Глава V ПОСЛЕДНЕЕ ИСПЫТАНИЕ

 

Шла вторая неделя сентября. Мэгги по-прежнему одиноко сидела у себя в комнате, сражаясь со своими, казалось бы, поверженными и вновь оживающими призрачными врагами. Было уже за полночь, дождь, подхлестываемый яростными порывами злобно завывавшего ветра, с силой бил в окно. Уже на следующий день после посещения Люси погода переменилась: после жары и засухи подули холодные ветры, то и дело менявшие направление, и начались ливни; поэтому предполагаемое путешествие Люси было отложено до тех пор, пока погода не установится. В графствах, расположенных в верхнем течении Флосса, давно уже шли проливные дожди, приостановившие даже сбор урожая, а теперь, в последние два дня, они начались и в нижнем течении; старики, покачивая головой, вспоминали, что шестьдесят лет назад, когда в равноденствие случилось быть такой же непогоде, дело кончилось наводнением, которое снесло мост и причинило городу неисчислимые бедствия. Но младшее поколение, видевшее всего лишь несколько незначительных разливов реки, относилось беспечно к. этим мрачным воспоминаниям и опасениям. Веривший в свою счастливую звезду Боб Джейкин смеялся над матерью, когда она сокрушалась, что дом их у самой реки; в утешение он говорил ей, что не будь этого, не было бы у них и лодок, а в их положении иметь на случай наводнения лодку — большая удача: ведь нужно же будет как-то доставлять провизию.

Но в эту ночь все жители города, как беззаботные, так и озабоченные, спали мирным сном в своих постелях. Дождь к утру, конечно, пройдет; на памяти младшего поколения бывали опасности и пострашнее — например, оттепель после снегопада, — но и тогда все оканчивалось благополучно; ну, а если сбудутся худшие предположения и река выйдет из берегов, то это произойдет внизу, где отлив так стремителен, что унесет бурные воды с собой, и все сведется лишь к временным затруднениям и незначительному ущербу для тех главным образом, кто победнее, но благотворительность тотчас же придет им на помощь.

Итак, в этот поздний час все уже давно спокойно спали — все, кроме тех, кто, подобно Мэгги, бодрствовал в одиночестве. Она сидела в своей маленькой, обращенной окном к реке комнате при слабом свете свечи, который, оставляя все в полумраке, падал на письмо, лежавшее на столе. Это письмо, полученное только сегодня, было одной из причин, заставивших Мэгги забыть о сне: она сидела, не замечая, как бежит время, не думая об отдыхе, ибо мог ли для нее существовать иной отдых, кроме того, далекого, от которого уже не будет пробуждения к этой полной борьбы земной жизни?

За два дня до получения письма Мэгги в последний раз была в доме пастора. Сильные дожди, конечно, помешали бы ей ходить туда, но были к этому и другие причины. До пастора Кена сначала доходили лишь неопределенные слухи о том, какой оборот приняли клевета и сплетни, чернившие имя Мэгги, но недавно он подробно услышал обо всем от одного из своих прихожан, который настойчиво убеждал его отказаться от бесплодной борьбы и не упорствовать в неблагоразумной попытке сломить общественное мнение прихода. Не знавший за собой никакой вины пастор Кен склонен был упорствовать и дальше, не желая уступать возмутительному, заслуживающему презрения духу злословия, который царил в приходе; но в конце концов на него повлияли соображения об особой ответственности, налагаемой на него духовным званием и обязывавшей его избегать даже видимости греха — той самой видимости, которая зависит от уровня окружающих нас умов. Там, где умы низменны и грубы, круг этой видимости соответственно расширяется. Быть может, думал пастор Кен, в нем говорит упрямство; быть может, его долг — подчиниться. Люди добросовестные почитают своим долгом избирать самый трудный путь, а пастору Кену труднее всего было идти на уступки. Он решил, что должен посоветовать Мэгги на время покинуть Сент-Огг, и приступил к выполнению этой трудной задачи со всей возможной деликатностью, дав ей понять в самых уклончивых выражениях, что его намерение поощрять ее дальнейшее пребывание здесь породило разлад между ним и его прихожанами, и разлад этот может помешать ему в дальнейшем выполнять обязанности священника. Он просил ее позволения написать одному духовному лицу, его другу, который, возможно, возьмет ее гувернанткой к своим детям, а если нет, то порекомендует занятие, подходящее для такой молодой женщины, как она, в чьей судьбе он, пастор Кен, принимает живейшее участие.

