Свертывание новой экономической политики

Ускоренная модернизация: индустриализация, коллективизация. Период конца 1920-х — на­чала 1930-х гг. ознаменовался свертыванием нэпа, политическим и идеологическим разгромом его сторонников, отказом от принципов, на которых он основывался, и переходом на админист- ративно-репрессивные методы управления. Сформировавшаяся коммунистическая авторитарная политическая система была несовместима с полнокровными рыночными отношениями, поскольку рынок создавал реальную угрозу для буржуазной реставрации, и свертывание новой экономичес­кой политики становилось лишь вопросом времени. С победой сталинского курса и ужесточением политического режима многовариантность нэповской идеи была исчерпана.

Важную роль в отходе от нэпа сыграли причины экономического характера. Нэп позволил быстро двинуть вперед экономику страны. Уже в 1926 г. по объему валовой продукции промыш­ленность превысила довоенный уровень. Производство сельскохозяйственной продукции за 5 лет выросло в 2 раза, превысив уровень 1913 г. После неурожая и голода единоличное крестьянс­кое хозяйство смогло быстро довести до довоенного уровня посевные площади, поголовье скота, производство основных продуктов. Рост зажиточности деревни проявлялся в расширении груп­пы середняков, но особенно предпринимательской верхушки. Подъем крестьянского хозяйства сопровождался увеличением розничной торговли (главным образом за счет частного торговца); оживала кустарно-ремесленная промышленность. Устойчивые деньги оздоровили товарооборот. Объем внутренней торговли к 1925 г. достиг 98 % от довоенного уровня. Однако в целом ситуа­ция оставалась сложной. Советская Россия по-прежнему серьезно отставала от наиболее развитых стран мира. Уровень производства в ведущих отраслях промышленности в расчете на душу насе­ления был в 5-10 раз ниже, чем в зарубежных странах.

В середине 1920-х гг. страна лишь возвращалась к уровню 1913 г., что, естественно, не дава­ло гарантий возможности развития СССР в случае экономической блокады, а главное, выбивало почву под целевой установкой большевиков на «освобождение мирового пролетариата от капита­листического гнета».

В конце 1920-х гг. все резервы были исчерпаны, страна столкнулась с необходимостью огром­ных инвестиций в народное хозяйство. Оборудование, не обновлявшееся многие годы, старело. Крупная промышленность и банки по-прежнему оставались в руках государства.

Частные предприниматели на всем протяжении 1920-х гг. подвергались яростной травле и судебным преследованиям. Предприятия не могли самостоятельно решать самые простые вопро­сы. Ограничению предпринимательской деятельности способствовали растущий налоговый пресс, практика принудительных займов, дискриминация частных предприятий по сравнению с госу­дарственными.

Советское руководство рассматривало угрозу военного столкновения с Западом как вполне реальную, поэтому особую опасность представляло отставание страны в военной области. Для оснащения армии современным оружием средств не имелось. Задача всесторонней модернизации народного хозяйства вновь, как и в начале века, становилась для России самой насущной. По уровню грамотности населения и урбанизации Советская страна находилась на одном из послед­них мест среди развитых государств.

Восстановительный процесс базировался исключительно на мобилизации накопленного ранее материального и интеллектуального потенциала. Как только были использованы самые повер­хностные резервы восстановления народного хозяйства, выявились многочисленные проблемы и трудности. Монополия внешней торговли позволила резко ограничить потребительский импорт, но рост крестьянского потребления никак не позволял вывести продовольственный экспорт на довоенный уровень. Экспорт хлеба упал в 1926 г. до 0,6 млн т. Страна не могла возвратить свои традиционные мировые рынки сбыта. Ее место уже было занято, а отечественные промышлен­ные изделия не могли конкурировать с зарубежными. Монополия внешней торговли позволяла завышать цены на промышленные изделия, что обеспечивало предприятиям прибыль даже при плохом качестве изделий, но в то же время обостряло конфликт между городом и деревней отно­сительно цен на промышленные товары.

Квалифицированные рабочие составляли всего 53 % общего числа занятых на производстве, приток молодежи из села в город породил массовую безработицу, которая в 1925 г. достигла 1,5 млн человек. Заработная плата и потребление были ниже, чем до революции. Среди трудящих­ся росло недовольство. В 1926 г. в забастовках участвовали более 100 тыс. рабочих и служащих.

