Глава 1 20 страница

Но когда я открыла глаза, рядом со мной стоял Такер, а новенький без движения лежал на земле.

Присев на корточки, Такер убрал пистолет в кобуру и сжал рукой плечо Чейза.

– Встряхнись, Дженнингс. Это просто царапина.

Вокруг нас бушевало сражение.

Чейз открыл глаза, сосредоточившись на Такере, а потом рывком сел и отпихнул меня в сторону.

– Убирайся... от нас... – прошептал он.

– Я спас ее, – объяснил Такер.

Ты убил мою маму и всех тех людей в Чикаго и в убежище.

– Он отпустил меня, – сказала я, просовывая руки подмышки Чейзу. Такер разбудил что-то во мне. Я все еще могу спасти Чейза, но нам нужно выбраться отсюда.

Чейз слабо отпихнул своего бывшего напарника, отчего тот беспомощно откинулся на пятки. Он казался удивленным, будто не мог поверить в то, что Чейз ему не верит.

– Помоги мне! – сказала я Такеру. – Ему нужен врач.

Такер закинул руку Чейза себе на плечо, и тот с хрипом встал. Звука, который издал Чейз, оказалось достаточно, чтобы заставить мое тело сжаться, но у него не осталось сил возражать.

– На север отсюда есть клиника, – сказал Такер. – Туда отвозят солдат, которым нужно что-то серьезнее, чем врач на базе.

Я открыла откатную дверь фургона. Такер залез туда спиной вперед и затащил Чейза на пол кузова.

Я запрыгнула на водительское сиденье и стала обыскивать приборную панель: швырнула через плечо карту, отпихнула в сторону упаковку батареек. Где-то рядом вскрикнул от боли человек.

– Ключи, – сказала я.

– За козырьком, – отозвался позади меня Такер. – Водители оставляют их там, когда приезжают на базу.

Я рывком отогнула козырек и схватила скользнувшее ко мне кольцо с ключами.

– Держись, мужик.

Такер снял форменную куртку и пытался убедить Чейза прижать ее к ране.

– Поехали! – крикнула я. Как только Такер вышел, я сунула ключи ему в руку, нырнула в кузов и встала на колени рядом с Чейзом.

Вокруг бойцы Три плечом к плечу с заключенными побеждали солдат МН. Их победные крики остро отдавались во мне: они приветствовали смерть других людей так же, как солдаты приветствовали смерть наших людей на ринге.

Это то, за что мы сражались. Чего мы всегда хотели.

Я захлопнула дверь фургона и прижала куртку к плечу Чейза. Он застонал, и этот звук почти сломал меня. Мне невыносимо, что он испытывает такую боль. И я ничего не могу поделать, чтобы это исправить. Кажется, чем сильнее я нажимала на импровизированную повязку, тем большую боль это причиняло Чейзу, но я не знала, что еще сделать.

Завизжали шины. Я подняла голову, глядя, как мы едем по стоянке. Такер несся напрямую к воротам. Солдаты и повстанцы бросались прочь с дороги.

Ворота были приоткрыты, но недостаточно широко для фургона.

– Такер?

– Держитесь крепче, – ответил он. Взревел двигатель, и фургон рванул вперед, сильно ударившись о бок другого автомобиля, торчавшего у нас на пути.

– Держись! – крикнула я Чейзу, когда мы врезались в ворота.

Снаружи отступали люди в форме, их преследовали и расстреливали заключенные. Заднее стекло пробила пуля, скорее всего, выпущенная одним из повстанцев, – я и забыла, что мы едем в автомобиле МН, – машина вильнула, но не замедлилась.

Такер сказал, что на север отсюда есть клиника. Надеюсь, ее не трудно найти.

Наконец мы поехали по прямой и стали набирать скорость. Чейз с трудом приподнялся на одном локте, несмотря на мои усилия заставить его лежать. В темноте фургона его лицо было бледным и блестело от пота.

Он пристально смотрел на Такера.

