Особенности зрительного восприятия у слепых,

В. З. Денискина,

Институт коррекционной педагогики РАО, Москва

В статье приведена усовершенствованная классификация детей с нарушением зрения. В контексте задач реабилитационной практики рассмотрены особенности зрительного восприятия слепых, имеющих такие формы остаточного зрения как светоощущение, цветоощущение и движения руки перед лицом.

Ключевые слова: классификация детей с нарушением зрения, инвалиды по зрению, реабилитационный потенциал, эмпирический опыт зрительного восприятия инвалидов по зрению, автобиографический метод.

В литературе по коррекционной педагогике имеются источники, авторы которых, будучи инвалидами (О.И. Скороходова, А.В. Суворов и др.), проводят самоанализ своих ощущений, своего развития, воспитания, обучения, социализации, т. е. всего того, что позволило им добиться определенных успехов в жизни: получить образование, найти работу, организовать свой быт, самостоятельно решая возникающие проблемы. Подобные работы вносят определенный вклад, как в теорию, так и практику коррекционной педагогики, ибо позволяют увидеть изнутри и специфику реабилитационного потенциала и технологию использования инвалидами компенсаторных навыков, позволяющих вести активную, самостоятельную жизнь.

Цель данной статьи, опираясь на автобиографический метод, показать возможности и особенности использования слепыми остаточного зрения для повышения качества формирования компенсаторных навыков в процессе их (ре)абилитации.

Актуальность проблемы обусловлена неуклонным ростом числа инвалидов по зрению с разными формами остаточного зрения, что, в свою очередь, требует от тифлологов понимания особенностей (ре)абилитации в зависимости от зрительных возможностей индивида, а также разработки эффективных приемов компенсации и методик обучения, социализации и интеграции с учетом специфики этих особенностей.

Выбор автобиографического метода для раскрытия особенностей лиц с парциальным дефектом зрения обусловлен не только недостаточностью литературных сведений о конкретных приемах использования незначительных остатков зрения. Работая около 40 лет в области тифлопедагогики и являясь инвалидом по зрению, я практически ежедневно наблюдаю непроизвольно и специально за тем, как живут инвалиды по зрению, как адаптируются в различных ситуациях, как ведут хозяйство, трудятся и т. п. С накоплением конкретных фактов из жизни инвалидов по зрению, в своих лекциях по различным вопросам тифлологии я стала приводить примеры из собственных наблюдений и из своего личного опыта. Вызвано это, прежде всего, тем, что (как было указано выше) примеров в литературных источниках крайне недостаточно, а лекции без иллюстрации теоретического материала конкретными примерами не пробуждают в слушателях того интереса к познанию тонкостей (ре)абилитации инвалидов по зрению, который мне хотелось бы вызвать. Кроме того, литературные примеры, иллюстрирующие теоретические положения, в основном, относятся или к инвалидам, имеющим тотальную слепоту, или к слабовидящим. Особенно сложно обстояло и обстоит дело со слепыми с форменным (предметным) зрением. Книжных примеров найти не удавалось, поэтому приходилось опираться на свой опыт. Замечу, что многие слушатели (педагоги, реабилитологи, социальные работники, родители детей-инвалидов и т. д.) просят опубликовать мои примеры, потому что практическим работникам такого материала недостает для повышения эффекта коррекционно- (ре)абилитационной работы.

При изложении материала мы будем опираться на усовершенствованную педагогическую классификацию детей с нарушением зрения, представленную в журнале «Воспитание и обучение детей с нарушениями развития» (Денискина В. З. Взаимосвязь дошкольного и начального образования детей с нарушением зрения // Воспитание и обучение детей с нарушениями развития. – 2007. – № 5. – С. 20–28).