Бедная Мэгги с трудом прошептала дрожащими губами: «Благодарю вас — я буду очень признательна». Она шла домой под проливным дождем; душой ее вновь овладело отчаяние. Отныне она должна стать одинокой скиталицей, должна влачить свои дни среди чужих людей, которые будут недоумевать, всегда видя ее безрадостной; ей придется начать новую жизнь, напрягая все силы, чтобы свыкнуться с окружающим, — а она так смертельно устала! Заблудшие души не имеют пристанища, не встречают поддержки; даже тот, кто склонен жалеть их, вынужден поступать жестоко. Но смеет ли она роптать? Смеет ли уклоняться от той епитимьи, налагаемой на нее самой жизнью, в которой ей дана лишь одна возможность — обратив свою греховную страсть в бескорыстную любовь к ближним, облегчать бремя других страдальцев. Весь следующий день Мэгги провела в своей уединенной комнате, темной от нависших туч и завесы дождя; Мэгги думала о будущем и, призывая на помощь терпение, боролась с собой, ибо могла ли она иначе как: в душевной борьбе обрести покой?

А на третий день — он только что незаметно для нее подошел к концу — пришло письмо, которое сейчас лежало перед ней на столе.

Письмо было от Стивена. Он возвратился из Голландии, он снова в Мадпорте — тайно от своих друзей — и пишет ей оттуда, адресовав письмо в Сент-Огг лицу, которому вполне мог довериться. С первой до последней строки это был страстный упрек: Стивен взывал к ней, заклиная ее отказаться от бессмысленных жертв, не губить его, не губить себя, не упорствовать в ложном понимании долга, приведшем к тому, что она не ради чьего-нибудь блага, а во имя своей идеи сокрушила все его надежды — надежды человека, любимого ею и любящего ее той всепоглощающей страстью, которая только один раз в жизни рождается в сердце мужчины.

«Они писали мне, что вы выходите замуж за пастора Кена. Как будто я могу этому поверить! Такие же небылицы они, может быть, рассказывают вам обо мне. Быть может, они говорят вам, что я путешествую. Да, тело мое влачилось куда-то, но душой я был прикован к тому страшному месту, где вы меня покинули, где, очнувшись от беспомощной ярости, я увидел, что вас нет со мной. Мэгги! Чье отчаяние может сравниться с моим? Кто еще испытывал такие муки? Кому дано было встретить этот долгий, полный любви взгляд, который запечатлелся в моей душе, навеки изгнав из нее все другие образы? Мэгги, призовите меня к себе, верните меня к жизни, к добру! Они отступились от меня. Все потеряло теперь смысл, все стало мне безразличным. Эти два месяца еще раз убедили меня, что без вас жизнь мне в тягость. Напишите одно только слово, скажите: „Приезжай!“—и через два дня я буду снова с вами. Мэгги, разве вы забыли, какое это счастье — быть вместе, встречаться взглядом, слышать голос?..»

Когда Мэгги прочла это письмо, она почувствовала, что только сейчас начинается настоящее искушение. Входя в холодный мрак пещеры, мы с еще нерастраченным мужеством расстаемся со светом и теплом; но вот уже пройден долгий путь в сырости и мраке, мы устали, силы наши подходят к концу — что, если тогда перед нами откроется выход, который поманит нас к дарующему жизнь свету дня? Естественный порыв — сбросить оковы страдания и ринуться ему навстречу — заставит нас забыть все иные побуждения, по крайней мере до тех пор, пока страдания не останутся позади.

