Глава 16. Я вытираю жижу полотенцем, как раздаётся стук в дверь

Я вытираю жижу полотенцем, как раздаётся стук в дверь. Открываю её локтями, чтобы не коснуться рвотой ручки.

Пришла Элли. Я чуть не роняю полотенце.

— Ой!

Распутная медсестра. Не могу поверить. Крошечное белое платье на кнопочках, красные кресты на сосках. Глубокое декольте.

— Анна, мне та-а-ак жаль, — стонет Сент-Клер за моей спиной, и Элли мчится к нему.

— О божечки, Сент-Клер! С тобой всё хорошо? — И снова её хриплый голос поражает меня. Как будто наряда медсестры не было достаточно, чтобы заставить меня почувствовать себя незрелой и недостойной.

— Канещ, с ним не всё хорошо, — скрипит Джош с кровати. — Его только что вырвало на Анну.

Джош не спит?

Элли бьёт по ноге Джоша, что свисает над краем кровати.

— Вставай. Помоги мне отвести Сент-Клера в его комнату.

— Я, блин, могу встать сам.

Сент-Клер пытается подняться, и я с Элли бросаемся поддержать его. Она впивается в меня взглядом, и я отхожу назад.

— Как ты узнала, что он здесь? — спрашиваю я.

— Мередит звонила, но я уже была по пути сюда. Я только что получила его сообщение. Он звонил несколько часов назад, но я не услышала, потому что готовилась к к дурацкой вечеринке. — Злясь на себя, она указывает на наряд. — Я должна была быть здесь. — Она убирает волосы Сент-Клера со лба. — Всё хорошо, малыш. Я здесь.

— Элли? — Сент-Клер кажется смущённым, как будто он только что заметил её присутствие. — Анна? Почему Эллен здесь? Её здесь быть не должно.

Его подруга бросает на меня ненавистный взгляд, и я пожимаю плечами от смущения.

— Он очень, очень пьян, — говорю я.

Она снова бьёт Джоша, и тот скатывается с кровати.

— Хорошо, хорошо!

Удивительно, но он встаёт и поднимает Сент-Клера с пола. Они удерживают его плечами.

— Держи дверь, — резко выкрикивает Элли. Я слушаюсь её, и ребята пошатываясь выходят из комнаты.

Сент-Клер оглядывается на меня.

— Анна. Анна, прости.

— Всё в порядке. Я уже убралась. Не раздувай из мухи слона.

— Нет. Обо всём остальном.

Злая и сбитая с толку, Элли резко поворачивает ко мне голову, но мне всё равно. Сент-Клер выглядит так плохо. Мне жаль, что они не оставили его в покое. Сегодня ночью он мог спать в моей постели; я бы ушла к Мер. Но они уже приводят его к трясущемуся лифту, отодвигают металлическую решётку и вваливаются внутрь. Сент-Клер печально смотрит на меня, пока закрывается дверь.

— С ней всё будет хорошо! С твоей мамой всё будет хорошо!

Я не знаю, слышит ли он меня. Лифт со скрипом уходит наверх. Я смотрю, как он исчезает.

 

***

 

Воскресенье, 1 ноября, День всех святых. Странно, но в этот день парижане посещают кладбища. Мне говорят, что люди навещают могилы близких, оставляют цветы и личные символы.

От этой мысли мне становится плохо. Надеюсь, Сент-Клер не помнит, какой сегодня день.

Проснувшись, я захожу к Мередит. Она уже ходила к нему. Или он мучается от похмелья, или не принимает посетителей. Скорее всего, и то и другое.

— Пусть поспит, — говорит Мер. И я уверена, что она права, но настраиваю слух на этаж выше. Первые движения начинаются поздно днём, но даже они приглушены. Медленное шарканье и утомительные глухие удары.

Он не приходит на ужин. Раздражительный и сонный Джош говорит, что заскочил к нему по пути, — мы сидим в пиццерии, в которую всегда ходим по воскресеньям вечером — и Сент-Клер хочет побыть один. Джош и Рашми мирятся. Она кажется довольной, увидев, что тот страдает от похмелья.

Мои чувства в смятении. Я волнуюсь за маму Сент-Клера и за самого Сент-Клера, но также сержусь на его отца. И я ни на чём не могу сосредоточиться больше, чем на секунду, так как в голове начинает крутиться мысль:

«Я нравлюсь Сент-Клеру. Больше, чем друг».

Я чувствую, что он не врал, но как отмахнуться от факта, что он был пьян? Абсолютно, совершенно, на сто десять процентов в зюзю. И хотя я очень сильно хочу увидеть его и убедиться собственными глазами, что он всё ещё жив, я не знаю, что сказать. Мне заговорить о случившемся? Или сделать вид, что ничего не произошло?

Сейчас он нуждается в дружбе, а не в драме отношений. Но по-настоящему паршиво и намного сложнее обманывать себя, что внимание Сент-Клера не было так лестно — или столь желанно.

Тоф звонит около полуночи. Мы не говорили по телефону неделями, но после всего произошедшего я не могу сосредоточиться на разговоре. Я просто хочу вернуться в кровать. Всё запуталось. Всё так запуталось.