В соответствии с упомянутой классификацией по остроте зрения вся категория детей с нарушением зрения подразделяется на три подкатегории:

I. Слепые дети. Это дети с остротой зрения от 0 (0%) до 0,04 (4%) на лучше видящем глазу с коррекцией очками. В подкатегорию «Слепые» входят также дети с более высокой остротой зрения (вплоть до 1, т. е. 100%), у которых границы поля зрения сужены до 10–15 градусов или до точки фиксации. Такие дети являются практически слепыми, так как в познавательной и ориентировочной деятельности они весьма ограниченно могут использовать зрение. Таким образом, острота зрения не является единственным критерием слепоты.

II. Слабовидящие дети. К этой подкатегории относятся дети с остротой зрения от 0,05 (5%) до 0,4 (40%) на лучше видящем глазу с коррекцией очками.

III. Дети с пониженным зрением. Это дети с остротой зрения от 0,5 (50%) до 0,8 (80%) на лучше видящем глазу с коррекцией.

Примечание: дети с остротой зрения 0,9–1,0 (90–100%) относятся к категории «нормально видящие» и здесь не рассматриваются.

Усовершенствование приведенной классификации состоит в отходе от распространенной в тифлопедагогике дифференциации детей с нарушением зрения на три подкатегории: слепые, слабовидящие и дети с косоглазием и амблиопией. Дело в том, что в такой классификации нет четкого критерия дифференциации. Слепота и слабовидение определяются, прежде всего, состоянием центрального или форменного зрения, которое измеряется остротой зрения человека, а «косоглазие» и «амблиопия» являются просто диагнозами. Причем эти диагнозы (косоглазие и амблиопия) могут быть у детей, входящих во все подкатегории (т. есть у слепых, у слабовидящих, у детей с пониженным зрением). Однако надо признать, что подавляющее большинство детей с косоглазием и амблиопией входят в третью подкатегорию (дети с пониженным зрением), их зрение поддается восстановлению (если нет других отягощающих заболеваний органа зрения). Кроме того, усовершенствованная педагогическая классификация позволяет не потерять ни одного ребенка с нарушением зрения, так как каждый из них будет отнесен к одной из подкатегорий. Таким образом, оказываются учтенными интересы всех детей, имеющих нарушения зрения. Например, страдающих прогрессирующей близорукостью, но пока не относящихся ни к слабовидящим, ни к слепым и не страдающих амблиопией и косоглазием. Эта классификация позволяет также более точно определяться с мерой офтальмологической и педагогической помощи и профилактики.

В той же классификации (усовершенствованной) мы предложили слепых детей, имеющих остаточное зрение, делить на следующие группы:

1) слепые со светоощущением. Эти дети видят только свет, т. е. отличают свет от тьмы. При этом дети, у которых светоощущение с правильной проекцией, могут правильно показать направление света, а дети, у которых светоощущение с неправильной проекцией не могут указать, откуда падает свет;

2) слепые, у которых имеется светоощущение и цветоощущение, т. е. они отличают не только свет от тьмы, но и различают цвета;

3) слепые, у которых имеются тысячные доли от нормальной остроты зрения (примерно от 0,005 до 0,009). При таком зрении в комфортных условиях человек видит движения руки перед лицом, на очень близком расстоянии может различать цвета, контуры и/или силуэты предметов. В медицинских картах такая острота зрения фиксируется как 0,005 или «движения руки перед лицом»;

4) слепые с форменным (предметным) остаточным зрением. В этой группе слепых острота зрения варьируется в пределах 0,01–0,04 (на лучше видящем глазу с коррекцией).

Необходимо подчеркнуть, что в тифлолитературе слепых детей с таким зрением ранее называли, а некоторые авторы и сейчас называют, «частично видящими» или «частично зрячими» (см., например, работы М.И. Земцовой, А.Г. Литвака, Л.И. Солнцевой). Как показала практика, эти термины многих педагогов и родителей вводят в заблуждение. Педагоги «частично видящих» и «частично зрячих» приравнивают к слабовидящим, а некоторые считают, что они видят даже лучше слабовидящих, т. е. по зрительным возможностям ближе к зрячим. Родители же вообще не понимают, почему их ребенок с остротой зрения, например 0,03, должен учиться в школе для слепых детей, если он пусть частично, но все-таки зрячий. Что касается термина «слепые с остаточным форменным или предметным зрением», то он более точно отражает зрительные и познавательные возможности этой группы слепых. Слово «слепые» однозначно указывает на то, что в учебном процессе человек преимущественно должен пользоваться осязанием, т. е. писать и читать с помощью осязания по системе Брайля. Слова «с остаточным форменным или предметным зрением» указывают на то, что зрение может и должно использоваться как вспомогательный дополнительный источник информации, познания, ориентировки и контроля.