В разработанном в течение нескольких месяцев 1920 г. Государственной комиссией по элект­рификации России (ГОЭЛРО) плане — первом масштабном прогнозе народнохозяйственного раз­вития — цели индустриализации понимались достаточно широко: в нем речь шла не только о пре­образовании Советской России в течение 10 лет в промышленно развитую страну, но и о внедрении новейших достижений науки и техники во все отрасли народного хозяйства, об «индустриализации населения», т.е. о росте городов и увеличении численности горожан. Поскольку план ГОЭЛРО был прямым порождением «военного коммунизма», в нем не рассматривались социально-экономичес­кие возможности индустриального роста, не анализировалось соотношение финансовых затрат и конечных результатов.

В условиях нэпа определенная часть намеченных планом ГОЭЛРО задач была решена: высо­кими темпами поднималась металлопромышленность, в том числе сельскохозяйственное маши­ностроение и станкостроение.

Завершение к середине 20-х гг. восстановительных процессов и исчерпание унаследованных от царской России ресурсов вновь остро поставили на повестку дня вопросы дальнейшего развития советской системы.

Нужно ли сохранять НЭП? Как преодолеть резко возросшее за годы войны и революции отста­вание от развитых государств Запада? '

Одновременно нужно было решать проблему обострившегося товарного голода. Необходимо было найти его причины: являлся ли он результатом простого стечения обстоятельств или стал следствием противоречивости и непоследовательности проведения нэпа?

Необходимость индустриализации, перевода предприятий на новый технический базис в боль­шевистском руководстве понимали все. И правящее большинство, и оппозиционные силы призна­вали дальнейшую индустриализацию как наиболее оптимальный путь реорганизации экономичес­кого строя России. В структурно-технологическом плане вопрос также был очевиден: нужно было создавать развитую машиностроительную базу, поднимать энергетику и топливный комплекс.

Идеолог российской индустриализации профессор В. Гриневецкий в свое время рассчитывал на масштабные иностранные инвестиции, однако для Советской России после отказа платить царские долги и национализации собственности кампаний с иностранным участием этот канал фактически был закрыт. По политическим и идеологическим причинам оказался неприемлемым и традиционный для России источник накопления капитала — крестьянское хозяйство. Анти­капиталистическая риторика большевиков делала политически невозможной активную подде­ржку развития и укрепления крестьянских хозяйств. Проблематичным оказался и рост произ­водственного накопления в частном секторе вне сельского хозяйства.

Партийные дискуссии выявили два противоположных подхода к проблеме капиталонакоп- ления. Левая оппозиция, рассматривая индустриализацию как путь к победе социалистических начал и подчиняя решение экономических задач политическим, настаивала на ускоренной инду­стриализации. Для этого оппозиция настойчиво предлагала различные способы перекачки средств из деревни в город: от использования пресловутых «ножниц» — превышения промышленных цен над сельскохозяйственными — до усиленного налогообложения деревенской «верхушки». Предрекая углубление кризиса, социального расслоения и утрату в конечном счете «социалисти­ческой перспективы» в случае укрепления частного капитала в городе и деревне, Троцкий и его единомышленники (Е. Преображенский, И. Смилга, Ю. Пятаков) видели выход в мобилизации масс на проведение индустриализации, усилении плановых начал в развитии народного хозяй­ства, ограничении «эксплуататорских тенденций нэпманов и кулака». Другой подход предполагал начинать индустриализацию с создания благоприятных условий для роста сельского хозяйства с тем, чтобы в будущем подготовить необходимые предпосылки для быстрого роста тяжелой про­мышленности. Эту точку зрения поддерживали многие экономисты-аграрники. За сохранение рыночных отношений между городом и деревней, против ускоренных темпов индустриализации и принудительного кооперирования крестьян выступали «правые». Н. Бухарин предлагал снизить темпы индустриализации и перебросить средства из тяжелой промышленности в легкую. Главный партийный теоретик выступал за постепенное «врастание» через кооперацию частных хозяев, в том числе зажиточных слоев, в будущий социализм, и по этой причине отстаивал теорию зату­хания классовой борьбы по мере приближения к социализму.

К декабрю 1927 г. в руководстве партии стала утверждаться линия на необходимость высоких темпов индустриализации, решительного социалистического наступления. Это означало конец новой экономической политики, так как в условиях нэпа хотя и сохранялась финансовая стабиль­ность, но темпы роста экономики оставались низкими.

