Личность с навязчивостями и любовь 3 страница

218 ОСНОВНЫЕ ФОРМЫ СТРАХА

страдания, ненависти, горечь разочарования, страст­ ное желание дать реакцию протеста у этого ребенка не могли быть выражены, и их подавление явилось базисом для последующего развития навязчивой симп­ томатики.

В качестве среды, оказывающей влияние на навяз­чивое развитие детей, служит личность родителей, их социальная роль, соответствующие требования пре­стижа — например, военная специальность отца, ра­бота учителем или священником и другие подобные профессии, которые сопровождаются внешними ат­рибутами престижа и требуют для своего воплощения квазинавязчивого поведения. Так, для военных, осо­бенно со старыми прусскими традициями, этими ат­рибутами являются самообладание, соответствующая амуниция, подтянутость и так называемая “мужская профессиональная идеология” (“осанка и высокий же­сткий воротник поддерживают честь офицера”).

Офицер высокого ранга имел двоих сыновей. Он стро­ ил относительно них честолюбивые планы, и их бу­ дущность должна бьыа соответствовать его ожиданиям. Воспитание сыновей происходило в прусском духе: любые выражения чувств, особенно слезы, пресекались (“немецкий юноша не плачет”). В доме все должно было идти как по маслу; семья должна была функциониро­ вать, как хорошо выдрессированные рекруты в казарме. Сыновья" должны были идти спать строевым шагом; хотя между братьями была разница всего лишь в один год, младший должен был подчиняться старшему так, как будто тот имел более высокое воинское звание. Млад­ ший из братьев, музыкальный и развитый мальчик, казался отцу слишком мягким и вообще был “непуте­ вым парнем”, поскольку, как узнал отец, у него была слишком выражена потребность в нежности и тепле, и он плакал, когда при выполнении отцовских методов закаливания зимой у него синели от мороза пальцы, ведь “носить рукавицы — это не по-мужски”. “Закали-

ЛИЧНОСТИ С НАВЯЗЧИВОСТЯМИ

вание” касалось всех возможных областей и потребова­ ло бы особого описания. Отец хотел направить сына в известную школу для воспитания лидеров, в которой учились отпрыски национал-социалистов. Хотя сын и возражал против этого, его мнения, естественно, ник­ то не спрашивал — отец лучше знает, что хорошо, а что плохо. Между 15 и 16 годами мальчик поступил в такую школу, где преобладала армейская муштра, и был несчастлив, поскольку стал в ней далеко не лучшим учеником. Вскоре он оказался на сборах, где подвергся разносу из-за того, что во время рапорта заикался. Заи­ кание в условиях сборов резко усилилось. В школе из-за этого он предпочитал отвечать на вопросы в письмен­ ном виде. Он сообщал отцу о своих симптомах и о том, какие трудности испытывал, но не получал отклика на свои обращения. Его симптомы были единственным выходом из ситуации, способным воздействовать на непреклонность отца; какой-либо сознательный про­ тест был немыслим еще и потому, что привел бы к более строгим мерам, и потому из соображений безо­ пасности он не проявлялся. Юноша подсознательно использовал симптом как средство достижения желае­ мого — избавления от школы без переживания своей вины и без открытого противодействия отцу; одновре­ менно симптом доставлял ему удовлетворение как сред­ ство отмщения. Кроме того, страдания и помехи в об­ щении, которые причиняло ему заикание, служили подсознательным наказанием за избавление от дрессу­ ры и выполнения отцовской воли. Очевидно, для пси­ хического здоровья ребенка необходимо определенное ограничение родительской авторитарности, так как бе­ зусловное подчинение опасно тем, что ребенок воспи­ тывается без необходимых для его развития вопросов “зачем?” и “почему?”.

Крайне опасными являются такие формы “воспи­тания”, которые, будучи примененными в массовом масштабе, рождают слепое подчинение приказу. Ав­торитарное воспитание, вызывая скептическое к себе отношение и протест, приводит к низвержению ав-