Необходимо также определиться и с термином «незрячие». В годы перестройки во многих документах (например, в «Типовом положении о специальном (коррекционном) образовательном учреждении для обучающихся, воспитанников с отклонениями в развитии» от 12 марта 1997 г. № 288) учащихся школ III вида стали называть незрячими, а не слепыми. Слово «слепой» было заменено словом «незрячий» с целью исключения грубого (например, с точки зрения некоторых родителей) термина более мягким. Такая замена привела к еще большей путанице, потому что по устоявшейся традиции во Всероссийском обществе слепых (которое существует с 1925 г.) незрячими называют инвалидов по зрению I и II групп, при этом инвалиды по зрению II группы по остроте зрения относятся к слабовидящим, и к зрячим их никак нельзя отнести.

Перечисленные разночтения вызваны тем, что в тифлопедагогике, как относительно молодой науке, процесс выработки определений, уточнения терминов находится еще в активной фазе. Однако очень важно принятие общей терминологии, чтобы не было разночтений в научно-методической литературе и в (ре)абилитационной практике.

Рассмотрим конкретные примеры в соответствии с вышеприведенным делением слепых с остаточным зрением на группы.

Примеры на использование светоощущения.

В литературе по тифлологии имеются описания приемов использования инвалидами светоощущения при ориентировке в пространстве. Такие описания имеются, например, у В.С. Сверлова (1951, С 31–38). Дополним его примеры своими наблюдениями.

Первый пример.

У моего знакомого имеется светоощущение с правильной проекцией. Но поле зрения деформировано таким образом, что оно (светоощущение) имеется только в верхних половинках поля зрения обоих глаз.

Однажды он мне по ходу нашего передвижения объяснял особенности маршрута, который я хотела запомнить. Спускаемся в метро по эскалатору. Сойдя с него, он говорит: «Теперь отсчитаем три люстры и повернем налево, пройдем как раз между колоннами к третьему вагону. Он-то нам и нужен».

Я в недоумении: «На этой станции есть большие люстры?» Прогибаюсь сильно назад и замечаю: «Действительно так! А я никогда и не знала, какими светильниками освещается эта станция».

Дело в том, что я вижу значительно лучше своего знакомого, так как по остроте зрения отношусь к группе слепых с остаточным форменным или предметным зрением: на одном глазу в очках острота моего зрения при хорошем освещении составляет 0.04 (4%). Но вот предметы-то у меня видит только центральная часть глаза (так называемое трубчатое зрение), поэтому, вполне понимая, что станция освещается какими–то светильниками, я не знала о люстрах. Это, естественно, ибо мы (инвалиды по зрению) спешим, как и все москвичи, а чтобы рассмотреть моим трубчатым зрением интерьер, необходимо много времени. Без особой необходимости делать этого не будешь, а сориентируешься по тем объектам, которые доступны именно твоему зрению.

На следующий день, восхищенная как тифлопедагог и реабилитолог чудесным использованием моим знакомым такого незначительного остатка зрения, как светоощущение в верхней части поля зрения глаза, я уже рассказывала об этом эпизоде своей подруге. У нее один глаз был протезирован, а на нижней части другого глаза было светоощущуение с правильной проекцией. Ее ответ меня восхитил еще больше: «Да, там люстры. Недавно на этой станции полы выложили новыми плитами, от которых очень сильно отражается свет именно тех самых люстр. Когда на станции вечерами мало людей, я иду как бы по лунной дорожке, т. е. отблеск от этих люстр помогает мне ориентироваться и не терять направление».