Ответом большевиков на кризис накопления стало закрепощение деревни, резкий рост госу­дарственного накопления за счет снижения уровни жизни населения. В 1927 г. был выпущен первый «Заем индустриализации», в 1928 г. — второй. Из года в год возрастал объем средств, заимствованных государством у народа. К 1930 г. эта сумма достигла почти 1,3 млрд руб. Особое внимание уделялось расширению энергетической базы, увеличению добычи угля и нефти, пре­одолению отставания в металлургии. Новое промышленное строительство развернулось во всех регионах страны. К концу 1920-х гг. круг задач, обозначенных планом ГОЭЛРО, серьезно транс­формировался. Сталинское руководство превращало процесс индустриализации в инструмент реализации идеи о социалистическом переустройстве общества. Главной целью экономического развития становилось изменение социальной структуры общества, ликвидация класса предприни­мателей, вытеснение частного капитала, создание льготных условий для рабочих за счет других слоев населения.

В экономике преимущественное развитие получало производство средств производства в ущерб легкой промышленности и сельскому хозяйству. На передний план выходила задача укрепле­ния обороноспособности страны. В итоге форсированное развитие оборонных производств приво­дит к постепенному подчинению экономики нуждам этих производств. Уже в 1932 г. производс­тво военного снаряжения поглощало почти 22 % общего производства стали и чугуна в стране, в 1938 г. — почти 30 %. Государство гарантировало все условия для развития военных отраслей. Другая важная особенность осуществления индустриализации — значительные масштабы экспор­та природного сырья и других традиционных российских товаров, отбираемых у деревни, позво­лявшие приобретать за рубежом новейшие технологии, использовавшиеся главным образом для поддержания мобилизационного потенциала. В начале 1930-х гг. Советская страна уже занимала первое место в мире по импорту машин и оборудования. В 1931 г. сюда направлялось около трети, а в 1932 г. — около половины всего мирового экспорта машин и оборудования.

Неконвертируемость национальной валюты, контроль за внешнеэкономической сферой давали возможность власти не допускать вывоза национального капитала за границу, а использовать его для финансирования собственной промышленности.

Большинство названных мер вводились в 1920-е гг. как спонтанная реакция на краткосрочный кризис платежного баланса, и лишь впоследствии они приобрели характер осознанной, сформу­лированной стратегии. Основной целью хозяйственного управления стало достижение возможно полной независимости от капиталистического мира, налаживание производства всех необходи­мых стране изделий собственными силами.

Концепция ускоренной индустриализации включала в себя ряд принципиальных моментов: четкое деление народного хозяйства на два сектора — приоритетный, в который входило в основ­ном производство продукции военного назначения, и неприоритетный, т.е. все остальные виды де­ятельности, в том числе производство предметов потребления. Предполагалось сконцентрировать усилия на решающих направлениях; осуществить первоочередное развитие отдельных отраслей тяжелой и оборонной промышленности; углубить приоритет плановых методов хозяйственного руководства и широкое использование техники и технологий Запада; соединить индустриализа­цию с коллективизацией сельского хозяйства.

Стратегия импортозамещающей индустриализации позволила фактически заново создать в стране новую индустрию, обеспечить занятость ресурсов рабочей силы, высвобождаемых из деревни. Однако в силу закрытости экономики национальная промышленность формировалась в искусственных, нерыночных условиях. Устранение внешней конкуренции оборачивалось низ­кой конкурентоспособностью отечественных товаров на зарубежных рынках.

Отказ от ориентировочного планирования с его контрольными цифрами, косвенными форма­ми регулирования производства и переход к прямому директивному планированию отразился в первую очередь на порядке составления планов. Если в начале 20-х гг. центр лишь аналитичес­ки осмысливал и увязывал предлагаемые снизу материалы, то к концу их Госплан уже сам точно определял количественные объемы производства каждого продукта и затем в виде заданий раз­верстывал их по плановым комиссиям наркоматов и экономических районов. При этом плановая установка превращалась в жесткую директиву, а планирование велось от достигнутого. Разработ­кой первого пятилетнего плана занимались две группы специалистов: одна — из Госплана, другая представляла ВСНХ. Сталинским руководством был поддержан вариант ВСНХ, основное внима­ние в котором уделялось развитию тяжелой промышленности, остальные же отрасли должны бы­ли развиваться в зависимости от этого решающего сектора экономики. Выполнение пятилетнего плана, намеченного на 1928-1929 гг. и 1932-1933 гг., официально было начато 1 октября 1928 г., поскольку хозяйственный год тогда начинался с октября. К этому сроку задания еще не были опубликованы и даже не утверждены. Из двух подготовленных вариантов пятилетки — отправно­го, или минимального, и оптимального — XVI партконференция (апрель 1929 г.) сразу утвердила оптимальный. Он предусматривал ежегодный рост промышленного производства на 21-25 %.