ОСНОВНЫЕ ФОРМЫ СТРАХА

ЛИЧНОСТИ С НАВЯЗЧИВОСТЯМИ

торитетов и экстремальным формам произвола, ко­ торый представляет не меньшую для свободы опас­ ность, чем авторитарность. В тяжелых случаях упрямство и стремление все де­ лать наперекор пронизывают всю жизнь личностей с навязчивым развитием. В таких случаях в качестве ре­ акции на действительное или воображаемое насилие отрицается или отсекается любой порядок как форма принуждения. Это люди с тяжелым характером, са­ мочувствие которых тесно связано с их своенравием и потребностью самоутверждения и которые принци­ пиально все отвергают и всему противоречат, таким невротическим способом наверстывая то, чего не могли добиться в детстве. В семьях, где воспитываются такие молодые люди, как тот, о котором мы упоминали выше, они играют роль человека, воплощающего надежды и ожидания родителей; этих детей принуждают быть образцовыми. Их поведение должно соответствовать ожиданиям ок­ ружающих; детей заставляют быть эталоном и посто­ янно доказывать это хорошим воспитанием и поведе­ нием — тем, что они, в отличие от других детей, не позорят своих родителей, не заставляют их краснеть. Это очень затрудняет действия учителей, так как для таких детей, главной школой является отцовское вос­ питание. Ребенок из такой среды является отражени­ ем личности своего отца или высокопоставленного члена своей семьи и всегда боится своим ответом или отказом от ответа их опозорить. Основой навязчивого развития личности является то обстоятельство, что у этих детей не хватает сил для бунта и ниспроверже­ ния навязанного им порядка и они становятся объек­том слишком навязчивой опеки родителей и воспи­тателей. Родители не догадываются о том, как это

вредно, капризы ребенка служат для них лишь дока­зательством его “плохого характера”, тогда как для окружающих, особенно в деревнях и маленьких го­родках, где все знают друг друга, капризы ребенка являются причиной злорадства и морального осужде­ния родителей. Человек, который во имя социального или иного престижа жертвует интересами ребенка, свое тщесла­вие и честолюбие ценит выше, чем благо ребенка; большинство родителей относится именно к такому типу. К сказанному следует добавить еще одну харак­терную особенность людей с навязчивым развитием: чтобы гарантировать собственное спокойствие и бе­зопасность, они становятся зависимыми от очевид­ных мнений, от того, “что говорят люди”, не вникая в то, что именно они говорят и делают, т. е. выступа­ют в роли соглашателей. Вновь проявляя свое воспи­тание, в соответствии с которым нужно делать то, что приказывают, и не рассуждать, они при воспита­нии своих детей не дают им необходимых разумных пояснений и ответов на их вопросы “зачем?” и “поче­му?”. Между тем, когда от детей требуют выполнения “заветов и запретов” без понятного для них обоснова­ния, они далеко не всегда готовы их исполнять. При современном преобладании патриархата обычно ро­дители “всегда правы” и их авторитет не может вызы­вать сомнений. Согласно мифу о райской жизни, пер­вой паре без какого-либо объяснения бьыо запрещено срывать плоды с дерева познания добра и зла, и по­тому так естественно, что человек из любопытства со­вершил грехопадение. Может быть, приводимый ниже в сокращенном виде пример даст возможность понять, сколь слож-

ОСНОВНЫЕ ФОРМЫ СТРАХА

ными и комплексными являются биографические ос­новы навязчивого развития. Каждая жизнь имеет чрез­вычайно многослойные и многообразные биографи­ческие корни, которые может представить себе и охватить во всей их сложности только поэт, которому дан дар передать целостное впечатление о человеке.

Тяжело больная навязчивостями в возрасте около 30 лет тратила на одевание и раздевание около полутора часов, а на купание — два часа. Когда она пришла на лечение, мытье занимало у нее шесть часов в сутки. Сексуальные отношения с мужем были прекращены. Дети не должны были к ней прикасаться, она целый день лежала в постели и только в полном покое и оди­ ночестве не испытывала страха перед прикосновени­ ем, которое может быть причиной загрязнения, и пе­ ред беременностью. Все это, подобно метастазам, привело к развитию навязчивого страха прикоснове­ ния, который в дальнейшем даже привел ее к пред­ ставлению о том, что загрязнение может произойти от одного лишь взгляда на дверную ручку, к которой при­ касалось множество людей. Как мифический царь Ми- дас, который все, к чему бы ни прикасался, превра­ щал в золото, так все, до чего бы она ни дотрагивалась, делало ее “нечистой”. На предварительном собеседова­ нии она сидела с закутанными ногами, крепко обхва­ тив руками колени, так что к концу беседы ее конечно­ сти настолько застыли, что она с трудом их разжала. Когда она вошла в комнату для проведения психотера­ пии, то в течение минуты шепотом повторяла: “Я не запачкаюсь”, — и лишь потом смогла обратиться ко мне. В качестве противопоставления прикосновению, кото­ рое вызывало у нее панический страх, кроме мытья, она использовала также проговаривание определенных предложений как магических заклинаний. Эта женщина, которая находилась на грани психо­ за, происходила из пуританской семьи, проживавшей в маленьком городке одного из южных штатов США. Мать была строга и предъявляла чрезмерные требова-