Но я-то своим значительно лучшим, чем у нее, зрением, и не видела там никакой лунной дорожки, потому что своим зрением вижу только спины людей или их самих в виде столбиков, если они находятся на некотором расстоянии от меня. Правда, если я как в детстве смотрела бы под ноги, то лунную-то дорожку разглядела бы, но и на станции этой я, видимо, до этого не была, да и стараюсь следить за осанкой. Там, где ям под ногами не ожидаю (например, в вестибюле станции), то стараюсь голову вниз не наклонять, а, следовательно, ничего под ногами и не вижу.

Пример второй.

Как-то в кругу своих друзей из числа инвалидов по зрению меня спросили: «А страшно тебе ездить в командировки одной?» Конечно, вопрос относился только к самостоятельной ориентировке в дороге. Этого никто не подчеркивал, но мы-то знаем между собой, что самое трудное — это дорога.

Я стала делиться «секретами» организации мною моего достаточно комфортного пребывания в командировках (т. е. в других неизвестных или малоизвестных мне местах).

Во время этой беседы женщина, которая имеет только светоощущение с правильной проекцией, спросила: «А как ты ориентируешься в поездах?»

«Езжу в купейных вагонах, поэтому считаю двери. Это легко. Особенно, когда они оказываются со стороны видящего глаза».

В ответ слышу: «Зачем же так сложно. Напротив каждого купе только одно окно. Окно — это светлое пятно. Я считаю светлые пятна. Если в одну сторону их было 5, то и при возвращении на место надо отсчитать 5. И это пятое светлое пятно будет как раз напротив искомого купе. А зрячие, может быть, думали, что я, идя по коридору, любовалась красотами природы».

«Боже мой, какой простой и удобный прием! — воскликнула я — обязательно буду им пользоваться. Ведь тем слепым, у которых зрение лучше, чем у тебя, он тоже подходит!» С тех пор я успешно пользуюсь описанным приемом, хотя придумал его человек, имеющий гораздо меньшие, чем у меня, зрительные возможности.

Третий пример.

Один из моих студентов из числа инвалидов по зрению рассказывал о том, как он использует свое светоощущение для ориентировки в пространстве: «В спортивном зале стойка с предметами стоит около четвертого окна, окна я вижу в виде светлых пятен и достаточно легко нахожу их при дневном освещении. Велотренажеры стоят вдоль ковра, в торце зала окно. В торце медицинского крыла здания находится окно (светлое пятно), дверь в процедурный кабинет находится справа от него, а женский душ – слева. В бане скамьи для тазов находятся вдоль окон, а душ – вдоль стены».

Приведенные примеры свидетельствуют, во-первых, о том, что даже ничтожнейшие остатки зрения помогают слепым в процессе ориентировки в пространстве, т. е. в том виде деятельности, который вызывает самые большие трудности в самостоятельной жизни; а, во-вторых, отдельные приемы ориентировки в пространстве людей со светоощущением весьма эффективно могут использоваться другими группами слепых, имеющими более высокую остроту зрения.

Думаю, что эти и подобные примеры достаточно убедительно показывают, насколько изощренными и непредсказуемыми для неподготовленных нормально видящих людей оказываются приспособительные (адаптивные) приемы незрячих, имеющих светоощущение.

До рассмотрения приемов использования остаточного зрения лицами, имеющими светоощущение и цветоощущение, объясню, что меня заставило проводить, как некоторым может показаться, «излишнюю» детализацию в разбиении подкатегории слепых на группы.