– Он был с ними, – сказал Чейз сквозь зубы. – Возле мини-маркета. Он знал.

– Знаю, – сказала я.

– Он правда отпустил тебя?

– Да. – Я выждала один удар сердца и заставила его снова лечь. – Чейз, продолжай говорить.

– Почему? – спросил он.

– Не знаю. Думаю... – Такер резко свернул на шоссе, следуя указателю с надписью «больница». – Наверное, он хотел все исправить.

Молчание.

– Чейз?

Его глаза закатились. И закрылись.

– Чейз! – закричала я.

 

Глава 26

 

Я меряла шагами маленькую палату, не обращая внимания на влажные волосы, с которых на позаимствованную больничную одежду стекала вода. Такер откинулся на спинку мягкого оранжевого стула возле стены. У него слипались глаза, и каждый раз, когда его голова падала на бок, он вскидывался и принимался их тереть.

– Док вернулся?

Он спрашивал это каждый раз.

Я покачала головой и в двадцатый раз затянула пояс огромных штанов. Они были мне очень велики и все время сползали.

Пять часов назад мы вломились в клинику и потребовали помощи. Четыре часа назад вызванный врач, мужчина примерно одного возраста с Джессом, с редеющими волосами и серьезными глазами, сделал операцию. Я оставалась в операционной все время, убежденная в том, что Чейзу могут навредить. В том, что ему просто позволят умереть. Даже после того, как врач показал мне три параллельных шрама на своем плече.

Два часа назад мне сказали, что Чейз выживет, и поместили его в послеоперационную палату. Наконец я согласилась взять больничную одежду, помыться над раковиной и позволить медсестре обработать мои раны. Врач сделал мне укол пенициллина, на случай если в них попала инфекция. Чейза я не оставляла ни на минуту.

Повстанцы заняли клинику. Мужчины и женщины, которых я видела в Стойкости, охраняли периметр, а заключенные стояли на страже внутри. Такер рассказал мне, что персонал лечит раненых офицеров МН, которых Три возьмет в плен и использует в качестве заложников. Он оставался рядом, сменил свою форму на халат, а куртку выбросил в мусор. Я думала, что он сбежит, но он этого не сделал.

Девитт пока не появлялся. Уоллис тоже. Я не надеялась на то, что они выжили.

Я смотрела на спящего Чейза, размеренный писк мониторов отмечал его сердцебиение. Одним ухом я прислушивалась к происходящему в коридоре и, когда мимо нашей палаты протопали шаги, на цыпочках подкралась к приоткрытой двери. Четверо повстанцев, включая врача, оперировавшего Чейза, собрались вокруг старого черного радиоприемника перед окном, за которым только начинало вставать солнце.

Я не стала высовываться и была готова отключить Чейза от аппаратуры, если придется.

«Слухи о крупных взрывах на базе в Чикаго подтвердились, – сообщал знакомый голос женщины, которой нравилось вещать. – Взрывы, раздавшиеся сразу после полуночи, первоначально были названы случайными – возгораниями на складе боеприпасов. Но скоро тюрьма и реабилитационная больница тоже доложили о взрывах, что навело наши источники на мысли, что в действительности это дело рук мятежников. Базу захватили люди, несущие в руках что-то, по виду похожее на Статут о Морали. Говорят, то же самое происходило на базе ФБР в Ноксвилле, Теннеси, которая пала меньше, чем за час».

Открыв рот, я прислонилась спиной к стене. Гражданские занимают базы. Со Статутами в руках. Моя история достигла людей вовремя.

Мне вспомнились слова Джесса, которые он сказал в Стойкости: «Когда правительство разрушает страну, люди имеют право его сменить или распустить». Может, в этих Статутах и стояло мое имя, но именно люди решились действовать. Революция началась, и я наконец-то впервые почувствовала, что мое участие в этом закончилось.