ЛИЧНОСТИ С НАВЯЗЧИВОСТЯМИ

ния в отношении соблюдения моральных правил; отец был мягким, часто болел, боялся жизненных трудно­стей и просто жизни. На свадьбе дочери он почувство­вал себя так плохо, что вынужден был лечь в постель и не принимал участия в праздничной церемонии. Паци­ентка была воспитана внимательной и чуткой по отно­шению к родителям, разделяла все их заботы; родители гордились тем, что в их маленьком городке все обраща­ли внимание на то, что пациентка и ее младший брат были крепко привязаны друг к другу. Она должна была служить примером во всех отношениях. Курение, упот­ребление спиртного, танцы, игра в карты были запре­щены ей до замужества (т. е. до 30 лет). Она ходила в воскресную школу, где строго соблюдалось правило, чтобы учащиеся противоположного пола сидели на раз­ных скамьях. Родители нашей пациентки были “такие добрые”, она не получила от них “ни одного шлепка”, не слышала ни одного грубого слова — как она однаж­ды очень метко заметила, “мы убили бы друг друга с добротой”. С девяти месяцев она стала полностью чистоп­лотной. Когда ей было 14 лет, мужчина, сидевший рядом с нею в кино, положил руку ей на колено. С ней это про­изошло впервые, она выбежала из кинозала, но, тем не менее, испытывала чувство вины, хотя никому об этом не рассказала. Когда ей было 16 лет, у одного мо­лодого человека в автомобиле во время петгинга произош­ло семяизвержение на ее руки, и с этого времени у нее возникло навязчивое стремление мыться, которое ста­новилось все более частым и императивным, хотя вна­чале это выглядело как обычная процедура очищения. Она испытывала непонятное чувство вины и ирра­циональный страх перед возможностью забеременеть, впоследствии развившийся в навязчивое представление о беременности, сопровождавшееся периодически воз­никавшей рвотой. Она никому об этом не говорила — ведь как были бы удивлены и расстроены родители, если бы они узнали о том, что произошло. Во время лечения выяснилось, что ее младший брат, на три года моложе ее, был любимчиком матери. Его считали в семье выда­ющимся и даже гениальным, что было для нее недо-

ОСНОВНЫЕ ФОРМЫ СТРАХА

стижимо. Свои способности она оценивала как едва достигающие среднего уровня; все, чего она добилась, давалось ей ценой больших усилий. При таком положе­ нии озлобление или любая другая форма протеста про­ тив брата были невозможны; она подавляла свою рев­ ность, свою зависть и свою ненависть к любимому брату, предпочитая вместе с родителями идеализировать его. Ее страх перед прикосновением принуждал ее и дома, и в клинике притворять двери локтем. В клинике она постоянно думала о необходимости проверить, закры­ ты ли двери, хотя из вежливости не решалась об этом сказать. Она не искала помощи извне, и ее навязчивые симптомы усиливались все больше и больше. Между прочим, во время лечения мы обнаружили, что первые признаки навязчивой симптоматики появились у нее в 7—8-летнем возрасте: она не могла идти в школу, пока ее гольфы не достигали определенного уровня на обеих ногах, — это был никем не понятый сигнал тревоги Ухудшение наступало в тех далеко не редких случаях, когда ее симптомы подвергались осмеянию или ее из- за них наказывали — тогда она вынуждена была разви­ вать тайные методы защиты. При расспросах обо всем этом нам нужно было проявлять максимальную тактич­ ность, поскольку одно лишь упоминание о ее симпто­ мах и проблемах служило для нее сигналом для того, чтобы потребовать от окружающих оставить ее в покое. Когда я однажды во время психотерапевтической бесе­ды заметил, что она несколько идеализирует свою се­мью, и что если бы не ее “святое окружение”, то у нее не развились бы многие из симптомов, и что я считаю вредным для нее замалчивание и утаивание своих аф­фектов и агрессивных реакций, так как такое подавле­ние оборачивается против нее самой, она взглянула на меня с ненавистью и поклялась, что может сказать о родителях только хорошее. Однако это вступало в про­тиворечие с запомнившимся ею и воспроизведенным сновидением: она увидела гроб матери с датой на нем, которую “забыла” (мать была в то время жива). Родители до сих пор не знают о ее болезни: “Если я напишу им о том, что имела добрачную связь, они бу-

