Личность с навязчивостями и любовь 7 страница

несамостоятельностью. Как она себя, так и он ее не воспринимали всерьез, и у него вскоре возникли связи с другими женщинами Когда она догадалась об этом, он даже не пытался этого отрицать Она не хотела раз­ вода и не представляла себе, как нужно вести себя в создавшейся ситуации, он не хотел лишаться привыч­ ных удобств, которые были в его распоряжении после возвращения домой, и, кроме того, слухи о разводе мог ли бы повредить его репутации Она была беспо­ мощна в данной ситуации, на которую вначале реаги­ ровала сценами с упреками и демонстрацией отчаяния, которые его отталкивали и нагоняли на него скуку Та­ кая ситуация длилась достаточно долго, и мать в силу сложившегося положения все больше и больше цепля­ лась за дочь Она рано стала доверять дочери свои горе­ сти и печали, которые девочка в силу своего возраста не могла адекватно осмыслить Дочь смотрела на отца глазами своей матери и видела в нем злого человека, который, к тому же, служил устрашающим примером того, “каковы вообще бывают мужчины”. Девочка была привязана к матери, которая обеспечивала ее всем и все для нее делала, тогда как постоянно занятый отец часто путешествовал, а возвращаясь домой, был нетер­ пелив и непредсказуем Отец, со своей стороны, стал проявлять интерес к дочери лишь тогда, когда она в пубертатном периоде стала превращаться в привлека­ тельную девушку Он флиртовал с ней, делал при мате­ ри поощрительные замечания относительно ее фигу­ ры, заигрывал с нею не по-отцовски Так между ними возникли'эротически окрашенные отношения, вслед­ ствие которых она осознала свою телесную привлека­тельность В то же время она попала в трудную эмоцио­нальную ситуацию соперничества с матерью В этот период она особенно нуждалась в надежном и друже­ственном расположении С одной стороны, ей льстили признание отцом ее привлекательности и его симпа­тия, с другой — она испытывала чувство вины по от­ношению к матери, которая все больше деградировала и запускала домашнее хозяйство. Теперь отец появлял­ся вместе с ней в обществе и совершал прогулки по

городу При этом она втайне испытывала триумф от того, что отец отдавал предпочтение ей, а не матери, и, вме­сте с тем, страх лишиться любви матери и боязнь на­смешек по поводу своих взаимоотношений с отцом со стороны обывателей Кроме того, она нуждалась в забо­тах матери, ее теплоте и сочувствии Она вынуждена была везде поспевать и находилась во власти противо­речивых чувств отец для нее олицетворял “высший свет” и своим стилем поведения пробуждал в ней неопреде­ленные ожидания и смутные представления о жизни, которой, как она чувствовала, мать не соответствовала Мать же все больше и больше склонялась к разводу и испытывала страх перед “светом”, который, как она полагала, отнимал у нее мужа. Эта проблематика обо­стрялась по мере того, как родители все более отчужда­лись друг от друга, не решаясь на развод Отца тянуло в “большой город”, а дочь оставалась вместе с матерью в привычной обстановке Уход вместе с отцом в “боль­шой свет” поначалу казался ей гибельным Она еще была тесно связана с матерью, для которой дочь оставалась единственным содержанием ее жизни Так она прокла­дывала свой жизненный путь между избалованностью и чувством вины, которое пробуждала в ней мать, стре­мясь привязать дочь к себе Такая ситуация повтори­лась, когда Р увлеклась мужчиной, который не испы­тывал к ней симпатии Разочаровавшись в отце и любимом человеке, она вернулась к матери Бессозна­тельно идентифицируясь с отцом, с помощью чего она пыталась компенсировать реакцию на нанесенный ей ущерб, она стала терроризировать мать и вела себя так, как это делал раньше отец Обе женщины повторяли прежнюю ситуацию, только роль отца стала теперь иг­рать дочь Она критиковала мать так, как это делал отец, требуя от нее обслуживания и удовлетворения своих капризов, и вымещала на ней свою неудовлетворен­ность Мать же все это сносила из-за страха быть остав­ленной Дочь виделась с отцом изредка, когда он при­глашал ее в “большой город” За это время она подросла и стала еще более привлекательной Отец с гордостью показывался в свете с молодой дамой, на которую ог- лядывались мужчины, полагавшие, что он снова завел себе прелестную любовницу. Во время общения с доче­ рью он говорил ей об ограниченности ее матери, о том, что мать и дочь должны жить отдельно друг от друга, разворачивал перед нею блестящие перспективы. Он водил ее в престижные рестораны, покупал дорогую J одежду и украшения, приглашал в оперу и т. д. Однако "' ослепительные перспективы через некоторое время меркли, дочь должна была возвращаться к матери в ^ бюргерский мирок, которому не соответствовали ее наряды, украшения и повышенные притязания, и это увеличивало ее неудовлетворенность. Она так и не на­ училась удовлетворять собственные запросы и потреб­ ности собственными же усилиями. Не имея права на f- притязания и жизненный стиль, свойственный ее отцу, ^f она пользовалась его поддержкой, возложив таким об­ разом на других свои собственные нужды. Мать прини­ мала все возможные меры для того, чтобы уменьшить непомерные запросы дочери, и, вместе с тем, боялась, что дочь оставит ее одну наедине со своим постным благоразумием. Такая двойственность стала приобретать угрожающие размеры. Мнение отца было однозначным: “Моя дочь не должна работать”. Такая безрассудная ус­ тановка не учитывала собственных личностных возмож­ ностей дочери, необходимости опоры на собственные силы и чувство гордости от того, что “я сама могу этого достичь”, пренебрегала необходимостью того, чтобы дочь сама зарабатывала себе на жизнь. Сама она не имела какого-либо стремления овладеть профессией, подсоз­ нательна мстя родителям своей зависимостью от них и | формулируя это примерно так: “Если они причиняют ^т мне такую боль и мучения, что я не знаю, кому из них отдать предпочтение, то пусть, по крайней мере, забо­ тятся обо мне”. Так росла фрейлейн Р. — она была пре­ лестной, привлекательной и понимала это, одевалась так, что все вокруг обсуждали ее наряды; ей были свой­ ственны манеры отца, правда, без его знаний, умений и добросовестности в своей профессии. Не привыкшая работать, она, с одной стороны, не могла вырваться за пределы своего круга, но, с другой стороны, муж “из