«После нападений бывший президент Мэтью Старк и члены его администрации опубликовали заявление, призывающее действующих политических руководителей отказаться от власти и, в соответствии с законами, вернуть ее народу. Он потребовал, чтобы официальные власти объяснили свою позицию по поводу Проекта по стиранию, правительственного протокола, призванного снизить неподчинение путем казней невиновных граждан, взятых под стражу за нарушение Статута. Президент Скарборо еще не прокомментировал эти обвинения или недавно появившиеся заявления о том, что покойный Вождь Реформации, канцлер Рейнхардт, во время Войны давал повстанцам взятки за совершение террористических актов. Старк призвал граждан в это опасное время проявить терпение и терпимость до тех пор, пока не установится мир. Мы еще вернемся к этим новостям, как только узнаем подробности. С вами была Фэй Браун».

Я представила себе тонкую женщину с короткими вьющимися волосами и подумала: где же она сейчас? Надеюсь, она не собирается использовать свое настоящее имя на публике. Из-за такого и убить могут.

Я прокралась обратно в палату и подтащила стул поближе к кровати Чейза. Я осторожно переплела свои пальцы с его. Слишком холодные. Обычно он был как печка, но с тех пор, как мы приехали, никак не мог согреться. Я подтянула одеяло повыше, закрыв повязки, и поцеловала его в плечо, стараясь не слишком давить на грудь.

Такер грыз ноготь на большом пальце руки и пялился на свои ботинки.

– Я никогда не сдавал своему командованию те посты, – тихо сказал он. – Я выдал Ноксвилль и Чикаго. Я рассказал им, где искать снайпера, а потом сказал вам, что она умерла. Я даже выдал им убежище, когда мы были в Гринвилле. Но после бомбежки тоннелей я перестал. Они все равно посчитали, что я погиб.

Он почесал свои короткие волосы и опустил их на лоб, а я подумала о том, в каком смятении он был, когда мы пережили бомбы в Чикаго. Наверное, он никогда не думал, что МН разрушит тоннели, пока он будет внутри.

– Я думал, что должен. Думал... не знаю... что поступаю правильно.

Я фыркнула.

– Правильно, – произнесла я, слушая пульс Чейза на мониторе. – Напомни-ка, как это?

Наше внимание привлекли громкие голоса в коридоре, но через несколько секунд они затихли.

– Что будет с тобой теперь? – спросила я Такера.

Он уронил руки на колени.

– Не знаю.

Я внимательно смотрела на него. Это был совсем не тот парень, которого я впервые встретила около своего дома во время маминого ареста. Кажется, это случилось много лет назад. Он даже выглядел по-другому. Зеленые глаза были не такими пронзительными, как раньше, и он сутулился, словно больше не мог держать спину ровно. Он был избит, потерян и сам по себе. Но несмотря на это, он казался настоящим, более настоящим, чем когда-либо.

Не знаю, кем мы стали друг для друга, но меня это больше не пугало.

– Добро пожаловать на другую сторону, – сказала я.

Он посмотрел на меня поверх тела Чейза и слабо улыбнулся. Не задумываясь, я улыбнулась в ответ.

Полиэтилен, покрывавший подушку Чейза, зашуршал. Чейз длинно и глубоко вдохнул, моргнул и повернулся ко мне. Несколько мучительных секунд я ждала, пока пройдет его замешательство. Мне так много надо было сказать ему: про Джесса, про то, что я только что услышала по радио, – но мы поговорим об этом потом. Впервые за долгое время "потом" было реальным для нас.

Его пальцы, все еще сплетенные с моими, поднялись к моей щеке, за ними потянулась трубка от капельницы.

– Добро пожаловать обратно, – сказала я. – Мы в клинике. Я приведу врача.

Такер вскочил.

– Я схожу.

Он провел руками по бокам, словно не зная, куда их деть, потом повернулся и вышел из палаты. Его пистолет остался лежать на оранжевом стуле.

– Похоже, мы выбрались, – сказал Чейз надтреснутым голосом и облизал засохшие губы. – Все мы.