ЛИЧНОСТИ С НАВЯЗЧИВОСТЯМИ

дут так оскорблены, что я этого не переживу; лучше уж мне оставаться больной”. Она не могла раньше обра­титься ни к одному врачу, потому что должна была бы ему рассказать о своей сексуальности и о своей добрач­ной связи. В связи с этим она считала, что должна про­должать жить со своими навязчивостями. Вызвавшая реакцию ситуация в ее супружестве, ко­торая привела к утяжелению навязчивой симптомати­ки, была связана с тем, что ее муж, активный и жизне­радостный человек, предъявлял к ней повышенные сексуальные требования; для нее же сексуальная связь была допустима лишь с единственной целью — деторождения.

• Дополнительные соображения

В определенном смысле можно сказать, что привыч­ка — это вторая натура личностей с навязчивым раз­витием. Церемониальный ряд, связанный со встава­нием, умыванием, одеванием и другими “любимыми привычками”, не только доставляет определенное удовлетворение, облегчая нам жизнь, но и помогает нам в затруднительных ситуациях. Однако эти при­вычки отнюдь не воспринимаются как нечто мучи­тельное и насильственное: они служат целям эконо­мии сил и времени и могут быть изменены нами в тех случаях, когда не выполняют нужных нам задач. Це­ремониал также имеет большое значение во многих областях социальной, общественной и религиозной жизни. В равной степени он необходим для обустрой­ства нашего существования, внося в него порядок и гармоничность, регулируя наше поведение. Лишь тог­да, когда эти привычки и церемонии выступают в необычных формах и приобретают бессмысленный характер, мы можем говорить о навязчивых или на­сильственных явлениях.

8 815

ОСНОВНЫЕ ФОРМЫ СТРАХА

Мы убедились в том, что жесткие воспитательные методы, авторитарное и излишне принципиальное поведение родителей являются факторами, способ­ ствующими началу навязчивого развития, особенно если эти методы применяются в раннем детстве. При­ нуждение в раннем возрасте к отказу от всех неже­ лательных (для воспитателей, родителей) форм по­ ведения открывает дорогу категоричности, нетер­ пимости, появлению и усилению диктаторских и дог­ матических черт характера. Такая категоричность и абсолютизация привычньк суждений показательна для навязчивых личностей и приводит их к отстранению от действительности и враждебным установкам в от­ ношении окружения. Им нравится все, что предписа­ но им свыше. Однако для того, чтобы жить по при­ нуждению и под давлением, необходимо первоначаль­ но обуздать собственную активность — и они вынуж­ дены прилагать усилия для принуждения самих себя. В подобных случаях постоянный бдительный кон­ троль за “хаосом” и утверждение этого контроля пу­ тем соблюдения определенных правил дает гарантию того, что не произойдет то, чего произойти не долж­ но. Все такого рода жесткие отграничения от “нормы” таят в себе определенную опасность, и в случае если картина происходящего искажена и мы узнаем о том, что на самом деле нарушений порядка нет, жесткий контроль должен быть прекращен. Некоторые вариан­ ты поведения навязчивых личностей кажутся нам по­ нятными — их повышенное беспокойство и чувстви­тельность вместе со склонностью реагировать на мелочи связаны с тем, что такая “мелочь” есть “нача­ло конца” в том смысле, что даже маленькое наруше­ ние привычной последовательности регулярных дей­ ствий, кратковременное отклонение внимания от их

