Скрытое стремление к зависимости

Если вы скрываете внутри себя ребенка, все еще испы­тывающего депривацию, все еще стремящегося к той люб­ви, которой мать обеспечивает беззащитного младенца, важно выпустить этого ребенка на свободу. Продолжая скрывать это желание, вы можете сформировать один из двух типичных паттернов провального поведения: 1) вы дей­ствуете в соответствии со своим желанием, не осознавая этого, либо 2) бросаетесь в другую крайность: притворяе­тесь совершенно независимым. Любой из двух паттернов опасен по-своему.

1) Например, женщина, вынуждающая подругу в соот­ветствии с этим желанием уделять ей больше време­ни, заботы и внимания, чем это разумно, проявляет все большую ненасытность в своих иррациональных тре­бованиях и в результате неизбежно становится в ее глазах паразитом. В конце концов подруга вынужде­на отказаться от нее. Бедной женщине и невдомек, что ее внутренний ребенок ожидает от подруги отно­шения, аналогичного отношению любящей матери. Она не замечает, что ее поведение провально, и не может понять, что произошло. Трагедия в том, что при потере очередной подруги (поскольку это повторяется снова и снова) ее внутренний ребенок страдает от мук: скрытая жажда зависимости растет и усиливается.

2) Теперь рассмотрим противоположный вариант: че­ловек идет по жизни, без устали доказывая самому себе и окружающим свою независимость. Очень ве­роятно, что после рождения первенца у него разовь­ются симптомы желудочной язвы. Его внутренний ребенок почувствует себя брошенным, когда внима­ние жены полностью переключится на новорож­денного. Однако осознание того, что он жаждет мате­ринской заботы, признание существования внутрен­него ребенка способно настолько подорвать его само­оценку (построенную на внутренней картине сильно­го, уверенного в себе мужчины), что он упорно это скрывает. Причиной симптома язвы является конф­ликт между двумя внутренними потребностями: стрем­лением к зависимости и идеализированным образом себя независимого. Первичные признаки язвы могут принять завершенную форму, если он не снимет вне­шний слой и не откроет подлинное желание — скры­тую зависимость.

В нашей культуре подросток сталкивается с задачей взросления и ухода от своих родителей, формирования соб­ственной идентичности. Одной ногой он остается в детстве: старается делать что-то безопасное, продолжает быть ма­менькиным сынком, цепляется за состояние безмятежнос­ти детского периода. Но он чувствует, что это опасная тен­денция и ему нужно двигаться вперед, к зрелости — отсюда непрерывная внутренняя борьба между потребностью к самостоятельности и острым желанием зависимости. Со сто­роны можно подумать, что он ненавидит родителей («Вы не даете мне и шагу ступить! Дайте мне жить собственной жиз­нью! Я сам разберусь, что мне нужно»), в действительности его ненависть направлена на собственное стремление к за­висимости. Но он не может позволить себе признать нена­висть к себе: намного легче проецировать ее на взрослых.

Однажды я побывала на лекции Фрица Редла (автор книг «Children Who Hate» и «Controls From Within»). По его сло­вам, мы преуспели в деле освобождения детей от зависи­мости от авторитетных фигур. Это новое поколение боль­ше не испытывает благоговейного трепета перед учителя­ми и пр., и для них вряд ли с той же легкостью нашелся бы новый фюрер. К несчастью, мы переусердствовали в этом деле, внушив им важность приобретения друзей и популяр­ности. Они оказались в такой отчаянной зависимости от признания сверстников, что теперь перед нами встала све­жеиспеченная проблема. К бандам мальчишек с антисо­циальным вожаком всегда примыкает несколько подрост­ков, которым, в сущности, не свойственны деструктивные наклонности. До недавнего времени они были способны покидать группу, когда ее деятельность приобретала пра- вонарушительный характер. Сегодня мы наблюдаем совер­шенно новый феномен, который Редл называет «низкий порог заражения». Этих по сути невраждебных, но находя­щихся на грани юнцов захватывает настроение толпы, и они идут за другими только для того, чтобы не заработать зва­ние слабака. В главе «Стыд и вина» я упомянула анализ, сделанный Дэвидом Райсманом в отношении современно­го американца, зависимость которого от признания других приобретает такие размеры, что он отказывается от своей подлинной идентичности отдельного индивида.