простых” ей “не подходил”. Несмотря на показную гор­дость, претенциозность и уверенность, она оставалась маленькой, неуверенной в себе девочкой, застенчивой и привязанной к матери, прикрывавшей неуверенность в себе самой и страх перед окружающим миром высо­комерным поведением. Обычно она говорила слегка в нос и производила впечатление скучающей молодой дамы из “высшего круга”, хорошо знакомой со “све­том”. Обрисованные выше биографические основы по­служили причиной все возрастающего в своей интен­сивности страха. Она ничего не могла предпринять без матери, не могла больше выходить из дома одна. У нее возник невроз страха, который проявлялся в бурных соматических симптомах — сердцебиении, головокру­жении и нарушении сна, вследствие чего она вместе с матерью обращалась то к одному, то к другому врачу. Счета за медицинские услуги приходили к отцу, кото­рый вскоре стал отказываться от их оплаты. По суще­ству, страх защищал ее от реальности, от необходимо­сти на основании знаний о происходящем принимать решения, от вопросов, которые ставила перед ней жизнь, а сверхзадачей ее детски-незрелого поведения была попытка переложить на других необходимые для жизни решения. У нее было оправдание: ведь она была больна. Невроз страха имел следующие функции: она использовала мать как защиту и амортизатор при взаи­моотношениях с внешним миром; страх удерживал ее от разочарований, связанных с множеством желаний и фантазий, которые она не могла реализовать, благода­ря страху она мстила родителям, и у нее было “леги-тимное оправдание” того, что ее могут не любить окру­жающие. Естественно, приведенный пример несколько упрощает ситуацию и ограничивает ее временными рам­ками, представляя лишь один из многочисленных ва­риантов обуславливающей истерическое развитие сре­ды, однако на основании этого примера можно сделать несколько обобщающих выводов, типичных для распо­знания истерического процесса: трудные супружеские взаимоотношения между родителями, в которые един­ственный ребенок в семье был втянут несоответствую-