Однажды, когда я училась в школе-интернате для слепых детей, воспитательница нашего класса пришла на работу в новом платье красного цвета такой красоты, что мы (десятиклассницы) в восторге кинулись к ней рассматривать наряд. Стремясь лучше разглядеть его, мы прямо таки потащили ее (воспитательницу) к окну. В этой стайке учениц одна девочка была тотально слепой на один глаз (носила протез после травмы глаза), а наружной частью другого глаза видела свет. Во время бурного обсуждения цвета платья она несколько раз внимательно смотрела (той самой половинкой глаза, которая видела свет), то на платье, то на окно, и вдруг спросила: «Так это алый цвет?!» С того дня, как она поняла разницу между светом в окне и цветом платья, она ежедневно брала какие-нибудь вещи, приближала их к глазу с наружной его стороны и спрашивала: «А это какой цвет?» Присматривалась подолгу, сравнивала, любила делать это при хорошем освещении. Спустя некоторое время она стала правильно называть цвета, а затем начала использовать цветоразличение при ориентировке в быту и пространстве.

Вот так, получив в возрасте 2-х лет инвалидность по зрению, только в 10-м классе моя одноклассница сама обнаружила, что может различать цвета, научилась их различать и пользоваться этим умением в самостоятельной жизни.

В настоящее время имеется достаточно методик, позволяющих определить, имеется ли у незрячего ребенка цветоощущение и научить его различать цвета (очень удобны для этих целей сенсорные комнаты, которые сейчас есть в большинстве образовательных учреждений для детей с нарушением зрения). Когда ребенок научится различать цвета, его необходимо научить приемам использования этой возможности в своей бытовой и ориентировочной деятельности.

Примеры использования остаточного зрения слепыми, имеющими светоощущение и цветоощущение.

Владислав З.: «Во дворе реабилитационного центра находится летняя спортивная площадка. Она обнесена изгородью, выкрашенной в ярко желтый цвет. Это хороший ориентир, в отличие от других построек. С внутренней стороны площадки в строгом порядке расположены тренажеры, они тоже окрашены в яркий желтый цвет. Вдоль внутренней стороны изгороди постелено прорезиненное красное покрытие в виде дорожки. По ней достаточно легко могу самостоятельно передвигаться и находить нужные мне тренажеры».

Сергей М.: « В Волоколамском реабилитационном центрена первом же занятии в физкультурном зале нас познакомили с расположением гимнастических снарядов и тренажеров. Тренажеры в 1996 г. были расположены вдоль стен в проемах между окнами, и окрашены в яркие цвета. Зал делила на две равные части яркая, контрастного по отношению к цвету пола, дорожка. Гимнастическая стенка располагалась напротив окон. Такое расположение оборудования и пояснения инструктора по физической культуре помогали мне легко ориентироваться в зале, так как я вижу свет и различаю цвета, хотя форму самих объектов с помощью зрения определить не могу. Кроме того, во время подвижных игр инструктор использовал яркие предметы и мячи, отличающиеся по цвету от пола. При ходьбе на лыжах для меня очень важно, чтобы у впереди идущего человека были яркие лыжи и яркая одежда.

На предприятии для слепых, где я работаю, для удобства нахождения инвалидами по зрению лестничного проема, двери окрашены в яркий цвет. Первая и последняя ступеньки также окрашены в яркий цвет. Мне это очень помогает понять, где начало и конец подъема.

Когда я пользуюсь пылесосом, то неяркие цвета паласа, пола и дорожки у меня сливаются с пылесосом. Когда отвлекаешься от дела (например, на звонок телефона), то после окончания разговора можно наткнуться на пылесос (что со мной не раз случалось), поэтому теперь я его накрываю белой тряпкой, чтобы по контрасту с окружающим быстро его находить».

Владимир К.: « В комнате ориентируюсь на окна, от которых падает яркий свет. Ориентируюсь по дверным проемам и по ярким или заметным предметам, которые находятся в комнате (холодильник, стол, покрытый яркой скатертью, двери и яркие ковры).

На улице ориентируюсь по освещенным окнам, по фонарям. При передвижении по темным улицам вечернего города я вижу фонари. Они-то и служат мне постоянными ориентирами, позволяющими сохранять направление, то есть не сбиваться с пути».