Я также упоминала исследование, проведенное в Дании, которое изначально было нацелено на изучение высокого уровня суицидальности в этой стране. По его результатам было обнаружено, что датчане поощряют зависимость. Маленький ребенок в Дании не получает, в отличие от на­шей культуры, похвалы за новые достижения. Напротив, его приучают к тому, что он хороший мальчик, когда дер­жится рядом с мамой и не отстаивает право на самостоя­тельность. Молодые люди там, как правило, вступают в брак ради полной зависимости от партнера или (отожде­ствляя себя с матерью) для того, чтобы поддержать жела­ние зависимости у другого.

Хелене Дойч в книге «Психология женщины» пишет, что женщине предстоят трудности с дочерью, особенно в под­ростковый период, в той степени, в которой ей самой не удалось разрешить зависимость от матери. Под «разреше­нием своей зависимости» она, главным образом, подразу­мевает осознание скрытого стремления к зависимости, примирение с этим чувством. Мы можем расширить ее ут­верждение, включив сюда же отцов и сыновей. Взрослый, который не в состоянии позволить себе осознать собствен­ную скрытую потребность в зависимости, не сможет при­нять аналогичных устремлений у своего ребенка и будет путать роли взрослого и ребенка. Вообще, чем меньше вы знаете о своем внутреннем ребенке, тем меньше вы спо­собны к взрослым действиям.

В главе «Тревога и страх» я вкратце обрисовала теорию Карен Хорни о базовом конфликте между зависимостью и враждебностью. Ролло Мэй сформулировал родственную концепцию — борьба против зависимости как неотъем­лемая часть любого творческого акта.

Примерно двенадцать лет назад у меня появился один необычный симптом. Каждый два часа возникала ноющая боль в желудке, которую удавалось унять определенны­ми продуктами, предпочтительно молоком. Сырые фрук­ты или салат усиливали боль. До этого мы полтора года про­вели на Среднем Западе, где Берни проходил дополнитель­ное обучение в колледже. Потом мы снова вернулись домой, в Нью-Йорк, где он продолжал работать, и все было хорошо. И вот меня стали донимать эти двухчасовые боли. Когда я сказала об этом Берни, он поинтересовался, как долго это продолжается. Я напрягла память и вспомнила, что около года. «Целый год! И ты все время об этом молча­ла! Почему ты не сказала мне раньше?» Я и сама не знала. Я просто никогда не думала об этом. (У Фрейда есть опи­сание синдрома «1а belle indifference»* к физической боли, замеченного у некоторых пациентов, которые использо­вали физические симптомы, чтобы скрыть эмоциональ­ную боль.) По мнению Берни, мои боли напоминали язву. Ну конечно! Почему мне самой это не пришло в голову? Ясно как день: язва желудка. Странно, что я не распозна­ла ее раньше.

Он, не откладывая, потащил меня к доктору, который быстро поставил диагноз: симптом пептической язвы и про­писал в качестве первого средства мягкую диету. С робос­тью в голосе я позволила себе спросить, не являются ли обычно язвы следствием психологических факторов. «Да,

Великолепное безразличие (фр.). — Прим. ред.

да, напряжение. Расслабьтесь!» — бросил он мимоходом, поспешно выпроваживая меня из своего кабинета, чтобы освободить место для следующего объекта на своем кон­вейере. Всю дорогу домой я изо всех сил старалась рассла­биться. Когда же дело дошло до мягкой диеты, я заартачи­лась. Во-первых, слишком много калорий. Вдобавок была задета моя гордость. Как могла я, с моими обширными поз­наниями в психологии, заполучить такой конфуз, как пси­хосоматическое заболевание? Мне необходимо было от этого избавиться, и как можно скорее. Если и существова­ли где-нибудь недорогие психиатрические клиники, то я о них никогда не слышала, поэтому единственным выходом оставалась самотерапия. Я признала симптомы язвы за Шаг 1, неадекватную реакцию.

Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию. Я стала раз­мышлять вслух, а Берни слушал. Чтобы выйти на внешнее чувство, пришлось проследить источник симптома. Когда впервые возникли двухчасовые боли? Год назад. Это слу­чилось, когда мы вернулись со Среднего Запада в Нью- Йорк на короткие каникулы между семестрами. Что про­исходило во время этого недельного визита? Я наслажда­лась встречей со старыми друзьями, повидала обоих родителей... И были некоторые проблемы. Папа придирал­ся ко мне по каждому пустяку, диктовал свои правила, пытаясь принимать за меня решения, на которые не имел права. Каждый раз я уходила от него в слезах. «Когда я росла, он был таким любящим отцом, — с горечью говори­ла я Берни, — а теперь он смотрит на меня с ненавистью. Это просто невыносимо! И я не могу больше терпеть того, как он со мной разговаривает».