Шли часы, и Мэгги уже стало казаться, что борьба ее напрасна. Шли часы, а все мысли, которые она призывала к себе на помощь, вытеснялись образом Стивена, ожидающего одного ее слова, чтобы быть с нею рядом. Ей незачем было перечитывать письмо: она слышала голос Стивена, по-прежнему имевший неизъяснимую власть над ней. Накануне весь день ее преследовала картина будущего, в котором она одиноко должна нести бремя сожалений, не имея иной поддержки, кроме веры. А здесь стоит протянуть руку — и перед ней открывается иное будущее, которое настойчиво, почти по нраву, призывает ее к себе, обещая вместо терпеливой и тяжкой борьбы восхитительную беззаботность, — будущее, где поддержкой ей станет любовь другого. Но не обещанная радость придавала искушению такую силу. Скорбный тон письма Стивена и неуверенность в правильности собственного решения — вот что поколебало чашу весов, вот что заставило Мэгги в какой-то момент вскочить с места и, взяв перо и бумагу, написать: «Приезжай!»

Но тотчас же она содрогнулась от ужаса, осознав, что изменила той Мэгги, какой она была в минуты подъема и душевной ясности, и это постыдное падение причинило ей мучительную боль. Нет, она будет ждать, она будет молиться; покинувший ее свет озарит ее вновь; в ней снова оживет чувство, владевшее ею, когда она бежала от Стивена, найдя в себе силы превозмочь муку и победить любовь, — чувство, которое она испытывала, когда видела Люси, когда читала письмо Филипа, всколыхнувшее в ее душе все, что было связано с мирными днями прошлого.

Далеко за полночь сидела она в полной неподвижности, не меняя позы, не находя в себе сил даже для молитвы, ожидая, что на нее снизойдет свет. И он снизошел — вместе с воспоминаниями, которые никакая страсть не могла заглушить надолго. Далекое прошлое вернулось к ней, возродив дух самоотречения, верность, преданность и былую решимость. Слова, подчеркнутые спокойной рукой в маленькой старой книжке, которые она выучила наизусть когда-то, рвались с уст и изливались в невнятном шепоте, терявшемся в шуме дождя, хлещущего по окну, в громких завываниях и реве ветра: «Я несу крест, я получил его из рук твоих, и я буду нести его до самой смерти, ибо ты возложил его на меня».

Но скоро пришли другие слова, почти неслышные из-за рыданий: «Прости меня, Стивен! Все это пройдет. Ты вернешься к ней».

Она взяла письмо, поднесла его к свече, и потом оно медленно догорело в камине. Завтра она напишет Стивену последние слова прощания.

«Я несу крест, я буду нести его до самой смерти… Но как долго надо ждать, прежде чем придет смерть! Я так молода. Хватит ли у меня терпения и сил? Неужели мне предстоит бороться, и оступаться, и раскаиваться? Готовит ли мне жизнь и впредь такие же тяжелые испытания?»

С криком отчаяния Мэгги упала на колени, прижавшись искаженным от горя лицом к столу. Ее душа устремлялась с мольбой к незримому Утешителю, который не покинет ее до последнего часа. Ведь не напрасно посланы ей судьбой эти страдания: разве не познает она тайну долготерпения и всеобъемлющей человеческой любви, вряд ли доступную людям менее грешным, чем она? «О боже, если мне суждена долгая жизнь, дай мне дожить до того, чтобы приносить счастье и давать утешение…»

Внезапно Мэгги испуганно вздрогнула: ее ног коснулась холодная вода. Она вскочила: вода пробивалась из-под двери, ведущей в коридор. Мэгги не испытала страха, она поняла — это наводнение.

Смятение последних двенадцати часов мгновенно уступило место полному спокойствию; даже не вскрикнув, она поспешила наверх в комнату Боба Джейкина. Дверь была приоткрыта; Мэгги вошла и тронула Боба за плечо.