щим ее возрасту образом; дефицит истинного руковод­ ства и специфичного для данного пола образца поведе­ ния; среда, полная противоречий, с недостаточностью здоровых возможностей для ориентирования в мире; длительная привязанность к одному из родителей; не­ достаток основательных знаний и умений, ложные и обольстительные ожидания, связанные со смутными представлениями о будущем; вытекающая из всего это­ го крайне неудовлетворительная самоидентификация. Фрейлейн Р., по существу, ничего не знала о действительности, кроме мира отца и ограниченной, но пол­ ной тепла заботы матери. В каком мире должна была существовать она сама? Она хотела бы стать дамой большого света, но как это сделать? Или быть такой, как мать, но как это непривлекательно и скучно! И что она будет делать, если мать вдруг умрет? Она даже не могла представить себе, как можно самой себя содержать, хотя доставляла мучения матери и использовала ее, не счи­ таясь с ее возрастом. Безвыходность взаимосвязи этих двух женщин состояла в том, что они нуждались друг в друге тем больше, чем больше хотели избавиться друг от друга. Взросление одной усиливало защитные симп­ томы невроза у другой; и как только обе пытались сде­ лать какие-либо шаги, чтобы избавиться от роковой взаимозависимости, возникал страх. Заболевание доче­ ри является сигналом тревоги со стороны здоровой ча­ сти ее психики, что долго так продолжаться не может.

Ульрика была у родителей третьим ребенком после рождения двух сестер. Старшие сестры должны были уха­ живать за младшей. Они уже вышли из детского возра­ ста, были разочарованы рождением младшей сестры и выполняли требования родителей неохотно, уделяя мало внимания ее воспитанию. Они кричали на Ули, одева­ ли ее в одежду, соответствующую более раннему возра­ сту, коротко стригли, уверяя ее и себя в том, что она выглядит моложе своих лет и таким образом, с общего согласия, побуждая ее к послушанию и к тому, чтобы она вела себя, как маленькая. Она играла только с млад­ шими, старалась им подражать и гордилась тем, что ее

принимали за маленькую. В период пубертата она была разочарована появлением у нее вторичных половых признаков; месячные возникли у нее с отставанием от сверстниц. Повзрослев, она представляла собой свое­образный, напоминающий мальчика, тип девушки с оригинальным шармом, находившим отклик у мужчин. Так как она до того предпочитала дружить с мальчика­ми, для нее само собой подразумевалось, что предпри­нимать путешествия в субботу и воскресенье следует с мужчинами. В связи с этим ее возмущало и приводило в ужас, когда мужчины приставали к ней. Она не прини­мала их домогательств и давала им жесткий отпор. Отец любил свою дочь и боготворил ее. Он был изобретате­лем, и семья ждала от него “великих открытий”. По­скольку это ему не удавалось, все жалели “бедного папу”, который был так одарен, но не оценен в мире. Ульрика в школе при недостаточной исполнительнос­ти достигла определенных успехов; кроме того, она проявила настоящий драматический талант. Узнав об этом, отец неожиданно попытался реализовать свои несбывшиеся честолюбивые стремления через дочь: она должна стать актрисой! Она получила соответствующую подготовку — к ее счастью или несчастью, на такой типаж имелся спрос — и благодаря этому получила свою первую большую роль. Затем ролей для нее больше не находилось. Отец писал множество писем, в которые вкладывал многочисленные фотографии и преувеличен­но-восторженные описания ее таланта, и рассылал их в различные эстрадные и артистические агентства. Ее приглашали в разные места, однако, не будучи очень талантливой, она вдвойне затруднялась принять реше­ние после непомерных расхваливаний отца и боязни не оправдать его ожидания — и отказывалась. Тем вре­менем, не надеясь на артистическую карьеру, она пы­талась найти себе другую работу, но из-за недостатка подготовки нуждалась в посторонней помощи и, разо­чарованная, вскоре после испытательного срока пре­кращала работу. В 25 лет она была направлена на психо­терапевтическое лечение в связи с состояниями страха (агорафобия) — она не могла выходить из дома и стала

неработоспособной. В этом нашли отражение ее деза- даптация и беспомощность. Данный пример характе­ рен сложностями в освоении женской роли и теми затруднениями, которые испытывал ребенок, чьи представления и желания навеяны родительскими на­ деждами и намерениями без достаточных на то осно­ ваний.

