Исторический метод и его влияние на российскую политэкономию. В середине

XIX в. три немецких университетских экономиста из разных городов — Вильгельм ^ Рошер ( Гёттинген), Бруно Гильдебранд (Марбург, Цюрих) и Карл Книс (Фрейбург) — декларировали необходимость «исторического метода» в политической экономии. Все трое критиковали классическую школу за «перпетуализм» (К. Книс), то есть рассмотрение экономических законов вне времени, и настаивали на определении различий между стадиями развития национальных хозяйств. Гильдебранд ввёл трехстадийную схему, обозначенную в заглавии его книги «Натуральное хозяйство, денежное хозяйство и кредитное хозяйство» (1864). Рошер до конца жизни работал над курсом «Система народного хозяйства» (5 тт., 1854 — 1894), уподобляя национальное хозяйство органическому целому с «анатомической» структурой отраслей и учреждений, развивающемуся по стадиям, соответствующим детству, молодости, зрелости, старости живого существа.

Идеи «исторического или, как уточнил Рошер, «историко-физиологического метода », были с интересом восприняты в России. Их первым глашатаем стал профессор политэкономии Казанского университета Иван Кондратьевич Бабст (1824 — 1881) в статье «Исторический метод в политической экономии» в новосозданном журнале «Русский вестник» (1856). Позже, заняв кафедру политэкономии уже в Московском университете, Бабст, издал в своём переводе 1-й том «Системы народного хозяйства» Рошера (1860), резюмировав в предисловии причины, заставившие политэкономию «заглянуть в прошедшие века и проверить свои выводы»:

«Новые труды в области географии, права, литературы, истории, новые путешествия, целые груды подробных статистических исследований, тщательное изучение народных судеб, разнообразных условий и сторон народной жизни».

Своевременность исторического метода Бабст усматривал также в очевидности «тёмных сторон современной промышленности», показавших несостоятельность упрощенных представлений школы А. Смита о том, «что найден философский камень для решения трудной и великой задачи умножения народного богатства», и побудивших критиков-социалистов доходить до отрицания самых оснований классической политэкономии.

Более умеренный подход заключался в исторической проверке выводов политэкономии как предпосылке обоснования реформ для постепенного исправления «тёмных сторон современной промышленности». Воплощением этого подхода стала работа ученика Бабста по Казанскому и Московскому университету А. К. Корсака «О формах промышленности вообще и о значении домашнего производства (кустарной и домашней промышленности) в Западной Европе и в России» (1861) — первое оригинальное произведение исторического направления в российской политэкономии.

Александр Казимирович Корсак (1832 — 1874) взял на себя задачу проверки сложившегося в России мнения о том, является ли её сельская (кустарная) домашняя промышленность (как правило, слитная с земледельческим бытом) самобытной чертой, позволяющей надеяться на особый путь национально-экономического развития.

^ А. Корсак о стадиях промышленной эволюции. Корсак проанализировал ход исторического развития промышленности от 1) городского цехового ремесла через 2) мануфактуру к 3) фабрике — как процесс удешевления качественной продукции и расширения объёмов сбыта. Первым мануфактурам было трудно производить недорогую продукцию. Поэтому они возникали в странах с географически удобным местоположением для привоза заграничного сырья и выгодного экспорта (Италия и Нидерланды) и ориентировались на отдалённый международный сбыт предметов роскоши (прежде всего — тонких сукон и шелков). Позднее, с одной стороны, умножились отрасли такой «изысканной промышленности» под покровительством монархов (особенно во Франции и германских княжествах). Но, с другой стороны, из занятий, подходящих по условиям сельской жизни, развилась домашняя система мелкого производства наиболее употребляемых изделий из местных материалов по заказам скупщиков-предпринимателей. Тем, что домашняя выработка была побочным трудом земледельцев, она обеспечивала дешевизну продукции.

Крупное фабрично-заводское производство соединило качество изделий с их дешевизной благодаря эффекту масштаба производства и сбыта однородных произведений, включая непрерывность действия и взаимодополнение большого количества разнообразного труда внутри предприятия (от бухгалтеров до надзирателей) и применение новейших машин и естественнонаучных открытий. Фабрика соединила многих рабочих — взрослых и малолетних — вокруг единой системы механизмов, приводимых в действие центральной двигательной силой.

Заимствовав у немецкого химика и социального прожектёра Марло (К.-Г. Винкель­блеха, 1810 — 1865) категорию индустриальная революция, Корсак определил её как двоякий процесс технических нововведений и расширения кредита. В ходе индустриальной революции на Западе крупная фабрика вытеснила цеховое ремесло, мануфактуру и домашнюю систему производства (хотя далеко не везде — полностью только в Англии). Прогресс индустриальных технологий Корсак связывал с достижениями механики и химии, проведя различие между «фабрикой» и «заводом» по критерию преобладания механической (фабрика) либо химической (завод) обработки материалов⁴⁰. Главное социальное последствие крупной промышленности — скопление населения вокруг огромных фабрик и заводов в городах, где бросаются в глаза «тёмные стороны рабочего быта бескапитальной массы».