Принятый первый пятилетний план был ориентирован прежде всего на развитие тяжелой индустрии — металлургической и топливной промышленности, машиностроения. Тем самым он должен был создать надежную техническую базу для производства новейших систем вооружения. При общем темпе роста валовой продукции всей планируемой промышленности в 2,8 раза тяже­лую индустрию предполагалось поднять в 3,3 раза, а легкую — в 2,3 раза. Главной политической целью пятилетки было усиление социалистического сектора в городе и деревне. Однако при этом первый пятилетний план, в отличие от последующих, базировался на принципах нэпа. В нем намечалось дальнейшее развертывание хозрасчета, доведение его до каждого предприятия (а не треста, как полагалось по закону 1927 года). Важнейшим его достоинством была сбалансирован­ность всех важнейших плановых заданий.

Однако в феврале 1931 г. Сталин заговорил о возможности и необходимости выполнения плана в основных отраслях за три года. Новые планы были далеки от реальных возможностей страны и лишь способствовали дестабилизации производства. На выполнение фантастических планов привлекалось все больше рабочих. Росло число начатых и незавершенных строек; в конце первой пятилетки в них было заморожено 76 % капиталовложений против 31 % в начале. В конечном итоге фактические показатели выполнения пятилетнего плана не были выполнены.

Непосредственным поводом для отказа от нэпа послужил кризис хлебозаготовок конца 1927 г., прямо связанный с попыткой форсировать темпы роста накопления и удержать цены на зерно на низком уровне. Хлеб давал валюту, поэтому от хлебозаготовок зависели сроки и темпы пре­вращения советской России из аграрной в индустриальную. К этому времени в стране сложилась противоречивая экономическая ситуация. Крестьянское единоличное хозяйство укрепилось, в де­ревне возросло собственное потребление сельхозпродуктов. Если в 1913 г. из деревни уходило 22-25 % производимого продовольствия, то в середине 20-х — лишь 16-17 %. В результате резко сокращается и продовольственный экспорт, и приток продуктов на внутренний рынок. Поскольку из политических соображений в этот же период власти вынуждены были повышать уровень ре­альной заработной платы в городе, в стране назревал новый виток инфляции, нарастал дисбаланс между отраслями.

Попытки правительства административными мерами стабилизировать положение и удержать цены на зерно на низком уровне не дали положительного эффекта. После очередного снижения цен на сельскохозяйственные продукты крестьяне отказались продавать государству свои излиш­ки. За вторую половину 1927 г. заготовки зерна по сравнению с аналогичным периодом 1926 г. сократились с 428 до 300 млн пудов. Политика высоких темпов индустриализации оказалась под угрозой срыва. Аграрный сектор не выдерживал той нагрузки, которую возлагала на него эконо­мическая политика государства. Если бы власть хотела и дальше развивать рыночные отношения, то одновременно с повышением налогов она должна была бы повысить и закупочные цены. Го­сударство не захотело использовать экономические стимулы, и заготовительные цены повышены не были. Вместо этого вопрос из чисто хозяйственного превратился в политический, и вместо вы­явления и устранения действительных причин и неудач, вместо понимания в принципе обычных экономических процессов, власть встала на путь «закручивания гаек» и репрессий.

План хлебозаготовок 1928 г. удалось выполнить только ценой повальных обысков в деревнях и судебных репрессий. С целью активизации хлебозаготовок были широко применены методы продовольственной разверстки.

Осенью 1928 г. на ноябрьском пленуме была сформулирована задача — увязать производс­твенное кооперирование сельского хозяйства с разгромом кулачества. На пленуме Сталин опреде­лил колхозно-совхозное строительство в качестве важнейшего направления аграрной политики. На эти цели вдвое увеличивались капиталовложения. Тем самым, фактически уже в 1928 г. нэп в деревне был ликвидирован. Его сменила политика «военно-феодальной эксплуатации крестьянс­тва», взимания с него «дани».