ЛИЧНОСТИ С НАВЯЗЧИВОСТЯМИ

нужд может привести к прорыву длительно подавляе­мых эмоций, как последняя снежинка может вызвать неудержимый прорыв снежной лавины в горах. У геологов есть парадоксальная притча, которая может иметь всеобщее значение: при освобождении от окаменелостей в окружающей скалистой породе делаются выемки и дается совет нанести по одной из них “последний удар”. Навязчивым личностям все да­ется с трудом, так как их стремление к совершенству и категоричность требуют от них исключительной точ­ности. Такой подход применим для тех областей и профессий, где точность и прочность особенно необ­ходимы, но он же делает людей ограниченными и уязвимыми в области всего живого и жизнеспособно­го, даже если речь идет не только о деятельности, но и о мышлении. Только душа с навязчивыми расстрой­ствами может со всей серьезностью размышлять о том, сколько ангелов может поместиться на острие иглы; навязчивые мысли бесплодны и лишь тормозят и ог­раничивают творческие силы. Необходимость прини­мать меры предосторожности против возможных оши­бок и заблуждений может приобретать сверхценные формы и приводить к тому, что коррективы и улуч­шения будут бесконечными, поскольку идеальное совершенство недостижимо. У личностей с навязчи­вым развитием всегда существует опасность довести до абсурда имеющиеся у них правильные познания и воззрения, превращая все действительное в мертвую схему. При этом, как следует из дальнейшего изложе­ния, при столкновении их установок и сложившихся суждений с более жизненными и практичными уста­новками навязчивые личности стремятся оказать со­противление, исходя из идеи абсолютной чистоты и совершенства. Навязчивое “Guod dixi, dix” — “Что ска-

ОСНОВНЫЕ ФОРМЫ СТРАХА

зано, то сказано”, “Was ich gesagt habe, habe ich ein fur alle Male” — “To, что я сказал, сказано раз и на­всегда” — не оставляет места для свободного и жи­вого развития. Для навязчивых установок хорошо подходит характерное высказывание, связанное с эк­спериментально-психологическими исследованиями: “хотя мы не знаем точно, что мы измеряем, но то, что мы измеряем, мы измеряем точно”. В повседневной жизни повторная проверка того, закрыт ли газовый кран, заперта ли после выхода из квартиры дверь, отнимает у лиц с навязчивостями много времени и ограничивает их жизненные возмож­ности. Они переживают эти состояния как чуждые, навязанные им, вследствие чего они не могут посту­пать иначе. Их попытки не выполнить такие навязчи­вые желания или прервать навязчивые мысли и дей­ствия вызывают у них чувство беспокойства и страх. Попытка посторонних и их самих рационализировать навязчивости, обосновать их воспринимаются ими с нежеланием, как нечто неестественное, и они не хо­тят с этим соглашаться. Тот факт, что при посещении туалета вне дома он видит не убранную с сиденья ту­алетную бумагу и при этом по какой-либо причине не может прикрыть локтем дверь и вынужден прикос­нуться к ручке ладонью, рискуя заразиться инфекци­онным заболеванием, чрезмерно преувеличивается лицами с навязчивым развитием, вызывает у них страх заражения. Они представляют себе, что все вокруг за­ражено бактериями, и потому еще более ограничива­ют свое жизненное пространство. Возможность помощи состоит в том, чтобы лич­ность с навязчивым развитием могла осознать сущ­ность и биографические основы имеющихся у нее навязчивостей и тем самым осознать и интегрировать

ЛИЧНОСТИ С НАВЯЗЧИВОСТЯМИ

искаженные и подавленные жизненные побуждения. Чаще всего речь идет об агрессивных, аффективных и сексуальных побуждениях. Я уже упоминал о том, что подавление инстинктов, запруда на пути инстинктив­ ных стремлений отражается в сознании непрямым путем, приобретая при этом искаженные формы. Это помогает нам понять людей, посвятивших себя фана­ тической борьбе. Фанатики борьбы за целомудрие питают свое вдохновение в сексуальном, и борьба за целомудрие есть лишь продолжение “грязной сексу­ альности”. Вообще, “моральные мотивы”, которые так свойственны лицам с навязчивым развитием, есть проявление не столько борьбы за добро, сколько борь­ бы против зла. Пациент с навязчивой личностной структурой подобен человеку, сидящему часами перед бассейном с водой и не решающемуся преодолеть страх и прыг­ нуть в воду. Понятно, что защита от изменчивости бытия при навязчивом развитии личности распрост­ раняется на отношение ко времени и деньгам. Имен­ но в этом мы ощущаем изменчивость и возможность ей противостоять, иллюзию постоянства, безопасно­ сти и силы, ибо то, как мы проводим наше время и тратим наши деньга, зависит лишь от нашей воли. В своем романе “Барышня” Иво Андрич изобразил навязчивую личность во всей ее трагической безвыходности. Об отрицании изменчивости и самой смерти сви­детельствует древний американский обычай захоро­ нения, при котором покойника в его последний путь сопровождают все необходимые для него вещи, как будто он ими еще будет пользоваться. Сюда же отно­ сятся все чаще повторяющиеся попытки откупиться от смерти с помощью денег, например, применив научные достижения, заморозить себя, чтобы потом,