Берни недоумевал, почему я с этим до сих пор мирюсь. «Ты уже давно не маленькая девочка. Почему бы тебе не поступить, как взрослой?» Тогда, заручившись его мораль­ной поддержкой, я подготовила смелую речь и на следую­щий день высказала своему отцу все, что о нем думала. Я потребовала, чтобы он проявил ко мне уважение, что я уже не прежний изголодавшийся по любви ребенок, что пора ему взглянуть фактам в лицо — он теперь нуждается во мне больше, чем я в нем; и если он будет заставлять меня страдать и дальше, то я перестану к нему ездить. Бедный папа, совершенно потрясенный такой голой правдой, весь остаток недели был сама любезность и очарование.

Мы с Берни так гордились моей победой, что я набра­лась дерзости и стала позволять колкости в адрес своей матери. На следующий день, когда между нами разгорелась одна из псевдоинтеллектуальных дискуссий, свойственных нашим отношениям в тот период, я, не подумав, обошлась с ней довольно безжалостно. Надев на себя маску искренно­сти и невинности, я проинтерпретировала ее поведение в подражание тому, что я тогда читала: бойко рассказала ей о бессознательном значении (согласно книгам) одного из ее паттернов. Она отмахнулась от моих слов, и мы расста­лись друзьями. Однако неделей позже, когда Берни вер­нулся в колледж, я осознала свой дурной поступок, и мне захотелось попросить прощения. Я отправила ей полное извинений письмо в наивно «искренней» манере, на кото­рое получила от матери язвительный ответ, в котором она обвиняла меня в жестокости и холодности и называла «бес­сердечной» дочерью. После этого я написала ей, горячо за­щищаясь и вытащив на свет свои болезненные воспомина­ния, которые мы обе дипломатично обходили стороной не один десяток лет. Обвинив ее в своих невротических склон­ностях, я закончила пылкой мольбой о новых и честных от­ношениях как между двумя взрослыми людьми. Я написа­ла, что мне было необходимо понять ее, чтобы понять себя. Ответа не последовало.

Что я почувствовала тогда, год назад, во время этой пере­писки и после нее, когда не получила ответа? Я помню, что много плакала. Тогда это были слезы ярости: я была серди­та на мать. «Да кому она нужна? — твердила я. — Я уже давно выросла, у меня своя собственная семья!» Разгова­ривая теперь об этом с Берни, я почувствовала, что старый гнев поднимается снова. Это был Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию.

Шаг 3. Что еще я чувствовала? Прямо перед тем, как ра­зозлиться, когда впервые поняла, что больше не получу от нее письма, мне было ужасно горько и досадно за потерпев­шую крах попытку установить с ней честные отношения.

Шаг 4. О чем мне это напоминает? Сначала ничего су­щественного в голову не приходило. Потом я спросила себя, что мне известно про тип людей, страдающих язвенной бо­лезнью. Может быть, мне стоило вспомнить подробности из изученных когда-то историй болезней? Язва, как прави­ло, развивается у амбициозного агрессивного человека, который не может принять своих бессознательных стрем­лений к зависимости. «Ну уж нет, — уныло протянула я, — это совсем не обо мне. Я не мужчина, не агрессивна и не амбициозна (как мало я знала себя в те дни!), и я всегда от­даю себе отчет, что нахожусь от тебя в зависимости». Ког­да Берни приходилось уезжать по делам из города, я сквер­но спала по ночам. «Может, я скрываю какую-то другую зависимость? Какое впечатление со стороны производи­ло мое поведение? Я чувствовала, что уже выросла из по­требности в родителях, и открыто им об этом сказала. По­том появился этот симптом язвы. А как же мои слезы, когда мать прекратила писать? И когда отец сердился, я всегда сильно огорчалась. «Могло ли быть, — начала я нереши­тельно, — что я плакала, потому... нет, это просто нелепо. Это звучит так глупо, но может быть, я плакала из-за чего- то еще? Не только из-за гнева? Уж не почувствовала ли я себя пятилетней девочкой, которой была, когда родители бросили меня и вынудили жить с чужими людьми?» Я на­чала задавать себе эти вопросы чисто из научного любо­пытства, посмеиваясь над абсурдностью идеи. Но еще не договорив, я уже всхлипывала. Взрослый во мне продолжал протестовать: «Чушь все это. Я уже взрослая». А внутрен­ний ребенок снова переживал то время, жалобно оплаки­вая потерю любимых родителей.