Когда он заговорил, у меня сжалось сердце, и единственным, что я сумела ответить, было тихое «да».

Чейз опустил руку к моей шее, туда, где воротник рубашки не прикрывал белый уголок, торчавший из-под V-образного выреза. Жар его ладони проник под повязку, и я задержала ее там, близко к сердцу.

– Откуда у тебя шрамы? – спросил он.

Слезы подступили, словно теплый дождик. Сначала тихие, они увлажнили мое лицо и прочертили дорожки до подбородка, чтобы наконец упасть на казенную рубаху. А потом полились сильнее, пропитав внутренности, смешав все воспоминания в один омут боли, чтобы в итоге смыть все прочь.

Чейз притянул меня ближе, и я свернулась на кровати рядом с ним, стараясь не прикасаться к его ранам. Он гладил меня по волосам и целовал в лоб, а я пообещала себе, что больше ничто и никогда не встанет между нами.

В следующую секунду я услышала выстрел.

Я соскочила с кровати и инстинктивно упала на пол. Позади меня Чейз пытался подняться. Монитор запищал быстрее, догоняя мой собственный рваный пульс. В коридоре началась суета, я схватила пистолет Такера и прижалась спиной к стене рядом с дверью. В ушах звенело, когда я заглянула за угол.

Сначала мне показалось, что Такер опирается спиной на стену, уронив голову вперед, как будто все еще клюет носом, и на короткий миг я подумала, что шум мне просто послышался. Но потом сложенные на груди руки Такера опустились, и я увидела на его ладонях темно-красные следы.

Я подбежала к нему и, проследив за его потрясенным взглядом, увидела стоявшего в коридоре Уоллиса, за спиной которого толпились мужчины и женщины. Они смотрели на Уоллиса, будто ожидая приказов.

Такера качнуло вперед, и костяшки его пальцев побелели, когда он схватился за металлический поручень на стене позади себя. Я схватила его в ту секунду, когда он соскользнул на пол, и ткань его халата порвалась у меня в кулаках.

Уоллис подошел к нам.

– Мне следовало послушать тебя с самого начала, – сказал он мне. – Ты говорила, что он нас сдаст. Я не послушал.

Его голос казался незнакомым, отсутствующим, словно из него высосали всю жизнь.

– Такер? – прошептала я.

Я не могла удержать его вес, и скоро мы оба оказались на полу. Голова Такера лежала у меня на коленях, а пальцами он тщетно скреб себя по горлу, как будто его душила невидимая рука.

– Такер, – снова сказала я.

Он закашлялся, захлебнувшись кровью, которая окрасила его губы. Потом вздрогнул и затих, будто глубоко вздохнув, перед тем как заснуть. Он посмотрел мне в глаза, и я не знаю, что в них увидел, но он улыбнулся, слабо, почти незаметно двинув губами.

– Похоже, я опоздал, – сказал он.

Жизнь оставила его, тело обмякло, а руки упали на пол. Я никогда не думала, что сделаю это. Я заплакала о нем.

Врач, дождавшись разрешения Уоллиса, неуверенно приблизился, прижал два пальца к шее Такера, всего на несколько секунд, и покачал головой.

Я подняла глаза на Уоллиса:

– Что вы наделали?

Он в замешательстве нахмурил брови, как будто ответ был ему очевиден.

Тело Такера отнесли на стоянку к остальным, умершим в клинике. Люди Три разделили пространство на две части: в одну сторону бросали солдат, словно мешки с мусором, с другой лежали заключенные и члены Три, сражавшиеся на базе Шарлотта. Их накрывали простынями и укладывали в ряд.

Я не знала, что случится с теми и другими телами, но заставила освободившихся заключенных отнести тело Такера к мятежникам. Я вытерла его лицо и сама накрыла его простыней. Это самое меньшее, что я могла сделать, после всего, через что мы прошли.