Согласно утвержденному весной 1929 г. пятилетнему плану, в колхозы предполагалось вов­лечь лишь 4-4,5 млн хозяйств, или 16-18 % общего числа крестьянских хозяйств в стране. Ре­шение сократить намеченные первым пятилетним планом сроки осуществления коллективизации пришло очень скоро. 7 ноября 1929 г., в канун очередной годовщины октябрьского переворота, Сталин в статье «Год великого перелома», опубликованной в «Правде», заявил о происшедшем «коренном переломе» на всех фронтах социалистического строительства, в том числе в «недрах самого крестьянства в пользу колхозов». Вопреки действительному положению дел, он утверж­дал, что партии за прошедший год удалось повернуть основные массы крестьянства к новому, социалистическому пути развития, что в колхозы якобы пошел середняк. Реально в колхозы в это время было объединено всего 6-7 % крестьянских хозяйств. Решительно насаждая колхозы, Сталин преследовал несколько целей. Чтобы осуществить беспрецедентную программу индустри­ализации, советскому государству необходимо было сосредоточить в своих руках все экономичес­кие и политические рычаги. Только политика насильственной коллективизации давала их в руки советского правительства. Кроме того, Сталин, как убежденный марксист, никогда не забывал ленинскую установку: «пока мы живем в мелко-крестьянской стране, для капитализма в России есть более прочная экономическая база, чем для коммунизма». Чтобы мелкокрестьянская деревня пошла за социалистическим городом, Сталин и становится на путь насаждения в деревне крупных социалистических хозяйств в виде колхозов и совхозов.

В соответствии с новым планом в весеннюю посевную кампанию 1930 г. предлагалось вовлечь в колхозы 6,6 млн хозяйств единоличников (34 %), а число колхозов довести до 56 тыс. План предусматривал полное обобществление пашни, инвентаря и рабочего скота, а домашний скот подлежал обобществлению лишь на 80 %, и только в районах сплошной коллективизации, общее число которых, по замыслу разработчиков плана, должно было по РСФСР достигнуть 300. Такие же нереальные темпы коллективизации предлагались разработанным Наркомземом СССР пяти­летним планом коллективизации сельского хозяйства остальных союзных республик, которые повышались по сравнению с ранее принятыми в два с лишним раза. На местах сразу началось со­ревнование за число вновь созданных колхозов. Эта гонка осуществлялась без ясного представле­ния о характере создаваемого типа хозяйства. Открывался простор для фантастических выдумок, административного произвола и насилия.

Темп гонки все больше возрастает после того, как ЦК партии 5 января 1930 г. принимает постановление «О темпе коллективизации», в котором говорится о необходимости сократить сро­ки коллективизации в два-три раза. Признав артель всего лишь переходной к коммуне формой коллективного хозяйства, постановление ориентировало местных работников на усиление обоб­ществления средств производства. Высокий темп коллективизации поддерживался массовыми репрессиями, вплоть до применения военной силы. Уже весной и летом 1930 г. процент обобщест­вленных хозяйств подскочил в зерновых районах страны до 60 %. Выдвинув в декабре 1929 г. лозунг о ликвидации кулачества как класса, Сталин придает, высказанному им несколькими месяцами ранее тезису об обострении классовой борьбы практический характер. К 1930 г. раскулачивание принимает необычайно жестокие формы. За 1930-1931 гг. более 300 тыс. крестьянских семей, в которых насчитывалось 1,8 млн человек, оказались в вынужденной кулацкой ссылке с полити­ческим клеймом «переселенцев».

Насилие властей вызвало ответный протест крестьян, не желавших вступать в колхозы и ви- дивших в них новое крепостное право. Опасения всеобщего крестьянского восстания заставили Сталина предпринять отвлекающий маневр. В марте — апреле 1930 г. он опубликовал статьи «Го­ловокружение от успехов», «Ответ товарищам колхозникам». ЦК партии, в свою очередь, принял постановление «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении», где вся вина за «перегибы» была свалена на местные органы власти.

После опубликования партийных документов темп коллективизации снизился. Из наспех со­зданных колхозов начался массовый выход крестьян. Но эта передышка была недолгой. Сталин убеждал партию, что политика, хотя и с некоторой корректировкой, остается прежней; он наста­ивал на скорейшей коллективизации сельского хозяйства.