Лидия Д.: « Одно время я пользовалась троллейбусом № 3. Трудность была в том, чтобы не спутать его с троллейбусом № 4. Спрашивать по многу раз номера подъезжающих троллейбусов психологически было очень трудно. Я заметила, что все троллейбусы маршрута № 3 окрашены в насыщенный серый цвет, а маршрута №4 — в синий. Цвета я различаю хорошо. Теперь стараюсь ближе подойти, чтобы разглядеть цвет троллейбуса и никого не спрашивать. Во всяком случае, днем с этой проблемой справляюсь сама.

На моей кухне хорошее освещение. Светлая мебель. Я вижу на столе посуду, продукты, так как они не сливаются с ним по цвету. Даже чашки правильно по цвету расставляю всем членам семьи, так как чашки в наборе разноцветные, и каждый давно выбрал себе свою чашку, т. е. определенного цвета.

На улице по цвету узнаю зеленый газон, серый асфальт, цветные дома. Это помогает ориентироваться».

Примеры использования остаточного зрения слепыми с остротой зрения «движения руки перед лицом».

Андрей К.: «Свое малое зрение использую при перемещении в пространстве. На улице могу определить находящиеся и движущиеся впереди меня объекты (столбы, машины, деревья), вижу людей в виде передвигающихся столбиков разной высоты и ширины. В темное время суток для ориентировки использую свет фонарей, свет в окнах домов. В магазинах остаточное зрение использую для определения местоположения крупных предметов: витрин, колонн, столов. В цехе свое рабочее место нахожу по хорошей освещенности.

В быту я тоже использую свое маленькое зрение. Например, молоко и кефир мне удобно наливать в керамическую посуду темного цвета. А такие напитки как чай, кофе и коньяк удобнее наливать в белую фарфоровую посуду.

Зимой на улице ориентируюсь по контрастности цвета дорожки и ее обочины. Дорожка (тропинка), как правило, гораздо темнее, чем обочина.

Когда косяки дверных проемов окрашены в контрастные цвета, то ориентироваться легче, так как тогда я могу использовать свое остаточное зрение. Если поручни (перила) на лестнице окрашены в яркие цвета и выделены первая и последняя ступеньки, то, конечно, при передвижении могу использовать и зрение. Беда в том, что такие удобства я встречал только на предприятии для слепых.

В электричке мне удобно ориентироваться по оконным проемам».

Людмила Г.: «Трудно ориентироваться зимой на белом снегу. Удобно идти за человеком, пропустив его вперед. Вечером в направлении улицы можно ориентироваться по фонарям. При приготовлении чая сначала лучше налить заварку, а потом долить кипяток.

Перед выступлением на сцене обследую ее шагами, примечаю какой-либо предмет на краю сцены, приемлемый для восприятия моим зрением, и потом уже ориентируюсь на него».

Татьяна Н.: «Я вижу и движения руки перед лицом, и цвета хорошо различаю, если они достаточно насыщенные. Так вот, когда мой ребенок был маленьким, я одевала его в одежду очень яркого цвета. Иногда приходилось шить ее на заказ, а иногда покупала то, что «браковали» из-за неестественно яркого цвета женщины с нормальным зрением. Представьте, что мне — практически слепой женщине — как и зрячей хозяйке надо и за ребенком следить, и ужин к приходу мужа приготовить. Я поступала следующим образом. На ребенка надевала очень яркие, например, «бешено» синего цвета ползунки и помещала его в манеж на белую пеленку. Варю еду, а параллельно прислушиваюсь и присматриваюсь к малышу. Вот в манеже на белой пеленке вижу синюю горизонтальную палочку (на расстоянии от ребенка, отдельные части тела я не видела). Значит, мой сынок лежит. А вот в манеже синяя лепешка. Делаю вывод о том, что теперь он сидит. В следующий раз вижу вертикальную палочку синего цвета и делаю вывод: «Стоит мой малыш!» Для прогулок, пока он был еще маленьким и практически молчал, специально купила тогда шапочку очень яркого розового цвета. Сама могла зрительно ее выделить, да и ни на ком другом такой, в общем-то, нелепой, шапочки не было. Но зато моего сыночка замечали окружающие и при необходимости помогали найти беглеца».