Когда я стояла над телом Такера, принесли Девитта и положили рядом. Плохой парень, ставший хорошим, и хороший, ставший плохим. В конце это не имеет значения. Все мы одинаковые.

Мы с Чейзом провели в клинике еще одну ночь. Проходили часы, и клинику заполнили повстанцы, пережившие битву. Очень скоро вестибюль был переполнен ранеными бойцами, у некоторых были серьезные ожоги, у других переломы, у многих – слишком многих – огнестрельные ранения. Персонал больницы бегал от пациента к пациенту, и некоторое время я помогала, чем могла: подавала бинты, держала людей, пока сестры и врачи зашивали их, или устраивала поудобнее, чтобы они могли умереть, не испытывая боли. Все это время внутри меня зрело стремление уйти.

Врач рассказал нам о пожилой женщине, которая жила неподалеку и сочувствовала нашему делу. На второй день, незадолго до наступления темноты, один из санитаров помог мне перевезти Чейза и еще троих раненых к ней домой, на ферму, которую огораживал забор с написанными от руки предупреждениями: «Осторожно, злая собака». Шесть ночей, пока Чейз выздоравливал, мы прятались у нее в подвале. Она приносила нам еду и воду, антибиотики, которые смог отдать врач, и новости о сопротивлении.

Ночью мы слушали репортажи Фэй Браун.

К концу первой недели гражданские захватили девять баз. Солдаты, пережившие восстания, бежали, некоторых выдавали, другие просто исчезли. И в каждом городе, где были захвачены базы, в руках сражавшихся находили поддельные Статуты.

Бывший президент спустился из своего убежища в горах и начал произносить речи, Фэй даже удалось взять у него эксклюзивное интервью. Он говорил, что дни ФБР сочтены. Настало время сложить оружие и принять неизбежное. Демократия вернется в Соединенные Штаты. Статут стал историей. Мы снова восстановим страну. Звучало хорошо, но всему этому только предстояло случиться. Он не оправдывал насилие, но и не отрицал, что знает о Три. По радио он звучал немного иначе, чем тот человек, который показывал мне любимые книжки своего сына. Наверное, сильнее. Не как старик.

На седьмой день я помогала Чейзу сесть на пассажирское сиденье фургона МН, когда в ворота на задний двор фермы въехал разбитый серебристый автомобиль. Мужчина, вышедший через водительскую дверь, выглядел на десять лет старше, чем в день падения базы Шарлотта. Его волосы теперь были вымыты и завязаны в хвост черным шнурком, но на висках появилось больше седины.

– Слышал, вы уезжаете, не попрощавшись, – сказал Уоллис, прислонившись к боку синего фургона и ритмично барабаня пальцами по металлу возле бедра.

Не знаю, как он нас нашел. Всю прошедшую неделю я старалась не называть наших имен и не выдавать информацию, которая могла бы указать, кем мы были.

– Мы уезжаем, – подтвердила я.

– Полагаю, что не смогу убедить вас остаться. Впереди еще много работы.

Он посмотрел на небо, как делают люди, когда почувствуют, как на них что-то капнуло.

– Мы не можем остаться, – сказала я. Чейз взял меня за руку, и Уоллис это заметил.

– Да, – сказал он. – Что ж, если передумаете, вам всегда рады в моем лагере.

Я едва не спросила, где он будет располагаться, но предположила, что он и сам еще не знает. Он был последним оставшимся лидером Три, борцом за идею. Я осознала, что, наверное, никогда полностью ее не пойму. Однако я знала: кровь на его руках – кровь Такера и кровь Билли тоже – никогда не смыть. Она останется на нем до конца его дней, и, возможно, именно по этой причине он никогда не перестанет сражаться. Это единственное, что еще придавало смысл его действиям.

Я шагнула к Уоллису и пожала ему руку. Он заключил меня в объятья, и я неловко похлопала его по спине.