ОСНОВНЫЕ ФОРМЫ СТРАХА

оттаяв через продолжительное время, ожить и изле­читься от ранее неизлечимой болезни. Однако бессмер­тен лишь тот факт, что мы ничего не знаем о смерти, и одним из отличительных качеств человечества яв­ляется осознание его связи со смертью. Попытаемся снова определить характер поведения и значение личностей с навязчивым развитием в раз­личных областях жизни. В религии они склонны к ор­тодоксальности и догматизму, а также, соответствен­но, к нетерпимости к другим верованиям. В представ­лениях о Боге у них доминирует аспект строгого и мстительного Бога-отца, обладающего, прежде все­го, качествами патриарха, требующего безусловного послушания и веры. Вместе с тем, они нередко суе­верны и придерживаются магических представлений. Они чувствительны к ритуалам и церемониалам, соблюдение которых должно быть важным и сущест­венным доказательством истинной веры. Идея про­дажности Абсолюта в форме индульгенций могла за­родиться лишь в мозгу навязчивой личности. Молит­венники и четки, помогающие концентрировать внимание и вспоминать, становятся как бы шабло­ном, предписанием, требующим безусловного испол­нения. В своем рассказе “Скоморох Памфалон” Нико­лай Лесков изобразил такую навязчивую набожность, противопоставленную простодушной и искренней вере простых людей. Вообще, лица с навязчивым развитием придер­живаются установленных институций, правил и прин­ципов, выполняя их механически и бездумно; по боль­шей части это означает бессознательную защиту от страха. Они нетерпимы ко всему, что расшатывает устои, поскольку это угрожает сложившейся системе защиты от страха. Однако именно в абсолютизации их

ЛИЧНОСТИ С НАВЯЗЧИВОСТЯМИ

веры таится опасность подвергнуться испытанию со­мнением, поэтому вопросы и колебания недопусти­мы для них. В трудной борьбе за веру они прилагают усилия для подавления и опровержения сомнений. Когда все вытесненное ими преодолевает пресс по­давления, это проявляется в форме насильственных богохульных мыслей. Церковь в интересах власти зло­употребляет религией, поддерживая в верующих страх и чувство вины, что при навязчивой предрасположен­ности приводит к множеству так называемых духов-Hbix неврозов. Сегодня духовное освобождение стано­вится надежной защитой от такой патогенной опеки. У навязчивых личностей раньше, чем у других, возникают конфликты и кризисы, когда принципы, мнения и теории, которых они упрямо придержива­ются, вступают в противоречие с новыми знаниями и открытиями, угрожающими их привычной ориен­тации. Они отвергают их, когда им кажется, что но­вое несет угрозу их жизни и имуществу. Как родители навязчивые личности требователь­ны, настойчивы и ответственны. Они добиваются ува­жения к себе и дают детям поддержку и направление. В связи с соответствующей структурой личности та­кое поведение носит упрямый и абсолютистский ха­рактер: “Пока я жив, ничто не изменится”, “Когда мы были детьми, мы ничего не требовали от родителей”, “Что бы ни происходило, все это должно остаться между нами” — вот типичные примеры такого пове­дения и таких отношений. Они не принимают во вни­мание возраст и личностные особенности ребенка, ос­тавляют ему мало жизненного пространства для игр и фантазий, исходя при этом из своих негибких пред­ставлений и нескольких абсолютизируемых положе­ний, например “единожды солгав, кто тебе поверит”