 

***

 

Сент-Клер не пришёл на завтрак. Думаю, сегодня он пропустит занятие (и кто может его винить?), но он неожиданно появляется на английском с пятнадцатиминутным опозданием. Я волнуюсь, что профессор Коул накричит на него, но администрация, должно быть, уже уведомлена относительно его ситуации, потому что профессор не говорит ни слова. Она просто одаривает его сочувствующим взглядом и возвращается к уроку.

— Итак, почему американцы не заинтересованы переводными романами? Почему каждый год на английском языке издаётся так мало иностранных работ?

Я пытаюсь встретиться с Сент-Клером глазами, но он смотрит на свой экземпляр «Бальзака и портнихи-китаяночки». Или, скорее, сквозь него. Он бледный, практически прозрачный.

— Ну, — продолжает она. — Часто выдвигают предположение, что, как культура, мы лишь заинтересованы мгновенным удовлетворением наших потребностей. Фаст-фуд. Касса самообслуживания. Загружаемая музыка, фильмы, книги. Быстрорастворимый кофе, незамедлительные скидки, секундный обмен сообщениями. Мгновенная потеря веса! Мне продолжать?

Класс смеётся, но Сент-Клер молчит. Я нервно наблюдаю за ним. Тёмная щетина начинает оттенять его лицо. Я не понимала, что он должен бриться так часто.

— Иностранные романы менее ориентированы на действие. У них другой темп; они более рефлексивны. Они испытывают нас искать историю, искать историю в рамках истории. Возьмите «Бальзака». Чья это история? Рассказчика? Швеи? Китая?

Я хочу потянуться, сжать его руку и сказать, что всё будет хорошо. Он не должен быть здесь. Не могу представить, что сделала бы, окажись в подобной ситуации. Его папа должен забрать его из школы. Он должен быть в Калифорнии.

Профессор Коул стучит по обложке романа.

— Сы-цзе родился и вырос в Китае. Иммигрировал во Францию. Он написал «Бальзака» на французском языке, но перенёс историю на свою родину. И затем роман был переведён на английский. Так, насколько шагов удалена от нас история? На один, от французского до английского? Или мы должны учитывать первый перевод, тот, что автор провёл в уме, с китайского на французский? Что мы теряем всякий раз, когда истории дают иное толкование?

Я только наполовину слушаю её. После занятий Мередит, Рашми и я тихо идём с Сент-Клером на математику и обмениваемся взволнованными взглядами, так как он смотрит в никуда. Уверена, он осознаёт, что мы делаем, так или иначе. От этого мне ещё хуже.

Мои подозрения об администрации подтверждаются, когда профессор Бабино отводит Сент-Клера в сторону до начала занятий. У меня не получается уследить за всем разговором, но я слышу, что учитель предлагает Сент-Клеру провести час в кабинете медсестры. Сент-Клер соглашается. Как только он уходит, передо мной вырисовывается Аманда Спиттертон-Уотс.

— Что с Сент-Клером?

— Ничего.

Как будто я ей расскажу.

Она щёлкает волосами, и я замечаю с удовлетворением, что прядь прилипает к её блестящим губам.

— Стив сказал, что он и Джош напились в хлам в субботу вечером. Он видел, что они на не держащих ногах появились на вечеринке, и Сент-Клер бесился по поводу своего отца.

— Ну, он неправильно расслышал.

— Стив сказал, что Сент-Клер хотел убить своего отца.

— Стив полон дерьма, — прерывает нас Рашми. — И где ты была в субботу, Аманда? Так накачалась, что пришлось положиться на Стива в детальном отчёте?

Но это затыкает Аманду лишь временно. Понятно, что к обеду слух пройдёт по всей школе. Я не знаю точно, кто проболтался — учителя или Стив, или один из его друзей-тупиц вспомнил, что ещё сказал Сент-Клер — но школа гудит. Когда Сент-Клер наконец заходит в кафетерий, то попадает в сцену из плохого подросткового фильма. Разговор резко обрывается. Напитки замирают на полпути к губам.

Сент-Клер останавливается в дверном проёме, оценивает ситуацию и уходит. Мы бросаемся за ним и находим его у школьных дверей во внутренний двор.

— Я не хочу говорить об этом, — произносит он спиной к нам.

— Тогда мы не будем говорить об этом, — отвечает Джош. — Давай где-нибудь поедим.

— Блинчики? — предлагает Мер. Это любимое блюдо Сент-Клера.

— Отличная идея, — поддерживает её Рашми.

— Я умираю с голода, — откликается Джош. — Пошли.

Мы идём, надеясь, что Сент-Клер последует за нами. Он идёт, и мы все стараемся не выдохнуть от облегчения. Мер и Рашми устремляются вперёд, в то время как Джош отступает к Сент-Клеру. Джош болтает о пустяках — о новой ручке, которую он купил для художественного класса, о рэперской песне про потные попки, что продолжает крутить сосед — и это помогает. По крайней мере, Сент-Клер показывает минимальные признаки жизни. Он бормочет что-то в ответ.