– Возьмите мою машину, – хрипло сказал он, вложив мне в ладонь тусклый серебристый ключ, и почесал шею, отказываясь встречаться со мной взглядом. – В багажнике две полных канистры топлива. Еды мало, но воды хватит по крайней мере на пару дней. В бардачке лежит карта. Приграничные патрули в Южной Каролине отозваны для поддержки оставшихся баз. Вы без проблем въедете в Красную зону, но я бы все-таки придерживался второстепенных дорог. – Он помолчал. – Считайте это возмещением за то, что я выгнал вас из «Веланда». Полагаю, не самое умное из моих решений.

Я моргнула, не зная, что ответить, а Уоллис протянул руку Чейзу.

– Твой дядя был хорошим человеком, – сказал он.

Чейз склонил голову набок:

– Вы его знали?

– Я его знал, – сказал Уоллис, улыбнувшись. – Я знал его давно, еще до Войны.

Казалось, что он добавит что-то еще, но он промолчал.

Мне еще многое надо рассказать Чейзу про Джесса. Впереди у нас долгая поездка, многие мили разговоров.

– Каким он был тогда? – спросил Чейз.

– Молодым и глупым. – Уоллис засмеялся. – Самый безрассудный из нас троих. Он всегда начинал драку, я ввязывался следом за ним, а потом Эйдену приходилось вносить за нас залог.

Чейз взглянул на меня:

– Эйдену Девитту?

Я сжала его ладонь.

– Если Джессу что-то не нравилось, он это исправлял. Он изменил бы весь мир, если бы мог. Думаю, в конце концов он так и сделал. Ты должен гордиться им, сынок.

Я закрыла глаза, думая о том, как он поднялся, избитый и окровавленный, чтобы вонзить нож, который я передала ему, в сердце Вождя Реформации.

– Я горжусь, – сказал Чейз.

Уоллис шаркнул пяткой по земле.

– Ты напоминаешь мне его. Если ты что-то задумал, то пойдешь до конца.

Впервые за неделю на моих губах появилась улыбка.

– Удачи вам, – сказал Уоллис. – Может быть, мы еще увидимся когда-нибудь.

Но когда он пошел прочь, я поняла, что больше мы не встретимся.

 

Эпилог

 

Лето на юге оказалось не таким жарким, как я думала. Каждое утро с океана дул бриз, а днем над головой собирались тучи и проливались коротким дождем, к вечеру растворяясь в небе. Перед наступлением темноты мир, казалось, возвращался к обычной жизни: в воздухе пахло влажной землей, начинали петь птицы – последнее напоминание о жизни вокруг перед ночью.

Но моим любимым временем было раннее утро. Затишье перед началом дня, сразу после восхода. В поношенных кедах, обрезанных шортах и одной из футболок Чейза я шла по пляжу, по шуршащему песку, оставшемуся после прилива.

Сегодня на пристани будет тихо. Большинство людей жили в поселении – на старой базе ВВС, – которое за последние месяцы постоянно увеличивалось. Взлетно-посадочные полосы разбомбили во время войны, но ряды корпусов не пострадали и теперь служили эвакуационным центром для тех, кто еще бежал из внутренних районов страны. Оно называлось Приют. Полностью обеспечивающая себя община, оснащенная собственной гидроэлектростанцией, водоопреснительной установкой и школой. Ее посещали многие из Потерянных мальчиков.

После того как пали базы, МН уничтожила все существовавшие ракеты дальнего действия. Не зная, кому из командования доверять, они предпочли безопасность и уверяли, что их людям, и нашим, больше не угрожают удары с воздуха. За последние три месяца президент Скарборо получил бесконечное число угроз и пережил не одно покушение. Этого обстоятельства наряду со смертью Вождя Реформации, определенно, оказалось достаточно, чтобы заключить соглашение с лагерем Мэтью Старка. По крайней мере именно это мы слышали в новостных репортажах Фэй Браун, каждую ночь передававшихся в Приюте.

Я поверю, только когда увижу собственными глазами.