— Боб, начался разлив! Вода в доме! Пойдем посмотрим, целы ли лодки.

Она зажгла свечу, а бедная маленькая миссис Джейкин с испуганным воплем схватила на руки дочку. Мэгги поспешила вниз, чтобы посмотреть, быстро ли прибывает вода. С площадки лестницы в ее комнату вела вниз ступенька; вода дошла до нее. Пока Мэгги стояла и смотрела, что-то с ужасающим грохотом ударило в окно, разбив стекло вдребезги и превратив в обломки старую деревянную раму. Следом хлынула вода.

— Это лодка! — вскрикнула Мэгги. — Боб, скорее спускайся, надо удержать лодки!

Ни минуты не колеблясь, она бесстрашно вошла в воду, которая доходила ей до колен, при слабом свете свечи, оставленной на лестнице, вскарабкалась на подоконник и ползком перебралась в застрявшую в окне лодку. Боб не заставил себя ждать. Без сапог, но с фонарем в руке он быстро вбежал в комнату.

— Надо же, обе они здесь, обе лодки, — воскликнул Боб, влезая в ту, где уж находилась Мэгги. — Вот удивительно: и замки и цепи — всё в целости.

Спеша перебраться в другую лодку, чтобы открепить ее и завладеть веслом, Боб в своем возбуждении не думал о той опасности, которая грозила Мэгги. Нам не свойственно страшиться за бесстрашных, когда вместе с ними мы подвергаемся риску; к тому же Боб был целиком поглощен заботой о спасении беспомощных женщин, оставшихся в доме. Оттого что Мэгги уже была на ногах, разбудила всех и, опережая его, руководила всеми действиями, у Боба возникло ощущение, будто она обладает даром помогать другим, сама не нуждаясь в помощи. Мэгги тоже схватила весло; ей удалось высвободить лодку из-под нависшей балки.

— Вода больно уж быстро поднимается, — сказал Боб, — не успеешь оглянуться, как она будет в верхних комнатах: дом стоит совсем низко. Мне бы побыстрее переправить Присси с ребенком и мать в лодку — думаю, на воде оно вернее: дом старый, на него плохая надежда. И коли я сумею вывести лодку… Но как же вы! — вдруг воскликнул он, подняв фонарь и неожиданно осветив Мэгги, которая с развевающимися по ветру волосами стояла в лодке, держа в руке весло.

У Мэгги не было времени ответить, потому что, гонимая силой прилива, огромная масса воды обрушилась на прибрежные дома и вынесла обе лодки на водный простор далеко от главного течения реки.

В первый момент Мэгги ни о чем не думала, ничего не чувствовала кроме того, что ушла вдруг от той жизни, которой она страшилась; это был словно переход в небытие, но без агонии: она была одна в полном мраке наедине с богом.

Все произошло с такой быстротой, казалось таким нереальным, что нити обычных представлений были разорваны: Мэгги опустилась на скамейку, бессознательно сжимая весло, и долго не отдавала себе отчета в своем положении. Когда она вернулась к действительности, дождь уже прекратился и едва брезживший рассвет, раздвинув темноту, отделил нависший мрак от беспредельной водной поверхности. Мэгги унесла вышедшая из берегов река — это был разлив: кошмар ее детских снов, та божья кара, о которой не раз говорил отец. При этом воспоминании перед ней встал старый дом, брат, мать — они вместе слушали рассказы отца.

— О господи, где я? Как вернуться домой? — кричала Мэгги в безучастную мглу.

Что происходит сейчас с ними на мельнице? Однажды разлив чуть было не разрушил ее. Быть может, им грозит опасность, гибель — они там совсем одни, отрезаны от всех! Сердце ее сжалось при этой мысли, и она увидела любимые лица, напрасно вглядывающиеся в темноту в ожидании помощи.