Я разрываюсь между группами. Знаю, что вся такая паинька, но как бы я не беспокоилась по поводу Сент-Клера, меня также волнует прогул. Я не хочу проблем. Оглядываюсь на США, и Джош стреляет в меня взглядом, который говорит: «Школа закроет глаза».

Надеюсь, он прав.

Наша любимая блинная в минуте ходьбы, и мой страх прогулять школу исчезает, как только я вижу, как продавец разливает тесто на сковородку. Я заказываю как обычно, тыкая пальцем на картину с банановым блинчиком с «Нутеллой» и говорю «пожалуйста». Мужчина льёт тёплый шоколад с лесным орехом по тонкому блинчику, заворачивает в него банан и посыпает ещё больше «Нутеллы» на верхушку. Как заключительный штрих, он добавляет совочек ванильного мороженого. Настоящая ваниль, с чёрными пятнашками.

Я начинаю стонать от удовольствия, сделав первый укус. Тёплый, клейкий, шоколадный и прекрасный.

— У тебя «Нутелла» на подбородке, — говорит Рашми, указывая вилкой.

— М-м-м, — отвечаю я.

— Хороший вид, — замечает Джош. — Как небольшая эспаньолка.

Опускаю палец в шоколад и подрисовываю усы.

— Лучше?

— Возможно, если только ты строишь из себя Гитлера, — говорит Рашми.

К моему удивлению Сент-Клер фыркает. Я поощрена. Повторно опускаю палец и добавляю на одну сторону завиток.

— Неправильно делаешь, — говорит Джош. — Наклонись.

Он прикладывает палец к краю моего соуса, аккуратно рисует вторую половинку твёрдой рукой художника и затем исправляет мою часть. Я смотрю на отражение в окне ресторана и разглядываю себя с большими вьющимися усами. Ребята смеются и хлопают, а Мер делает фотку.

Мужчины в изящно повязанных шарфиках за соседним столиком смотрят на нас с отвращением, и я делаю вид, что кручу кончики моих нутелловских усов. Ребята хвалят меня, и наконец — наконец! — Сент-Клер дарит мне самую крошечную из малюсеньких улыбок.

Замечательное зрелище.

Вытираю шоколад с лица и улыбаюсь в ответ. Сент-Клер качает головой. Остальные начинают обсуждать странные виды растительности на лице — у Рашми есть дядя, который когда-то сбрил все волосы кроме тех, что росли по краю лица, — и Сент-Клер наклоняется поговорить со мной. Его лицо близко к моему, глаза пусты. Голос скрипит.

— О том вечере…

— Забудь об этом, ничего страшного, — говорю я. — Я всё очистила.

— Что очистила?

Упс.

— Ничего.

— Я что-то сломал?

Он выглядит смущённым.

— Нет! Ты ничего не сломал. Ты просто, как бы, знаешь...

Я имитирую звук.

Сент-Клер качает головой и стонет.

— Прости, Анна. Я знаю, в какой чистоте ты содержишь свою комнату.

Смущённо отвожу взгляд.

— Всё нормально. Правда.

— Я хотя бы дополз до раковины? Или душа?

— Она была на полу. И моих ногах. Совсем немного! — добавляю я, видя испуганное выражение на его лице.

— Меня вырвало на твои ноги?

— Всё нормально! Я сделала бы тоже самое, если бы оказалась в твоей ситуации.

Слова вырываются, прежде чем я успеваю прикусить язык. Я так старалась не упоминать об этом. На его лице отражается боль, но он переходит к другой теме с той же мукой.

— Я... — Сент-Клер смотрит на остальных, проверяя, что они всё ещё отвлечены разговором о волосах на лице. Они отвлечены. Он подвигает стул ещё ближе и понижает голос: — Я говорил тебе что-нибудь особенное? Тем вечером?

М-м-м.

— Странное?

— Просто... Я едва помню, что находился в твоей комнате. Но могу поклясться, что мы говорили о... чём-то.

Моё сердце бьётся учащенней, дышать тяжело. Он помнит. Вроде как. Что это означает? Что я должна сказать? Как бы меня ни волновал ответ, я не готова к этому разговору. Мне нужно больше времени.

— О чём?

Ему неуютно.

— Я говорил что-нибудь странное о... нашей дружбе?

Вот оно.

— Или моей девушке?

Вот оно. Я окидываю его долгим взглядом. Тёмные круги под глазами. Немытые волосы. Понурые плечи. Он так несчастлив, так не похож на себя. Я не преумножу его страдания, как бы ужасно мне не хотелось знать правду. Я не могу спросить. Даже если я ему нравлюсь, он не в состоянии начать новые отношения. Или согласиться на разрыв со старыми. А если я ему не нравлюсь, то, вероятно, я потеряю его дружбу. Всё так странно.

Прямо сейчас Сент-Клер нуждается в дружбе.

Я сохраняю лицо безучастным, но искренним.

— Нет. Мы говорили о твоей маме. И всё.

Это правильный ответ. У Сент-Клера словно камень с души упал.