• Дополнительные соображения

Истерические личности живут в псевдореальности, и мы можем выявить это в различных областях. Вопрос подлинности представляет для них центральную про­блему, так как является внутренним отражением их бегства от реальности в “роль”. Религия воспринимается ими легко, при этом вера для них необязательна и они посещают церковь из чистого прагматизма, потому что так принято. Для них показное важнее истинного, им достаточно со­блюдать внешнюю форму. Мысль о том, что раская­ние и исповедь избавляют от грехов и поэтому можно снова стать невинным, как новорожденный, кажется им прекрасной. Для них характерно представление о своем, персональном Боге, который в их понимании является любящим отцом, который иногда дает ука­зания. Они во многом остаются по-детски незрелы­ми, наивными и верящими в чудеса, обольщаются различными предсказаниями и обещаниями выздо­ровления. Они готовы оказать помощь другим, если это не требует какого-либо напряжения и серьез­ных усилий с их стороны. Они становятся привер­женцами различных сект, удовлетворяющих их по-

требности в сенсациях. Как пациенты психотерапевта они отдают предпочтение гипнозу, который в мгно­вение ока разрешает их трудности без приложения их собственных усилий. Касательно этики они име­ют сходные наивно-необязательные установки. Воз­можность найти “козла отпущения” и свалить свою вину на другого используется ими очень широко. Из-за того, что им не свойственны самостоятельность суждений и самокритика, они редко учатся на сво­их ошибках. В какой-то степени истерическая конституция свойственна всем людям как проявление частичной фиксации на ранних фазах развития с новыми для данной личности задачами и страхами. Об этом напо­минают нам подобные детским процессы проециро­вания собственных или коллективных недостатков и чувства вины на других, что может приобретать боль­шое значение. Здесь особенно хорошо работает про­екция по типу “поиска врага”, так как враги способ­ствуют уменьшению или снятию собственной вины. Каждый народ, религиозная община и раса проявля­ют тенденцию проецировать на других то, что они признают неподходящим для себя. Бессовестные влас­тители раздувают эту готовность к проекции и исполь­зуют ее в политических и идеологических целях. Такая неконтролируемая тенденция является ничем иным, как психодинамической основой разжигания и окон­чательного развязывания войн, расовой ненависти и религиозной вражды. Стремление освободиться от прошлого, отягощен­ного чувством вины, есть всеобщая человеческая по­требность. В противоположность депрессивным лич­ностям, склонным винить во всем себя, истерики

 

забывают или отрицают свою вину. Своеобразие не­ мецкого языка состоит в обозначении преступления (проступка) как чего-то временного (vergehen — “про­ ходить”, sichvergehen gegen — “нарушать законы”, das Vergehen — “проступок, преступление”). Не означает ли это в нравственном смысле преходящий характер наших поступков? Во всяком случае, для истериков такое истолкование весьма приемлемо. Как родители и воспитатели личности с истери­ ческим развитием отличаются восторженностью и увлеченностью, они обладают большой суггестивной силой, что придает их детям чувство того, что жизнь прекрасна и бесценна. В своих эмоциональньк симпа­ тиях они скорее спонтанны, чем гармоничны. Дети считают, что родители любят их, гордятся и востор­ гаются ими; родительский дом отличается атмосфе­ рой гостеприимства, дети, по крайней мере до той поры, пока они не распознают того, что таится за внешне благополучным фасадом, считают, что мно­ гие им завидуют. При истерической структуре лично­ сти родителей трудности заключаются в недостатке последовательности в воспитании; баловство и запреты резко сменяют друг друга, что затрудняет для ребенка ориентацию в окружающем. Он не знает, с какими замечаниями он должен считаться, ибо поведение взрослых больше обусловлено настроением, а не объективными факторами. Он вовлекают детей в ат­ мосферу “апрельского климата”, что хаотизирует их и вызывает у них неуверенность. Часто такие родители пробуждают в детях ложные или несбыточные ожида­ния. Когда они проявляют недовольство ребенком или запрещают ему что-либо, то одновременно дают не­определенное обещание исполнить его желания в бу-

душем, “когда ты станешь немного старше”; их отка­зы и запреты не сопровождаются необходимыми разъяснениями и непонятны для ребенка; каждый отказ или запрет в таких случаях связан для ребенка с ожиданием вознаграждения. Они пробуждают в детях опасные ожидания удивительного, сказочного буду­щего, поддерживают в них иллюзорные желания и представления вместо того, чтобы направлять их на реальное восприятие действительности. Они не дают детям правильного руководства и умений для даль­нейшего жизненного пути, благоразумных наставле­ний и необходимого опыта, и позже это приводит к жизненным разочарованиям. С одной стороны, они привязывают к себе ребенка, с другой — внезапно отталкивают его от себя. Когда им предъявляют пре­тензии, они ссылаются на жизненные трудности и призывают к ответственности, когда требуется пони­мание проблем ребенка, они оставляют его одного, не понимая, что доброе слово, сказанное вовремя, стоит больше последующих клятв в любви. Они не пе­реносят, когда их критикуют дети, принимая это как личную обиду и лишь увеличивая тем самым число совершаемых ими ошибок. В отличие от лиц с навяз­чивым развитием, они действуют руководствуясь не претензиями на власть и собственную непогреши­мость, а тщеславием и уязвленным самолюбием. Если они призывают детей к ответу, то при этом говорят не столько о проступке ребенка, сколько о том, как они жертвуют собой ради ребенка, как о нем заботят­ся, так что дети испытывают вину за свою неблаго­дарность. Опасной является их склонность воспитывать в детях демонстративность: дети должны все делать для

 

того, чтобы прославить родителей, и не вправе разо­чаровывать их даже тогда, когда их лишают родитель­ской любви. При этом возрастает опасность того, что ребенок начнет злоупотреблять навязанной ему ро­лью. Отчасти это связано с тем, что ребенок начинает злоупотреблять впечатлением, которое он производит, а также заменяет собственные неудовлетворенные желания выполнением желаний других (при этом я вспоминаю приведенный выше пример с манекен­щицей). В политике истерические личности охотно пред­ставляют либеральные или революционные партии не в последнюю очередь из-за жажды сенсаций, а также в связи с некоторой неудовлетворенностью и неопре­деленными ожиданиями будущего. Они, однако, от­нюдь не такие жестокие и бескомпромиссные рево­люционеры, как шизоиды. Истерики иногда очень наивно верят в прогресс, надеясь, что новое уже тем хорошо, что оно отличается от настоящего. Этим они отличаются от лиц с навязчивым развитием, которые держатся за старое только потому, что оно известно и апробировано. Таким политиком истерического фор­мата, по представлению Андре Моруа, был Бенджа-мин Дизраэли. Будучи политиками, они являются также вдохно­венными, увлекающимися ораторами, которые мно­го и охотно обещают своим слушателям. Среди них часто встречаются натуры, склонные к лидерству, имеющие новые подходы и намечающие новые пути, но пренебрегающие рутинной, мелочной работой для претворения в жизнь своих идей. Они могут соблаз­нять и совращать своих избирателей, используя их для выполнения своих тайных желаний. В основе этих “вы-

соких игр” лежит принцип “после нас хоть потоп”. Они не жалеют о том, что произошло, часто напоми­ная игроков, ставящих ва-банк. Рискуя, они не разо­чаровываются при проигрыше и все начинают снача­ла, напоминая “ваньку-встаньку”. В социальных областях им подходят все профес­сии, которые требуют персонифицированного отно­шения, гибкого реагирования, мгновенной оценки ситуации, маневренности, умения наладить доброже­лательные контакты, способности приспособиться к быстро меняющимся обстоятельствам — короче гово­ря, они предупредительны и любезны там, где могут быть быстро реализованы их желания. Сюда относятся все виды деятельности, где они могут представитель­ствовать, где сан и звание предпочтительнее должнос­ти, так как символизируют почет и награды; причем они идентифицируют себя с высоким саном и звани­ем. При этом сан и должность для них связаны не столько с исполнением обязанностей и долгом, как у навязчивых личностей, сколько с теми возможностя­ми, которые могут возвысить их личность и сделать ее блистательной. Особенно их привлекают ордена и ти­тулы. Им подходит любая деятельность, при которой их способность к установлению контактов и потреб­ность в межчеловеческих отношениях соответствуют задаче удивить и обрадовать публику. Будучи предста­вителями фирмы или продавцами, они обладают боль­шой силой внушения и сбывают покупателю зале­жалый товар, представляя это как необыкновенно удачную покупку и заставляя покупателя приобрес­ти, к примеру, галстук, как будто это главная часть одежды. Они всегда занимают то место, где могут по­разить окружающих своей привлекательностью, пред-

ставительностью, ловкостью и показной целеустрем­ ленностью. Их привлекают все профессии, которые соответ­ ствуют их неопределенным упованиям на то, чтобы попасть в высший свет, и которым сопутствует рек­ лама и упоминания об их достоинствах: фотомодели, манекенщицы, мастера по украшениям и украшатель­ ству, организаторы гостиничного обслуживания — все это подходящие для истериков занятия. В своей работе они проявляют больше персональных, чем деловых качеств, и там, где их личные качества востребова­ ны, они справляются со своими обязанностями. При соответствующей одаренности они могут сублими­ ровать в искусство, прежде всего изобразительное и хореографическое, свои задатки и свойства, свои фантазии и желания, силу своего воображения, спо­ собность к самовыражению и радость от перевопло­ щения. Старость и смерть, в конечном итоге, являются неизбежной реальностью нашей жизни, которую мы не можем отодвинуть надолго. Из-за неумения вос­ принимать реальность и склонять голову перед необ­ ходимостью истерические личности склонны как мож­ но более длительное время закрывать глаза на эту реальность. Старость и смерть совершенно естествен­ ны, от них нельзя уклониться — с этим они соглас­ны, но относят, по преимуществу, к другим, а не к самим себе. В связи с этим они пытаются, по возмож­ности, поддерживать иллюзию вечной молодости и считают, что перед ними простирается безграничное будущее, богатое неожиданными возможностями. Осо­бенно чувствительны они к тем методикам и практи­ческим советам, которые соответствуют их стремле-

нию остаться молодыми, и к учениям, касающимся продолжения жизни после смерти и дальнейшего су­ществования их личности. Наиболее частым следстви­ем их попыток ускользнуть от собственной смерти является несвоевременное составление завещания и беспорядок в делах, что часто приводит к хаосу. В ста­рости под давлением приближающейся смерти у них нередко наступает внезапное, кажущееся радикаль­ным изменение поведения, напоминающее о выра­жении “Junge Hure, alte Betschwester” (“В юности — блудница, в старости — святоша”). Правда, при глу­боком рассмотрении оказывается, что такие измене­ния вряд ли подлинны. Они с трудом понимают дос­тоинства и преимущества возраста и к тому же имеют способность переосмысливать свое прошлое и жить воспоминаниями, реконструируя их желательным для себя образом — так, чтобы играть в них главную роль. Некоторые из них, однако, находят в себе силы при­дать своему уходу с жизненной сцены характер впе­чатляющего зрелища величия смерти. Искусство во всех его формах является преиму­щественным увлечением истерических личностей. Их творчество, несомненно, носит черты их личности. Иногда они склонны к настоящему эксгибициониз­му; они пишут прекрасные письма и автобиографии, в которых с пылкостью приукрашают себя. Красоч­ность, оригинальность и живость являются их силь­ными сторонами. Формальная сторона дела для них часто не имеет значения. Им свойственно грезить на­яву, что может представлять для них угрозу, так как их фантазии не находят применения в реальной жиз­ни. Скорее напротив. Мир фантазий и желаний отда­ляет их от действительности, и только деятели искус- ства в своем творчестве стремятся изобразить этот мир и тем установить связь с реальностью. Сновидения истериков, отражая их структурно- специфическую проблематику, представляют часто наивную форму исполнения желаний и носят в чем- то иллюзионистский характер, поскольку в них про­ исходит пренебрежение законами реальности, так что они близки к сказкам. Потенциальное разрешение су­ ществующих проблем реализуется во сне — спасаясь от безысходной ситуации, здесь можно улететь или, обретя магические способности, внезапно погрузить­ ся в воду и избежать катастрофы. Вытесненный в глу­ бину подсознания страх нередко выявляется в снови­ дениях, когда земля внезапно проваливается под ногами или человек вдруг оказывается перед пропас­ тью (ситуация, отраженная в картине, изображающей всадника на дне моря). Их сны большей частью цвет­ ные, подвижные, полные событий; многие из них запоминаются. Достаточно часто во сне решаются сложные задачи, державшие долгое время в напряже­ нии или возлагавшиеся ранее на других. Попытка определить линию возрастания истери­ ческих личностных особенностей от здоровых людей с отдельными истерическими чертами характера до легких и тяжелых расстройств этой структуры дает следующие градации: жизнерадостно-импульсивные, эгоистичные и напористые — люди с нарциссичес- кими потребностями к самоутверждению и желанием быть в центре внимания — лица с чрезмерной напо­ ристостью и влечением к контактам — папенькины доченьки и маменькины сыночки, которые никак не могут оторваться от “семейного романа” — истери­ческая лживость — театральность и бегство от реаль-

ности вплоть до афер — “вечные подростки” — лица без четкой женской или мужской личностной струк­туры, не воспринявшие своей половой роли, нередко с гомосексуальными склонностями — так называемые “кастраты”: женщины с деструктивными тенденциями мужененавистничества и мужчины типа “дон-жуанов”, чье поведение определяется жаждой мести женщи­нам — фобии — тяжелые истерические картины бо­лезни с психотической и соматической симптома­тикой, которая не может быть связана с поражением каких-либо органов или систем — лица с предпочти­тельно экстремальными проявлениями (признаки ис­терического паралича). Здоровые люди с истерическими чертами в лич­ностной структуре с радостью идут на риск, пред­приимчивы, всегда готовы к восприятию нового; они гибки, пластичны, жизнерадостны, блестящи, увле­кают других своим жизнелюбием и спонтанностью, готовы все испытать и склонны к импровизации. Они заводилы в компаниях, никогда не скучают, им все­гда “чего-то не хватает”, они любят все начинания и полны оптимистических ожиданий и представлений о жизни. Каждое начало содержит для них все шансы на успех, таит в себе волшебство, как упомянуто в эпиграфе к этой главе. Они во все привносят движе­ние, сотрясают застоялые, устаревшие догмы, пре­одолевая их с помощью большой силы убеждения и сознательно используя свою привлекательность. Они ничего не воспринимают серьезно, за исключением, быть может, самих себя, потому что “Я” для них — единственная реальность в жизни. Им свойственны сильные импульсы самоутверждения, и они более способны вносить в ситуацию динамическое начало,нежели терпеливо, планомерно и выносливо доби­ваться результата. Однако именно их нетерпеливость, их любопытство и неотягощенность прошлым иногда дают им шанс видеть и охватывать то, что недоступно другим, и тем самым расширять границы нашего по­знания и наших возможностей. Они смотрят на жизнь с отвагой и своенравием авантюристов, и смысл жизни для них заключается в том, чтобы она бьыа богатой, интенсивной и изобильной.

Заключение

Если ты познаешь других, то будешь ценить каждого, простишь его и избавишься от гордыни и высокомерия. \

Хафиз

Четыре основных формы страха ставят перед нами общечеловеческие проблемы, которые все мы вынуж­дены разрешать. Каждый из нас встречается со страхом перед са­моотдачей в его различных формах, которые, в об­щем, являются ощущением угрозы нашему существо­ванию, нашему личностному пространству или целостности нашей личности. Каждая попытка открыть душу, довериться другому, каждая симпатия и лю­бовь таят в себе угрозу, так как делают нас ранимыми и менее защищенными, как будто мы отдаем другому

частицу нас самих. Поэтому всякий страх перед само­отдачей, самоотвержением связан со страхом утраты собственного “Я”. Каждый встречается также со страхом перед ста­новлением “Я”, перед индивидуализацией, который в разнообразных формах встречается как общеиз­вестный страх одиночества. Процесс индивидуали­зации означает попытку спастись от поглощающей всеобщности и возвыситься над нею. Чем больше мы существуем сами по себе, тем больше отдаляем­ся от других и тем больше индивидууму угрожает изоляция. Кажцый встречается также со страхом перед пре­ходящим характером нашего существования, перед неизбежностью приближающегося конца и его вне­запностью. Чем больше мы держимся за жизнь и пы­таемся сохранить ее, тем больше расширяется этот страх, принимающий разнообразные формы всеоб­щего страха перед переменами. И наконец, кажцый из нас встречается со страхом перед необходимостью, перед суровостью и строгос­тью окончательного, который при всем разнообразии форм является общим страхом перед неуклонностью законов и сложившихся установок. Чем больше мы стремимся к неограниченной свободе, тем больше страшимся, последовательности и реальности с ее оп­ределенными границами. Таковы основополагающие страхи нашего суще­ствования, столь важные для нашего зрелого разви­тия, которые нельзя миновать и которые мстят нам за наши попытки их уменьшить или обойтись множе­ством маленьких банальных страхов. Эти невротичес­кие страхи могут быть практически преодолены, и, в конечном счете, от них можно избавиться тогда, ког-