Скоро я дошла до пристани. Вдоль берега, напротив прозрачной синей воды, росли кипарисы, высокие, широко раскинувшие свои лапы. Я прошла под густыми ветвями, шум оставшегося позади океана постепенно слабел. Воздух наполнился сладким, опьяняющим ароматом, под моими ногами хрустели упавшие тонкие ветки.

Я подошла к центральному дереву и минуту смотрела за него, туда, где обрывалась старая дорога, ведущая через залив. Вернувшись к дереву, я принялась водить ладонями по гладкой серой коре, пока не нащупала вырезанные буквы.

Лори Уиттмен. Дерево уже сморщилось, приняв свои новые отметины. Посмотрев наверх, я увидела новую ленточку, завязанную вокруг нижней ветки, – подарок от последнего посетителя.

– Привет, мама, – тихо сказала я, позволяя ветерку раздувать мои волосы. Ее потеря уже не ощущалась так остро, как раньше, но боль все еще была со мной, хотя и приглушенная, похожая на грусть.

Я провела пальцами по буквам, а потом дотронулась до висевшего у меня на шее серебряного кольца с маленьким черным камнем. Мое обещанное «когда-нибудь». За ним висел медальон со святым Михаилом – на удачу.

Я подошла к следующему дереву и провела пальцами по другому имени – Джесс Уэйт – и трем косым меткам, которые Чейз вырезал под ним.

Я переходила от дерева к дереву. Билли. Марко и Поло, снова вместе на толстом стволе. Линкольн и Риггинс из Ноксвилла. Солдат по имени Харпер из Чикаго.

Такер Моррис.

Здесь я остановилась, как делала всегда, не в состоянии разобраться в своих чувствах. Может быть, когда-нибудь я примирюсь с ролью, которую он сыграл в моей жизни. Может, приму его поступки и извращенную логику. Гнев, жалость и вопросы когда-нибудь умрут, и я буду знать его как мальчика, который пострадал от собственной семьи и нашел новую в ФБР, который делал то, что считал нужным, чтобы выжить.

Возможно, он был прав, когда сказал, что не такие уж мы разные.

За спиной послышался далекий гул мотора, и, сказав последнее прощай, я развернулась и пошла к воде. Песок уступил место потрескавшейся бетонной дорожке, которая поднималась над спускавшимся к воде пляжем и тянулась на двадцать футов в воду. Издалека приближалась лодка, ее серебристый корпус блестел на солнце. Улыбка тронула мои губы, и скоро я уже бежала вперед.

Он стоял на носу лодки, лохматые волосы спускались ниже ушей, а кожа стала смуглее, чем я когда-либо видела. Когда лодка замедлилась и подошла ближе, он подошел к борту, взял с палубы моток веревки и перекинул ее через разделяющую нас воду ко мне.

– Можешь не торопиться, – сказала я. Он уехал всего четыре дня назад, но мне они показались неделями.

– Скучала по мне?

Правый уголок его рта приподнялся в усмешке. Двигатель замолчал, и Чейз закрепил свой конец веревки, пользуясь только правой рукой.

После ранения, которое едва не забрало его жизнь, прошло только три месяца, и, хотя доктор из Приюта подтвердил его выздоровление, меня все еще беспокоило, что Чейз бережет левую руку.

Я закончила привязывать первую веревку к якорю на причале, как меня научил Сэл, перевозчик до Мексики. Низкий мужчина без рубашки перепрыгнул с кормы лодки через борт и закончил задание в два раза быстрее, чем мы.

– Я скучала по Сэлу, – сказала я. Перевозчик ухмыльнулся, показав ямочки на щеках, и свистнул мне.

– Te amo2, – крикнул он, театрально схватившись за сердце.

– Все ясно, – сказал Чейз, привязывая вторую веревку. Мой желудок сделал сальто, когда бриз заставил мокрую рубашку облепить его грудь, очерчивая рельефные мышцы под ней.

– Как все прошло? – спросила я.