Теперь она скользила по спокойной глади воды — по-видимому, это были затопленные поля. Пока что никакая опасность не угрожала ей, ничто не мешало переноситься сердцем в их старый дом. Напрягая глаза, всматривалась она в завесу мрака, пытаясь по какому-нибудь признаку определить, где она находится, и хотя бы догадаться, где то место, куда в тревоге устремлялась ее душа.

Благодарение богу, унылая водная равнина становится все шире, тучи, затягивающие небосвод, постепенно уходят ввысь, над темной зеркальной гладью медленно проступают какие-то предметы. Да, она, должно быть, в полях — это верхушки деревьев, поднимающихся над живой изгородью. Где же сама река? Оглядываясь назад, Мэгги видела чернеющие ряды деревьев; впереди их не было — значит, река перед ней. Схватив весло, она направила лодку вперед со всем пылом пробудившейся надежды. Теперь, когда Мэгги вышла из состояния бездеятельности, ей стало казаться, что рассвет наступает быстрее: она уже видела бедных животных, которые, найдя себе прибежище на холме, испуганно жались друг к другу. Работая то одним веслом, то двумя, Мэгги продвигалась вперед в редеющем предутреннем сумраке; мокрая одежда облепила тело, ветер развевал распущенные волосы, но она была нечувствительна ко всему, кроме ощущения собственной силы, рожденной в ней необычайным душевным подъемом. Не только мысль об опасности, грозившей существам, любимым ею с детства, не только надежда принести им спасение — ею владело теперь и необъяснимое чувство примиренности с братом, ибо какая вражда, недоверие, суровость могут устоять перед лицом великого бедствия, когда с жизни спадают все искусственные покровы и требования грозной необходимости единят нас друг с другом? Мэгги смутно сознавала это: сила возродившейся любви к брату заставила ее забыть всю жестокую несправедливость и горькие обиды, причиненные ей недавно, вернув ее к неизгладимым, вечно живым воспоминаниям об их детской дружбе.

Впереди на некотором расстоянии вырастало что-то темное, а рядом с бешеной скоростью неслась река. Да, так оно и есть — это Сент-Огг. Теперь она знала, в каком месте покажутся так хорошо знакомые ей деревья — серебристые ивы и пожелтевшие каштаны, а над ними мелькнет крыша старого дома. Но еще нельзя было уловить ни очертаний, ни красок: все было смутным и расплывчатым. Мэгги налегла на весла, ощущая, как в нее непрерывно вливаются новые силы; казалось, она тратила в этот час отпущенный ей на всю жизнь запас энергии, словно уже не нужный для будущего.

Она должна ввести лодку в русло Флосса, иначе ей не добраться до Рипла и не приблизиться к дому; она поняла это, когда с полной ясностью представила себе старую мельницу. Но что, если ей не удастся вывести лодку из течения и ее отнесет вниз по реке? Впервые со всей отчетливостью у нее возникла мысль о грозящей ей опасности; но выбора у нее не было, не было времени для колебаний: лодка вошла в русло реки. Теперь Мэгги быстро, не прилагая никаких усилий, двигалась вперед; в наступающем рассвете все яснее становились видны приближавшиеся предметы, в которых она угадывала так хорошо знакомые ей деревья и крыши: да, она уже недалеко от неистового мутного потока, в который превратился Рипл.

Великий боже! Что это так стремительно гонят волны Рипла? Эти громоздящиеся обломки могут опрокинуть лодку, и гибель придет слишком рано! Что же это?

Сердце Мэгги забилось в смертельном ужасе. Беспомощно сидела она, отдавшись течению реки, смутно сознавая, что оно увлекает лодку вперед, что надвигается катастрофа. Но страх владел ею недолго; он исчез, едва показались товарные склады Сент-Огга — значит, она миновала устье Рипла; теперь она должна пустить в ход всю свою ловкость, все свои силы, чтобы справиться с лодкой и, если Это возможно, вывести ее из стремнины. Ей уже был виден снесенный мост, видны были мачты судна, выброшенного на мелководье полей. На реке не было ни единой лодки: те, что удалось спасти, были заняты на затопленных улицах города.