4.3.5. Культурная революция» (утверждение новой идеологии, ликвидация неграмотности, развитие образования, науки, художественной культуры)

На рубеже 1920-х — 1930-х гг. в СССР заканчивается достигнутое после завершения Граждан­ской войны «мирное сосуществование» различных социокультурных и культурно-политических течений. Ужесточающаяся диктатура неотвратимо распространяется и на культурную сферу. Уже с конца 20-х годов в стране сворачивается весьма ограниченный плюрализм, под флагом консо­лидации культурных сил распускаются литературные и художественные группировки, научные философские общества. Вся культура стягивается в один тугой узел, политически контролиру­емый и жестко управляемый партией. Крутой поворот в политике советского руководства по отношению к культуре намечается уже в начале 30-х годов. Определяющей становится линия на ее огосударствление. Только за период 1928-1934 гг. ЦК опубликовал около 60 постановлений, охватывающих практически все области культурного строительства.

Символом смены ориентиров в духовной жизни советского общества стал приход в 1929 г. на пост наркома просвещения, вместо ушедшего в отставку блестящего, разностороннего человека А. Луначарского, «солдата партии» А. С. Бубнова. В этот период создаются новые органы отрасле­вого управления — Союзкино, Всесоюзный комитет по радиофикации и радиовещанию, Комитет по высшей технической школе. Для борьбы с религией на базе «Союза безбожников» была создана массовая общественная организация «Союз воинствующих безбожников».

Созданное в 1929 г. Управление пропаганды и агитации (УПА) должно было жестко конт­ролировать всю культурную жизнь в стране. Пришедшие в разных областях искусства к власти малообразованные, непрофессиональные люди стали делить мастеров на пролетарских, «наших», и подозрительных попутчиков, которых постоянно подвергали проработкам.

С началом первой пятилетки обстановка штурмовщины распространяется на сферу культуры. Чтобы повысить образовательный уровень населения, а в конечном счете сформировать обширный слой рабочих и новую интеллигенцию, постановлением ЦИК и СНК от 14 августа 1930 г. в стране вводится всеобщее обязательное начальное обучение, а в городах — неполное среднее. На протя­жении первых пятилеток почти в два раза (с 119 тыс. в 1927 г. до 192 тыс. в 1940 г.) возрастает число школ и в пять раз — численность учителей. Число грамотных среди населения старше де­вяти лет увеличивается за эти годы на 30 % и достигает 81,2 %.

Хотя в эти годы примерно четвертая часть населения страны была охвачена различными форма­ми обучения, качественный уровень образования в целом был не высок. Среднее образование имело около 8 %, а высшее — всего 0,6 % всего населения. В силу этого третий пятилетний план предусмат­ривал уже введение в СССР всеобщего среднего образования в городах и неполного среднего (семи­летнего) в деревне и во всех национальных республиках. В конце 1930-х гг. радикально перестраива­ется система высшего образования, вводятся ученые степени, при крупнейших вузах учреждается аспирантура. Более чем в 11 раз по сравнению с дореволюционным временем увеличивается числен­ность вузов (400 в 1914 г. и 4600 — в 1940 г.). Выпуск специалистов возрастает почти в такой же про­порции, достигнув в 1940 г. 126,1 тыс. человек. За счет ускоренной подготовки на рабочих факуль­тетах, в коммунистических университетах, промакадемиях был создан слой новой интеллигенции.

Реформа государственной системы образования позволила не только преодолеть острую не­хватку кадров в стране, но и создать стройную систему воспитания нового поколения в духе ком­мунистических идей. В 1930-е гг. остатки старой интеллигенции окончательно связывают свою судьбу с большевистским режимом.

Государственное финансирование учреждений культуры сделало доступными для широких масс музеи, театры, филармонии и концертные залы, и вместе с тем позволило использовать их в качестве мощного инструмента идеологической обработки. Одновременно создавались массовые общедоступные библиотеки, открывались новые театры, концертные залы, музеи, развивались различные виды художественного и технического творчества.