Этот процесс поиска скрытого чувства занял гораздо больше времени, чем выглядит па бумаге. Когда наконец слезы высохли, и я захотела узнать, сколько времени, ока­залось, что прошло целых четыре часа. Впервые в этом году я четыре часа смогла прожить без болей в желудке. Все это происходило двенадцать лет назад, и боль больше не воз­вращалась.

Я осмелилась почувствовать свою скрытую зависимость, позволила внугреннему ребенку поплакать по своим роди­телям, и больше моему когда-то покинутому ребенку не тре­бовалось строгого двухчасового кормления. А как же моя инфантильная зависимость от родителей? Вырастет ли ког­да-нибудь мой внутренний ребенок? Я не знаю. Я не психо­аналитик себе. Вспомните мое скрытое чувство из приме­ра о «Лебедином озере» в главе «Как подкрасться к скры­тому чувству» и опыт с учителем в главе «Ваш внутренний ребенок». Возможно, мне предстоит жить с этим ребенком до остатка своих дней. Все, что в моих силах, — время от времени давать волю малышке в себе и избавляться по мере возможности от симптомов-прикрытий. Я способна действовать как разумный, полагающийся на себя взрос­лый, несмотря на это иррациональное инфантильное стрем­ление, прорывающееся изнутри.

В главе «Тревога и страх» я описывала историю своего страха перед посещением медицинской библиотеки. Я бо­ялась брать материалы, пользуясь именем врача (студен­та, который хотел мне помочь), из боязни быть разоблачен­ной как самозванка. Вот продолжение этой истории.

Я уже посетила библиотеку не один раз и после первого визита больше не страдала от страха или напряжения. И все же дома, думая обо всем этом, я испытывала некоторый дис­комфорт. На самом ли деле библиотекарь поверила, что я занимаюсь исследованием для доктора Л.? Конечно, убеж­дала я себя, в качестве моего студента доктору Л. принесет пользу любая информация, которую я почерпну из этих жур­налов. И все же это не приносило мне спокойствия, я знала, что хожу туда под фальшивым предлогом. Тогда я решила узнать цену библиотечной карточки для неработающих в больнице, и оказалось, что она составляет двадцать пять дол­ларов в год. Двадцать пять долларов! Вот это потрясение!

Я не могла потратить столько денег на какую-то библиотеч­ную карточку. Я переваривала новость в течение несколь­ких дней, пытаясь привыкнуть к необходимости продолжать пользоваться именем доктора Л. В конце концов я решила поговорить с Берни. Он прекрасно понимал, как я себя чув­ствую, обманом посещая библиотеку.

— Лучше заплати и получи эту карточку, — таков был его совет.

— Да, но двадцать пять долларов! — продолжала твер­дить я. — Столько денег, и всего за один год. Как я могу тра­тить такую сумму ради собственного удовольствия?

В ответ Берни привел довод, что это специальная лите­ратура, а не романы, что у меня есть право на некоторые профессиональные расходы. Ведь он сам тратит деньги на книги по машиностроению и подписывается на техничес­кие журналы.

— С твоей скоростью чтения ты окупишь свои двадцать пять долларов еще до конца года.

Это звучало вполне логично, и я была благодарна, что он разрешил купить карточку, но мне по-прежнему казалось, что сама я не могу себе этого позволить. Я думала и взвеши­вала доводы несколько дней, не в состоянии принять реше­ние. Как мне поступить, продолжать этот обман и попытать­ся забыть о своей щепетильности, или взять и израсходо­вать целых двадцать пять долларов в угоду самой себе?

Наконец, меня осенило: неспособность принять реше­ние плюс навязчивые мысли — все эти признаки указыва­ют на то, что я скрываю что-то от самой себя. (Шаг 1. Рас­познать неадекватную реакцию.) Поэтому я позвонила под­руге-библиотекарю и рассказала ей о своих чувствах. Она выслушала меня и рассмеялась в ответ.

— Ну и в чем же твоя проблема? — поинтересовалась она. — Если тебе так не хочется использовать доктора Д., тогда приобрети карточку.

—Ты не считаешь, что это было бы слишком расточитель­но? Я единственная в семье, кто будет пользоваться этим формуляром. Двадцать пять долларов за один только год!

— Но не разоришься же ты от этого. Что с тобой такое? Никогда не думала, что ты можешь так волноваться из-за денег.