С новой решимостью Мэгги взялась за весло и, поднявшись, стала направлять им движение лодки. Был час отлива, убывающая вода придала еще большую скорость течению, и лодку мгновенно вынесло за мост. Из окон домов, выходивших на реку, до Мэгги доносились крики, казалось, обращенные к ней. Только вблизи Тофтона ей удалось наконец ввести лодку в спокойные воды. Бросив тоскливый взгляд в ту сторону, где ниже по реке находился дом дяди Дина, она взялась за оба весла и принялась грести изо всех сил, направляя лодку в затопленные поля, назад к мельнице. Уже начали оживать краски, и, приближаясь к дорлкоутским полям, Мэгги стала различать оттенки в листве деревьев и увидела далеко справа старые пихты и каштаны, растущие у самого ее дома. О! Как глубоко они были погружены в воду — гораздо глубже, чем деревья по эту сторону холма. А крыша мельницы — где она? Эти большие обломки, стремительно плывшие по Риплу, — что они означают? Нет, то был не дом. Хотя нижний этаж был затоплен, старый дом стоял прочно, по-прежнему прочно — или, быть может, он разрушен со стороны мельницы?

Трепеща от радости, что она наконец у цели — эта радость заглушила мучительное беспокойство, — Мэгги подплыла к фасаду дома; не слышно было ни звука, не видно пи одного живого существа. Лодка находилась на уровне верхних окон.

Напрягая голос, Мэгги громко позвала:

— Том, где ты? Мама, где ты? Это я — Мэгги!

Скоро из слухового окна под самой крышей дома до нее донесся голос брата:

— Кто там? Вы на лодке?

— Том, это я — Мэгги; где мама?

— Ее здесь нет: уже два дня, как она в Гэруме. Я сейчас спущусь вниз, к окну… Мэгги, ты одна? — с глубоким изумлением в голосе спросил Том, открыв среднее окно — то, что пришлось над самой лодкой.

— Да, Том; бог помог мне добраться до тебя. Влезай скорее. Есть еще кто-нибудь в доме?

— Нет, — сказал Том, перебираясь в лодку. — Боюсь, что работник утонул: он попал в течение Рипла, когда снесло часть мельницы — на нее обрушились деревья и камни; я долго его звал, но напрасно. Передай мне весла, Мэгги.

Только когда Том оттолкнул лодку и они оказались лицом к лицу среди необъятной водной шири, все значение происшедшего открылось ему с неодолимой силой, заставив заглянуть в те глубины жизни, которые до сих пор были вне пределов его зрения, — а он-то считал свое зрение таким острым! Потрясенный, он был не в состоянии ни о чем спрашивать. Они сидели, безмолвно глядя друг на друга. На усталом, измученном лице Мэгги, казалось, жили одни глаза; побледневшее лицо Тома выражало смиренное раскаяние. Мысль его напряженно работала, хотя уста молчали: не задавая вопросов, он угадал всю историю этого чудесного подвига, совершенного с помощью небесного промысла. Наконец серо-голубые глаза подернулись туманом и губы нашли слово, которое они смогли выговорить, — забытое детское «Мэгзи!».

Мэгги ответила ему лишь долгими, глубокими рыданиями, в которых боль слилась воедино со сказочно несбыточным счастьем. Как только к ней вернулась способность говорить, она сказала:

— Том, скорее к Люси: мы должны убедиться, что она в безопасности, тогда мы будем помогать другим.

Том греб с неутомимой энергией, и лодка двигалась уже с иной скоростью, чем у бедной Мэгги. Они снова попали в быстрое течение реки; скоро они будут в Тофтоне.

— Парк-Хауз стоит высоко, воде до него не добраться, — сказала Мэгги. — Быть может, Люси там.