Бюрократизация литературно-художественной жизни усилила в 1930-е годы ее тотальную по­литизацию и идеологизацию. Модель «социального заказа», о которой еще в 1920-е годы шли дискуссии, стала реальностью: производство литературно-художественных произведений и науч- но-технических открытий ассоциировалась с плановым промышленным или колхозно-совхозным производством. Тем самым осуществлялась унификация и шаблонизация творчества в заданных идейно-политических границах, что, в свою очередь, обеспечивало беспощадный контроль за культурой и управление ею со стороны партийно-государственных органов, от которых уже не требовалось никакой компетентности, а лишь исполнительность в проведении партийной линии и бдительность в отношении любых отступлений от нее. Вскоре появляется и новое понятие для нового искусства — «социалистический реализм».

Постановлением ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 г. «О перестройке литературно-художественных организаций» были ликвидированы писательские организации РАПП, РАМП и другие под пред­логом того, что они создают опасность культивирования кружковщины и отрыва от политичес­ких задач современности. На основании этого постановления были ликвидированы все общества, ассоциации и союзы творческой интеллигенции. В 1936 г. в газете «Правда» была опубликована известная статья «Сумбур вместо музыки». В ней и в других статьях формалистами объявлялись режиссеры В. Мейерхольд, М. Калатозов, С. Эйзенштейн, А. Довженко, писатели и поэты Б. Пас­тернак, Н. Заболоцкий, Н. Асеев, Н. Олеша, Вс. Иванов, И. Эренбург, И. Бабель и многие другие. С сентября 1939 г. начинается кампания разгрома журнала «Литературный критик», в котором постоянно печатался А. Платонов.

Писатели, чье творчество шло вразрез с официальной доктриной, просто запрещались. Не­редко решения о выходе в свет того или иного произведения принимались при участии Сталина. К числу запрещенных писателей и поэтов были отнесены Есенин, Ахматова, Цветаева, Булгаков, Зощенко, Платонов и многие другие.

По мере укрепления сталинского режима область дозволенного в культуре все время сужалась по различным основаниям — будь то борьба с буржуазной идеологией, связи с белогвардейской эмиграцией, умаление заслуг товарища Сталина.

Жестоким агрессиям были подвергнуты многие известные, талантливые писатели и поэты. Среди погибших в сталинских застенках были О. Мандельштам, Б. Пильняк, И. Бабель, Н. Клю­ев, режиссер В. Мейерхольд.

Официальная литература и искусство 1930-х годов создавали картины радостной и веселой жизни простого народа, оставляя в тени плоды ускоренной индустриализации и коллективизации, умалчивая о чудовищных по размаху репрессиях; характерными чертами тоталитарной культуры становятся пафос, показной оптимизм. Произведения деятелей советской культуры призваны бы­ли поднимать советских людей, особенно молодежь, на патриотические начинания.

Однако в эти годы, наряду с заказными агитками, создаются и выдающиеся произведения литературы и искусства: романы «Тихий Дон» Шолохова, «Петр Первый» А. Толстого, «Жизнь Клима Самгина» М. Горького; фильм С. Эйзенштейна «Александр Невский»; картины, составив­шие золотой фонд отечественной кинематографии — «Веселые ребята», «Цирк», «Волга-Волга» режиссера Г. Александрова с участием актрисы Л. Орловой, «Чапаев» С. и Г. Васильевых и другие.

В условиях сталинской диктатуры из научной и общественной жизни окончательно уходит жи­вая дискуссия и творческая мысль, не оставляя места для объективного научного анализа. Это осо­бенно ярко проявилось в утверждении лысенковщины. Пользуясь поддержкой Сталина, выдвигая широковещательные предложения о яровизации, преобразовании природы, агроном Трофим Лы­сенко вместе с другими «выдвиженцами», используя методы доноса и клеветы, развернул борьбу против отечественных ученых-биологов, против школы академика Н. И. Вавилова, развивающей генетику. Лысенко возглавил дискуссию по спорным вопросам биологии, которая привела к отмене проведения в СССР VII Международного генетического конгресса, к разнузданной критике гене­тики, репрессиям против ученых, аресту и гибели многих представителей отечественной биологии (в августе 1940 г. Н. И. Вавилов был арестован и вскоре приговорен к смертной казни; умер он в Са­ратовской тюрьме в январе 1943 г.). В итоге генетика была объявлена буржуазной лженаукой и за­нятия ею было запрещены, что нанесло колоссальный урон отечественной науке и экономике. Бур­жуазной лженаукой была окрещена кибернетика, а также другие передовые научные дисциплины.