе путь наружу. Он царапал некоторое время, затем некоторое время отдыхал. Я не мог есть.

Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что некий коварный паразит или незваный микроб прятался в воде, которой мы наполнили наши фляги в предыдущий день. Нам уже давно выдали пузырьки с маленькими таблетками для очистки воды, йодные пилюли, чтобы предотвратить подобную напасть. Как и большинство парней, я никогда ими не пользовался, потому что от них хорошая вода на вкус становилась, как охлаждающая жидкость из автомобильного радиатора. Когда наша мини-чума закончилась, я по-прежнему не мог заставить себя пользоваться этими маленькими таблеточками, и никогда этого не делал.

Соня проходил мимо нашего бункера с полотенцем. Он указал куда-то пальцем и сказал, что примерно в сотне метров от нас, возле двухэтажной сторожевой вышки есть душ. Наш новый взводный лейтенант сказал, что можно ими пользоваться. Соня спросил, не желаем ли мы к нему присоединиться. "Ответ положительный", - ответили Смиттерс и я почти в унисон.

Лейтенант Андерсон был новеньким и неопытным. В ту минуту он стоял на сторожевой вышке с биноклем. Его назначили в роту "С" всего за пару дней до того. Я не знал, был ли он выпускником Вест-Пойта или "девяностодневным чудом", прошедшим лишь трёхмесячную школу кандидатов в офицеры после основного кура подготовки. Большинству из нас он показался достаточно приятным человеком. По крайней мере он никого не донимал персонально и на вид не страдал вопиющими расстройствами личности. И самое главное - он сменил лейтенанта Джадсона, начальника штаба, который иногда выступал нашим командиром взвода. Никто из нас не сожалел о его уходе. Приближаясь к смотровой вышке, мы видели, как Андерсон то и дело осматривает горизонт в бинокль. Казалось, что значительную часть времени он проводил, разглядывая кого-то внизу, в душевой, стоящей прямо под вышкой. Мы поняли почему, когда добрались туда.

Душевая оказалась цементным блоком двадцать на сорок футов с несколькими душевыми лейками и парой кусков мыла на одном из концов. Со всех сторон душевую окружала шестифутовая загородка из фанеры. Крыши не было. Две вьетнамские девушки примерно моего возраста принимали душ, когда мы вошли. Зная, что за ними могут наблюдать с вышки, они не разделись полностью, а мылись в футболках и трусиках.

На девушек стоило посмотреть. Две едва одетых девочек-подростков брызгались друг на друга водой, расплескивая её по всему помещению, игривые, словно парочка дельфинов, резвящихся в прибое. Они хором захихикали, когда мы вошли. Их смех пригвоздил нас к месту. Наши глаза дружно повылезали из орбит. Смиттерс первый обрел дар речи: "Вот это круто", - громко сказал он, ни к кому не обращаясь.

- Что нам теперь делать? - спросил Соня, лаская девушек взглядом сверху донизу.

- Порази меня гром, если я знаю, - сказал я тихо, почти шёпотом, пытаясь выглядеть не слишком смятённым ситуацией.

- Пошли, они не кусаются, - подтолкнул нас Смиттерс, который снял уже почти половину своей одежды.

- Да, я не могу пропустить помывку,- сказал Соня, - Ни за что на свете.

Он тоже уже раздевался.

Я не был привычен к совместным купаниям, и положение казалось мне неловким. Мой план битвы состоял в том, чтобы уговорить себя сохранять спокойствие, девушек игнорировать, снять с себя одежду и помыться у них на виду. Уговоры проводились беззвучно, не шевеля губами, чтобы остальные не узнали, что я разговаривая сам с собой. Девушки догадались, что я не такой крутой и непринуждённый, каким хочу казаться, когда увидели, как я разделся, включил воду и зашел под душ прямо в каске. Что же я за идиот, даже мои собственные приятели хохотали надо мной. Вся ситуация была несколько неудобной, но определённо не настолько, чтобы отменить наше мероприятие. Я ни за что не упустил бы шанса помыться, даже если бы это означало бы принять пенную ванну вместе с мамой Хо Ши Мина.