ОСНОВНЫЕ ФОРМЫ СТРАХА

и “пора уже кончать”. Они используют такой тип вза­ имоотношений с детьми, при котором однажды ска­ занное “нет” остается таковым без всяких возражений и без всякого обоснования. Они требуют от детей сле­ пого послушания, создавая для них атмосферу гипер- опеки. Они вызывают у ребенка ощущение, что допу­ щенные им ошибки исправимы лишь с большим трудом; даже маленькие проступки оцениваются как преступление и влекут за собой страх виновности и наказания. В таких условиях ребенок боится говорить правду, так как его вина искусственно усиливается, а примирение и прощение затягиваются и становятся тягостными. Они держат ребенка в определенных гра­ ницах, в постоянном страхе перед тем, что любое отступление от установленных ими правил грозит опасностью. Они мало доверяют естественному раз­ витию ребенка, потому что сами развивались в обста­ новке принуждения. Соответствующие возрасту попыт­ ки проявления активности ребенка они расценивают как опасные и вредные черты его характера. Своей чрезмерной требовательностью они очень рано доби­ ваются от ребенка абсолютного подчинения, т. е. бес­ смысленной пунктуальности и педантичного соблю­дения порядка: “Пока все не съешь, не встанешь из-за стола”. Дети-представляют для них нечто безликое, не имеющее собственных желаний — они просто долж­ны вести себя тихо и знать свое место. Свойственное детям упрямство они расценивают как бунт, который должен быть своевременно подав­лен. Их жесткое требование, чтобы “все было таким же, как и прежде”, лишает детей самостоятельности и уверенности в себе, приводит к снижению их само­оценки; любовь родителей к ребенку ставится в зави­симость от того, как он выполняет их требования. Это

ЛИЧНОСТИ С НАВЯЗЧИВОСТЯМИ

может стать причиной появления таких черт характе­ра, как карьеризм или привычка отказывать во всем из-за страха перед ответственностью. Такое воспита­ние глушит экспансивность, агрессивность и, прежде всего, сексуальные побуждения детей. Когда те вслед­ствие своей живости и двигательной активности по неосторожности могут что-то сбросить, разбить и т. д., их активность постоянно подавляется, даже если пока ничего не произошло или возможный ущерб только предполагается. Это может привести к неуверенности во владении собственным телом вплоть до неуклюже­сти и неловкости, с которыми мы часто встречаемся. Одновременно такое воспитание подавляет ростки возможных конструктивных и художественных способ­ностей ребенка. Эти родители, в лучшем случае, вы­ращивают привитое дерево, вместо того чтобы дать ему свободно развиваться; такая дрессура, заменяю­щая воспитание, превращает детей в марионеток. Лич­ности с навязчивым развитием часто наказывают своих детей, что может быть отражением их садистических наклонностей. Жестокость наказаний и насилие, при­меняемые для воспитания послушания, не только вызывают у детей представление о силе родителей, но и постоянно унижают их. Физические наказания и приказ “стань в угол!” до начала нынешнего столетия оставались наиболее час­то применяемыми формами наказания в школе и се­мье. Даже требование дать обещание в форме “я боль­ше не буду” является приемом, унижающим детское достоинство и, вместе с тем, по существу невыпол­нимо. Будучи сами ограниченными и связанными на-вязчивостями, эти родители с трудом осознают, что детям необходима свобода, которой они сами лише­ны, и дают им лишь традиции и обычаи, из которых

ОСНОВНЫЕ ФОРМЫ СТРАХА

они сами произросли и которые им самим причиня­ют страдание. Родители с навязчивым развитием всту­пают в конфликтные отношения с молодым поколе­нием, так как с трудом усваивают те новые законо­мерности и обычаи, которых оно придерживается. Они остаются приверженцами прежних “надежных” мето­дов воспитания и не понимают того, что земля вра­щается, мир изменчив и молодежь растет и развива­ется вместе с изменением мира. Этим объясняются все чаще возникающие острые споры между старыми и молодыми, в которых первые выказывают свою силу и превосходство, не воспринимая собственных оши­бок и не прощая их другой стороне. Для утверждения своего абсолютного авторитета личности с навязчи-востями внушают юношеству мысль о собственной не­погрешимости. Сновидения личностей с навязчивым развитием отличаются бедностью содержания и бесцветностью. Вообще, сновидения у них возникают редко или пло­хо запоминаются, так как они не склонны искать и находить пути к глубинным, подсознательным уров­ням своей психики. Они не доверяют снам, расцени­вая их скорее как нечто случайное, как накипь, и не принимая их всерьез. В их сновидениях используются механистические изображения происходящих собы­тий, являющиеся выражением их отстраненности от живого и естественного; достаточно часто встречает­ся неприятная и анальная тематика, указывающая на происхождение их навязчивостей во взаимосвязи с воспитанием навыков опрятности в раннем детском возрасте. Заторможенная агрессия проявляется в их сновидениях в виде картин прорыва и разрушения (извержение вулкана, землетрясение, прорыв плоти­ны и др.). Так же часто такого рода тематика связана с