^ Особенности промышленной традиции в России. Западное ремесло, укрытое за стенами городов, создало традицию специализированного и привилегированного, объединённого в цехи ремесленного мастерства, гарантирующего качество продукции. В России протяжённость и однообразие территории, долгое отсутствие крепкой осёдлости и затруднительность торговых сообщений затормозили развитие городской жизни. Города возникали преимущественно из административных и военных соображений и не стали, как на Западе, средоточиями богатеющего среднего сословия — самоуправляемыми общинами с сословно-корпоративным оформлением экономического значения ремесленно-торговых классов. Русское ремесло не оформилось в городское цеховое мастерство, не стало достоянием отдельного класса населения с монопольными правами и сословной гордостью. Оно рассеивалось среди поселян — без плотных союзов, без каких-либо привилегий и цехового совершенствования навыков.

В едином Русском государстве царская власть вследствие недостатка ремесленных искусств в массах, сводила мастеров в казённые слободы, привлекала иностранцев для промышленных заведений, пока, наконец, Петр I не захотел разом перенести на русскую неподготовленную почву почти все отрасли промышленности, существовавшие в то время на Западе. Искусственное насаждение Петром «мануфактур» и «фабрик» сопровождалось, по жёсткой оценке Корсака, «несчастными мерами»: монополиями и отягощением крепостного права. Многие купцы строили «мануфактуры» только для виду, а, на самом деле, для того, чтобы владеть крестьянами. «На Западе промышленные заведения стали начатками свободы — у нас они только усилили рабство», - писал Корсак, имея в виду крепостные мануфактуры.

Однако устройство обширных промышленных заведений, игнорировавшее народные привычки и нормы жизни, невольно оказало содействие исстари существовавшей в России сельской домашней промышленности, ориентированной не на качество, а на дешевизну несложных изделий, основная часть которых находила только отдалённый сбыт. Поэтому целые деревни, удобно расположенные у больших дорог, становились центрами оптовых ремёсел. Таким образом, жители одной деревни целиком занимались одним ремеслом (кузнечным, тележным, ткацким, красильным, кожевенным и т.д.).

«Ничтожные в отдельности, но сильные в массе промыслы наших крестьян» — следствие замедленного экономического развития России, укоренённого в её истории и географии, — делал вывод Корсак. В России не могут быть полностью реализованы преимущества фабрики — вследствие частой недостижимости дешевизны фабричной продукции и разнообразия сельских рукоделий, часто покрывающих иные потребности, чем товары, производимые фабричным способом. Поэтому кустарничество, будучи в конечном счёте преходящей стадией промышленного развития, столь живуче.

^ По ту сторону западничества и славянофильства. Природные условия стали фактором живучести кустарной домашней промышленности в России. Холодный и континентальный климат, во-первых, мешал переходу к улучшенным плодопеременным системам полеводства и препятствовал специализации работников исключительно на земледелии. Во-вторых, он сжимал сроки полевых работ, вынуждая крестьян к поискам дополнительных, помимо земледелия, занятий на срок до 6—8 месяцев и дополнительных источников доходов. Благодаря тому, что крестьяне посвящали «рукоделию» время, свободное от обработки небольшого участка земли, кустарная продукция была дешёвой и в отдельных случаях благотворно повлияла на крестьянское довольство и давала основание надеяться на «смешанное» ремесленно-земледельческое состояние русских работников, предохраняющее от «язвы пролетариатства».

Корсак высмеял немца Гакстгаузена, нашедшего русские сельские ремёсла похожими на «ассоциации» в учении сен-симонистов. Но русский экономист не торопился признать «всепоглощающее могущество» городской фабрики западного типа с её воспроизводством многочисленного класса страдающих пролетариев. Подчёркивая насильственный характер образования безземельного пролетариата в крупных странах Запада (Англия, Пруссия) и приводя примеры успешного развития домашней формы производства в малых странах (Швейцария, Швеция), Корсак считал в принципе возможным создание в России новой формы промышленности, которая подтянула бы сельские промыслы к уровню фабричного производства. При условиях: кооперативного объединения для оптовой покупки материала и для сбыта произведений; устройства показательных общественных мастерских; обеспечения доступного мелкого кредита; борьбы с некультурностью и паразитическим диктатом посредников- кулаков.

Главным вкладом А. К. Корсака в позитивный экономический анализ стало исследование мануфактуры как стадии капиталистического способа производства, предшествующей фабрике. Оно предвосхитило анализ К. Маркса. Но Корсак обозначил и направление нормативного экономического анализа — поискхозяйственных форм, сопоставимых с капиталистической фабрикой по производительности, но лишённых её тёмных сторон. Корсак не связывал этих гипотетических форм с русской общиной (в отличие от славянофилов и позднейших народников), но и не хотел повторения западных фабричных образцов в России, рассчитывая на возможность преобразования исторически сложившихся кустарных промыслов.

ВРоссии трактат А. Корсака надолго остался единственным крупным исследованием, увязывавшим задачи социального реформирования со сравнительно-историческим подходом к экономическим отношениям. Новый импульс работам такого рода дало возникновение «новой» исторической школы.
^

10.2. «Новая» историческая школа Г.Шмоллера: