Дополнительные соображения

 

Приведенные примеры показывают, какие страхи и способы их избегания свойственны депрессивным личностям. Для них характерны две основные формы страха — страх перед “поворотом к самому себе”, пе­ред собственным существованием, с сопутствующей ему боязнью утраты, и страх быть оставленным, страх одиночества, четко отличимый от противоположного страха шизоидов перед близостью и самоотдачей. От­страняясь от собственного существования, от инди­видуального, они оценивают себя с чувством вины и по мере развития личности все более и более ориен­тируются на внешние объекты. Вероятно, готовность к возникновению чувства вины у депрессивных лич­ностей связана с тем, что они испытывают потреб­ность отстраниться от чрезмерных для них требова­ний жизни, которым они не могут в полной мере соответствовать.

Постараемся обобщить картину проявлений деп­рессивной личностной структуры. Когда человек ук­лоняется от индивидуального, то это переживается им как усиление самоотдачи, и, как следствие это­го, мы видим соответствующую переоценку других и недооценку самого себя. Позитивной составляющей такого отказа от собственного “Я” является линия понимающего сочувствия, сопереживания, сострада­ния. Возможность глубокого понимания чуждого, спо­собность поставить себя в положение другого понача­лу также может носить весьма позитивный характер. По сути говоря, депрессивные личности так неотвяз­но идентифицируют себя с другими, что уже не воз­вращаются к самим себе, а полностью становятся на чужую точку зрения, становясь как бы отраже­нием, “эхом” других людей, неправильно истолко­вывая христианскую заповедь “возлюби ближнего, как самого себя” как “люби ближнего больше само­го себя”.

Такие установки в большинстве случаев с готов­ностью используются окружающими. Депрессивные личности предполагают, что другие имеют такие же жизненные позиции, как и они, что другие так же внимательны, предупредительны, полны сочувствия и готовы приспособиться к ним. Однако мы должны констатировать, что большинство людей намного эго­истичнее и напористее, чем'депрессивные личности, и поэтому часто добиваются больших успехов. Имен­но на этом основана критическая позиция, описанная нами выше и касающаяся необходимости морализа­ции как такой идеологии депрессивных личностей, которая перерабатывает зависть и осознается как мо­ральное превосходство в качестве утешения. Нет луч­шего способа отказаться от связанных с завистью же­ланий, чем присоединиться к таким коллективным или религиозным идеалам, которые соответствуют требованиям христианства.

Идеология депрессивных личностей, как, впро­чем, всякая идеология, с трудом поддается коррек­ции. Это тем более затруднительно, что их самоот­речение и психологическая переработка зависти приводят к такому моральному удовлетворению, что они неоднократно совершают то, что другие осужда­ют или от чего другие отказываются.

К этому нужно добавить, что депрессивные лич­ности не способны усвоить некоторые новые фор­ мы общественного поведения и искусства — им не­достает жизненной гибкости — и предпочитают оставаться в рамках традиционных форм. Они оказы­ваются в силках собственной идеологии и не могут преодолеть свою слабость из-за страха. Способность к истинному.сублимированию, которая выражена в приведенной выше цитате из Гете, для них редка; идеология скромности и смирения не дает выхода за­висти, и они переполняются горечью от несправед­ливости жизни.

Повседневность депрессивных личностей заполнена банальными, малозначительными ситуациями, в кото­рых проявляются их невротические расстройства и ко­торые еще более их углубляют; однако они оставляют без внимания многое другое, и весьма существенное.

Идут ли они в гости или принимают гостей у себя, депрессивные личности всегда ощущают повышенную ответственность за удачное содержание беседы. Они испытывают чувство малоценности или вины, если приглашение не соответствует их желаниям или на­мерениям, и их болезненные усилия быть естествен­ными и раскованными никогда не производят впе­чатления легкости. Им даже в голову не приходит, что другие могут взять на себя часть их обязанностей и что счастье вообще может быть им доступно, ведь за счастьем всегда скрывается столько ответственности! Они оказываются в роли пациентов в результате му­чительной, непереносимой для них ситуации, когда они предполагают, что друг завел новое знакомство; при этом они не могут ничего сделать и лишь трево­жатся о том, чтобы, коль уже состоялось новое зна­комство, оно подходило их другу. Если они идут на концерт, то не могут получить полного удовлетворе­ния, так как одновременно идентифицируют себя с исполнителем и с публикой и испытывают двойной страх — от того, что исполнитель может разочаровать публику, и от того, что он может быть разочарован недостаточно благодарной и скупой на аплодисмен­ты публикой.

В сущности, они никогда не ведут себя самостоя­тельно, занимая удивительную промежуточную пози­цию между собой и другими, подсознательно возвра­щаясь в ту ситуацию раннего периода их созревания, когда человек чувствует себя в единстве со своим ок­ружением, довольствуясь ощущением любви и безо­пасности, которое ему дают окружающие, и не пред­принимая усилий для того, чтобы самому играть какую-либо роль в этом процессе. Испытываемое ими ощущение зыбкости существования на самом деле связано с тем, что эта личность передана “на хране­ние” другим в противоположность тому, что пережи­вают шизоиды, чье осознание собственной несостоя­тельности проистекает из стремления ограничить контакты.

При депрессии кажущееся проявление “Я” в дей­ствительности является выражением привязанности к другу, который за все несет ответственность; это некая противоположность мании величия; действия личности исходят из недостаточности “Я”, вследствие чего других любят больше, чем самого себя.

Становится понятно, что подсознательная, а потому не сопровождающаяся переживанием вины, самозащита от повышенных требований к самому себе, которые не могут компенсировать посторонние, может возникать в форме соматических симптомов.

Неспособность к самостоятельному существованию неизбежно приводит к потребности ненавидеть из-за зависти, бессилия и горечи от того, что их “используют”. Так как эти чувства вызывают переживание виновности, возможным спасением от них является развитие идеологии скромности, смирения, миролюбия, самоотверженности, которые, как верят депрессивные личности, приносят покой — однако этот покой несет в себе опасность, так как за ним скрываются накопившиеся аффекты.

Достойна особого изучения история христианства, именующего себя религией любви; она запечатлела многочисленные проявления ненависти, жестокости и войны. Если христианская идеология связана со смирением, то почему это выражается в использовании церковью политики силы, в сферу влияния которой вовлекаются даже несовершеннолетние верующие или те, кому за смирение обещают соответствующее вознаграждение? Накопление ненависти и зависти санкционирует развитие “легитимной” нетерпимости к людям другой веры или отрекшимся от веры, нетерпимости, так ярко проявившейся в сожжении ведьм и преследовании еретиков во времена инквизиции, способствовавших утолению садизма.

Каждая идеология становится опасной, если она, абсолютизируется и становится источником прими­тивных инстинктов или пытается искоренить ина­комыслие, если она постулирует безопасность как изоляцию от других. Наша душа, наша интуиция заставляют нас особенно внимательно относиться к такой односторонности, которая лишает нас столь плодотворной напряженности между противополож­ными силами — мечтой и возможными ошибками при ее осуществлении, стремлением встретить спут­ника и страхом его потерять, т. е. лишает нас всего того, что составляет богатство нашей жизни. Мы дол­жны ясно это понимать. Чрезмерная скромность и во­сторженное миролюбие, проявляющиеся в экстремаль­ных формах, многими партнерами депрессивных личностей воспринимаются как знак того, что деп­рессивные личности должны интегрироваться с ними. Подобные качества, суть которых состоит в стремле­нии быть лишь скромным дополнением, сказывается на выборе партнера — к которому они так сильно привязаны из-за подсознательного понимания, что лишь с его помощью они получают шанс умень­шить экзистенциальный страх. К этому мы еще вер­немся.

Мы постоянно встречаемся с тем, что в качестве основного импульса встречаются феномены, при ко­торых нежизнеспособные подавленные внешние и внутренние побуждения накапливаются и суммируются. В подобных случаях отсутствие мужества и способности реализации самого себя как субъекта приводит к неразрешимым конфликтам. При этом депрессивные личности живут в ситуации, которая граничит с нетерпимой, и их поведение по отношению к другим становится неестественным и принужденным. Это может привести к разрушительному прорыву плотины, стоящей на пути подавленных импульсов. При этом все неинтегрированные части личности вдруг как будто консолидируются и проявляются в архаичных формах: мы можем видеть, к примеру, как молодая женщина с невероятной жадностью поглощает пищу или ворует.

Так как депрессивная личностная структура является вполне здоровой частью человеческой популяции, мы предлагаем следующее подразделение депрессивных личностных особенностей в зависимости от их тяжести:склонность к созерцательности, стыдливость — как мягкая интравертированность; скромность, робость — как торможение требовательности и способности к самоутверждению; склонность к умственному и психологическому комфорту, пассивность восприятия; склонность к пассивному ожиданию, нетребовательность к жизни; безнадежность — депрессия — меланхолия. Нередко в конце этого ряда стоят самоубийство или полная апатия, праздность или склонность к злоупотреблению наркотическими веществами, которые, уменьшая депрессию, временно укрепляют “Я”.

При маниакально-депрессивном психозе мы говорим о тяжелом заболевании души, в отличие от шизоидов, где речь идет о заболевании духа, что свидетельствует о том, что причина обоих заболеваний возникает на различных уровнях человеческой психики. Это отражается в смене маниакально-эйфоричес-ких и депрессивно-заторможенных фаз (“небесное ликование — смертельная печаль”), в которых выра­зительно отражены биографические основы развития личности.

В маниакальной фазе одномоментно отпадают вся­кие задержки и запреты; больные становятся рас­торможенными и чрезмерно веселыми, совершают массу покупок, влезают в долги; они полны опти­мизма и расточительны вплоть до наступления деп­рессивной фазы, во время которой вновь возникают склонность к самообвинению, уныние, смирение и апатия.

Когда в жизни больного преобладает действи­тельно ритмическая смена повышенного настроения и подавленности, в его биографии мы находим осо­бенно резкие перепады между полными надежд про­светами и периодами безнадежного отчаяния, тогда как при только меланхолических фазах биография пациента состоит лишь из отсутствия надежд и бе­зысходности.

Депрессивные личности часто религиозны; рели­гия привлекает их идеей избавления от страданий и тем, что присущее им чувство греховности может с религиозной точки зрения представляться тщетой. Страстное томление и тоска приводят их к мистическому переживанию всеобщей связи и единства с окружающим, которых они пытаются достичь путем медитации. Кроме христианской религии, привлекающей их смирением и воспеванием страдания, депрессивные личности нередко обнаруживают духовную связь с буддизмом и его вероучением. Их привлекают все виды религии, которые призывают к самозабвению и самоотречению.- Они по-детски верят в то, что их настоящая жизнь не может полностью реали­зоваться и, с другой стороны, чем ничтожней их по­ложение сейчас, тем больше вероятности, что они возвысятся в будущем. Это уменьшает скепсис отно­сительно уравнивающей их с другими справедливос­ти и побуждает их выбирать профессии, которые тре­буют самоотверженности и самоотречения, например, уход за тяжелобольными или трудными подростками.

Быть может, депрессия тяжелее переносится тог­да, когда вера депрессивных личностей подвергается испытаниям, связанным с успехами современной науки. Вера придает смысл их жизни. Очень часто, несмотря на то что рационализм, доказательства и свидетельства современной науки обесценивают веру, депрессивные личности пытаются с помощью рели­гиозного чувства объяснить психологические или ме­тафизические явления, обнаруживая при этом наив­ность и простодушие в суждениях. Депрессивные личности часто не знают, что наука с ее количествен­ными и каузальными методами объясняет лишь отдельные аспекты мироздания, касающиеся, преимущественно, его неживых сторон, и те, кто стремятся “покорить” природу и подчинить ее себе, рано или поздно попадают в ее сети.

Однако, с другой стороны, депрессивные лично­сти склонны во всем полагаться на Бога или на черта. В нас самих заключен и ад и рай, и с этим связана наша ответственность, которая помогает нам распоз­навать, уменьшать и преодолевать накопившуюся в нашей душе злость и не проецировать ее на черта или врага, точно так же, как добро, которое является бо­жественным ядром нас самих, мы должны пытаться найти и воплотить в жизнь по нашей собственной воле, не ожидая за это вознаграждения извне.

Депрессивные личности легко усматривают во всем “волю божью” и стечение обстоятельств и в этой свя­зи уклоняются от личной ответственности, прикры­ваясь при этом фальшивым смирением.

В психотических случаях депрессии возникает религиозный бред с идентификацией себя с Хрис­том, бредовыми идеями искупления и другими по­добными явлениями.

Здоровые люди с депрессивными чертами харак­тера могут достичь большой искренности и глуби­ны, при этом им нередко присущи мистические переживания. Смерть они представляют себе как из­бавление от страданий и часто относятся к ней со смирением. Полагаясь во всем на судьбу и руковод­ствуясь принципом “чему быть, того не миновать”, они обнаруживают большую силу духа. По отноше­нию к судьбе они имеют установку покорности, ко­торая в выраженных формах принимает характер фа­тализма (лат. amorfati); свою участь они рассматривают исключительно в плане собственной вины, готовы к ее искуплению и такое понимание используют для принесения себя в жертву.

В этическом плане они часто руководствуются буквальным толкованием заповедей и запретов, являются сверхтребовательными к себе, что укрепляет их готовность испытывать чувство вины. Вера в чудеса, отказ от мирских благ, жертвенность и аскеза не только являются средством их самоутверждения, но и помо­гают им избегать споров и дискуссий. В таких случаях они как бы играют своей жизнью на острие ножа, и лишь маленький шаг отделяет их искренность от фальши. В качестве родителей и воспитателей люди с депрессивной личностной структурой проявляют общительность и заботливость, они сочувствуют детям и понимают их. Опасность заключается в том, что в связи со страхом перед жизненными трудностями и боязнью отвержения депрессивные личности сильно привязываются к детям и привязывают их к себе; они чрезмерно заботливы и могут затруднить соответствующее возрасту свободное развитие, не соблюдая необходимую дистанцию между собой и ребенком. Они расценивают необходимость соблюдения такой дистанции и развития ребенка как жестокость, сооружают между ним и действительностью воображаемые препоны, не поощряют мужественные шаги ребенка по преодолению трудностей, так как не хотят лишиться его любви. Такого рода сомнительная близость получает у них соответствующее объяснение. Мать, у которой собственное детство было убогим, часто руководствуется установкой “моему ребенку должно быть лучше”, в связи с чем ее усилия по ограждению ребенка от жизненных трудностей умножаются.

В профессиях, где необходима материнская заботливость, помощь, услужливость, расцветают их лучшие способности и проявляются их терпеливость, жертвенность и умение сопереживать. Таким личностям свойственна общественнополезная медицинская и психотерапевтическая деятельность, связанная с социальной работой. Они умеют терпеть и ждать и являются в прямом и переносном смысле прекрасными садовниками. Как врачи, священнослужители и педагоги они соответствуют своему призванию, и при выборе этих профессий финансовые соображения для них не имеют существенного значения. Работая садовниками, лесничими, занимаясь обслуживанием в гос­тиницах, снабжением продуктами питания, они так­же успешно выполняют свои обязанности.

Сновидения депрессивных личностей отражают их структурно-специфические особенности. Особенно часто в снах возникает ситуация приема пищи, она обычно связана с разочарованием и смирением, ког­да они не решаются принять угощение. Они видят во сне накрытый стол, за которым для них нет места, или стол, на котором отсутствуют яства, так как все они уже съедены. Эти сновидения мы определяем как иллюстрацию танталовых мук. Продление ситуации, связанной с препятствиями, объясняется желанием обозначить и огласить помехи, возникающие у спя­щих на пути к достижению цели, от которой они вы­нуждены отказаться. Если нельзя насладиться угоще­нием, то это значит, что твои желания невыполнимы, и это является причинной основой сновидения, ко­торое демонстрирует тщетность всех желаний, проти­востоящих твоей нетребовательности, пассивности и конформности. Или, наоборот, он видит себя во сне морским разбойником, вором, преступником, пре­следуемым, что является способом реагирования на собственные подавленные и не вполне здоровые тен­денции. Тема повышенной требовательности к себе и связанной с этим услужливости, которые играют важ­ную роль в возникновении депрессии, отражена в следующем сновидении.

“Я совершал вместе со своим отцом путешествие в горы; дорога была очень крутой, я нес рюкзак и, кроме того, его плащ и сверток с его вещами”.

Здоровые лица, принадлежащие к этому характерологическому типу, в межчеловеческих отношениях выделяются склонностью к сопереживанию, готовностью заботиться и помогать. Заботливость, взаимопомощь и взаимопонимание являются отличительной особенностью их поведения. Они могут прощать, могут быть терпеливыми, могут без сожаления подарить или отдать ценные вещи и лишены проявлений эгоизма. Они отличаются привязанностью в своих эмоциональных связях, скромны и непритязательны в потребностях, легко отказываются от необходимого. Жизнь они воспринимают как тяжкое бремя; в то же время, в качестве противовеса этому, у них развит юмор — как “смех вопреки всему”. Им часто свойственна глубокая набожность, не обусловленная цер­ковными канонами, но связанная с тем, что, несмотря на понимание своей зависимости от Бога и опаснос­ти, которая угрожает каждому, они принимают жизнь такой, какая она есть, и любят ее. Выдержка и вынос­ливость — их главные добродетели. Депрессивные лич­ности могут сказать о себе словами Шпитгелера из его произведения “Прометей и Эпиметей”: “Самооцен­ка стыдится чужого мнения”, — они скорее прячут свой свет, чем выставляют его напоказ. Они часто на­поминают спокойную и глубокую воду — душевная обязательность и ответственность, глубина чувств и теплота являются их лучшими качествами. Они глубо­ко благодарны за то, что имеют, и счастливы, если кто-нибудь отметит их способности или хоть немного напомнит им о себе. Они воспринимают благодарность как милость, обнаруживая тем самым истинное сми­рение.