Больше ничего не было сказано; река готовила им новую опасность. Наводнение разрушило одну из верфей, и большие деревянные обломки неслись сейчас навстречу лодке. Солнце уже взошло, необъятная водная пустыня простиралась вокруг с ужасающей отчетливостью — с такой же ужасающей отчетливостью надвигалась на них гибель. Вдоль домов Тофтона плыла лодка, и один из гребцов, заметив опасность, крикнул:

— Берегитесь! Скорее выбирайтесь из течения!

Но было уже поздно; Том, подняв глаза, увидел мчавшуюся к ним смерть. Огромные обломки, сцепленные вместе в роковом содружестве, сплошной стеной преграждали путь.

— Мэгги, это смерть! — низким хриплым голосом сказал Том, выпустив из рук весла и крепко прижимая к себе сестру.

В следующее мгновение лодки уже не было на воде, а плавучая громада в своем злобном торжестве спешила дальше.

Потом показался киль лодки — черная точка на отливающей золотом воде.

Спустя некоторое время лодка всплыла, но брат и сестра остались под водой, навек соединенные в прощальном объятии, вновь пережив в один-единственный чудесный миг те дни, когда, любовно взявшись за руки, они бродили по поросшим маргаритками дорлкоутским лугам.

 

 

Заключение

 

Природа исцеляет нанесенные ею раны — исцеляет их солнечным светом и человеческим трудом. Прошло каких-нибудь пять лет, и на лице земли почти не осталось следов опустошительного набега реки. Пятая осень радовала обилием золотых скирд, которые тесными группами высились за уходящими вдаль изгородями; товарные склады и верфи на Флоссе оглашались жизнерадостными голосами — там кипела работа.

И все мужчины и женщины, упомянутые в этой истории, по-прежнему живы — за исключением тех, чей конец нам известен.

Природа исцеляет нанесенные ею раны, но не полностью. Вывороченные деревья уже не пустят корней; взрытые холмы хранят на себе глубокие рубцы, а если где и появилась новая поросль, то деревья вырастут не те, что прежде, и холмы под своим зеленым покровом несут следы былого бедствия. Для тех, кто смотрит в прошлое, нет полного исцеления.

Дорлкоутская мельница вновь отстроена. Дорлкоутское кладбище — где, придавленная во время наводнения тяжелым камнем, уцелела могила с прахом отца, которого мы когда-то знали, — вновь зазеленело и опять обрело подобающий ему покой.

Около этой обложенной кирпичом могилы вскоре после наводнения был поставлен надгробный памятник для тех двух, что были найдены в тесном объятии.

Могилу эту посещали два человека. Они никогда не приходили вместе. Радость и горе их обоих были погребены в этой могиле.

Потом один из них стал приходить в сопровождении молодой женщины с милым лицом, — но это было намного позже.

Другой всегда был один. Он сдружился с деревьями Красного Оврага, где в чащах все еще витал над ним дух навсегда ушедшей радости.

На надгробье высечены имена Тома и Мэгги Талливер, а ниже начертано:

«Не разлучились они и в смерти своей».

 

 

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке RoyalLib.ru

Написать рецензию к книге

Все книги автора

Эта же книга в других форматах

[1]

[2]

[3]

[4]

[5]

[6]

[7]

[8]

[9]

[10]

[11]

[12]

[13]

[14]

[15]

[16]

[17]

[18]

[19]

[20]

[21]

[22]

[23]

[24]

[25]

[26]

[27]

[28]

[29]

[30]

[31]

[32]

[33]

[34]

[35]

[36]

[37]

[38]

[39]

[40]

[41]

[42]

[43]

[44]

[45]

[46]

[47]

[48]

[49]

[50]

[51]

[52]

[53]

[54]

[55]

[56]

[57]

[58]

[59]

[60]

[61]

[62]

[63]

[64]

[65]

[66]

[67]

[68]

[69]

[70]

[71]

[72]

[73]

[74]

[75]

[76]

[77]

[78]

[79]

[80]

[81]

[82]

[83]

[84]

[85]

[86]

[87]

[88]

[89]

[90]

[91]

[92]

[93]

[94]

[95]

[96]

[97]

[98]

[99]

[100]

[101]