Я приступила к исследованию своих чувств. (Шаг 2. По­чувствовать внешнюю эмоцию.) Что меня беспокоило? Я считала себя не вправе тратить такие суммы денег на кни­ги: чрезмерное расточительство вызывало у меня чувство вины. Шаг 3. Что еще я чувствовала до того, как появилась вина? Впервые услышав о цене карточки, я была крайне удивлена, даже шокирована. Почему? У Берни это не выз­вало такого сильного удивления. Моей первой реакцией было: «Не могут же они всерьез рассчитывать, что я буду столько платить!»

Шаг 4. О чем мне это напоминает? Чувство вины из-за расходов на книги... Мысль о других тратах не заставляет меня так переживать. Что значат для меня книги? Я чита­тель с зависимостью. В свои тяжелые детские годы я с го­ловой окуналась в книги. Однажды мачеха в наказание от­няла у меня библиотечную карточку. Это воспоминание до сих пор вызывает у меня бурную эмоциональную реакцию: два года, проведенных без книг, два года книжного голода­ния и именно тогда, когда я больше всего в них нуждалась! Мне кажется, я до сих пор пытаюсь возместить потери тех двух лет: жадность в библиотеках и книжных магазинах, паника, когда мне нечего читать.

Библиотеки. Какие чувства вызывают у меня библиоте­ки? Где бы я ни жила, местная библиотека всегда станови­лась моим вторым домом. Я обожала бродить вдоль стелла­жей, пока не обживала их так, как мебель в собственном доме. Обычно я лучший посетитель для библиотекаря. Ка­кие чувства я испытываю к библиотекарю? Он всегда иг­рает важную роль в моей жизни. Когда случается, что это степенная старая леди, строго смотрящая на меня поверх очков, я осторожно добиваюсь ее расположения до тех пор, пока не получаю первые проблески редкой, как зимнее солнце, улыбки. В основном библиотекари меня любят, мне всегда рекомендуют самые последние и лучшие новинки.

Что я испытывала к хозяйке медицинской библиотеки? Было чувство почтительного страха, и одновременно меня тянуло к ней, я жаждала получить ее признание.

И вдруг при мысли об этом скрытое чувство стремитель­но вырвалось наружу: разочарование, невыносимое разо­чарование отвергнутого ребенка! Я так хотела понравить­ся этому библиотекарю, чтобы она полюбила меня, открыла для меня свой книжный сезам. Не принадлежа к больнично­му штату, я была для нее чужой, как была уже однажды чу­жим ребенком. Я хотела от этой приемной матери больше любви, чем она давала собственным детям. Я не хотела пла­тить за библиотечные услуги: я хотела получить их как дар любви. Ребенок во мне жаждал особенного признания: по­любите меня, я так отличаюсь от других.

Шаг 5. Определить паттерн. Теперь было ясно, что я пыталась переделать прошлое: как по взмаху волшебной палочки исправить годы нелюбви, годы неприятия. Вот по­чему мне так не хотелось тратить эти двадцать пять долла­ров, экономия здесь ни при чем. Вина, связанная с денеж­ными тратами, на самом деле прикрывала детское разоча­рование. Я обнаружила это скрытое чувство, и теперь раздражающая нерешительность прошла. Меня продол­жал беспокоить дискомфорт в связи с использованием име­ни доктора Д., и вряд ли я узнала бы, имело это чувство под собой разумное основание или нет (я не психотерапевт себе). Я знала одно: самое правильное и естественное в моем положении — заплатить в конце концов двадцать пять дол­ларов за библиотечную карточку, что я и сделала. Все мои тревоги в связи с посещением медицинской библиотеки исчезли без следа, и в тот год я с лихвой окупила своим чте­нием эти двадцать пять долларов. Я с удовольствием чита­ла свежие журналы, которые прежде брала домой без кар­точки, в читальном зале. У меня отличная скорость чтения, так что это меня полностью устраивало.

Как изменились мои чувства к библиотекарю после того, как удалось обнаружить, что я скрываю от самой себя? Ощущение трепетного страха прошло, и я увидела перед собой прекрасной души человека, всегда готового прийти на помощь. Оказалось, что она меня хорошо знала, слуша­ла лекции и интересовалась моими работами. Именно та­кого признания и жаждал мой внутренний ребенок. Каж­дый раз, разговаривая с ней, я ловила себя на том, что сияю от удовольствия. Но осознание скрытой тенденции видеть в ней приемную мать и требовать от нее особого отноше­ния вынуждает меня быть бдительной и следить за собой. Теперь, после принятия внутреннего ребенка мое взрос­лое «я» получило контроль над ситуацией: я способна не требовать слишком много внимания от других, способна «превзойти свой невроз».