Приехав в Приют, мы с Чейзом вызвались помогать перевозчикам переправлять беженцев через границу. Было время, когда мы и сами хотели уехать, но так и не решились. Теперь я управляла пунктом прибытия в Тампе, а Чейз поддерживал связь с мексиканской границей.

– По плану, – сказал Чейз, перекидывая длинные ноги через борт и наконец-то встав на причал. Я машинально потянулась ему помочь – привычка, оставшаяся после первых дней ранения, когда он нуждался в этом.

Твердо встав на ноги, он поднял руки и взял мое лицо в ладони. Я тоже прикоснулась к нему: к шершавым щекам, к прямой линии челюсти, вниз к подбородку. Он поймал мой взгляд, и я вспомнила десятки раз, когда мир вокруг замедлялся, как сейчас.

Когда мне было шесть лет и он провожал меня по улице после дома с привидениями. Когда он в первый раз поцеловал меня в лесу, вернувшись из Чикаго от Джесса. В моей спальне, в ночь перед тем, как его призвали.

В палатке в лесу. В грузовике внутри Красной зоны. В заброшенном здании, в ночь перед тем, как мы отправились за Ребеккой.

На сеновале в конюшне Стойкости.

И сейчас. Я добавлю этот момент в свою коллекцию и всегда буду носить с собой, как когда-то он носил мои письма, как сейчас я ношу его кольцо. Наше когда-нибудь – это сейчас, а не какая-то далекая точка на горизонте. Этому я научилась, едва не потеряв его.

Чейз улыбнулся, той легкой, загадочной улыбкой, которую берег только для меня.

Я облизала губы, приготовившись к тому, что он придвинется ближе, обнимет меня и поцелует, но в следующую секунду меня перевернуло в воздухе, и я с тяжелым выдохом приземлилась на плечо Чейза. Я лихорадочно цеплялась за его спину.

– Что ты делаешь? – верещала я. – Поставь меня обратно!

Чейз подошел к краю причала. Сквозь упавшие на глаза волосы я видела, как вода тихо плещется о заросший водорослями бетон. В десяти футах внизу.

– Нет, подожди, – сказала я. – Подожди, стой.

– Не скучала по мне, а?

– Скучала! – захихикала я, без толку дергая ногами в воздухе. – Я скучала по тебе, ладно?

Я плюхнулась в воду ногами, а через полсекунды Чейз прыгнул следом. Отплевываясь, я вынырнула и увидела, что он улыбается во весь рот. Скоро мы, брызгаясь, поплыли на мелководье. Ощутив под ногами дно, я накинулась на Чейза.

Он не отпустил меня.

Вода была теплой, как в ванне, и, когда я откинула волосы с лица, Чейз притянул меня к себе. Я обхватила ногами его бедра, а он обнял меня за талию. В воде воротник моей футболки открылся, и Чейз поцеловал уголок моего шрама. Метку, которая напоминала мне, что я всегда останусь Пятой статьей.

Каким-то образом, когда Чейз прижался к ней губами, я гордилась тем, за что ее получила.

Его губы проложили вверх по шее дорожку соленых поцелуев и нашли мои. Я почувствовала, что лечу, моя кровь закипела, и я прижалась еще ближе, сильнее обняв его за шею.

– Эй, уединитесь где-нибудь! – прокричал кто-то с берега.

Мы отстранились друг от друга, и Чейз улыбнулся мне в висок. На пляже стояла лошадь в белых чулочках, в седле сидела Ребекка. Ее светлые волосы отросли уже до плеч. Прислонившись к ее ноге, стоял Шон и ржал над своим замечанием.

Он поднес ладони ко рту и сложил их рупором:

– Мы будем сегодня завтракать или как?

Я хихикнула Чейзу на ухо:

– Если на него не обращать внимания, он уйдет.

Чейз повернулся ко мне и снова поцеловал.

1 Грейт-Смоки-Маунтинс – хребет в южной части горной системы Аппалачи.

2 Я люблю тебя (исп.)